My Light

      — Что ты делаешь? — спрашивает Акито с, возможно, притворным недовольством.       Тонкие руки в чёрных перчатках лишь укрепляют хватку, хоть и недостаточно сильно. Акито мог бы освободиться, если хотел.       — Снимаю тебе напряжение, — жгучий шёпот опаляет затылок, от чего мурашки пробегаются с такой силой, что кулаки сами по себе сжались до побеления костяшек, лишь бы не позволить телу содрогнуться.       Снова. Раз за разом Шинономе попадает в одну и ту же ловушку, о которой не в состоянии даже думать, потому что каждый раз сердце с мучительной болью стучит по стенкам грудной клетки, желая убраться прочь от опасности, раз уж небрежный хозяин не хочет сделать этого сам. Только вот Акито и сам не знает, почему стоит на месте, когда чьи-то чужие руки обвивают тело и крепко прижимают к себе. Не знает, почему позволяет кому-то чужому подойти так близко к себе, заглянуть в самое сердце его собственных страхов. Ведь всегда было так чертовски страшно — оказаться в чьей-то власти, при этом потеряв свой собственный контроль.       Акито слегка поворачивает голову, подчиняясь невыносимому желанию поймать взгляд непрошенного ночного гостя. Глаза у него были серебряные, такие пустые, словно совсем стеклянные. Всегда напоминали своим цветом металл, прямо как у окровавленных орудий убийств, с которыми Шинономе порой приходилось работать. Вот только мыслей об этом хватало по самое горло, поэтому он предпочитал сравнение с Луной, со стыдом открывая в себе абсурдную сторону безнадёжного романтика. Хотелось затеряться в этом взгляде, лишь бы спрятаться от тошнотворной реальности.       Окунуться в серебро, правда, всё же не удалось. Тойя лишь утыкался носом в его рыжие волосы на затылке, будто запах табака, от которого Акито уже и не пытался избавиться, ничуть не отталкивал.       — Ты меня только сильнее напрягаешь, — тихо отвечает Акито. Он знает, что врёт.       Тойя беззвучно посмеивается, щекоча шею, даже не думая его отпускать. И от этого, почему-то, так тепло. Нет леденящего ужаса, потому что в спину дышит вовсе не смерть.       Он осторожно проводит носом по коже, словно боясь спугнуть, затем оставляет невесомый поцелуй где-то под ухом.       И Акито, как бы ни старался сопротивляться, опять по-простому плавится, как воск у свечки. Снова и снова позволяет себе растворяться в чужих руках, будто маленький доверчивый ребёнок, не видевший перед глазами изуродованные тела и совсем не державший в руках пистолет. Сердце по-прежнему бьётся со всей силы, но в этот раз желая не убежать, а резонировать с окутывающим всё тело теплом.       Акито сдержанно выдыхает, а Аояги, прикрыв веки, продолжает медленно покрывать кожу мягкими поцелуями, словно извиняясь. Может, за то, что проделки его шайки вновь принесли множество проблем на голову бедного и уставшего Шинономе. Или может, за то, что свои чувства приходится безжалостно давить, зная, что им двоим уже не суждено выбраться из беспросветной тьмы. Но прямо сейчас, когда тьма забывается, хоть и всего на миг, это не так уж и важно. Акито позволяет себе расслабленно вздохнуть, а на губах Тойи играет нежная, такая редкая улыбка.

***

      — Заканчивай уже телячьи нежности, — Шинономе ворчит, выбираясь из чужих рук с несвойственными ему покрасневшими щеками. Расплылся.       Он разворачивается и, слегка хмурясь, наконец глядит в те самые серебряные глаза. И их хочется назвать совсем не чужими.