Кодекс смерти

Следующие две недели Тушенцов не посещает университет. Всë это время он заставляет Кашина чувствовать себя «принцессой на горошине» — не даёт ему вставать без повода, кормит, ухаживает за ранением и укладывает спать; Даня, хоть и с непривычки, даже не против такого обильного внимания, но первые три дня, конечно, надо повозмущаться. — Что, и в туалет со мной пойдешь? — тихо смеётся Кашин, всë-таки опираясь на руку Руслана, а второй о стену; рана ноет, но уже не так сильно. — Обязательно, — фыркает, аккуратно ведя его к ванной; открыв дверь, берет их зубные щётки и протягивает Дане его— помнит, что тот будет злиться, если забудет почистить зубы перед сном. Стоят вместе в домашней одежде на пушистом белом ковре, проделывая водные процедуры перед зеркалом; брюнет достает с полок необходимое — он как кстати немного выше; Данила наблюдает за ним, когда тот становится на носочки и край его футболки задирается до рёбер, предоставляя вид на рельефный пресс. Кашин сглатывает скопившуюся не пойми откуда слюну, стараясь не смотреть, но взгляд ежесекундно возвращается; до того момента, как в руках Тушенцова оказывается маска для лица?. Стоп. Он никогда не видела, чтобы брюнет так любил себя, с его-то загруженностью. — Что ты собираешься делать?.. — недоверчиво, но с некой заинтересованностью спрашивает Даня, делая небольшой шаг назад и упираясь в мраморную плитку спиной. —Будем личико твоё увлажнять, — садится на бортик ванной, смотря в его глаза; у Тушенцова достаточно предприимчивое выражение лица. Не скажет же он напрямую, что давно хочет потрогать его. — Я и сам спра… —брюнет закатывает глаза, не дав ему договорить, и тянет его за бёдра, разворачивая к себе спиной. Кашин дёргается, замерев. Боже. Ловкие пальцы Тушенцова аккуратно убирает волосы Данилы назад, а Кашин понимает, что она конкретно влип— не выберешься же, волосы потянут. Терпеливо закусывает губу, чувствуя, как чужие руки бережно расправляя тканевую маску по чужому лицу, в то время расчесывая рыжие пряди. Волосы — его слабое место, но ещё бы он об этом кому-то скажет. брюнет старается не потянуть ни одну волосинку, обращаясь с ними, как с золотом — они и вправду выглядят, как белое золото высшей пробы, особенно переливаясь на свету. Руслану до чëртиков нравятся его волосы. Они такие мягкие, словно шёлк. В них можно запутаться, уткнуться носом, сжать, потянуть; но юноша сдерживает себя, ограничиваясь одной лишь косой со слабым плетением, дабы обладателю косм было удобно спать. Данила глубоко вдыхает, прикрыв глаза; он стоит неподвижно, перебирая лишь пальцы на руках и сжимая их. Это слишком близко для него. И не менее слишком расслабляюще, что ноги подкашиваются. — Какая красота, — юноша улыбается; складывает ладони вместе под щеку, любуясь. — Замолчи, — на выдохе; спешным шагом выходит из ванной, а Руслан смотрит ему вслед. «Выздоравливает походу, вона как убежал быстро, — думает он, умиляясь.» *** У Кашина на руках те документы с краткой информацией об брюнете, которые входят в сделку. Близится день рождения Тушенцов— сегодня понедельник двадцать второе декабря и Данила впервые за этот месяц отвозит его в университет. Шрам постепенно затягивается, бинты он теперь может менять самостоятельно, курс антибиотиков подходит к концу. Пока он изображает обыденный вид, в его голове давно уже созрел план; но воплотить его в реальность не получалось из-за своеобразной «гиперопеки» Руслана, которая, так уж и быть, стала для Дани оправданием его же последующих действий. Кашин ведь не сволочь. Пока Тушенцов на парах, он едет в художественный магазин. В качестве материалов он не шибко разбирается, поэтому целых два часа любит мозги консультанту, намереваясь выбрать лучшее из лучшего. Руслан замечает изменения в поведении соседа, но связывать их с его днём рождения? «Глупо, — мотает головой, зарывшись пальцами в волосы.» Идёт пара математики с ректором, а Тушенцов всë никак не может собрать думы воедино и направить их на конспектирование лекции; он совсем не ожидает от Дани чего-то, даже поздравления, но мысли так или иначе сводятся к одному: а что будет завтра? Однако все они перечеркиваются, стоит наступить двадцать первому году Руслана. Он его не поздравляет. «Может, забыл? — в машине брюнет поглядывает на Кашина, а настроение медленно опускается вниз.» Данила ведет себя, как обычно, но достаточно молчаливо, словно его что-то терзает. *** На входе в аудиторию Илья, Никита, Даша и Юлик встречают Руса объятиями. — С днём рождения! — Даша звонко целует его в щеку, оставляя большой след от малиновой помады. — уже такой взрослый! — тискает его за щеки Илья, а тот жмурится с улыбкой. — Мы устроим тебе ошалеть какую тусу! — Онешко показывает два больших пальца, а Руслан смеётся, крепко обнимая друзей. «Подумаешь, не поздравил. Будто меня это волнует. Не конец света, — убеждает себя брюнет, скрывая обиду от себя самого же.» Кто бы мог подумать, что для Руслана это так важно именно от него. — Вы хотите сделать мне вечеринку-сюрприз? — с огоньком в глазах спрашивает Тушенцов Он решает не обращать внимания, будто и не чувствует ничего. — Уже не «сюрприз», но типа того! — Юлик улыбается, а Даша слегка мечтательно смотрит на него. — Завтра в девять вечера. Руслан улыбается. Когда о тебе думают, стараются для тебя, уделяют своё внимание и время — это самое приятное чувство из всех; чувство, что ты кому-то нужен. Он, честно, не привязан ни к одному из них, учитывая и ребят из других курсов; но и это нормально — друзья всегда кучковались по своим компаниям, у каждого своя жизнь и свои проблемы, однако, когда нужно, они все объединяются в большую весёлую шатию; а сближаться с кем-то — точно не для Тушенцова. Ему не привыкать. Но это не мешает ему чувствовать себя хорошо сейчас. *** «Это просто благодарность за то, что он возился со мной. Кроме того, праздник же, — твердит себе, продолжая лепить из теста шарики и продавливать в них формы сердечек обратной стороной вилки.» Просто благодарность. Не более. За Русланом ехать через час. Почти всë готово, остаётся только поставить выпекаться. Задумавшись, он закуривает в открытое настежь окно и смотрит на начинающее садиться ноябрьское солнце — облака одно за другим окрашиваются в пудровый, а земля принимает на себя последние тёплые лучи в этом году. Спустя нужное количество времени Данила достаёт поднос с готовым печеньем. Подгорело. — Да блять… Ладно, тут вроде есть ещё живые, — бурчит себе под нос, выбирая самые негорелые. Пора бы уже выехать. Кашин накидывает чёрную кожанку, закрывая дверь на ключ; волнение подступает к горлу даже когда он ещё не заводит в машину. Когда он подъезжает к зданию, почти сразу к нему подходит брюнет— вид у того поникший, в глаза не смотрит. Садится в машину, пристёгиваясь, и складывает руки на груди, смотря в тёмное окно. Молчит. — Как в универе? — подаёт хриплый голос Кашин, рукой поворачивает ключ зажигания. — Нормально, — сухо; Руслан закусывает щеку, подлинно стараясь вести себя, как прежде. Если Кашин поймёт, в чем дело, это будет его фатальный проигрыш. — Что-то случилось? — поворачивается к нему всем корпусом, насколько позволяет ранение, и слегка хмурит брови. брюнетмотает головой, прикрывая глаза. Так проще. Кашин нажимает на газ и ведет к дому, а Тушенцов размышляет, чем ему заняться сегодня. Обычный вторник. Что у него там по расписанию, тренировка? Приехав, они выходят из машины.Брюнет обходит авто, а Кашин проводит его пристальным взглядом — Руслан на фоне темно-оранжевого заката выглядит, как феникс. Дома, хоть и с открытыми двумя несчастными окнами, пахнет горелым. Руслан брови хмурит, расстроенный взгляд становится немного строже. — Что ты тут курил? — включает вытяжку, пройдя на кухню и осматривается — блюдце чистое, пепла нигде нет. — Ничего такого, — честно сознаётся Даня, выходя из зала и поднимая руки в спасительном жесте. Тушенцов кратко кивает, заваривая чай; в горле ком; пальцы едва заметно дрожат, когда заливают кипяток. Тут он чувствует лёгкое касание по плечу; оборачивается с двумя кружками в руках и выгибает бровь, смотря на Данилу — тот улыбается, и Руслан не понимает, чему он тут лыбится. Но затем переводит взгляд за его плечо на стол и… Вот оно что. — Это ты сам сделал?.. — шепчет, переводя глаза на Кашина и обратно; тот кивает, складывая пальцы сзади в замок. Брюнет теряется. Резкий контраст эмоций вгоняет его в колебания, он уже успевает смириться с тем, что «Карамзину» всë равно. Но это далеко не так. Данино сердце бьётся так быстро, ему кажется, что ритм эхом отдаётся по кухне; пальцы сзади впиваются друг в друга короткими ногтями в попытках унять это непонятное чувство в груди. Они стоят так несколько секунд. Руслана наконец отпускает и он улыбается — для Кашина это ощущается, как глоток свежего воздуха. Тушенцов ставит чашки на стол, взглядом приглашая присесть, и Данила отмирает, садясь напротив. Печенье светлое, круглое, а посередине сердечко из клубничного джема — не совсем одинаковой формы, но видно, что над каждой старались. Руслан без сомнений пробует первую. — Господи, — хрустит сладостью, прикрывая глаза. — Это так вкусно! — Тебе правда понравилось?.. —Кашин недоверчиво косится на него, отпивая чай; он действительно не представляет, что смог бы когда-нибудь приготовить что-то стоящее, даже следуя чёткому рецепту. — Шутишь? Это настоящий гастрономический оргазм, — ухмыляется брюнет с набитым ртом. Данила распахивает глаза и чуть ли не давится чаем, а Тушенцов довольно уплетает впрямь вкусное угощение. Стало так приятно на душе, что весь утренний укол как рукой сняло. — А ты почему не кушаешь? — отпивает чай, наклонив голову в бок; лицо Кашина немного задумчивое, оттого выглядит уставшим. — Яд мне сюда подсыпала? От Руслановой шутки Даня вздрагивает, возвращаясь в реальность, и бросает немного напуганный взгляд на него; тот тихо смеётся, протягивая к его губам печенье с руки. — Я шучу. Просто поешь со мной, —Кашин опускает взгляд на его руку, а затем поднимает вновь в глаза; пробует кусочек. «Прелесть, — Тушенцов наблюдает за ним с приоткрытыми губами, пленясь.» Данила вдруг поднимается, уходя за дверь; Руслан недоумевающе глядит ему вслед, как тут голос соседа зовёт его из зала. Брюнет покорно проходит в комнату, всë ещё недоумевая, и как раз в этот момент Кашин поворачивается к нему с коробкой в руках. Увесистой коробкой. — С днём рождения. Тушенцов застывает, будто пропадая вновь; принимает подарок, смотря прямо на Данилу и не веря. он не забыл. Тепло разливается кровью по венам, из области грудной клетки по всему телу, лишь затем доходя до рассудка; губы Руслана растягиваются в улыбке. Кашин не может признаться, что хотел увидеть его улыбку. Такую исключительно особенную, похожую только на одно Солнце улыбку. — Спасибо… — тихо. Тушенцов садится на диванчик, снимая нежно-розовую ленту за край и распуская аккуратный бант, распаковывает серую бумагу. Данила наблюдает за его эмоциями. он сам в их выражении скупа, ведь попросту не знает, как ими управлять — но ему нравятся эмоции Руслана. Нравится смотреть, как он радуется, и умиляться с этого глубоко внутри, выражая это всего-навсего приподнятыми уголками губ. — Амстердамские краски для ткани от Royal Talens… — глаза округляются до пяти копеек, когда ончитает название на коробке; ровно под ней лежит ещё одна коробка потоньше. — И профессиональные кисточки из натурального ворса… — Для баловства, —Кашин усмехается; онсидит, поджав колено под подбородок и смотрит на счастливую улыбку индиго. Тушенцов прижимает подарок к груди, закусив губу, а затем бережно откладывает его на стол, закрывая лицо руками; Данила протягивает ладонь и убирает их с его лица, улыбаясь своими милыми ямочками в ответ. Руслан готов поклясться, что не видел ничего искреннее. *** — А потом он упал в речку вместе с тарзанкой, — полушепотом рассказывает Кашин, сидя в позе лотоса, — и распугал всю рыбу. Брюнет тихо смеётся, прикрывая улыбку ребром ладони и щурится. — Вот что ты со мной делаешь? Я теперь тоже хочу на рыбалку, — обнимая колени, глядит тому в глаза. Они сидят в зале на диванчике до утра, рассказывая друг другу истории в темноте — только лунное сияние светит на них. — Съездим как-нибудь, — Данила смотрит так же; говорит, даже не задумываясь. — Как потеплеет. Сейчас, наверное, около семи часов утра — солнце только начинает вставать, лучи раннего рассветот пробиваются через окно в комнату и освещают точëные черты лица Руслана. Тишина. Изящный маленький нос подсвечивается, глаза приобретают тёплый зеленоватый оттенок, так красиво перекликающийся с его тёмными, словно чёрный бархат, волосами. Длинные ресницы подчёркивают выразительные глаза, а тонкие чёрные брови слегка приподняты. Брюнет целиком весь такой утончённая, изысканная. Красивый. Взгляд Данилы задерживается на его персиковых губах. А взгляд Руслана напротив скользит по лицу Дани, и, заметив взгляд в ответ… он опускает коленки вниз и подается вперёд, приблизившись к его губам. Спустя мгновение дрожащие губы Руслана робко прикасаются к губам Данилы. Тот вздрагивает, но не отстраняется. Ладонь ложится ему на щеку, нежно поглаживая по ней большим пальцем. Господи. Тушенцов трепетно сминает шершавые губы, едва касаясь их своими искусанными. Как же приятно. Данила затаивает дыхание, прикрыв глаза; его разум и здравый смысл словно отключаются, давая волю аффекту, и за долю секунды он чувствует, как разлетается на миллион осколков. Щеки Дани тут же покрываются румянцем, как только чужой язык аккуратно проникает меж его губ, влажно касаясь и вырисовывая кончиком незамысловатые узоры. Руслан целует аккуратно. Настолько ласково и ломко, насколько только способна. Чувствуя, как Кашин отвечает, у него в самом деле дрожит сердце. Язык медленно переплетается с другим, пальцы поднимаются к затылку парня, чтобы притянуть ближе, но тот сам опирается на чужие острые плечи, углубляя поцелуй.