С любовью, Смерть

      Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, Оливер ступил за ворота заброшенного старого кладбища. Покосившееся кресты и надгробия наводили жуть: О’Риордан был молод и еще не терял никого из своих близких, а белеющие в темноте памятники чьей-то угасшей жизни заставляли волосы на затылке шевелиться от близкого дыхания смерти.       Он даже представить не мог, каково это: знать, что больше никогда не обнимешь горячо любимого человека, не услышишь голоса того, кто так дорог сердцу, не посмотришь в любимые смеющиеся глаза.       Перед глазами вспыхнуло лицо сокрушенного оглушительным оргазмом Коэна, настолько недавно выгибавшегося дугой на его пальцах, что Оливер все еще чувствовал тепло его кожи всем телом.       Желание вернуться скорее в аврорат — ладно, Оливер, всем уже и так понятно, что не куда, а к кому — привело его в чувство.       Юноша тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и продолжил путь.       Глаза быстро привыкли к темноте. Парень разглядел впереди фигуру огромного плачущего ангела, колоссом возвышающегося над остальными надгробиями. У подножия статуи застыла маленькая женская фигурка.       О’Риордан ускорил шаг, на ходу рассматривая резко исчезнувшую и быстро отыскавшуюся пропажу.       Светло-голубое платье идеально подчеркивало стройность и эфемерность Нарциссы, и Оливер не мог в очередной раз не восхититься ее царственной осанкой и изяществом рук, сложенных в замок на животе. Светлые локоны девушки мягко развевались на прохладном ночном ветру, а светлая кожа словно мерцала в неясном свете луны.       «Будто скорбный ангел, ангел, чья красота ослепляет» — подумалось аврору.       Встав напротив Нарциссы, Оливер мягко приподнял уголки губ, отвечая на улыбку молодой женщины.       — Доброго вечера возмутителям спокойствия всей магической Британии, — хмыкнул О’Риордан, разводя руками. — Итак, полагаю, что я справился с вашей загадкой, миссис Малфой…       — Прошу, не называйте меня так. Это не моё имя, — поморщилась Нарцисса и твердо взглянула в глаза Оливеру, — Я позвала вас сюда, чтобы рассказать все. Чтобы вы передали сведения тем, кто в них заинтересован. Чтобы вы… — будто прервав саму себя на полуслове, Нарцисса сжала пальцы в кулак. — Мне нужна ваша помощь. В силу обстоятельств, над которыми я не властна, мне нужны ваши прямые вопросы. И тогда я смогу говорить.       Оливер удивленно воззрился на молодую женщину.       А ночь-то становилась все интереснее.       Прочистив горло, аврор испытующе посмотрел в голубые глаза и на пробу задал первый вопрос:       — Почему вы не можете прямо выражать свои мысли… Нарцисса?       Она кивнула и с готовностью ответила:       — Я нахожусь под действием заклятия. Оно не позволяет мне говорить.       — Вы знаете, что это за заклятие? — прищурился О’Риордан.       Последовало лаконичное: «Да».       Ни больше, ни меньше. Видит Мерлин, эта ночь будет длинной.       — Я правильно понимаю, что это не одно заклятие? И могу ли я быть уверен, что действию этого или какого-либо иного, пока неизвестного мне заклятия, вас подверг ваш покойный муж?       — Да, — кивнула женщина.       В ее глазах заблестели слезы.       Оливер начал судорожно соображать: он не мог клещами тянуть из нее каждое слово. Нужно было сформулировать вопрос так, чтобы Нарцисса получила право говорить или хотя бы более свободно изъясняться. Он не знал, как именно должен звучать вопрос, но должен был постараться.       И, кажется, он понял, что нужно делать.              Пристально вглядываясь в лицо Нарциссы, Оливер медленно и четко проговорил:       — Я прошу вас назвать те заклятия, которым вас подверг мистер Малфой, при каких обстоятельствах это произошло, что предшествовало их наложению, а также то, как они повлияли на вашу дальнейшую жизнь.       Молодая женщина пальцами ловила текущие из глаз крупные прозрачные капли. Однако, услышав последние слова аврора, она будто чуть расслабилась и выдохнула.       — Я отвечаю на ваш вопрос и не могу соврать, в силу особенности чар под которыми нахожусь.       Началом конца стал день моей свадьбы, но тогда я не понимала этого. Как и не могла постичь всей подлости, на которую может быть способна человеческая душа.       Конечно же, в процессе обязательной консумации Малфою стало известно, что я далеко не невинна. Люциус был в ярости. Он поклялся, что сделает мою жизнь невыносимой. В день свадьбы я умоляла его разорвать наш союз, но мой новоиспеченный муж холодно бросил: «Малфои никогда не разводятся». С этими словами он рассек свое предплечье и окропил кровью нашу брачную простыню.       Эту простыню он и предъявил в качестве доказательства свершения брачного союза. Какое благородство…       Нарцисса горько усмехнулась, а Оливер жадно слушал исповедь женщины, являющейся продолжением истории из дневника Андромеды.       — Нет, он не был груб со мной и не лишал меня радостей жизни. И той заботы, к которой я привыкла. Он унижал меня иначе. Одним вечером он опоил меня сывороткой правды, и я рассказала ему о связи с Сириусом. О том, что не люблю и никогда не полюблю его. И что же сделал этот… — Нарцисса запнулась.       Было непонятно, претит ей сквернословие просто, потому что она хорошо воспитана, или, в силу заклятия, она не могла говорить дурных вещей о своем…       Хозяине?       — Этот человек? О… он сделал худшее, что только можно было придумать. Он сделал так, что Сириус стал вхож в наш дом.       И начал сближаться с ним. Сначала они стали приятелями, а затем между ними завязалась дружба. Я до сих пор не знаю, чем руководствовался Сириус… еще до свадьбы он говорил мне, что готов стать другом моему мужу ради того, чтобы быть рядом со мной. Поначалу мне казалось, что это его план, и некоторое время я, в какой-то степени, даже была счастлива. Ведь я продолжала видеть его, говорить с ним… пусть мы больше и не могли быть так близки, как раньше, когда он был мой, а я — только его.       Но Малфой не остановился на этом… и чуть позже они стали любовниками.       Голубые глаза остекленели и остановились в одной точке. Казалось, что Нарцисса сейчас находится не здесь, а ее разум заново проживает эту разрушительную историю.       Положа руку на сердце, О’Риордан вовсе не был уверен в том, что хочет знать продолжение. Но, глядя на тоненькую, совсем еще девичью фигурку, он вдруг понял, что будет ничем не лучше Сириуса Блэка, если не выслушает всю ее исповедь до конца.       Какой бы она ни была.       — Они не стеснялись меня в проявлении своих чувств… Мое сердце кровило. Я была одержимо влюблена в Сириуса, и его союз с Люциусом был отвратителен мне по той простой причине, что я не понимала мотивов своего любимого человека. Я не понимала, почему он идет на поводу у Люциуса и ввязывается в эту грязную игру. Но ещё больше мне был ненавистен тот факт, что ему нравилась эта игра, это было видно по тому, с каким удовольствием они… мое разочарование в Сириусе достигло апогея в тот самый момент, когда в свою порочную связь они привлекли и меня.       Рассказ молодой женщины прервали сдавленные рыдания.       Оливер не торопил ее. Он был в шоке от услышанного.       Не говоря ни слова, он протянул Нарциссе платок, и она схватилась за него, как за спасательный круг.       Судорожно вздохнув, девушка продолжила:       — В один из вечеров… когда Малфой и Блэк были пьяны, они вновь начали приставать ко мне со вполне очевидными намерениями… но вдруг в Сириусе проснулась ревность, когда Люциус захотел овладеть мной первым. Они начали ругаться, а Сириус… он начал кричать, что я принадлежу ему, и только ему, и что Люциус все испортил и опошлил.       Тогда Малфой холодно ухмыльнулся и цинично напомнил ему о том, как они делили мое тело на двоих, и Сириуса до этого ничего не смущало.       «Если бы ты любил её по-настоящему, то тогда не позволил бы сделать из нее коллективную шлюху, милый, — промурлыкал мой супруг. Развязно подмигнул мне: — Я же поклялся, что отравлю тебе жизнь? Малфои всегда исполняют свои обещания».       Сириус тогда просто взбесился. Я не знаю, что с ним случилось, ведь, и правда, до этого момента мне казалось, что его все устраивает. Но, видимо, все же не все… Он выхватил палочку и послал в Люциуса непростительное.       А Малфой прикрылся мной как щитом.       Он снова использовал мое тело по своему усмотрению. Только на этот раз моей расплатой за любовь к Сириусу стала не гордость моя, а жизнь.       Оливера замутило — Мерлин, в который раз за день! Его сердце разрывалось от жалости к Нарциссе и презрения к покойному Малфою.       Каков ублюдок, блять!       А девушка собралась с мыслями и снова заговорила:       — Я видела всполох зеленого. И была, в какой-то мере, даже рада такому концу своей жизни.       Но каково же было мое удивление, когда мои глаза открылись вновь. Только сердце больше не билось в моей груди.       Как я выяснила позднее, Малфой подверг меня черномагическому ритуалу под названием «Заклятие кукольника». Оно в состоянии вернуть к жизни даже тех, кто погиб от непростительного заклятия, как это было в моем случае. Но только в первый час после смерти…       Нарцисса нахмурилась, ее взгляд блуждал в пространстве, словно она вновь проживает эти ужасные секунды. Еще чуть-чуть, и можно будет увидеть в глубине голубых глаз разгорающееся изумрудное зарево, обманчиво красивое и смертоносное.       Заклятие кукольника… Оливер ранее не слышал о применении этих чар. Но, зная из какой семьи происходил муженек Нарциссы… стоило ли удивляться? Испокон веков Малфои славились своей нежной любовью к сомнительным артефактам и запрещенной в волшебном сообществе темной магии.       «Ебаные чернокнижники!» — с ненавистью подумал Оливер.       Сердце отбивало бешеный ритм в грудной клетке молодого человека.       — Заклятие вернуло меня из мертвых, лишив души и превратив в куклу, послушную и безвольную. Подчинив меня таким образом своей воле, Люциус мог исполнять все желания своего извращенного ума, — Нарцисса сглотнула, — и тела.       По горлу Оливера карабкалась тошнота.       Он с трудом сдержал подступающий комок, но, глядя в распахнутые лазурные глаза Нарциссы — такой нежной и наивной, грубо поруганной, жестоко обманутой, глубоко несчастной девочки — не мог позволить себе быть слабым.       Только не здесь. Не сейчас.       Только не перед ней.       Эта женщина, как никто другой, заслуживала право быть выслушанной и услышанной. И Оливер не позволит себе уронить ее достоинство проявлениями собственной слабости.       Он должен быть сильным. Ради нее.       Ради себя.       — В тот вечер, они по очереди овладели мной, а затем Люциус приказал мне смотреть, как он совокупляется с Блэком…              Я не могла ни покинуть комнату, ни отвернуться. Он запретил мне это своей волей. Малфой заставил меня встать рядом и смотреть, как он вонзается в моего любовника своим членом… тогда он, задыхаясь от настигающего его оргазма, попросил меня рассказать, может ли сердце разбиться, если оно не бьется.       О’Риордан задохнулся от ярости.       Нарцисса замолчала и подняла полные слез глаза на молодого человека.       Едва сдерживая клокочущую волну внутри, Оливер сдавленно спросил:       — Почему вы убили Люциуса… и как у вас получилось? При каких обстоятельствах вы смогли обойти заклятие кукольника?       Новый приступ рыданий настиг Нарциссу.       Оливер терпеливо ждал, когда они утихнут. Парень прекрасно осознавал, что если весь тот ужас, о котором она поведала ему ранее, так и не смог сподвигнуть ее на убийство, то дальше его ожидает кромешный пиздец.       — В тот вечер ко мне в гости приехала Андромеда. Сестра не понимала тех изменений, что происходили со мной. Она задавала вопросы, но я не могла, не могла дать ей всех нужных ответов.       Тогда моя горячая девочка кинулась на Люциуса с обвинениями, что это он сломал меня. Кричала ему о том, что он бездушная, подлая и трусливая свинья. А Малфой никогда не отличался терпением. Еще он очень не любил слышать нелицеприятную правду. И поэтому сначала он обездвижил Андромеду и забрал все ее воспоминания, а затем просто убил мою нежную девочку… одним движением, одним заклинанием он оборвал ее жизнь. Хотя она больше ничего ему не говорила, она была без сознания.       Я закричала. И в тот самый миг ощутила свободу, полную свободу от оков заклятия. Не тратя время на размышления, я кинулась на Люциуса. Он сопротивлялся, но мои силы в тот момент были безграничны. Живая плоть слабее плоти мертвеца.       Лицо женщины стало жестоким и злым, точеные ноздри раздулись, а глаза сверкали от ярости.       — Я разорвала его горло зубами. А потом в припадке звериной одержимости слизывала чистейшую кровь этого ублюдка со своих пальцев. Когда ярость отступила, я оплакивала труп моей маленькой Меди… Я могла бы вернуть ее к жизни тем же заклятием. Но жизнь ли это?! — воскликнула Нарцисса, задыхаясь.       О’Риордан кивнул, соглашаясь с её словами.       Как бы ни хотелось юноше подойти к ней, утешить, разделить ее боль… это не было бы милосердием. И меньше всего Оливер хотел бы продевать ее мучения, растягивая исповедь лишними паузами.       Скрепя сердце, он задал следующий вопрос:       — Почему вы убили Макшерли?       — Люциус до смерти боялся появления ублюдков в чистокровном семействе, ведь о вопросах предохранения никто не заботился. Поэтому мистеру Макшерли было поручено осматривать меня на предмет беременности ежемесячно. Он осматривал меня до ритуала и после. Не заметить разницы он, конечно же, не мог. Но он сохранил этот грязный секрет. За это я убила его. За его трусость и подлость.       — А воспоминания в Омуте памяти… как они попали туда? У мертвых нельзя их забрать.       — Все верно. Люциус изъял воспоминания из моей головы в тот вечер, когда опоил сывороткой правды. Ему нравилось смотреть и пересматривать некоторые из них… Позднее я немного переиначила обстоятельства того вечера в своих показаниях, и авроры поверили мне.       Внезапная догадка озарила разум Оливера.       Самым логичным завершением расплаты за предательство, боль и унижение было бы...       — Вы… сегодня вы убили Сириуса? — и он будто бы уже услышал ответ, когда губы Нарциссы изогнула жестокая улыбка.       — В бесчувственности есть свои плюсы, Оливер… Да, я убила его. Убила сегодня вечером, когда вы, держу пари, были в мэноре и искали улики, которых нет и не может быть. Так я наказала его за трусость, подлость и предательство. Я наказала его за то, что он не был тем, кем так успешно притворялся. Я наказала его за все.       Нарцисса совершила самосуд.              И Оливер не должен был этого чувствовать — не должен! — он — аврор, защитник правосудия и покоя магического мира!       Но, вопреки доводам разума, молодой человек почувствовал удовлетворение. Ведь эта маленькая женщина смогла отомстить за себя и свою разрушенную жизнь.       Хоть и с опозданием.       Он должен был тут же обездвижить ее и доставить в аврорат, чтобы Визенгамот решил судьбу… Боже. Она ведь уже даже не человек.       Но тогда… кто же она?       О’Риордан помедлил. И все-таки сказал ей то, что действительно хотел, то, что говорило за него его сердце:       — У вас прекрасные стихи, милая Нарцисса… и вы умеете подогревать интерес прессы. Чего же вы хотите от меня? Расскажите о своем замысле.       Волшебник ждал ответ на свой главный вопрос, затаив дыхание.       — Я хочу свободы и покоя. Вы, Оливер, добрый, умный и благородный мальчик. Вы знаете все. Всю мою исповедь. И я прошу вас дать мне покой. Вот, — она протянула ему увесистый мешочек, явно находящийся под действием уменьшающих чар, и что-то завернутое в кружевную салфетку, — здесь содержимое трех хранилищ Гринготтса. Это моя часть состояния. Вам хватит этого на воплощение очень многих своих желаний и безбедную жизнь. Ещё здесь порт-ключ, который перенесет вас во Францию, где вы ее и начнете. В Англии у вас нет возможности прожить долго… Блэки умеют хранить свои тайны и не прощают обид. Влияние моей семьи здесь трудно представить и невозможно переоценить. Бегите, Оливер! И… не бойтесь за вашего возлюбленного. Ему ничего не угрожает, — Нарцисса лукаво улыбнулась и, не обращая внимания на пунцовую физиономию Оливера, продолжила, — потому что он не знает ровным счетом ни-че-го. Письмо с описанием всей ситуации будет доставлено на стол мистеру Лонгботтому утром нового дня. Он раскроет дело и все останутся при своем: он — при должности, вы — в живых. А Коэну спустя некоторое время придется перевестись во французский аврорат.       Как же это было просто с ее слов.       Женщина подмигнула стушевавшемуся О’Риордану и замолчала.       Оливер крупно задрожал всем телом.       Он заведомо знал ответ на свой последний вопрос, но все равно его задал:       — Что я должен сделать?       И получил чудовищный в своей простоте ответ:       — Сожгите меня. Прямо здесь. Здесь и сейчас. А мой прах… прошу, развейте меня над Темзой. Я люблю туманный Альбион… — Нарцисса грустно улыбнулась ему, — и свободу.       Слезы подступили к горлу юноши, и он покачал головой, отказываясь и отступая от нее на шаг.              Женщина протянула Оливеру свои дары и тихо проговорила, обращаясь к нему, будто к испуганному раненому животному:       — Ну же, малыш. Моя песенка уже спета…       О’Риордан не мог, просто не мог сделать то, о чем она его просила.       И отказать — тоже не мог.       Всхлипнув, Оливер достал палочку и нерешительно забрал из рук Нарциссы плату за ее смерть.       В последний раз взглянул в поразительно красивые глаза. Нарцисса ободряюще ему улыбнулась и скрыла их за тонкими веками.       Она больше не плакала.       С дрожащих губ слетел еле слышный шепот.       От самого сердца, заполошно бьющегося в груди, горячего и переполненного любовью… живого.       — Инсендио Максима.       И она вспыхнула.       Нарцисса Малфой, урожденная Блэк, горела, подобно фениксу, которому не суждено восстать из пепла. Пламя пожирало тонкую фигурку, но то, что мертво не ощущает боли.       Легкий шепот «Спасибо» донесся до ушей Оливера, и эта удивительная женщина рассыпалась пеплом.       Вот и все.       Не в силах сдерживать рыдания, Оливер упал на колени. Снаружи, на поверхности его раздирала физическая боль, а внутри — боль душевная. Подавляя всхлипы, он наколдовал траурную вазу и голыми руками начал сгребать с земли обжигающий прах Нарциссы.       Он знал, что первым делом сделает перед своим побегом из Англии.

***

      Через четверть часа прах Нарциссы Блэк легкой дымкой рассеялся над туманными водами.       Она не была свободна при жизни, скованная чужими желаниями и волей, но стала свободна после смерти.       Отныне и навсегда.       Оливер кивнул самому себе и достал завернутый в кружевную салфетку предмет. Откинув тонкую ткань, О’Риордан против воли усмехнулся: его глазам предстала фигурка двух целующихся ангелочков.       Даже после своей смерти эта женщина умудрилась уколоть его ласковой иглой своей тонкой иронии.       Коснувшись статуэтки, мистер О’Риордан растворился в воздухе.       Позднее утро бывший стажер встретил уже во Франции с новым именем, новой судьбой и старыми надеждами.