Кодекс смерти

Всë хорошо? — спрашивает Даша, хлопая ресницами. Кашин кивает, садясь вместе с Тушенцов за стол; парни перекидываются взглядами пару секунд, пока Юлик не начинает рассказывать очередной пьяный анекдот. Праздник продолжается. Они разрезают торт, затем Илья с Никитой достают карты и начинают играть прямо на столе, а остальные присоединяются. Музыка играет громко, кто-то из рабочих бара включает диско-шар по просьбе Юры и все танцуют. Брюнет тянет Даню на танцплощадку, но тот отнекивается, приговаривая: «Я не умею.» Им всë равно удаётся потанцевать. Данила всë время придерживает руками Руслана, взглядом из-за его спины следя за обстановкой; и когда кто-то пытается взять того за руку или за плечо, то быстро передумывает. А брюнет в танце кайфует от этой хватки сильных рук, будто бы приобнимающих его. Друзья уходят довольные после веселья, обнимая на прощание именинника. Походка, выражение лица, каждое действие Кашина свидетельствуют о безмятежности, в то время как его переполняют смешанные чувства. Вновь поддался. Так легко и так глупо. Ему не позволено даже думать о том, чтобы целовать Тушенцова, что говорить о чувствах. Кашин — самый равнодушный человек во всём, что касается его работы. А Руслан Тушенцов — его работа. Его мишень. Его, блять, чертово задание и самая худшая ошибка. Всему виной его неаккуратность. Он не может сдержать себя, оказываясь с брюнетом наедине в подобной обстановке, и от этого становится муторно — это неизвестное, пугающее чувство в груди, затмевающее разум; Данила прежде никогда не ощущал чего-то подобного, что так пагубно влияет на его жизнь. И он решает подавить это. Расстрелять, утопить, уничтожить. Сделать всë, что угодно, лишь бы не дать этому помутнению обвести себя вокруг пальца. А причина его — Руслан, который сейчас так нежно сжимает его руку; Кашину приходит на ум, что он хочет, чтобы Тушенцов стиснул его ладонь настолько сильно, дабы хрустнула полулунная кость. — Поехали домой? — карие глаза засматриваются на голубые, такие задумчивые и непреклонные. Стоят последними возле выхода — он наблюдает, как Кашин выкуривает последние тяжки, держа сигарету меж средним и указательным пальцев, прислоняя к губам сладкий фильтр. Брюнету приходит уведомление о начислении денег от дяди — его подарок; но он даже не берётся за телефон. После сцены за баром Руслан не скрывает, что не может оторвать от Данилы взора; он притягивает его, как магнит, прокуренный голос в порыве ревности пропитан тем самым, что Тушенцов чувствует сам всë это время, он внедряется ему в память, как на старый диктофон; леденящие губы, такие вкусные, брюнет прямо-таки ощущает своими трещинками на губах, как прижигает их; и ему не хочется скрываться. — Поехали. Кашин холодно кивает. На иголках садится за руль, вертит ключ, сдаёт назад. На заднем сидении лежат подарки друзей, запакованные тишью, сам он сидит рядом и Данила испытывает на себе его улыбку, от которой становится ещё тяжелее. Руслан давно отставил попытки сблизиться с кем-то. Стереотипы, предвзятость, ложные надежды, проблемы с доверием, гребанные ярлыки, с которыми он живет всю жизнь просто отбирают у него возможность строить что-то более ценное, что-то выше грязных бумаг и многочисленных гнилых сделок. Данила сам же всех отталкивает, не давая сблизиться и на шаг. Его прозвища боится весь преступный мир, от его фамилии любой уголовник готов склеить ласты, лишь бы не иметь с Кашиными дело. Вся его жизнь построена на ужасающих преступлениях, где его не ловят, где он может быть собой — таким одиноким собой. Однако теперь, обретя эту самую близость, он обещает себе, что больше не подпустит себя к нему. «Я не заслуживаю этого. Если существует ад, то такие, как я, должны сгореть в нём заживо.» Ночь укрывает землю тихим покрывалом. Огни города мерцают за тёмным окном, из небольшой щели дует прохладный ветер, развеивая чёрную чёлку. —Дань, а когда у тебя день рождения? — Руслан перебирает пальцы, рассматривая кольца на них, словно впервые. — Шестого ноября, — бубнит, внимательно следя за дорогой; такой простой вопрос выводит его из абсолютной клоаки, где каждая нечисть является его личным суждением. Руслан кладёт ладонь ему на плечо, на тыльную сторону ставит подбородок, зевая — социум его выматывает; он отдаёт энергию в нём, подзаряжаясь дома под пледом на кровати. — Я так мало знаю о тебе… — шепчет полусонно; бархатный голос обдает тёплым дыханием ухо Кашина. И тот вздрагивает, но не смеет убирать их. Он калечит морально. — В этом нет смысла. Я на время с тобой. Пауза. Руслан сглатывает ком. Отстраняется. Та пуля, что влетела в него однажды, не сравнится… Ничто не сравнится с той маленькой смертью внутри него, заставляющую закрыть свой рот и не заикаться даже о задушевности. Воцаряется тишина. Кашин плавно поворачивает руль, но, если приглядеться, фаланги его пальцев едва дрожат, крепко его сжимая. Брюнет закусывает губу, переводя взгляд в окно, то и дело возвращая его назад на Данилу. Его лицо не меняется, всë такое же спокойное, такое… Отчужденное. Он хочет напиться, накуриться и потрахаться с кем-то в беспамятстве. Забыться. Заполнить эту всепоглощающую пустоту внутри, которую обнаружил благодаря Тушенцову. И сначала у него выходит неплохо. В ту же ночь он уезжает из квартиры, не сказав Руслану и слова. «Это пройдёт. Обязательно пройдёт, — с полной решимостью он вдавливает педаль газа в пол.» *** Парень сидит у себя в комнате, сдерживая слезы; он знает, что, с одной стороны, Кашин всë это время находится на работе. Но с другой… «Что я сделал не так?..» Может, он с самого утра думал об этом? Может, он не хотел его целовать вовсе, а во второй раз убедился в этом? Что было бы, если б брюнет не сделал этого тогда? Вопросы накатываются друг на друга, как снежный ком. Парень раскрывает подарки в одиночестве, пока слезы стекают по щекам — он вытирает их подушечками пальцев, шмыгая носом и стараясь плакать бесшумно, думая, что Данила здесь. Черт, он и не помнит, когда последний раз так проливал слезы.Парень не привык.В его памяти есть только два примера, когда с его ресниц буквально лился водопад. Приглашение на выступление от Даши и красивая брошь с жучком-скарабеем, крылья которого изготовлены из сиреневого александрита; очень красивая, Руслан обожает насекомых. Корзинка спа Ильи — там и шелковое полотенце, и бомбочка для ванны с ароматом ванили, и дорогой крем, и гель для душа с белым персиком. «Это же Илья, — с улыбкой думает брюнет.» Микрофон от Лизы, с подписью: «Может когда-нибудь ты начнёшь петь;)». Красивые стильные очки от Юры. Тушенцов обессиленно сияет, рассматривая это всë; с краю лежит конверт с письмом, и он берёт его в руки, аккуратно разворотив. … С др, маленький! Ну желаю все, как обычно тебе желают, счастья там, здоровья, но хочу особенно пожелать вкусных хуев! Правда хороших оценок, сдать сессии по всем предметам на отлично и, естественно, чтобы ты был ещё оригинальней, оставался таким же с настоящими и крутыми друзьями!!! Люблю тебя! Ты не грусти, если что-то идёт не так, это жизнь и так бывает, ты с этим справишься! А мой подарок тебе — бесплатная татуха, в любое время в салон прилетай и всë организуем! Юлик… — прижимает письмо к груди, тихо смеясь сквозь слезы. Он даже и не думала о новом тату, эта затея служит хорошим отвлечением; брюнет берёт листок бумаги, садится за стол, включает настольную лампу и начинает рисовать эскиз будущей татуировки. *** Шум музыки граничит с громкими голосами. Кто-то валяется под столом, другие ковыляют наверх по ступенькам уже полураздетые; запах перегара и спиртовых напитков — то, что доктор прописал. Данила выбрасывает окурок, идёт к барной стойке и с ходу заказывает «Маргариту». Выпивает залпом, пьяницы вокруг удивлённо косятся. Затем в ход идут шоты. Коньяк. «Зелёный Веспер». Кашину в самом деле плевать на то, что он пьёт. Его берёт лишь со второго шотот и он только начинает чувствовать такое знакомое расслабление. Мозги отключаются вместе с голосом разума, совести и где-то отдалённым, еле слышимым голосом сердца, которого у Данилы нет и никогда не было, поэтому он затыкает его, ибо, что за хуйня? — Зай, сижки не найдётся? В пачке нет сигарет. Он стреляет у первой попавшейся девушки — тëмные волосы, накаченные губы, макияж с перебором. — Держи, — протягивает раскрытую пачку тонких ментоловых сигарет Esse Exchange M. Кашин супится — слабые, ещё и с манго; однако лучше, чем ничего. Она берёт одну, благодарно кивает, подносит конец к зажигалке и делает тяжку. — А ты здесь один? — женский голос заставляет Данилу поднять взгляд и словить подмигивание. Прекрасно. Даже выбирать долго не приходится. — Теперь уже нет, — усмехается, угощая ее своим коктейлем. Курс в отель не занимает много времени, только вот ночная прохлада слегонца отрезвляет. Черт. Она брюнетка, верно? Она на вид студентка с отчётливо южным акцентом, таким, от которого расслабляешься, закрывая глаза, пока в это время она царапает ногтями его спину. И, как выясняется — не брюнетка. Просто медово-каштановые волосы, которые в темноте кажутся немного темнее. Но это достаточно близко, и если он всего лишь близка к черному, Кашин может сказать себе, что всё это какой-то трюк подсознания и совпадение, а не… Та зажмуривается и прижимается поцелуем к горлу его, расслабляясь. — Ты говорила, что у тебя нет отношений, — полушёпотом произносит Данила с закрытыми глазами. — Их нет, — подтверждает она; его кожа мягкая, и ощущение его очертаний, когда он прижимается к еë боку, мнимо успокаивает. — А чего ты вдруг? — Не имею привычки спать с занятыми дамами. Она отворачивается, и успокаивающая тяжесть его тела исчезает. — Мы не… Уже нет. Кашин открывает глаза и смотрит на плитки, которыми уложен потолок отеля, пытаясь найти там какую-нибудь закономерность. — Тогда ладно. Та обхватывает себя руками, съёживаясь, и Данила вздыхает. «Почему именно сегодня.» — Как давно? — Две недели… — тихо признаётся она. Кашин молча поднимает руку, предлагая, и он снова переворачивается, прижимаясь к ней, судорожно дыша. — Я… Прости, правда, это… Я такая жалкая. — Меня это не волнует, — Данила звучит не так устало, как он себя чувствует. — О-он сказал, что подождёт, пока я буду… Учиться за границей… — И он не дождался? Её сдавленный всхлип — достаточный ответ. — Я… Я знаю, что это, наверное, очень странно… — Ага, — пальцы Кашина гладят близко черные волосы, его глаза смотрят куда угодно, только не на неё. — Всё нормально. «Ты бы знала, как же мне плевать.» Он не против слушать его в эту ночь, позволяя ей держаться за него. Ночь в отеле проходит патетически. Данила старается не смотреть на чужое лицо, полностью концентрируясь на теле: большая грудь, татуировка бабочки на пояснице. Татуировка. Уже неплохо. Пошлые шлепки, размазанная красная помада, громкие стоны, режущие слух, длинные ногти, так и намеревающиеся сильно поцарапать его спину; но Кашин рыкает и стаскивает их с себя, не позволяяоставлять следов; он не настолько пьян; и не настолько ему уж хочется быть помеченным какой-то безликой почтибрюнеткой. На какой-то миг — возможно, после пятой стопки — ему всë же удается избежать мыслей об Руслане. Но ненадолго. Они сопровождают его всю эту чертову ночь, что даже алкоголь не заглушает их. В какой-то момент его жизни он въелся в кровь, как будто тот самый дешёвый дым, который Данила вобрал накануне; и это мучительно. Настолько, что сейчас ему хочется выть. Конечно, следующая девушка, с которой он гуляет, — черноволосая, прямо брюнетка, а не близко; но он говорит себе, что это совпадение. Кашин хотел бы возразить, что, хоть она и хороша в отрицании, которое на данный момент является его самым старым защитным механизмом, он не глуп. Разумеется. После этого события он начинает кое-что… Осознавать. Возвращается Данила лишь под утро. Благо за несколько часов в комнате бара он успевает отрезветь, хотя его не волнует, поехал бы он пьяным. Тихо проворачивает ключ в замочной скважине и входит, оглядываясь: дверь в комнату закрыта. Руслан спит. Приняв душ, он по привычке делает два кофе, по привычке уже идёт стучать в дверь напротив своей комнаты, как вдруг дает осечку. Уходит к себе. Кофе с молоком остаётся остывать на столе. Брюнет же встает ближе к половине девятого. С синяками под глазами, невыспавшаяся, на губах тонкие струпы; он жмурится от жжения на них, отпивая напиток. — Доброе утро, — сипло. Кашин курит и даже не смотрит в его сторону; ему трудно в принципе находиться с ним в одном помещении. Руслан это замечает. И это молчание ранит сильнее любых обидных издевок, которые Кашин говорила раньше. Но Тушенцов, пусть ему кусок в горло не лезет, всë равно готовит завтрак на двоих — тосты с сыром и помидором. И быстро, и полезно. — Я не буду, — подает голос Данила, туша бычок в блюдце. От того, что Руслан продолжает вести себя, как ни в чем не бывало, Кашину становится крайне не по себе. После того, как поступил Данилы, он не должен так себя вести. Он должен отталкивать, посылать, игнорировать, огрызаться в конце концов; Кашину было бы куда легче от этого, но всë с точностью наоборот. Тот ведет плечами и всë равно ставит тарелки на стол, уходя молча прочь — ещё немного и опоздает в университет. Хотя он и не знает, где был его сосед этой ночью, на душе всë так же скребут кошки. Тушенцов чувствует себя виновато. Будто если бы он не сделал этого тогда, если бы не нарушал дисциплину… «Если бы я тогда не поцеловала его, всë было бы, как раньше…» И впервые он начинает жалеть о том, что сделал. *** Кашин ведёт себя максимально квалифицированно. Сопровождает Тушенцова в пути, они толком не разговаривают, лишь обыденные фразы. Во время пар брюнета Данила спит, а в один из дней, после того, как привозит его обратно в квартиру, собирается ехать к отцу. — Ты куда? — с ноткой волнения в голосе спрашивает Руслан, стоя у порога. — По работе, — отмахивается, спешно выходя за дверь. И всë. Тушенцов выдыхает, закрывая за ним дверь и утыкается лбом в лакированное дерево. Ему трудно принять тот факт, что он вправду боится потерять Кашина. Люди приходят и уходят, предают, плюют в душу, отчего Руслан просто ждёт, когда от него также уйдет и Данила, к которому его душа настолько сильно привязана; этот зависимость пугает его, но одновременно безумно влечет к нему. Уже в кровати он старается не открывать глаз, жмуря их, но сон снова рисует те картинки, которые брюнет так усердно пытается забыть. Кошмары вернулись — каждую ночь он ворочается и каждое утро просыпается невыславшийся. Зато в университете умело скрывает это. *** «Достаточно я уже наотдыхался, — тяжело выдыхает, проходя в здание.» Такое же холодное помещение. Те же картины на стенах, те же парадные ступеньки с бордовым ковром. На втором этаже он видит Колю, который разговаривает о чём-то с дворецким, стоявшим рядом с окном. Николай Ромадов— инквизитор мафии. Босс взял его на работу примерно в том же возрасте, что и Данилу, буквально подобрав с улицы; это единственный человек во всей мафии, кого Кашин считает своим другом. —Даня! — блондин обнимает друга; пусть Кашин вовсе не тактильный, но его обнимает крепко, ведь тоже соскучился. — Привет, — улыбается, — босса не видал? — Он вроде у себя, а чего такое? Ты же должен быть на задании, — моргает серыми глазами, идя рядом с ним к нужному кабинету. — Не вывезу я полгода на таком «задании», — показывает в воздухе кавычки, — втираться в доверие это одно, а настоящая работа — другое. Я вон уже, форму теряю. — Да где там? Как был тростинкой, так и остался! — закуривает. — Я о том, что стреляю хуже, — увидев, как тот курит шоколадный Chapman, чуть ли не мурлычет. — Дай! — На, — друг смеётся с него, дав подкурить. Зайдя к боссу, Кашин ждёт, когда он договорит по телефону. —Данила? — мужчина выгибает бровь, а парень садится напротив; он заметно худеет с каждым месяцем. — Здравствуйте, босс. Я хочу взять задание, — уверенно произносит, складывая руки на коленях и смотря четко в глаза. — Разве тебе недостаточно новой работы? Охранять большую шишку нелегко, зная, сколько на него покушений. Ты, вообще, видел статистику? — голос отца холодный, но раздражения в нём не прослеживается; это радует. — Нет. Да и пока они не воплощают свои планы в реальность, а лишь готовятся. Но я знаю, что справлюсь, если буду ездить на миссии. Владимир вздыхает. У него, так-то, поднакопились дела, которые мог бы решить Данила, но он планировал раздать их другим снайперам. — Ладно, так и быть. Но осталась лишь ночная смена. — Хорошо, — это как раз на руку, — а где Лиза? — Она уехала к матери в Казань, — Данила расстроенно хмурится; он, между прочим, тоже хочет навестить маму. — Вернётся через два дня. Женщина живёт в родном селе Дани и Лизы, подальше от шумного города и преступной деятельности мужа. Младший Кашин её безумно любит и считает святым человеком, задаваясь всю жизнь одним и тем же вопросом — и как Светлане досталась такая семья? — Напишите мне, пожалуйста, когда мама будет тут, — поклонившись; он-то уж точно не скоро сможет к ней приехать. Как только босс кивает, Данила сразу выходит оттуда. Никаких вопросов о самочувствии, о жизни сына в целом, даже нет банального вопроса «как дела?». Но второго отца у Кашина никогда не было. Коля уходит к палачу, разузнать, как обстоят дела с новыми пленными; мафия живёт своей жизнью, и это вызывает у Данилы ностальгическую усмешку. Домой он так и не вернулась, сразу езжая в очередной бар. *** Сначала задание, затем клуб — так проходят теперь ночи Кашина в попытках отвлечься. После одной из миссий в клубе ему попадается девушка с пирсингом языка, и Данила сердится. Неприятно. Подсознательно он ищет похожих. Обычно это брюнетки с короткими волосами, тонкими руками и татуировками. Он не помнит их лиц, не помнит ни одного имени, ведь с каждой из них его мысли далеки, совсем не в постели. Это не антидот. Это отчаянная русская рулетка, неизменно заканчивающаяся провалом. Где он каждый чертов раз так же напивается, так же занимается сексом и так же трезвеет к утру при одной мысли, что придётся снова встретиться с грустными, ставшими почти родными глазами цветот дремучего леса. В одну из таких ночей брюнет не спит; не может уснуть, зная, что Кашин ходит ночью один в неизвестном месте, какими бы навыками самозащиты тот не владел. Данила не приходит в час. В три. На часах уже шесть утра, а его всë нет. Руслан и подумать не мог, что он пропадает на целые ночи. На звонки ответот нет. От волнения страдают его губы, щеки, волосы — он тянет за них, стараясь усмирить беспокойство, но ничего не выходит, как ни пытайся. В семь утра раздаётся щелчок входной двери. Руслан подрывается, почти бежит в прихожую и тут же подходит к Кашину, который валится с ног. Тушенцову тягостно видеть его таким. Он явно перебрал: волосы растрёпаны, одежда мятая, лицо такое испитое, а глаза стеклянные. От него сильно несет перегаром. — Дань… — негромко зовёт его, но тот не откликается и во второй раз; Руслан шумно выдыхает и аккуратно подхватывает его за локоть, чтобы помочь дойти. — Не трогай меня, — отрезает, чуть ли не рыча; пьяно препирается. Стоп… брюнет замирает, опуская руки. Он всем телом чувствует, как что-то рухнуло внутри. На шее Кашина виднеется яркий фиолетово-синий засос.