Песнь о Красном Ниле: печальная игра на систр Исиды

      Яркий свет ореола Ра ослепил Эвтиду, что ей пришлось зажмуриться. Сон Азанет был ярким и насыщенным, такое бывало у тех людей, кто имел сильную, почти божественную, Ба. Черномаг ни разу в своей жизни не встречала настолько «особых» людей, тренируясь на Реммао, Дие и Рэймссе – они имели слабую Ба, как у любого шезму, оттого и сны были урывочные, покрытые туманом и серо-чёрными оттенками и почти никогда не отличающиеся от сказок, которые были не наполненные реальными событиями и воспоминаниями.       Она огляделась: по шкуре леопарда поняла, что в родном хет-ка Азанент, а значит, это было нечто больше похожее на воспоминание, чем удивительный сон. Образы не появлялись, так было всегда: сначала строился сам мир, для того чтобы шезму успел сориентироваться в гуще событий и чувств, а следом появлялись герои – люди и животные. «Только мой сон был иным. Сразу же оказалась у трона Анубиса, и он ждал меня. Значит, не сон, нечто иное» - подумала Эвтида, ожидая момента, когда Ба достаточно напитается.       Эвтида прошлась по хет-ка: невысокие потолки, ростом не больше обычного человека в Хет-Ка-Пта, стол, в окружении шесеп Бастет, Гора и Хаткор, накрытый вполне прилично: тут были и виноград, и финики, и вяленное мясо, которые ели по праздникам бедняки, и молоко в амфорах – это говорило о том, что жрец зажиточен и на родную дочь никогда и утен не пожалеет.       Первый образ появился спустя вздохов сорок – это была сама Азанет. Личико абсолютно чистое, украшенное толчённым камнем и даже губы были окрашены помадой тёмно-красного, как кровь, оттенка, которую делали из пчелиного воска, смешанного с трухой от насекомых, что давало красный оттенок, и жира – невероятно дорогое удовольствие. Льняная ткань облегала тело, что было нетипично для жителей, которые носили больше распашные варианты, и была обшита бахромой, что говорило о том, что пострадавшая набралась этому у греков, притащивших с собой новый способ отделки простой одежды.       Следом показался отец девушки, что сидел на одном из сундуков, что-то вычитывая в пергаменте. Эвтида заметила около них мягкий золотистый свет, который возникал только у сильных светлых воспоминаний. Это говорило о том, что отец и дочь были в прекрасных отношениях, раз Азанет запечатлела образ мужчины и дополнительно подпитывала его во время сна.       − Сделаю, как положено!       Раздался звонкий девичий смех, подобно перезвону тысячи шесеп. Сон начался резко и внезапно, как это часто бывало, потому что Ба создавал их сам, без воли хозяина. Эвтида оглянулась по сторонам, пытаясь найти нечто необычное в доме, что могло бы намекнуть на то, что произошло.       Онейроманты, что давно занимаются черномагией, умели создавать сны с нуля, меняя положение и образы, подобно самому творцу Хнум, тем самым быстрей разбираясь с заказами. Эвтиде до этого необходимо было учиться и учиться, потому приходилось подстраиваться под происходящее, а не создавать мир вокруг себя.       − Если увижу, что ты спуталась с ним – убью обоих.       Голос жреца был строгим, но не настолько, чтобы по-настоящему поверить в исполнение слов. Девушки в Хет-ка-Пта были неподвластны родительскому контролю в любви: ведь если Хаткор даровала чувства, имею ли они право судить и пренебрегать силой богини? Поэтому выбирали женихов самостоятельно, без сватовства, а вот среди зажиточных водились некоторые правила, что шли в разрез с волей богов. Эвтида до сих пор помнила, как родители Исмана привели в хет-ка с десяток девушек, чтобы сын выбрал из ту, на которую иб его отзывается – скандал был громкий, что весь ниут слышал. После этого брат отправился в лекари, наперекор родителям, что захотели жизнь его за него решить, нарушая планы Исиды, сплёвшей при рождении его судьбу.       − Не спутаюсь. Злой он, мне такие не по нраву.       Азанет небрежно махнула рукой на слова, начиная разливать молоко из амфоры, чтобы насладиться вкусным напитком. Ощущалось, что между отцом и дочерью нет никаких разногласий, тому свидетельствовал и ореол вокруг образов – это означало, что искать необходимо из вне. Виновата жреческая деятельность отца или тот самый «злой»? Предстояло выяснить.       Эвтида шагнула вперёд, отчего по сну прошла рябь – она вступила в контакт своим даром с Ба хозяйки. Девушка обернулась на неё: в глазах сиял почти ахет, настолько они была радостными и счастливыми, как счастье людей при разливе реки и выходе Хапи.       − Доброго дня, путница! Да согреет тебя великий Ра!       Шезму склонила голову в знак уважения. Во сне любая ситуация казалась нормальной и не вызывала вопросов, что весьма радовало – так работать с людьми было интересней и спокойней. Они не кричали от страха, узнав, что их Ка отправился на небеса, как бывало у некромантов в практике. Рэймсс рассказывал, как один из его подопечный в работе устроил скандал и крики, что аж холодом Царства подуло, и силуэт шакала появился – после этого некроманта отпаивали всем направлением черномагии.       − Что я могу для тебя сделать, хемет лучистая?       Вопрос вывел Эвтиду из раздумий – не стоило отвлекаться от работы с Ба. Первый заказ был для неё чем-то новым, потому она старалась понять свои чувства и обстановку вокруг, ведь на практике с себе подобными было иначе. Девушка присела на стул, пододвинула себя к столу и отпила из кувшина – знала, что ничего не произойдёт, и Азанет не будет возмущаться. Сон ведь.       − Расскажи, светлая хемет, одарила тебя Хаткор счастьем своим? Или уже сам Мин наградил?       − Что ты, путница, - весело отмахнулась Азанет, - Хаткор пока счастьем меня не наделила, а вот Исида вполне – отец у меня лучший. Жаль, матушку забрала к себе шакал, хворь унесла жизнь в первый месяц шему.       − Совершенно не одарила?       − Нет, путница, посчитала, что рано или бережёт меня для особого мужчины. – Она вдруг пристально посмотрела на Эвиду и спросила: - А что так вопросов много задаёшь, путница?       Черномаг вздохнула, понимая, что пора рушить идиллию происходящего и погружать Ба потерпевшей в чёрную непроглядную тьму, где обитало всё плохое, в том числе и страшные воспоминания о том, кто напал на неё. Она отпила молока – совершенно не почувствовав этого, ведь во сне ни у чего нет вкуса – и задала главный вопрос:       − Что помнишь последним?       − Помню как за хет-ка зашла. После помню удар, что по носу пришёлся, а после. После.       Всё вокруг потемнело, превращаясь в чёрно-белую картину. Эвтида почувствовала, как её обдало холодом, который проникал внутрь неё, заставляя ощутить чувство горя, страха, несчастья, обиды, боли – всё это были чувства Азанет, спрятанные в самом укромном месте Ба, к которому есть доступ только у черномагов.       − Недруг у тебя есть, хемет?       − Есть. Там, на улице. Он ждёт меня, в любви клянётся, но знаю, что это не любовь, иначе бы сама Хаткор ко мне пришла и рассказала. Злой, злой он.       − Караулит? Смотрит за тобой?       − Да, путница.       − Ну что ж, пойдём.       Шезму поднялась и направилась к двери. Пострадавшая замерла на месте, боясь сделать шаг, словно за пределами хет-ка она ощущала себя в опасности настолько, что даже во сне не могла отделаться от этого. Пришлось слегка подтолкнуть Азанет за невидимые для других, кроме черномагов, нити, которые позволяли руководить во сне.       За дверью была ночь, мир освещал сам Ях и блеклый Сотис.       − Почему мы вышли, путница?       − Хочу прогуляться. Со мной пойдёшь.       Азанет не стала спорить, медленно переступая порог хет-ка, с выражением лица, словно к крокодилам шла на смерть. Эвтида ощутила ласковый ветер, который подул, и удивилась, что вкус молока она не ощущала, а чужеродные касания – да. «Хотя я и за столом сидела. Реммао рассказывал, что чем сильней онейромант, тем лучше он ощущает мир во мне, некоторые даже во сне совокупляются, как демоны. Страшно это» - подумала девушка, внимательно разглядывая ниут, чтобы понять: куда повести пострадавшую.       − Есть место твоё любимое в ниут?       − Есть. Рынок люблю, там много знакомых отца, в храм Тота ходить люблю, там лекаре приятные и жрец местный мудрые, с моим отцом в отличных отношениях.       − А куда не любишь ходить?       − За тот хет-ка, - протянув руку в нужное направление, указала Азанет. – Там зло живёт.       Эвтида направилась именно туда, куда показала Азанет. Девушка поплелась за ней следом, словно была привязана. Долго во сне шезму, из-за неопытности, находиться не могла, потому тянуть было нельзя, тратя силы на сожаление к потерпевшей.       Как только шезму ступила за угол хет-ка, она увидела, что всё вокруг покрылось красным светом, а от одной из дверей шёл чёрный клубящийся туман – именно этого зла боялась Азанет. Того, кто за жил рядом и донимал её.       Действительность изменилась: оранжевые облака, как во время песчаной бури, налетели на небеса, окрашивая пространство, раскаты грома слышались вдалеке, а в одном их хет-ка начался пожар, что опалил лицо. Эвтида замешкалась, впервые видя кошмар, в который превратился обычный сон. Необходимо было действовать решительно, чтобы успеть узнать имя того, кто напал на несчастную девушку и заставил испытать горести и страх.       − Тот хет-ка. Он там живёт, - прошептала Азанет.       − Как звать?       − Ако, путница. Мясник и очень злой человек, что с ним даже Амат не сравнится!       Из хет-ка вышел тот, кто донимал хемет – мужчина, что на воплощение Анубиса покушался. «Вон оно как» - присвистнула мысленно шезму, глядя на то, как изменился образ Ако во сне девушки. Он был покрыт неприятной зелёной чешуей, отчего походил на крокодила, обитающего у берега реки, который пытается схватить несчастных людей и утащить на дно.       − Защити, путница! Защити, во имя Ра!       Эвтида оторопела, сталкиваясь с тем, чему не учил её наставник. Подхватив копьё, что использовали простые жители для ограждения хет-ка от воров, она направилась прямо на Ако. Шезму всё детство защищалась от мальчиков во дворе, потому умела бить первой – жизнь научила обороняться любой возможностью, находить выходы из сложных ситуаций и использовать подручные средства для самообороны. Как никогда, теперь эти качества ей пригодились.       Копьё вошло властителю над Ба Азанет прямо в живот, пронзая насквозь тело. Он резко выдохнул, с ужасом схватившись за торчащий кусок дерева – это был сон, повторяла про себя Эвтида, пытаясь уговорить собственный Ба, что начало бушевать, в нереальности происходящего. Мир стал терять оттенки кроваво-оранжевые оттенки, превращаясь во всё ту же чёрно-белую картину.       − Он на тебя напал, Азанет?       − Он, путница. Помню, как в лицо ударил, потом удары ногами помню. – Задрожала хемет от слов шезму. - Больно было. Очень больно. Чувствовала, как нечто мокрое и горячее по щекам текло, но не слёзы. Он убил меня?       − Нет. Жива. И смотри, - Эвтида приподняла голову девушки прямо на Ако. – Смотри, что он повержен и больше не страшен для тебя. Видишь?       − Вижу, - с придыханием ответила пострадавшая, разглядывая сидящего на песке мужчину, из которого текла кровь.       − А теперь беги к отцу. Отныне ты под его защитой. Беги!       Девушка вскочила от грозного крика шезму и помчалась прочь, в сторону хет-ка. Эвтида продолжала наблюдать за тем, как умирает образ. И, к сожалению, это был не первый раз, когда она видела смерть. Смерть от своих рук.       Щелчок пальцами разразил тишину вокруг.       Из сна она вынырнула, как из воды. Лёгкие рвало от прохладного воздуха подвала, а тело знобило – те эмоции, что испытывала Азанет, передалились ей, тем самым затрагивая собственное Ба. «Милостивый Сет, успокой меня, отгони дурман свой, что тело окутал. Силу твою храню в себе, волю исполняю, помоги же, молю» - обратилась она к богу, как это обычно делали онейроманты, что слишком погрязли в чувствах подопечных.       − Быстро. Но дергалась во сне Азанет. Кошмар?       − Да, наставник.       − Помогла избавиться от страха, как того требует ремесло?       − Да, наставник.       Реммао одобрительно кивнул, оттого что она не забыла особенности работы черномагов. Что онейроманты, что некроманты: оба направления были обязаны отпускать страхи и тревоги тех, кто попал им в работу, независимо оттого насколько человек чист – Осирис без них всё разберет, а их дело помогать. Никто и никогда не подумал бы, что те, кого преследуют отряды охотников, имеют нечто вроде свода требований и законов, как властителей Ка и Ба.       Некроманты отпускали Ка земные обязанности и даровали успокоение своей силой, позволяя отправиться на суд смиренными и свободными, чтобы там уже ответить за всё, что натворил человек за жизнь. Особая сила, отличная от тех, кто владеет сном, хранилась в них, помогала одним касанием убирать чувства и тревоги, заставляя верить в сказанное.       Онейроманты же, работая с живыми людьми, позволяли им пережить страхи, которые часто овладевали заказчиков. Они умели править чувства, работая с особыми нитями, что видели во время проникновения. Их направление любили больше, потому что шезму избавляли от страсти, грусти, похоти, любви и даже ненависти – всё было подвластно им в обители чувств и мыслей, именуемой Ба.       К ним спустился жрец. По сравнению с тем образом, что запечатлела Азанент, мужчина выглядел сейчас худо: впалые щеки, усталые заплаканные глаза, совершенно сморщенное от старости тело – подвешенное состояние дочери вытянуло из него последние соки, оттого приближался час окончания нити, что когда-то сплела Исида.       − Будет жить, шезму? Кто виновник?       − Клятву, жрец, - обратилась Эвтида, напоминая ему о правилах.       − Я Озаз Бадру клянусь перед великим Сетом, что никому и никогда не скажу, не покажу, не напишу, что работал с шезму, которые носят волю твою. Всё, что было сделано властителями черномагии для меня и моих родных, тайна, которую никто и никогда не узнает, кроме Осириса во время суда моего.       − Жить будет, жрец. Я подправила ей Ба, теперь не страшен для неё тот, кто терзал во сне и реальности. И он же напал на неё. Сосед твой, жрец, Ако.       Мужчина переменился в лице: сначала было непонимание, после оно сменилось удивлением, а следом гневом – жрец был готов рвать и метать. Он бросился вон из подвала, оставляя шезму в удивлении, но, спустя пару вздохов, они помчались следом за ним, понимая, что беда нависла над ними всеми. Эпистат знал об их пути. Сложить одну палочку с другой было не трудно.       Жрец стоял напротив дома Ако. Реммао перехватил мужчину, не позволяя постучать в дверь хет-ка, чтобы вызвать виновного на разговор или бой. Эвтида с ужасом смотрела за ними, совершенно забыв, что они сейчас стоят в масках и накидках – надеяться можно было только на спокойного мудрого Ях, что прикроет их от взглядов охотников.       − Хватит, жрец! – выкрикнул Реммао, стараясь успокоить разгневанного старика. – Погубишь всех нас. Во имя Исиды, не путай нити раньше времени! Не простит она тебя вторжения!       − Он мою дочь, шезму! Мою!       − Да накажем мы его, накажем! Не привлекай взглядов чужих, иначе обоих на казнь отведут. Мало тебе беды, дочь плакать заставишь, как Нут!       − Обещаешь. Обещаешь, черномаг, что наведешь справедливость, как гневная Маат?       − Обещаю, жрец, что гнев мой обрушится на того, кто посчитал себя вершителем судеб, выше богов, да услышит слова мои яростный Сет, покровитель мой, и праведная Маат, чью волю буду исполнять! Только пойдём отсюда.       Он оттащил старика, что перестал сопротивляться после клятвы, до его хет-ка. Эвтида хвостиком семенила следом, стараясь не мешать, но и не отставать. Опыта у неё было слишком мало, чтобы делать что-то самостоятельно, потому приходилось следить за каждым словом и действием наставника, напитываясь знаниями, которые пригодятся в будущем. В одиночной деятельности никто покрывать и направлять её не будет – стоило сейчас запоминать решения, которые принимает Реммао.       Уложив хозяина дома на спальник, что представлял собой каркас с вырезанными ножками в виде львов и основание, перетянутое кожей – на таких спали знатные вельможи и жрецы – они покинули хет-ка. Реммао был явно раздосадованным тем, что произошло: напряженная спина, видная даже под накидкой, и сжатые в кулаки пальцы – это говорило только о негативных чувствах и трепете его Ба. Он был сейчас свирепей Монту во время боя, хитрей Сета во время бури, гневливей Маат во время испытаний – истинный черномаг, безжалостный и жестокий.       Эвтиде только предстояло потихоньку начинать гасить собственные чувства и учиться обманывать Ба, превращая её в слабую, которые уже были у Дия и Рэймсс. Отпечаток силы Сета влиял на Ба с первого раза, потихоньку гася сильную или обычную ауру учеников – это была метка, что ощущалась другими черномагами как едва различимый свет от них, который почти нельзя было разглядеть.       Если перед тобой тот, кто почти не выглядит по ореолу живым, так как мертвецы переставали излучать свет, то это черномаг. Именно так шезму отличали друг друга.       Когда ей первый раз об этом рассказал Рэймсс – не поверила. Разве, например, Ба может потерять свой изначальный, заложенный богами, вид? Ведь это пристанище чувств: добрых, чистых, ужасных, тёмных – всё это продолжали испытывать черномаги, даже несмотря на своё ремесло, иногда сильней любого человека в Хет-Ка-Пта. Но Реммао объяснил, что сила Сета заставляет дурманом пропитывать каждый уголок физического и духовного тела, гася истинную сущность, превращая их для других почти в мертвецов. Клеймо, видимое любым богом, потому что черномагов судил сам могущественных Сет, забирая Ка в Красную пустыню, дешрет, где отныне будут жить они вечно.       − Иди, Эвтида, мне стоит выполнить клятву, данную во имя Маат.       Наставник протянул наполненный до краёв льняной мешочек. Спорить с мужчиной она не посмела, забирая свою первую оплату за работу в качестве шезму, и отправилась обратно в хет-ка, где проживала. Она знала, что Реммао сегодня прольёт кровь Ако во имя данной клятвы, как делал любой черномаг. Им нельзя оставлять следы – главное правило ремесла.       Дия спала, так и не дождавшись возвращения напарницы. Эвтида осмотрела жилище, чтобы понять: есть ли кто еще в хет-ка? Но полнейшая темнота стояла в комнате, нарушаемая легким светом от пламени, что горел внутри кувшина, наполненного маслом. Дрожащий огонёк играл на стенах, обмазанных илом, и сундуках, стоявших неподалеку. Казалось, что прямой сейчас из угла выйдут Каукет и Кук - хранители мрака – что утащат её к себе. Настолько был растревожен собственный Ба, оттого мир превратился в почти сон наяву. А во сне бывает всякое.       Эвтида достала убранный в сундук шесеп Анубиса. Поставив его подальше от света, спрятав во тьму, девушка захватила финики, корень лотоса и мёд, которые хранила на всякий случай, имея привычку сберегать, ведь знала – не всегда добродушный Шаи будет благосклонен к ней. Слова молитвы из неё потекли без остановки:       − Честь и слава тебе, могучий шакал! Открыватель дверей загробного Царства, хранитель справедливых весов Осириса, внемли молитве моей! Ты приходишь во сне моём, когда снов лишён мой Ба. Ты в облике пса стережёшь меня, как глаз Гора следит за миром людей. Я оставляю тебе дары, чтобы ты насытился верой моей и жертвой, что отдаю тебе без сожаления. Могущественный Анубис, открой пути к иб. Веди меня, подними анкх и благослови меня. Да прибудут с тобой силы.       Оставив всё так, как было во время обращения к богу, она улеглась на жесткую кровать, что представляла собой набитый тюк соломы, и накрылась тканевой накидкой, которую использовали во время холодных ночей. Девушка повернулась на левый бок, чтобы попытаться уснуть.       В голове было много мыслей: об Ако, о Реммао, о данной клятве черномага, о несчастном жреце, об эпистате с отрядом охотников – произошедшее было похоже на дурман, который на неё наслал Сет или Сехмет, чтобы проверить шезму на стойкость. Но факт того, что она сейчас лежит на соломе, а в углу стоит шесеп, говорило о том, что было всё так, как она помнила. Тяжесть нехех, во время которого Ра плывет по небосводу, навалился на неё, заставляя Ба трепетать и испытывать страх. Совсем недавно нить Исиды была прямой и ровной, а теперь закрутилась, подобно раковине улитки, бросая девушку из стороны в сторону, совершенно не дав передохнуть.        «И мне когда-нибудь придётся пролить кровь человека ради сохранения тайны своей силы» - решила Эвтида. Глаза Ако, что расправился с несчастной Азанет только за то, что она не приняла его любовь, она запомнит надолго: жесткий, алчный, порочный – это был взгляд самого Амат, который с радостью принимает Ка тех, кто не прошёл суд Осириса и испытания Маат. Но тот зверь служил на благо богам, а этот был воплощением злости и зависти.       Некромантия или онейромантия – вновь встал вопрос ребром.       Ей нравилось работать со снами, погружаться в пучину чужих чувств, где были и светлые моменты, и мрачные, но все они показывали: насколько разными бывают люди, как по-иному ценят дар Исиды и тёплый ореол Ра. Направление было спокойней и редко вызывало опасные ситуации, кроме недавней, конечно же.       Онейроманты обучались дольше, чем некроманты, ведь им необходимо было обучиться не только правилам и уловкам работы с образами, но и понимать чувства, что испытывают заказчики, правильно определяя нити, чтобы не повредить целостность Ба. Эвтиде рассказывали случаи, когда шезму резко и грубо обращались с людьми во время проникновения, что некоторые сходили с ума, превращаясь по поведению в настоящее растение. Они были обязаны корпеть над Ба, быть аккуратными и осторожными, выуживать каждый оттенок нити, чтобы оборвать нужное. А учитывая то, насколько чувствительными бывают дети Хнум, ремесло было не из лёгких.       Это сегодня ей повезло, наставник взял лёгкий заказ, в котором не нужно было обрывать ничего, хотя девушка и помогла Азанет, ведь найти воспоминание внутри человека – не трудная задача с которой справится даже неопытный шезму. Но на такой работе долго не проживёшь: оплата мизерная, которой едва хватит на три появления Гор-Ахти, а иная работа требовала большей сноровки и мастерства.       Могущественные онейроманты умели не только проникать в сны без маски, но делать это быстро, выполняя заказ за сто вздохов, тем самым, не переживая об охотниках, который даже не успевали ничего понять при случае. Но до такого мастерства Эвтиде было много лет обучения. Да и количество тех, кто работал в этом направлении, превышало количество заказчиков.       Некромантов было гораздо меньше, ведь работа с мёртвыми отнимала не только силы, но и делала их черствыми. Проникновение в некрополи, встреча с бальзамированными людьми, столкновение с охотниками, что стерегли лакомые места черномагов – всё это отбивало желание идти в это направление у большинства учеников.       Она перевернулась на другой бок. Сколько прошло времени – не знала. Солнечные часы сейчас не могли ответить ей на этот вопрос, ведь Ях светил всегда одинаково, до появления Ра. Глаза стали потихоньку закрываться, думать о некромантии не хотелось, тем более она ни разу не работала с мёртвыми, было слишком рано – едва ли запомнила все правила и тонкости работы с Ка...       Касания к коже показались приятными и родными. Эвтида вдруг подумала, что сама Бастет стоит над ней и накладывает защитные круги, чтобы никто и никогда больше не обидел юную подопечную, пережившую столько бед. Но нега забвения, которая настигала любого шезму, распалась и перед собой она увидела Дию.       Соседка будила её, желая услышать впечатления от первого опыта в онейромантии. Как сильный представитель этого направления, она желала оценить работу и помочь советами, чтобы юной ученице было легче в дальнейших заказах.       Эвтида рассказывала подробно собственные ощущения во время проникновения в сон и то, что испытывала Азанет. Умываясь водой из кувшина, она дополняла рассказ, отвечая на вопросы соседки, что с интересом уточняла каждую деталь, будучи строгим учителем, что оценивает способности. Пришлось поведать и о встрече с Ако до начала заказа, и о встрече с эпистатом.       − А шесеп Анубиса чего у тебя стоит?       Дия указывала на одинокую фигуру шакала, что продолжал стоять в углу, но подношений, оставленных девушкой, не было, а значит, Анубис принял их, как и мольбы человека – это весьма радовало. Объяснив кратко причину обращения к богу, не упоминая про сон, получила дельный совет: если вновь собака явится к ней, то забрать к себе, получив расположение хранителя весов Осириса, так было бы правильней.       Следующие несколько восходов Гор-Ахти прошли спокойно. Реммао подчистил следы, как того требовала клятва, и оценил работу ученицы: Азанет пришла в себя и чувствовала себя хорошо, теперь лекари лечили её наружные рана, а вот Ба был абсолютно чист. Жрец передал в награду молока и кувшин с мёдом, который девушка разделила с наставником и двумя учениками.       В один из Атум-ра, когда шезму сидели за столом во внутреннем дворике, в храм зашла подруга Дии, которая являлась хемет-нечер, что отдала Ка и Ах чрез ритуал, теперь после смерти она отправится в личные слуги богини, минуя суд Осириса – то было тяжелым бременем, оттого не так много девушек желали отдавать себя. Ни выходить замуж, ни рожать детей им было нельзя, они навсегда отдавали Хат во имя божества, не вкушая даров Бастет и Хаткор.       Подруга Дии служила при небольшом храме Исиды, что расположился на окраине ниут. Там жило около десяти хемет-нечер, что иногда приходили в храм Тота, чтобы забрать дары местных жрецов, которые подносили им, как служительницам повелительницы судьбы. Потому ученики знали девушку, которую звали Сатисид – дочь Исиды, родители как знали, называя изначально дитя именем богини.       - Светлого луча могущественного Ра, ученики, - обратилась она к ним, присаживаясь за стол. Эвтида пододвинула девушке мёд, который остался от жреца, и получила добрую улыбку. Делиться всем, что у тебя есть с хемет-нечер было обязательно, чтобы не прогневать богов, которые могли и наказать за неуважением к тем, кто отдал жизнь и судьбу во имя них. – Дия, что ты хмура и печальна, как Исида, что оплакивает смерть Осириса?       − Охотники, Сатисид.       − Неужели Анхур даровал им возможность разглядеть вас, вызвав на охоту?       − Нет, хемет-нечер, но чувство опасности сидит в нашем Ба, - прошептал Рэймсс.       Хемет-нечер можно было говорить всё без утайки, ведь они были глазами и ушами богов, они не смели рассказать другим тайны детей Хнум, за это карали жестоко, отправляя на съедение крокодилам, если кто-то в ниут узнавал о болтливости жриц. Черномаги не боялись их, честно рассказывая о своём ремесле, чем снискали благосклонность при храмах, тем самым их покрывали при случае, во славу Сета.       − Если тяжело будет, к нам идите, мы всегда спрячем посланников Сета. Защита Исиды для всех жителей Хет-Ка-Пта дается, во имя Маат.       − Спасибо, хемет-нечер.       Они втроём склонили головы в знак уважения за предложение девушки. Во внутренний двор вошёл эпистат с охотниками, которые с интересом рассматривали сидящих за столами учеников. В свете уходящего Ра, толпа мужчин привлекла внимание. Амен вновь был завернут в накидку, пальцы закрыты тканевыми мешочками – он явно прятался от ореола бога-солнца.       Лекари вернулись к трапезе, стараясь не обращать внимания на гостей от самого Менеса II, а вот писцы напряглись, ожидая подвоха. Реммао рассказал, что эпистат приходил к жрецу и устраивал допрос, задавал хитрые вопросы, которые выводили на странные ответы, тем самым намекнул, чтобы ученики были осторожны, не попадаясь на глаза охотникам. Эвтиде пришлось запомнить каждую деталь, которые поведал Озаз, чтобы защитить черномагов и не навлечь беды на себя и них.       Сатисид лениво посмотрела на мужчину, в отличие от учеников. Реймсс резко повернулся, закрывая Эвтиду от взгляда эпистата, а Дия подсела к подруге, перекрывая боковой обзор. Трое мысленно вознесли просьбу Птаху, чтобы он, как один из покровителей их ремесла, помог отвести чуйку Амена от них. Но бог остался нем к их мольбам, эпистат направился прямо к ним, вызывая у них нервное подергивание веками.       − Господин, - хором сказали черномаги, вставая на ноги и кланяясь.       Холодные бледные голубые глаза отливались красноватым оттенком, притягивая к себе взгляд. Амен выглядел раздосадованным и недовольным, хмурость застыла на лице, отчего он был похож на сурового Монту. Эвтида сжала пальцы, впиваясь ногтями в ладонь, пытаясь этим действием успокоить Ба, который мог выдать страх без объективной причины и привлечь лишнее внимание.       Хемет-нечер поднялась, обращая на себя взгляд эпистата и прикрывая совершенно не умевшую прятать свои опасения и чувства Эвтиду. Амен прищурил глаза, пытаясь надавить на девушку, но та не повела даже бровью, совершенно не страшась пронзительных глаз, от которых у любого черномага Ка готов был улететь на небеса.       − Отчего не кланяешься? – строго спросил Амен.       − Я вольная девица, мужчина.       − Хемет-нечер?       − При храме Исиды.       Эпистат склонился в низком поклоне, как и все охотники, выказывая девушке уважение и боясь обидеть жрицу богини, что не станет терпеть нападки и попросит покровительницу даровать наказание. Сатисид тихо шепнула Эвтиде на ушко: «Да прибудет с тобой Сет, дитя, и благосклонная Исида не оборвёт нити. На лице твоём всё видно, сокрой чувства своего Ба, пока оказалось не поздно», а после выпорхнула из внутреннего дворика с дарами от храма, что передали ей местные жрецы.       Эвтида глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы успокоить шумно бьющейся иб, по звуку которого точно станет понятно любому жителю ниут о том, что Ка девицы отягощенное чем-то, оттого она боится. Рэймсс мягко толкнул её плечом, старая взбодрить, пока Дия не переставала глядеть на Амена, замершего после разговора с Сатисид.       − Ты, - спустя десяток взмахов крыльев ибиса обратился эпистат, - писарь, что под взглядом Ях, а не Ра, учится. Отойдём.       − Конечно, господин.       Она успокоилась, теперь сама Маат не смогла бы заподозрить в ней что-то, а Анхур позавидовал бы её умению прятаться, подобно антилопе в степи. Жестом эпистат приказ охотникам стоять на месте и не мешать разговору, который предполагался личным.       − Как труд прошёл под взглядом Ях?       − Плодотворно, господин.       − Часто вне храма перепись ведёшь?       − Нет, господин.       − Письму насколько обучена?       − Калям в руках держу уверенно, но папирус наставник впервые доверил. А так на черенках пока учусь.       − С тобой кто сидит?       − Ученики, письму учатся, господин.       − Как пишут? – не унимался Амен, чем начал раздражать девушку.       − Уверенно, господин.       − Много за работу получила?       − На пять восходов Гор-Ахти хватит, господин.       Амен задумался, внимательно бродя по телу девушки взглядом. «Назойливый какой. Теперь понятно отчего черномагов ловит, от дотошности любой ему всё расскажет, как Маат во время испытаний» - подумала Эвтида, но старалась удержать на лице невозмутимость. Пристальность к ней от эпистата не нравилась. Однако не стоило злить верховного вельможу, потому она позволила только одно: собственным взглядом с ядом отвечать в глаза мужчины, но ни словом, ни действием не смела оскорбить его.       − Наставник твой где?       − В жреческом крыле, господин.       − Отведи.       Эвтида внутренне разозлилась от того, что в одиночку придётся идти с посланником Менеса II под взглядами сотен учеников, который к приходу Атум-Ра начнут перемывать ей косточки, придумывая небылицы и не стесняясь кары Маат, как хранительницы честности. Она жестом показала напарникам, чтобы те сидели на месте и не смели никуда уходить, пока девушка не вернётся живой обратно.       В коридоре стоял шум: часть лекарей бегала по храму, стараясь найти всё, что только было необходимо для сложной операции. То там, то тут звучали молитвы Имхотепу, как покровителю их ремесла, так и Нефтиде, богини жизни и смерти, что вместе с Ра плывёт в Дуате и собирает в это время Ка тех, кто готов отправится на суд Осириса.       Эвтида знала, что Исман сегодня был одним из тех, кто помогал главному лекарю храма, что являлось почетным доверием для парня. Обучение врачеванию длилось больше десяти смен сезонов от ахет до шему, потому не каждый в Хет-Ка-Пта шёл в это ремесло, отдавая предпочтение недолгому, например на юриста или писца, или более благородному, жрец или чиновник. Быть властителем Хат, тела человека, не каждому желалось.       Для своих годов брат был талантлив. Поговаривали, что сам Имхотеп отметил его, одарив знаниями и смекалкой, которая была необходима лекарям для помощи людям. Она любила слушать истории Исмана об очередном трудном деле, которое он смог одолеть, ведь рассказывал парень забавно и интересно, а еще понятно для того, кто не знал всех деталей лечения.       Тяжелые шаги Амена отдавались в голове, как удары молота по камню при строительстве некрополя или пирамиды. Казалось, за ней следом шёл сам Монту, владыка войны и ужаса, что под собой уничтожает кладку, настолько силён был бог и оттого мир прогибался под ним.       Влага от испарения воды из кувшинов, расставленных ныне по всем комнатам и коридорам, потому что стоял невероятный зной, осела на иловых стенах, напоминая застывшие чьи-то слёзы. Она непроизвольно коснулась капель, аккуратно растёкшихся по пальцам и ладони, охлаждая нагретую за нехех кожу. Это не ускользнуло от взгляда эпистат, который с интересом наблюдал за небрежным жестом писца – что-то тёплое отозвалось в Ба мужчины.       − Вот тут, господин, жреческий коридор. Реммао сейчас замещает главного жреца, потому ныне тут, господин.       Мужчина не пошёл туда, куда указала Эвтида, сама дальше не пошла, потому что ей, простой ученице, нельзя заходить в обитель жрецов. Он продолжал рассматривать её, подобно тому, как матерь изучает лицо рождённого дитя, надеясь отыскать в нём дары богов, которым она неустанно молилась всю беременность. «Взгляд и страшный, и нет. Противоречивый господин. Кто тебя одарил такой внешностью? Белый, как полотно, которым бальзамированный Сах закрывают. А лицо красное и в ожогах, пузырьки по бокам – это от ореола Ра наказание» - думала Эвтида, продолжая ожидать действия охотника.       − Как звать тебя, хемет?       − Эвтида, господин.       − В чиновники тебе не идти, Эвтида, женщин не берут. А жрицей становится поздно. Что дальше собралась делать?       − Жрицей стать никогда не поздно, господин. Если бог во сне явится и метку поставит, то Ка и Ах свой отдам во имя служения, - грубо ответила девушка, удивляясь своему поведению. Слова о том, что женщине в чиновниках не быть задели Ба, поднимая из тёмным уголков волну гнева и недовольства. – А так, господин, писцом при храме желаю остаться. Мужа себе подыскать, ожидая дара от Хаткор, а после уже и расплодиться, если Мин позволит.       − Дарующая жизнь – мать тебя не так просто нарекла перед богами.       − Отец меня нарёк, господин.       − Отец? – изумлённо уточнил Амен. В Хет-Ка-Пта мужчины не давали имён детям, ведь главными считались женщины, что несли жизнь в этот мир, потому отца никогда не устанавливали, а детей соседи звали: дочь или сын такой-то. Поэтому то, что имя даровала Эвтиде не мать, всегда вызывало удивление. - Отчего при храме живёшь, а не с отцом, раз он даже нарёк тебя? Ещё и с наставником во время власти Ях и яростного Сета одна по ниут гуляешь.       − Сирота, господин. Наставник теперь мне, как отец.       − Жестоко с тобой Исида обошлась. Чем родители твои обители её? Да и Бастет очаг не сохранила дома вашего. Жестокими были?       − То, господин, только перед жрецами и богами говорят, да на суде, когда Ка сам Осирис видит.       Мужчина развернулся и пошёл туда, куда показала ранее девушка. Оборванный диалог закончился неясно для Эвтиды: пожалел, прознал что-то, подозревает теперь? Вопросы крутились в голове, но она не желала на них останавливаться, чтобы не растревожить себя. «Раз не схватил меня прямо сейчас, выставив на обозрение учеников и учителей, то либо не нужна ему, если и правда чуйка у него есть, или же нет в нём никакого дара от Гора и всё это россказни старших черномагов» - подумала девушка, спускаясь по коридору.       Собака, выбежавшая из-за угла, попалась под ноги девушки, оттого она чуть не упала, в последний момент успевая ухватиться за стену. Жесткий ил обжёг руку, оставляя царапины. Эвтида зло посмотрела на виновника, но, к ужасу своему, признал в нём то животное, что дважды попадалось ей.       − Анубис, милосердный, под крыло своё меня берёшь, раз животинка постоянно рядом? Дары тебе принесла, забрал, а собаку оставил. Значит следишь за мной, оберегаешь?       Из комнаты вышел Исман с окровавленными руками – сам проводил операцию, так решила сестра. Он улыбнулся девушке и, взяв кувшин с пола, принялся смывать алые капли. Эвтида перехватила глиняную посуду и стала поливать, чтобы удобней было, рядом же крутилась собака, подставляя язык живительной влаге.       − Как прошло? Имхотеп был к тебе благосклонен?       − Невероятно благосклонен. Главный лекарь доверил самому проводить надрезы. Добрый покровитель наш, Имхотеп, сам будто моей рукой водил и надрезы оказались настолько аккуратными, что у мужчины и следа не останется. Все лекари молитву во имя бога читали, раз в лице меня он захотел помочь человеку.       − Хорошая весть, брат. Если так пойдёт, то при храме главным лекарем станешь.       − Было бы славно. Хватит. – Он отряхнул руки, капли разлетелись по камню, попадая на девушку и пса, что вздрогнул от резкой мокроты. – Но я решил в Уасет ехать. Охотники просили записать имена всех лекарей, что мог главный лекарь порекомендовать, я первый в списке.       − Ты же знаешь, разлука с тобой тягостна для меня, - отвела взгляд Эвтида на признание брата, но искренне добавила: - Но я знаю, что это важно для тебя. Потому молиться буду и Имхотепу, и Анубису, и Птаху, и самому Ра, чтобы поездка в радость была и хворь не забрала тебя от меня. Потерять названного брата – настоящий удар от Исиды.       − Я знаю, сестра, - тепло ответил Исман, а после погладил собаку, что крутилась около них. – Дия рассказала, что ты шакалу молилась, и причину. Эта собака за тобой ходила?       − Болтушка эта Дия! Да покарает её Маат за длинный язык!       − Не ругайся, Эме, - приобнял сестру Исман. – Хорошая она девушка, Дия. А мне по секрету рассказала, но от тебя утаивать не смею. Имена наши вторые мы знаем, оттого и врать нет толку. В сердцах еще проклянешь меня за сокрытие.       − А скрывать, что вас с ней Хаткор одарила вы долго собираетесь?       − Заметила, да?       Исман улыбнулся: по-ребячески, как настоящий влюбленный, которому Хаткор дар преподнесла. Эвтида по-сестрински поцеловала брата в лоб, как бы говоря, что против их счастья ничего не имеет и поддержит. Надо, от родителей будет защищать, как яростная Бастет, что за детей своих любого бога разорвёт.       − Родители нас ждут, Эвтида, проводить в путь меня, да и тебя давно не видели. Матушка сетует, что ты, как Тот, пропала в учении, позабыв о них.       − Буду, Исман. После учёбы при Атум-Ра и пойдём. Ты свободен будешь?       − Да, главный лекарь мне отдых дал, чтобы сил набрался перед дорогой. Я точно поеду.       Эвтида присела на колени, чтобы быть ближе к облику Анубиса на земле. Чёрная короткая шерстка была покрыта каплями, которые охлаждали животное. Мягкий влажный нос упёрся ей в плечо, собака ластилась, потому оставить её было правильным решением, как и говорила Дия.       − Ну точно сам шакал с тобой играется, - хохотнул Исман.       − Главное, чтобы к себе в Царство не забрал.       Голос Амена неприятно окатил Эвтиду, что уже и позабыла о странном мужчине, который отличался от всех остальных людей в ниут. Собака обернулась на эпистата и недовольно рыкнула, чем вызвала гневный взгляд в ответ.       − Я, Анубис, молюсь за хемет, что под взглядом Ях не бережёт своё Хат и в защиту твою встаёт, а ты шакал на меня рычать будешь?       − Не смей!       Эвтида вскочила на ноги и закрыла собой собаку, видя, что эпистат делает шаг вперёд к несчастному животному. Исман с ужасом посмотрел на них: сама разъярённая Нефтида, что бережёт каждую травинку, и грозный Гор, который не любит неуважения к себе – это была схватка взглядами, как у самих богов. Но хуже было иное: охотник и шезму – вот кем были эти двое, что встретились по воле Исиды и устроили сражение за Анубиса.       − Эвтида, - одёрнул девушку наставник, подбегая к ним, видя, что ситуация накалилась. – Эпистат, она не желала задеть вас. Любит животных, потому резка. Простите её, господин.       − Она точно едет. Будет писцом при лекарях!       − Господин, мало опыта, иероглифы смазываются, да и пергамент я недавно доверил, - попытался спасти ученицу наставник.       − Не всё под взором Ях ей учиться, теперь под мои обучение начнёт. Быстрей научится, опыта наберётся за поездку.       − Господин.       − Я всё сказал, жрец. Готовь и двух других учеников. И сам. Заберу с собой.       Эпистат прошёл мимо них, бросив гневный взгляд сначала на Эвтиду, а после и на собаку, что сидела около ноги девушки, внимательно глядя на мужчину. Все трое заметили с какой неприязнью смотрел он на образ шакала, словно всем иб недолюбливая властителя Царства и хранителя весов.       − Эвтида, тебе Ях по голове надавал или от ореола Ра плохо стало? Эпистату перечить! – зашипел наставник, когда белый силуэт накидки Амена скрылся за поворотом.       − Он на шакала попытался напасть!       − Не напал бы, ученица. Шугнул и всё, нужно ему противостояние с богом Царства Мёртвых. Ай, Эвтида, надо была тебя другим именем величать, ты не жизнь даруешь, а проблемы.       − Наставник, но зачем он приходил?       − Про жреца спрашивал, про тебя, про то – кто я в храме. Интересовался всеми тремя учениками: Дия откуда, Рэймсс, как брат мой, когда появился на обучении, и ты, сирота, как в храм поступила. Старался подкопаться к нам, как Акер, что в союзе с Ра против Апопом борется и хитростью отвлекает змея. Пытался меня подловить на лжи.       − Не получилось? – уточнил Исман.       − Нет, но подозрения имеет. Поедем с ним в Уасет, будем писцам при лекарях, хронологию для Менеса II вести: как, кто и какими способами победил хворь. Сказал, что греческие лекари приплыли на помощь, потому нашим опыта заиметь нового получится. – Наставник вздохнул, тихо прошептал: - Хитрый Сет, защити нас от грозного взгляда охотников, чтобы нити Исида наши не оборвала в этом пути.       Эвтида сама мысленно начала молить богов, ведь ехать под надзором охотников мало хотелось. Она чувствовала, как над ней уже занесли топор, которым отрубали головы шезму. А рядом ластился образ шакала, напоминая о словах Анубиса: «Когда судьба что-то забирает, то отдаёт взамен – это часть равновесия». Но что Исида должна была забрать у неё?