Rubatosis

      С паточным «Куки!» в твой кабинет с ноги врывается бедствие семьи Пак в пушистом ярко-красном кардигане. И тяжёлая дубовая дверь нараспашку являет твоему пронзающему исподлобному взору позор доминантного клана, в наследниках которого значится сабмиссив. По совместительству единственного друга, которому ты полностью доверяешь. В руке у того зажата газета, которой Чимин очень экспрессивно размахивает в порыве чувств и восклицает:       — Посмотри, что они пишут про тебя: «Молодой господин семьи Чон ничуть не удивил светское общество. С малых лет он проявлял свою сущность Доминанта»!              Воркуя «Какая прелесть! Какая прелесть!» порхает Голубянка, прозванный так тобой за синие, как безоблачное небо, волосы и «маленькость», вокруг массивного стола, пока не налюбует себе место в специально для него устроенном мягчайшем кресле.       «Всё для драгоценной задницы друга, — хмыкаешь ты, — у которого кинки на порку и руки одного конкретного дома».       — Айщ, почему ты такой нахмуренный? — друг возмущенно укладывает на ладонь голову и опирает локоть об объемный полукруглый подлокотник, обитый бархатом, а после закидывает ногу на ногу.       Ты со стоном откидываешься на кресло и закрываешь утомленные веки, желая избавиться и от тугого строгого галстука, и от делового костюма. Хотя нет. Желаешь, чтобы кто-то по твоему приказу снял с тебя каждый элемент одежды. И потому несколько позже отвечаешь любопытствующему с закореневшей неприязнью в голосе:       — Старики из Совета.       Проходят века, а традиции в доминантном клане Чон не меняются. Достигнув совершеннолетия, младшему сыну семейства чеболей предстоит пройти инициацию: подчинить себе сабмиссива. Иначе тебя будут считать недостойным твоего места в дочерней компании, представляющую индустрию развлечений и отдыха. Ëльджон Эвер — твоё детище, крупнейший развлекательный комплекс в Корее, его достижение, к которому ты стремился много лет, проходя сквозь пот, кровь и слёзы, будет перечеркнуто каким-то ебанутым в современном мире обычаем родом из Чосона.       А ведь в то время сабмиссивов даже имени лишали, называя их в основном по именам мужей или детей. Они должны были соответствовать конфуцианским идеалам чистоты, послушания, целомудрия и верности. Всю жизнь они подчинялись доминантам: в детстве — своим отцам, а когда выходили замуж — своим мужьям. И ни о каких принципах безопасности, разумности и добровольности и слова не было.       Однако даже в нашу эпоху ими могут пренебрегать, как это сделал бывший Голубянки. Чимин впервые попробовал бондаж, а этот сукин сын воспользовался его состоянием, сделал вид, что не услышал стоп-слова и, несмотря на категорический отказ саба на публичное наказание, пригласил своего друга.       У тебя вновь в груди всё пылает от ярости, направленной отравленными копьями на обидчика друга, который верил, что тот не причинит ему боли и остановится, если он попросит. Хорошо, что ублюдок теперь в тюрьме — и бабочка может за себя постоять, особенно, когда она — прокурор из отдела по расследованию коррупции Сеульской окружной прокуратуры, а рядом с Чимином появился человек, который о нём заботится. Надежный и ответственный, уж его-то ты проверил, работающий в клубе, где не зафиксировано ни одного нарушения закона SSC.       — Я понимаю, как тебе трудно подчиняться, как вся твоя сущность против этого, — осторожно начинает издалека Чимин, — но ты же не хочешь, чтобы всё твоё досталось им?       Ты меняешь позу и склоняешь голову набок, в твоих прищуренных миндалевидных глазах читается «Допустим?».       Поэтому Голубянка оживляется и начинает рекламировать клуб своего ненаглядного:       — Я предлагаю тебе воспользоваться ситуацией и посетить заведение Юнги, где найдутся сабы, которые всеми конечностями за твои кинки, пока старикашки не выбрали тебе саба из числа своих доверенных лиц.       Предложение Чимина заставляет тебя крепко задуматься, так что ты даже не замечаешь, когда он исчезает из кабинета.              Уже дома, поужинав, ведь даже Алмазные горы смотрят после еды, и приняв душ, ты решаешь последовать дружескому совету. Обернуть не самое хорошее положение дел себе на пользу. Кто бы мог подумать, что, выбирая саба в престижном секс-клубе района Ханнам, ты встретишь свою судьбу, да?       Непривычно видеть не сверкающий на солнце небоскреб, в котором находится офис пока ещё твоей компании, не обычные неоновые клубы, а одноэтажное прямоугольное здание, увенчанное серой черепичной крышей с плавной линией скатов, вальмы которой срезаны у конька небольшими фронтонами. Шесть мощных, расписанных полихромно столбов поддерживают выступающую кровлю, богато украшенную резьбой в виде выступов. Они же по фасаду разделяют стены на пять пролетов, закрытых легкими ажурными перегородками. Выделяется из общей величественной, строгой и симметричной обстановки, напоминающей дворцовые павильоны, лишь подсвеченная неоном табличка с названием «Кёнхверу» на фронтоне.       «Впечатляет, — оцениваешь ты клуб, выходя из чёрного Mercedes Benz GT63S. — Юнги-сонбэним что, вдохновился павильоном радостных встреч? Интерьер тоже производит впечатление?»       Внутреннее помещение зала несколько отличается от тривиальных клубных. Красные лаковые колонны в духе эпохи Чосон в центральном зале поддерживают потолок, богато украшенный росписью и резьбой. Из современного тут — экран во всю стену, на фоне которого заправляющий всем диджей, широкий танцпол со светодиодными лазерными фонарями, прорывающими своими лучами путь в клубах искусственного тумана, который с головой накрывает толпу людей.              Ты бы заглянул на танцпол, но помнишь цель прихода. Потому ныряешь в резную арку сбоку, в зал ожидания с мягкими диванчиками, рядом с которыми виднеются круглые столики. На каждом по брошюре и смарт-часам, разработанных дочерней компанией конгломерата Чон. Усаживаешься на диванчик и берëшь брошюру. В ней находишь кинки сабов и домов, их предпочтения и запреты, а также предоставленные портреты.       И зависаешь на странице, где на кожаном кресле расслабленно восседает поразительной красоты саб с пронизывающими тёмными глазами. Его атлетически сложенную грудь облепляет чёрное полупрозрачное боди с V-образным вырезом, демонстрирующее полукружия ключиц, и длинными рукавами, которое придаёт его сексуальному образу некую изысканность. Стройную талию окольцовывает тонкий кожаный ремешок, от которого ещё два ниспадают и охватывают крепкие золотистого цвета бёдра. На длинных ногах острят изящные черные ботильоны на каблуке.       — Блять, — вырывается у тебя хриплое напополам с учащенным дыханием из пересохших губ, — хочу увидеть, как он будет умолять меня позволить ему кончить.       Не обращая внимания на дискомфорт в паху, где топорщатся брюки, выдавая твоё возбужденное состояние, ты повторяешь про себя «спокойно-блять-Чон Чонгук-держи-себя-в-руках» и набираешь на панели часов номер модели под именем Ви. После, согнувшись в три погибели, упираешься локтями на колени, подбородком — на сложенные ладони. Ждёшь с нетерпением, от которого все мышцы напрягаются до предела, ответа (и момента, когда возбуждение схлынет). Чтобы подорваться с места, едва на смарт-часы приходит уведомление с номером комнаты.       Тем не менее ты привык находиться под постоянным наблюдением и держать лицо. В связи с чем по тебе и не скажешь, что внутри ты сгораешь от нетерпения. Ты, как известный наследник клана Чон, отвечаешь кивком на вежливые поклоны пропускающей охраны, от которой получаешь ключ-карту. Проходишь по длинному коридору с аутентичными стенами с деревянными вставками, внутри покрытыми белой промасленной бумагой. Находишь нужную комнату и открываешь, проходя в небольшое помещение, в приглушенном свете которого вырисовываются очертания кровати и тумбы с интересными наборами для секса у противоположной стены. Чёрное кожаное кресло же, напротив, освещено рядом стоящей напольной лампой.       И свет её озаряет божество.       Ты ничуть не удивлён тому, как вольготно устроился Ви, закинув ногу на ногу, в кресле. А вот тому, что его длинные ноги будут сексуально обтянуты латексными леггинсами с гартерами с хольнитенами на приятном текстурном покрытии на бедрах… Что ремни будут темнеть на фоне полупрозрачного чёрного боди с узкими рукавами… Что саб будет всепроникающе взирать на тебя с таким видом, словно он здесь хозяин…       Внезапно ты понимаешь, что оглушен сильными ударами собственного трепыхающегося в грудине сердца.       «Он!. — неистово колотится оно у тебя в груди. — Это он! Мой истинный!»       — Светофор? — предлагаешь тем не менее, не выдавая своего состояния, обычным голосом, который после небрежного кивка саба меняется: — Хороший мальчик, ты меня так возбуждаешь.       С улыбкой ты медленно, но неотвратимо, как цунами, надвигаешься на мгновенно жмущегося к креслу Ви, с которого слетает маска самодовольства и обнажает его требующую находиться в обладании доминантом натуру.       Божество замирает, когда ты нависаешь над ним, и, кажется, не дышит вовсе. Внимает обманчиво-ласковым прикосновением большого пальца, которым ты проводишь по его округлой щеке — такой гладкой и горячей, но от смущения ль с вишней схожей по цвету?       «Нет».       Ты знаешь, что это — жгучий внутренности стыд, острым и нестерпимым удовольствием охватывающий саба от одного лишь осознания, что им владеет младший, так оскорбительно неформально говорящий.       — Многие мечтают оказаться на твоём месте, сонбэним, — с хрипотцой проговариваешь ты, переходя к пленительному полуоткрытому рту. Смачиваешь его же слюной большой палец и с восторженным придыханием обводишь карминовые чувственные губы. — Но именно ты принадлежишь мне. Нравится быть моим послушным мальчиком, Ви?       Ответный несдержанный стон ласкает слух и обжигает кожу горячим поверхностным дыханием.       — Не слышу ответа, — с вкрадчиво-елейной улыбкой ты склоняешь голову набок и неотрывно вглядываешься в затуманенные похотью глаза саба, другой ладонью бесцеремонно накрывая его встопорщившиеся в области паха леггинсы, — но вижу его. Просто откинься на спинку кресла и позволь мне заняться тобой.       Ты приближаешься, хватаясь рукой в поиске опоры за спинку кожаного кресла, на которое в изнеможении откидывает голову назад Ви — до того растрепанный, румяный и сладко истомленный, что у тебя спирает дыхание.       — Ты сейчас такой прелестный, — на грани интимного шёпота произносишь ты.       Твоя доминантная сущность ликует, ведь именно ты — причина, по которой саб — Нет, постой! — божество, исполненное величества, перед которым хочется самозабвенно преклонить колено, вязнет в откровенном распутстве. Твоё сердце в учащенном ритме качает по разгоряченному телу не кровь, а самую натуральную лаву — удивительно, как она ещё не прожгла кожу, не оплавила обувь и одежду. Она разжигает и твоё возбуждение, которое ты оставляешь без внимания, занятый куда более интересным.       — Я мог бы весь день провести меж твоих ног, — признаешься прямо, без стеснения и церемоний.       Своей большой рукой с хорошо заметными венами, длинными пальцами и сбитыми в приступе гнева костяшками ты лениво оглаживаешь его эрегированный член, сексуально обтянутый очень гладкой и упругой чёрной тканью. Слушаешь, наслаждаясь, сдавленные нетерпеливые стоны на грани боли и удовольствия. А после проводишь рукой вверх и с трудом — даже с помощью Ви и своей второй руки — оттягиваешь узкие леггинсы до опоясывающих крепкие бедра ремешков. Отодвигаешь в сторону намокшую от бесцветного предэякулята нижнюю часть полупрозрачного чёрного боди и освобождаешь ставший твёрдым блестящий от смазки член. Но для полного удовольствия ты добавляешь смазки, взяв тюбик со столика и выдавив жидкость на ствол вздрогнувшего саба. Обхватываешь его плотным кольцом и резкими возвратно-поступательными движениями до крайней плоти и натянутой уздечки почти доводишь Ви, срывающего голос от криков «Я сейчас кончу!», «Не останавливайся!», «Быстрее!», до оргазма.       Почти.       Предвидя приближающуюся разрядку, ты спускаешься пальцами к прижавшимся к телу яичкам и осторожно оттягиваешь их, зажав мошонку между большим и указательным пальцами и потянув.       — Ты не кончишь без моего разрешения, — безжалостно напоминаешь ты сабу. — Я хочу услышать, как ты умоляешь об этом.       Ты не обращаешь внимания на его хриплые опоздалые мольбы:       — Пожалуйста, Господин!.. Пожалуйста, пожалуйста… Господин, позвольте!.. — и стиснутые до побеления пальцы на подлокотниках.       — Что ты сделаешь, если я поглажу тебя вот здесь? — как бы невзначай интересуешься ты.       И, подождав немного, пока спадет градус возбуждения, дразнящими прикосновениями — одними кончиками пальцев — проводишь по внутренней части бедра саба, заставляя его золотистую кожу покрыться мурашками. Ви сильнее вжимается в кресло, дыша сквозь крепко стиснутые зубы, и закрывает глаза.       — Мне нравится, как ты стонешь для меня, — растягивая губы в плотоядную улыбку, ты вновь обхватываешь его член рукой.       Ритмично скользишь по смазанному стволу от основания к головке, слегка сжимая её подушечками пальцев нежно, а после наращиваешь темп.       Вслушиваешься в лихорадочное, «истерично-быстрое» дыхание и не останавливаешься.       Ждёшь.       Повторяешь снова и снова.       То обхватив средних размеров ствол сжатыми в кулаки руками, чтобы стимуляция максимально ощущалась по всей длине.        То одной рукой обхватив основание, другой потираешь головку, как будто аккуратно полируешь член.       То трешь член меж ладоней, указательным и средним пальцем создавая давление на изогнутую вверх головку.       Ты ласкаешь саба рукой, но не позволяешь кончить без разрешения, заставляя Ви умолять о разрядке, пока он вовремя не просит разрешения.       — Ты хороший мальчик, — награждаешь его фееричным оргазмом, от которого саб, кажется, теряет ощущение времени и пространства.       От вида распалëнного, откровенно затраханного Ви из твоих пересохших губ вырывается явственное и недвусмысленное, бесстыдное желание, давно доставляющее дискомфорт в брюках:       — Блять, не могу дождаться, когда окажусь внутри тебя.       — Я хочу!.. — надсадливо дыша, выпаливает Ви хриплым и низким, пробивающим до мурашек, голосом. — Возьми меня!.. прямо сейчас!..       — Цвет? — прежде чем продолжить эти страдания — такие восхитительные, сладостные и возбуждающие, тебе нужно убедиться, что и Ви желает того же напряженного ожидания, упоительным трепетом охватывающего каждую клетку твоего тела.       — З-зеленый…       «Ты действительно мне подходишь, мой пленительный истинный», — возникает в голове мысль, которая приводит тебя в головокружительный восторг.       Ты переводишь дыхание, обуздываешь свои порывы и овладеваешь собой, добиваясь полного самообладания, прежде чем тоном, не терпящим возражений отчеканиваешь:       — Дисциплина. Соберись. Ты ведь хороший мальчик?       — Д-да, Господин.       — Хочу увидеть, как ты трудишься, — ты отстраняешься и выпрямляешься, устремив жадный, жаждущий и жалящий взгляд на вопрошающего Ви, — помоги раздеться.       — С удовольствием, Господин! — сразу же подрывается с кресла Ви и неверной шатающейся походкой семенит к тебе, не отвлекаясь на мешающие ему леггинсы.       Саб с благоговением — ведь это так интимно, доверительно и маняще для него — прикасается к двубортному тëмному пиджаку.       За счет двух слоев ткани спереди и двух рядов пуговиц он делает твою фигуру объемнее, но в то же время создает формальный, элегантный и сдержанный образ. Идеально подогнанный по фигуре, но достаточно свободный — две шлицы не стесняют движения. Из-под в меру коротких рукавов выглядывают манжеты рубашки. Полы шелкового пиджака не полностью закрывают зад, но воротник пиджака плотно прилегает к воротнику рубашки.       Ви расстегивает правую пуговицу посередине, остальные две — декоративные. Выуживает сначала один рукав, после — другой, услужливо складывает пиджак и кладёт на спинку кресла. А после переходит к приталенному жилету, вытаскивая из петель оставшиеся три пуговицы — четвёртая по традиции свободна. И, наконец, Ви усердно разбирается с пуговицами на рубашке, ахая от вытатуированной на предплечье «Лучше быть мертвым, чем жить без страсти» и мускулистой груди с затвердевшими тёмными сосками. Сглотнув ком в горле, — ты следишь неотрывно за тем, как двигается его кадык, — Ви прикасается к пряжке ремня, ослабляя его.       И только тогда ты его останавливаешь:       — Достаточно.              И он тотчас слушается приказа и с покорным ожиданием любопытствующе взглядывается в твоё насмешливое лицо.       — Ложись на кровать спиной и раздвигай свои чудесные ножки.       Ви послушно исполняет указание, что заставляет тебя довольно оскалиться: божество, распятое на шелковых простынях, несравненно прекрасно. Походкой, отличающейся неторопливостью, раскрепощенностью и непринужденностью, ты подбираешься к кровати и, оперевшись коленом о перину, склоняешься над затаившим в предвкушении дыхание Ви.              — Если будешь шуметь, мне придется наказать тебя, — ты предупреждаешь не шутя, но лукаво сощуренные глаза выдают благодушное, шаловливое настроение. Оставляешь лёгкий поцелуй на коже возле уха, а после опаляешь томным шёпотом ушную раковину Ви: — Как непослушного мальчика.       Ты зажимаешь своими губами чувствительную к прикосновениям мочку и нежно посасываешь, наслаждаясь откровенной реакцией сабмиссива, который дрожит и низко стонет. Добившись своего, ты отстраняешься с притворно-разочарованным видом:       — Как жаль, что ты ослушался.       Добираешься до тумбы и вытаскиваешь из комплекта латексную перчатку, надевая на руку.       — Придётся наказать моего своенравного мальчика, — ты говоришь бархатно, мягко и ласково, уже коленями оставляя вмятины на матрасе.                    Касаешься перинеума — чувствительного промежутка между мошонкой и анусом. Проводишь по нему пальцем и останавливаешься на более мягкой ткани, что ближе к анусу. Именно она нужна тебе для непрямой стимуляции простаты. На пробу надавив, ты спрашиваешь у саба:       — Как ощущения?       — С-странные… — Его руки, держащие ноги под коленями, дрожат. — Господин, простите… — шепчут чувственные губы. — Я хочу… — Ви отворачивается. — Это так стыдно говорить!..       — Не беспокойся, — успокаиваешь ты чуть ли не плачущего саба. — Это только кажется, сейчас станет приятнее.       И действительно спустя некоторое время, на протяжении которого ты находишь чувствительную точку и продолжаешь стимулировать простату через перинеум круговыми массирующими движениями подушечками пальцев, Ви вновь возбуждается. А после того, как ты надавливаешь посильнее, и вовсе, доведенный до предела, кончает себе на живот — сильно и обильно.       — И кто же опять забыл мой приказ? — насмешливо произносишь ты, вернувшись со смазкой после того, как отошел снять одну перчатку, поменяв на другую.       — Господин, — отдышавшись и отдохнув, покорно признается в провинности саб, влюбленно заглядывая в твои пламенем сияющие глаза, — я заслужил наказание.       Ты наносишь смазку вокруг сжавшегося заднего прохода Ви и на свой палец, периферийным зрением замечая, с каким вожделением на тебя смотрит Ви.       В этом ваши желания схожи. Ты тоже испытываешь это страстное желание, что магнетически притягивает тебя к истинному непреоборимо, увлекает неведомой доныне невероятной чувственностью, манит предаться трепещущему, пылкому сладострастию и просто плотскому влечению. А твоё припадочное сердце пульсирует где-то в лабиринте внутреннего уха, шумит разгоряченной кровью в артериях. В голове туманно, как на обширной шельфовой отмели Большой Ньюфаундлендской банке, расположенной недалеко от канадского острова Ньюфаундленд.       «Нехорошо, но как тут остаться в трезвом уме?» — вопрошаешь ты безмолвно и жалобно.       Неспешно ты начинаешь вводить смазанный палец в анус кусающего губы, чтобы сдержать рвущиеся наружу стоны, Ви медленными, мягкими, скользящими и массирующими движениями циркулярно. Когда палец погружается примерно до третьей костяшки, ты стараешься нащупать плотную округлую шишку, сгибая палец вниз в направлении от позвоночника.       — Нашёл, — плутовато изгибаешь порочно-жадные губы, когда Ви давится сиплым хрипом.       Сладкие муки ты не останавливаешь, надавливая подушечками пальцев несколько секунд и отпуская. И осведомляешься испытывающе:       — Как ощущения? Ох…       Замечаешь белый, как молоко, секрет из уретры на головке слегка изогнутого вверх члена Ви — за счет стимуляции предстательная железа сокращается самостоятельно и выделяет эту жидкость. А на бархатных щеках — слёзы. И немедленно останавливаешься, серьёзно задавая вопрос:       — Цвет?       — З-зеленый… — выдыхает Ви надсадно, но уверенно продолжает: — Я хочу, чтобы ты был внутри меня, пожалуйста!       — А я хочу, чтобы ты кончил для меня, — признаешься ты, вытаскивая палец и выкидывая использованное в урну, туда же — салфетку, которой вытер напряженные, увитые венами руки.       Чтобы потом с нежностью сцеловать солёные капли с лоснящихся щек, последовать губами по мокрой дорожке вниз, к хрящевому выступу алой и горячей ушной раковины.       Чтобы единым слитым движением толкнуться в Ви, с нетерпением растегнув молнию на брюках и вытащив изнывающий член, имеющуй форму, похожую на конус. Он толще у основания и сужается в области головки. Узкая головка (и обильно политая смазка на презервативе) облегчает вхождение, а широкое основание дает большую стимуляцию при глубоком проникновении.       Чтобы одной рукой стиснуть член Ви, зажав большим и указательным пальцами под головкой, чтобы увеличить чувствительность уздечки. Погладить почти ласково ствол. Растереть осторожно головку. Напоследок пошло до невозможности потрясти член, прежде чем перейти к движениям рукой вверх-вниз, увеличивая скорость, пока Ви не достигнет удовлетворения.       И ты разрешаешь ему кончить, сжалившись. Даже усиливаешь и так интенсивные ощущения, сдавливая член сильнее и не останавливаясь. И кончаешь следом так ярко, как никогда.       Излившись тебе на руку, Ви откидывается на постель и пытается отдышаться, ты же, избавившись от презерватива, тоже падаешь на кровать и сгребаешь его со спины в крепкие объятия.       — Что я могу для тебя сделать? — шепчешь ему на ухо, ощущая разлившуюся по телу приятную усталость.       — Пожалуйста… — сонно бормочет Ви, лениво переворачиваясь к тебе лицом. — Прошу тебя… — Его брови изгибаются, придавая прекрасному лицу умоляющее выражение. — Почеши мне глаз…       Ты фыркаешь от смеха, отчего-то ожидающий от своего истинного что-то в таком духе, и осторожно проводишь подушечкой пальца по его уникальному двойному веку.       — О, да-а-а! — стонет довольно Ви на твои действия. — Вот так! Сильнее! И бровь тоже! — указывает вдогонку, и ты послушно всё исполняешь.       — Я люблю пожестче.       И ты надавливаешь сильнее, уже ногтем — у тебя аккуратный маникюр, подстриженные и подпиленные загодя ногтевые пластины, чтобы исключить возможность поцарапать нежную кожу, — проводя по тонкой коже.       — Ты прелесть, — улыбаешься искренне, с любовью глядя на Ви. — Я хочу всегда быть с тобой.       — Я желаю того же, — Ви протягивает руку, касается твоей щеки, и ты ластишься, как кот.       А после, поймав этот волшебный момент, вы тянетесь навстречу друг другу.       Ты слегка вытягиваешь губы и прикрываешь глаза. Нежно прикасаешься к его нижней пухлой губе и зажимаешь между своих. Наклоняешь голову для удобства и чуть сильнее давишь на губу. Покусывая, медленно оттягиваешь назад, позволяя ей выскользнуть.       Всё это время стараешься не сделать Ви больно. Но на всякий случай извиняешься, зажимая его чувственные губы своими и медленно высвобождая их. Нежно посасываешь, чтобы после отпустить и прикоснуться языком. Приоткрыв рот, ты просовываешь свой язык в горячий рот Ви, кончиками языков встречаясь с его. И, потеревшись друг о друга, отводишь язык в сторону, стимулируя внутреннюю поверхность чувствительных щек и нëбо. А на прощание вы касаетесь друг друга кончикам языков в быстром темпе игривого поцелуя.       После ты ухаживаешь за ним, застегнув свои брюки и вытерев остатки смазки и спермы на Ви. А потом ты просто лежишь, обнимая своего истинного и переплетаясь с ним ногами, и ощущаешь себя самым счастливым человеком на свете.

***

      С певучим «Куки!» в твой кабинет вечером, ближе к концу рабочего дня, вламывается бедствие семьи Пак в матовой алой кожанке. И тяжёлая дубовая дверь нараспашку являет твоему озорному и плутовскому взору позор доминантного клана Пак, в наследниках которого значится сабмиссив.       «У меня что… — возникает в твоей голове мысль. — Хм… Забыл, как это называется… На языке вертится, а вспомнить не могу…»       — Ты видел, что про тебя пишут? Ты правда связан судьбой с сабом из клуба? — от волнения голос Чимина дрожит, когда он падает без сил в своё кресло. Ты отвлекаешься от своих размышлений, а Голубянка изгибает бровь, увидев твоё мечтательное выражение лица, и подается вперед заинтересованно. — Я жажду подробностей.       — Приглашаю тебя на свадьбу, дружище, — просто отвечаешь ты, оставляя одного Чимина ахуевать в кабинете, ведь твой телефон пиликает, уведомляя о сообщении.       Это фото Тэхёна — ты долго ещё произносил вслух имя истинного, который назвался сразу после того, как ты отвёз его домой, наслаждаясь одними звуками.       А на фото его смутное отражение в запотевшем зеркале. Лица не видно, но вот крепкую грудь и торс можно в подробностях рассмотреть благодаря тому, что кто-то (Тэхён) вытер влагу ладонью посредине.       Ты с трудом сглатываешь ком в горле, ощущая, как пересохло горло.       И читаешь само сообщение: «Я отвлекаю Господина от важных дел. Господин меня накажет?»              — Ну подожди, любимый. Ты ещё будешь умолять меня разрешить тебе кончить.