***
Джим из последних сил карабкался по лестнице, мечтая упасть и проспать три дня. За один вечер он сдал экзамен, прошёл продвинутую симуляцию полёта в глубоком космосе (на печально известном бомбардировщике «Неустрашимом» — первый симулятор в серии, что должна завершиться где-то на последнем курсе знаменитым Кабаяши Мару) и изнурительное собеседование с адмиралом, который должен был решить, что Джим имеет право остаться на командном отделении. А ещё в перерывах он бегал от Гейлы и её настойчивых вопросов. Каким-то чудом он сумел разминуться с ней у входа, и теперь мечтал среплицировать себе что-нибудь поесть и упасть в кровать на несколько часов. Или дней. И так и так можно. На полу за дверью его ожидал знакомый белый конверт, но, как бы назойливо он всё это время не возвращался к своим фантазиям о Споке, сегодня сил общаться у него уже не было. Мама дала мне понять, что я недостаточно вкладываюсь в нашу дружбу. Не согласился бы ты составить мне компанию за игрой и ужином? Соблазнительно. Для Спока это большой шаг — они не ели вместе с Нового года, и Джим решил, что это ещё одна вещь, которую Спок предпочитает делать в одиночестве. Ему очень, очень не хотелось отвергать с таким трудом озвученное приглашение, но он скорее всего просто заснёт лицом в тарелку. Спок, прости, но я весь день сдавал экзамены и проходил симуляции. Давай в другой раз? Как насчет завтрака завтра? Он отнес записку и вернулся к себе, чтобы вбить в свой старый домашний репликатор программу на сэндвич. За минуту принял акустический душ, вернулся на кухню в одних трусах, проглотил сэндвич и хотел было уже упасть в кровать часов на двенадцать, но заметил на полу ещё один конверт. Это будет приемлемо. Однако, ранним утром у меня дела. Я буду свободен после 10:00. Почерк снова был кривой и косой — значит, Спок всё-таки разнервничался от его отказа, пусть и мягкого. Ну, хотя бы от завтрака не отказался. Джим дополз до кровати и вырубился, едва оказавшись под одеялом. И даже фантазии его не мучили — настолько он вымотался. Во сне он слышал смутный шёпот, который проходил сквозь него и не сообщал какого-то смысла. Что-то не давало разуму свободно витать, привязывало к себе. Что-то жаркое пыталось поглотить его, и, вместо того чтобы бежать от него, он подался ему навстречу. Какая-то внешняя сила, которую он не мог объяснить, но которая его поддерживала. Словно убежище, мирный островок, который он никогда не мог построить внутри себя, потому что всё время отдавался движению, действию, мысли. Он проснулся таким отдохнувшим, как не чувствовал себя уже много лет. И почему-то очень одиноким. Он проверил хронометр и с удовольствием обнаружил, что Спок уже давно должен был освободиться. Натянув потёртые джинсы с футболкой и захватив блокнот, он пошёл к Споку под дверь. Сейчас пойдёт? Много долгих минут ответа не было. Ни шороха, ни тихих шагов за дверью, ничего. Но Джим не сдался. Спок? Ты там? Не получив ответа на вторую записку, Джим почувствовал себя идиотом. Если Спок первую не заметил, то с чего бы ему заметить вторую? Джим тихо постучал. Отвлекать от важных дел не хотелось, но и возвращаться домой, если Спок просто в спальне и ничего не слышит, тоже. Он уже хотел сдаться и уйти, когда дверь приоткрылась на тоненькую щёлочку. Не их привычные уже три дюйма — просто полоска света между стеной и дверью. Сквозь неё послышался хриплый шёпот: — Джим? — Спок? Ты там как? Дверь открылась, и Джим заскочил внутрь. Спок прижался лбом к закрытой двери, дрожащий и печальный. — Я… — Он покачал головой и снова замолчал. — Хочешь присесть? Или в ванную? Джим был свидетелем всего двух эпизодов, но симптомы узнавать научился. Если это ещё одна паническая атака, то Спока сначала вырвет, а потом он рухнет без сил. — Нет. — Спок повернулся к нему лицом, прижимаясь к двери теперь уже спиной. — Нет, худшее… позади. Джим не удержался и взял его лицо в ладони. Кожа была холодная и липкая, что внушало ещё больше беспокойство теперь, после лекций по вулканской биологии, где он узнал, что кожа у Спока должна быть намного горячее, чем у него. — Боже, Спок, если это улучшение, то это же полный пиздец. Спок закрыл глаза и подался вперёд, прижавшись лбом к его лбу. Джим забыл, как дышать. Он разглядывал длинные ресницы, морщинки между бровей и в уголках глаз, зелёный подтон кожи. На губах ощущалось лёгкое дыхание Спока. Он чувствовал пальцами низкую вибрацию пульса, гладил скулы и изо всех сил пытался проецировать спокойствие. Спок, зажатый между ним и дверью, медленно приходил в себя и возвращался из своего внезапного транса. — Я прошу прощения. — Снова лёгкое дыхание на щеке; Джим понял, что закрыл глаза, только когда Спок разрушил чары. Он поднял взгляд и заметил, что ничто не отделяет его от нежных, человеческих глаз — Спок снова куда-то задевал очки. — Что случилось? — тихо спросил он, зная, что должен отстраниться, и не находя в себе сил. Спок глубоко и рвано вдохнул в вцепился обеими руками за подол Джимовой футболки. — Я… давно не разговаривал с отцом. — Он запнулся и бросил взгляд на экран комма. — Моё состояние… вызвало у него эмоции. И потому, что они говорили об отце, а не о матери, можно было не спрашивать, что это были за эмоции. Для вулканцев, выстраивающих своё существование вокруг контроля, достаточно было того, что этот контроль пошатнулся в принципе. — Мне жаль, — тихо сказал он. Спок вздрогнул всем телом и снова прижался к нему лбом. — Я так устал… — Он закрыл глаза. — Я не в себе. Джим больше не мог скрывать своих чувств. Сердце у него разрывалось. Он держал его лицо в ладонях и отчаянно хотел помочь — совершенно не понимая, как. — Нет. Я тоже так думаю. Но ещё я думаю, ты можешь снова стать собой. Получилось не очень внятно, но Спок, кажется понял суть. Он чуть потеплел, уже не дрожал так сильно и тоже, кажется, не желал отстраняться. — Надеюсь. Джим чуть отодвинулся, чтобы посмотреть ему в глаза: — У меня идея. Спок ничего не сказал. Только открыл глаза и приподнял бровь. — Шахматы. И еда. Но не здесь. — И, прежде чем напрягшийся Спок успел запротестовать, продолжил: — Пойдём ко мне. У меня планировка такая же, как у тебя. И если тебе снова станет плохо, ванная будет там же, где ты привык. И кухня тоже. Просто комната другая, не эта… — Не хотелось говорить «тюремная камера», потому что Споку тут было комфортно, и это сравнение ему явно не придётся по душе. — Там твой отец не проявлял эмоции. А на столе нет вмятин. — Он робко улыбнулся. — И окон у меня больше. А комната выходит на залив. Из-за этого вида я и выбрал эту квартиру, а не первый этаж. Лучше, чем в любом голо, клянусь тебе. Спок колебался. Но не отверг тут же эту идею, и Джим продолжал испытывать удачу: — Джоанна обожает это окно. Однажды она всё утро просидела там там с оладушками и кроликом. Спок снова вскинул бровь: — Оладушки? — И да, во взгляде явно проснулся интерес. — Оладушки. Ей я делаю с шоколадной крошкой, но мы же уже достаточно взрослые, можем и с черникой. Я помню, что ты не фанат шоколада. — Не фанат. — Спок выдохнул, медленно успокаиваясь. — Я… — Он прочистил горло. — Я попробую. — Это всё, о чём я прошу. Джим неуверенно отстранился. Спок выглядел неуверенно и смотрел на него с выражением, которое Джим, уже поднаторевший в переводе на человеческий, расшифровать не смог. А потом покачал головой и открыл дверь. И вышел в коридор. А потом, мгновение поколебавшись, вошёл в квартиру Джима.Глава 11
11 мая 2024 г. в 21:36
Сессии Джим ненавидел всей душой. Приходилось признавать, что сам виноват, потому что если бы не признавал, ему об этом напоминал бы Маккой, демонстрируя с завидной регулярностью, как мало он Джиму сочувствует. Джим пытался пройти четырёхлетнюю программу за три года, а это значит, он уже должен был набрать половину кредитов. Но нескольких всё равно не хватало, даже несмотря на летние интенсивы. А это значит, что следующий семестр, и вообще весь год, будут настоящим адом. Но Джим только во время сессии чувствовал всю тяжесть взваленной на себя программы. Тяжело было всем, но со втиснутыми в расписание тремя дополнительными курсами, Джим вдруг понял, почему в это время так резко повышается уровень депрессий.
Самое обидное, что Сан-Франциско как раз оттаивал под скопившимся за зиму слоем серого холодного тумана (ничего общего с сугробами в Айове, но всё равно мерзотно) в светлую, тёплую весну. Туман никуда не делся, но ранним утром он таял, так что можно было обедать на улице, одновременно пытаясь впихнуть в башку как можно больше информации перед экзаменом по ксенолингвистике.
Та ещё задачка, потому что мозг метался между надвигающимся слушанием Маккоя и внезапно вспыхнувшей страстью к соседу — оставалось только изо всех сил концентрироваться на учёбе. Мозг то и дело подбрасывал ему завораживающие картинки затуманенных карих глаз, тёплой кожи…
— Ты совершенно не умеешь выбирать время, ты знаешь? — чирикнул над ним бодрый голосок. Он оторвался от падда и увидел опускающуюся на скамейку рядом Гейлу. Её юбки хватало только на то, чтобы её не арестовали за непристойное поведение в общественном месте.
— Ты в курсе, что у нас дресс-код? И что длина юбки в уставе прописана?
— Жалуешься? — она стащила у него с подноса яблоко и откинулась на ствол дерева.
Джим решил, что не станет клевать на такую очевидную наживку.
— Что ты говорила насчёт времени?
— Напомнить, когда мы в последний раз виделись? — поинтересовалась она таким тоном, словно говорила с дитём малым.
Он задумчиво сморщился.
— Неделю назад? Две? — А потом вспомнил и закатил глаза: — Ах да. На тебе было что-то розовое и возмутительное, что даже бельём назвать нельзя, потому что оно ничего не скрывает.
— А я думала, тебе понравилось, — задорно отозвалась она. — Короче, ты убил нам весь настрой. Я потом за ней неделю гонялась, чтобы извиниться. А потом ещё два дня, чтобы заманить к себе. К счастью для тебя, потом всего десять минут, чтобы раздеть.
Джим застонал и потёр глаза, отталкивая падд.
— Гейла, я ввожу в нашу дружбу ещё одно правило. Ты не рассказываешь мне о девчонках, с которыми спишь, если у тебя нет визуальных доказательств.
— А вон и само доказательство, — промурлыкала она. Джим вовремя приоткрыл глаз, чтобы заметить, как она подмигивает…
— Ухура?! — прошипел он. Ухура в это время уже развернулась и направилась в противоположную сторону.
— Ага.
— Да ладно.
— Ещё как. Дважды.
— Как ты умудрилась? Я год за ней увиваюсь, а она на меня даже не смотрит. Даже имя своё не сказала.
Не то, чтобы его это сильно расстраивало, но тут уж дело принципа.
— Легко. Я неотразима. — Она широко улыбнулась и откусила большой кусок яблока.
— И сколько сердец ты разбиваешь за неделю? — снова закатил глаза он.
— Ой, да ладно. Я всем даю понять, что всего лишь хочу немного развлечься. Я никого не обманываю.
Он посмотрел, как она жуёт яблоко.
— Тебе никогда не хотелось чего-нибудь посерьёзнее?
Ей вдруг стало неуютно.
— Бывало. А что?
Джим так и не нашёл, кому излить душу. Он бы лучше с Маккоем поговорил, конечно, но у того своих проблем по горло, так что придётся довольствоваться Гейлой.
— Как ты поняла, что появились чувства?
Она изобразила на лице насмешливое сочувствие и похлопала его по руке:
— О милый, я так польщена, но я к тебе ничего такого не чувствую.
Джим разинул рот и даже не сразу нашёлся с ответом.
— Я… Не надо… Да я не про тебя, эгоистка ты бессовестная!
— Ну, слава богу. А я уж подумала, что приворожила тебя своим розовым лифчиком.
Ему вдруг надоели её игры, и он раздражённо отмахнулся.
— Забудь. Зачем я вообще спросил?
— Я знаю, зачем, — самовольно ответил она.
— Да что ты? Просвети.
Она вытянула губки уточкой:
— Потому что влюбился.
Боже, как же она иногда бесит.
— С чего ты взяла?
— С того, что ты спросил. — И добавила, видя его непонимающее лицо: — Сладкий, если ты у кого-то спрашиваешь, как понять, что ты влюбился, скорее всего, ты уже сам знаешь и просто хочешь подтверждения.
— Хм. — Он снова подтянул к себе падд и притворился, что читает.
Она ткнула в него пальчиком:
— Кто она?
— Да какая там она, — оттолкнул он её руку. Она пожала плечами:
— Хорошо, кто он?
— Не твоего ума дело.
— Ага, значит, кто-то всё-таки есть.
— Да, это я не продумал, — пробормотал он больше себе, чем ей. — Сколько тебе заплатить, чтобы ты сейчас ушла?
— Сколько у тебя есть умножь на два. Ну давай, мне ты можешь сказать. Я могила.
— Гейла, ты самая большая сплетница в мире.
— Неправда.
— Правда. К тебе все ходят за компроматом. Не держи меня за идиота.
— Это Сулу? Потому что мне жаль тебя расстраивать, но он спит со своим новым соседом.
Она только что подтвердила свою репутацию сплетницы, но он против воли заинтересовался.
— Фу, с Маккеной?
— Нет, Маккена иппохондрик страшный, его переселили ближе к больнице. Туда Чехов въехал.
Джим округлил глаза:
— Русский мальчик? Ему же двенадцать? Это незаконно.
— Чем больше законов нарушаешь, тем лучше секс. — И добавила, заметив его лицо: — Ему месяц назад шестнадцать исполнилось, а это уже возраст согласия.
— Ну слава богу.
— Это твой красивый доктор?
— Нет, это не Боунс. Боунс разводится, забыла? А ещё он мне чуть челюсть не сломал, когда я пытался его поцеловать.
— О, он любит грубо? Кажется, он в моём вкусе.
— На случай, если ты в первый раз не услышала: он разводится. Ему сейчас не до отношений вообще.
— Ну, должен же его кто-то утешить, правда?
Джим взглянул на хронометр и вздохнул с облегчением:
— Пора бежать. Как жаль, что у меня такой отличный повод уйти от этого разговора. Экзамен через десять минут.
— Передай Ухуре, что я в восторге от её талантливого язычка, — подразнила она, слизывая с губы яблочный сок.
Он застонал и сбежал, пока она ещё чего не ляпнула.