Вы не будете читать эту работу из-за рейтинга.

      Защищенное дорогой тонировкой окно в такси блокировало палящие солнечные лучи, которые бы явно помешали Эмме Кауфман погрязать в своих мрачных мыслях и ностальгии. Она уезжала из своего прежнего городка по учебе и работе, оставив в нем не смогшую проделать то же самое Анну Леммель. Обе пообещали друг другу сохранить общение в переписках, посылках, письмах и звонках, которые бы заменили им обычные встречи, с момента последней из которых прошло много времени. Слишком много, чтобы сохранить преждевременные отношения, если быть точнее. Все же на расстоянии ― хочется того или нет ― поддерживать контакт, при том не потерпев изменения в худшую сторону, очень сложно, и Эмма с Анной таких условий осилить не смогли.       ― Спасибо, до свидания.       Эмма прибыла к месту встречи, но поблизости не было ни одной знакомой фигуры или хотя бы узнаваемого силуэта. Ощущение такого одиночества, которое сбивает с толку и нагоняет чувство потерянности, очень интересно резонировало с тем, что само это место Эмма все еще хорошо знала и помнила. Оно не потерпело никаких изменений, и ей было бы просто ориентироваться, но так или иначе что-то здесь точно было не так. Конкретно не таким здесь было то, что она никогда не заходила сюда, в эту кофейню, в одиночку, а только в сопровождении Анны, которая пока не добралась до нее. Тут же память освежилась, когда Эмма вспомнила, что Анна постоянно опаздывала везде, куда только можно. В отличие от нее, первая всегда добиралась вовремя вопреки осознанию того, что Анну в очередной раз придется ждать лишний десяток минут. Сейчас же Эмма проявила пунктуальность без готовности ждать; она как будто вовсе забыла о такой мелочи, а вспомнив о ней, сразу же хлынули множественные воспоминания вкупе с удивлением. Осознание того, что потихоньку образ Анны стирается и теряет свое прежнее четкое очертание, заставило Эмму немного загрустить. Нарастало ощущение, будто она утеряла или разрушила что-то очень ценное, с чем в действительности следовало бы обращаться аккуратнее.       — Немного задержалась, извини.       В этом незнакомом месте, куда Эмма никогда не ходила одна, все казалось чужим, страшным и незивестным. Все, что было у нее перед глазами, мутнело и сливалось в одно размазанное месиво, среди которого кое-как проглядываются движения людей, машин, деревьев и всего остального. Именно в такой обстановке на голос, который звучит до боли знакомо, Кауфман среагирвала незамедлительно, подобно боявшемуся попасться закладчику обернувшись в сторону, с которой этот голос и исходил.       Теперь она пыталась разглядеть, кто же именно это сказал. Тогда же перед ней показалась вся та же Анна, которая оделась в подобающую ее стилю одежду, с ее привычной прической, набором аксессуаров и всем остальным, что было очень типичным в ее внешности. Всем остальным, что Эмма на протяжении немалого количества времени считала наикрасивейшим явлением на планете. Сквозь время и перемены восприятие практически всего этого перевернулось с ног на голову, и Кауфман даже не знала, как она относится к таким деталям теперь.       Лицо у Анны было расслабленным, даже несколько холодноватым, по чему можно было понять, что она утомилась не меньше Эммы. Лицо второй же было удивлено и взволнованно, она смотрелась значительно уязвимее своей сегодняшней и тогдашней спутницы. Она тщательно, не стесняясь, вглядывалась Леммель прямо в уже не столь блистающие от радости, вызванной очередной встречей, глаза в попытках найти в них хоть какие-то отголоски чувств. К сожалению, у нее не получилось распознать практически ничего, если не считать усталости и отсутствия надежды — было заметно, что Анна не ждет чего-то ошеломляющего и пробивающего на счастливую слезу от их встречи. На самом деле этого не ждал никто, и никто также не знает цель всего этого. Обе дали согласие не совсем осознанно, все происходило как будто в тумане. Будь хотя бы у кого-то из них склонность к романтизации всего подряд, можно было приплести какую-нибудь судьбу, неслучайную случайность и что-то уготовленное высшими силами.       — Все нормально, мне не к спеху. Пойдем? Анна кивнула, лишь совсем немного наклонив голову вниз и прикрыв глаза. Отсчет времени еще толком не успел начаться, а она уже вела себя так, будто отработала ночную смену в общепите.       Заходили в помещение они в гробовой тишине, хотя за этот промежуток времени можно было хотя бы ради приличия задать хоть какой-то вопрос. По крайней мере то, что спрашивают у малознакомых людей при первой встрече: как дела, какие новости, как самочувствие и вся прочая формальная до духоты вода.       "Она закажет тыквенный латте?", — Эмма с детским любопытством наблюдала за тем, какую позицию в этот раз выберет Анна. Когда же оказалось, что она угадала, уголки ее губ непроизвольно приподнялись, но это прикрылось черной медицинской маской, которая в последнее время стала простым модным аксессуаром.       — Желаете сделать заказ?       Эмма настолько увлеклась гаданием, извините за каламбур, на кофейной гуще, что забыла заказать что-то и для себя. Растерявшись, пришлось наугад выбрать какую-то из позиций. Таким образом под раздачу попал капучино. Может быть, Анну смутило то, что Эмма заказала тот кофе, который до этого никогда не заказывала, а возможно, она и этому не придала особого значения. Даже присевши за столик, никто из них все еще не смог проронить ни слова, хотя прервать это молчание все же стоило. Этим решила заняться Анна, которая перед тем, как произнести хоть что-то глубоко вздохнула и вытянула перед собой руки.       — Как ты?       После вопроса последовала очень ощутмая пауза, продлившаяся всего, казалось бы, пару секунд, но в такой напряженной обстановке на вес золота был буквально каждый миг. Можно сказать, Эмма своей рассеянностью немного испортила общий настрой.       — Устала. Рада, что наконец-то вернулась домой.       Леммель снова еле заметно кивнула, что можно было расценивать как разделение радости вместе с Кауфман. Перед тем, как задать встречный вопрос, Эмма отвлеклась сделать глоток уже готового кофе. На вкус было бы неплохо, если бы ей вообще нравились капучино и другие подобные ему напитки.       — А ты как?       Анна закинула одну ногу на другую и играючи выдала:       — Устала.       И снова абсолютная тишина, противоречащая бытовому шуму на фоне. Обе девушки точно не могли назвать причину, по которой эта встреча была запланирована и не отменена, если никто ни на что не надеялся.       От язвы со стороны Анны стало не очень приятно. Хотелось ответить как-нибудь достойнее да поостроумнее, вот только ничего интереснее такой же слабой ухмылки у нее выдавить не получилось. Увидев уже понурое лицо Эммы, Леммель решила прекратить ерничать и тоже вышла на контакт.       — Здесь практически ничего не поменялось с того момента, как ты уехала.       Зрительный контакт между этими двумя устанавливался не очень охотно, ведь Анна большую часть времени смотрела на свои обхватывающие теплую кружку руки, а взгляд Эммы метался из стороны в сторону и задерживался везде где только можно, кроме ее собеседницы.       — Прям совсем ничего?       Довольно глупый вопрос.       Еще один кивок. Сначала Анна немного помолчала, но потом продолжила.       — Ну, скучала по тебе, поэтому стало чуть тоскливее. Масштабные перемены?       Она наконец-то набралась смелости посмотреть Эмме в глаза. Та, в свою очередь, засмущалась, явно не ожидавши услышать хоть что-то позитивное в исполнении Анны за сегодня. Вот только она не знала, что она недоговаривает. Не знала, что на самом деле она хотела сказать, дескать, "я скучала по тебе первое время, когда ничего плохого еще попросту не успело произойти", хотя это бы точно вогнало Кауфман в отчаяние, поэтому для ее же безопасности выгоднее было опустить такие подробности.       Эмма ничего не сказала в ответ, не проявила ни грамма взаимности, что было не очень красиво. Так получилось не совсем умышленно — она просто не успела вовремя среагировать и ответить, но после осознания своей ошибки было уже слишком поздно, чтобы начать говорить. Снова появилось мысль, будто она все портит, хотелось провалиться под землю, дабы никто более не напоролся на такого человека, как Эмма. Еще хотелось начать извиняться, извиняться перед Анной тысячи раз подряд до тех пор, пока в горле окончательно не пересохнет, и во рту не появится привкус крови от надорванных связок. У нее явно был на то целый перечень причин, что заметно по все такому же скучающему и уставшему лицу Леммель.       Из-под манжеты свитера, пока она заправляла длинный локон за ухо, показалась пружинистая резинка для волос, которую Эмма случайно забыла в доме Анны еще до отъезда. Она не могла ни с чем ее спутать, на запястье Леммель сейчас действительно именно та самая резинка, и Эмма почему-то снова посчитала себя виноватой в том, что она выбросила из головы момент, когда оставила ее у Анны. Кауфман на полном серьезе винила себя в том, что забыла о такой незначительной мелочи.       — У тебя нет никаких дел на сегодня?       Вопрос посеял в Эмме надежду.       — Нет.       — Не хочу пока возвращаться к себе домой.       Анна часто так говорила.       — Хочешь пойти ко мне?       Кивок.       — Ты обедала?       — Нет, к сожалению.       — Закажем доставку?       Еще один кивок, после которого чуть ли не шепотом Анна добавила краткое "да". После принятия такого решения они начали торопиться побыстрее допить свой кофе. По завершении же — девушкам повезло, что заказывать десерты им не захотелось — они чуть ли не вприпрыжку направились на выход.       — Я оплачу такси.       Анна заранее достала пару купюр и держала их наготове. Эмма не стала отказываться, но взамен решила не требовать у Анны денег за доставку.       — Спасибо.       — Через сколько минут он приедет?       — Через восемь. Он не особо далеко, но из-за пробок дорога займет больше времени.       — Вот и замечательно.       Из кармана Леммель выглянула держущая пачку сигарет рука. Прямо в ней же была и зажигалка, — ее она положила на место нескольких сигарет, которые она уже потратила. Такой трюк она подсмотрела у Эммы, которая в отличие от Анны успела бросить эту пагубную привычку за время отъезда в соображениях экономии: по ее скромным подсчетам, расходы на сигареты требовали слишком крупную сумму каждый месяц.       — Я тоже.       Произнося это, Кауфман смотрела не на Леммель, а почему-то куда-то в сторону.       — А?       — Я тоже скучала по тебе.       Сначала Анна порозовела, но потом, дабы не выдавать свою слабость, попыталась отшутиться от всего этого:       — Ну ты бы еще позже это сказала.       Девушки снова замолчали, а через пару минут приехало долгожданное такси.       Обе девушки сели назад, но между ними было ощутимое расстояние по середине. Ехать пришлось в абсолютной тишине, обходясь даже без стандартных песен, которые водители любят включать. Изредка они все также молча переглядывались, но в остальном даже дорога прошла скудновато и немного неловко. Более или менее взаимодействия друг с другом начались только после того, как они уже зашли в квартиру Эммы, в которой она еще не успела полностью заново обжиться. Конечно, коробок с вещами уже нигде не было, но все еще в глаза бросалось то, что внутри как-то пустовато, не было каких-то мелочей в виде элементов декора или чего-то наподобие, чем люди обычно занимаются в последнюю очередь.       — Что будем заказывать?       Эмма, не успевши даже помыть руки, сразу достала телефон.       — То, что будет первым на главной странице.       Анна не горела желанием тратить свои силы даже на элементарный выбор блюда.       — Даже если там будет суп харчо?       — Это исключение. И в целом если там будут хоть какие-то супы, то пролистай до следующей позиции.       Вторую часть своей реплики Леммель проговорила с вырвавшимся смешком, снова стеснительно заправив за ухо спавшую прядь волос. Ее несколько обрадовало то, что Эмма не забыла о ее нелюбви к любым видам супов, а в особенности к супу харчо. Кауфман, к слову, тоже не могла не оценить чуть приподнявшееся настроение Анны. Так и решилось, что сегодня они будут ужинать любимой пиццей Эммы, которой она еще до переезда могла согрешить при выборе еды из доставки.       — Что заказала?       — Пиццу.       Анне даже не пришлось уточнять, какую именно, — настолько предсказуемо себя вела Эмма.       — Нам что по шестнадцать лет?       — Не мешай мне вспоминать свою молодость. Я, между прочим, успела соскучиться по своей любимой пицце, которую не ела ни разу за все время вне этого города.       В ответ Анна только молча закатила глаза и скрестила руки на груди.       — Присаживайся лучше, а то как бедный родственник.       Леммель устроилась на диванчике, а Кауфман села рядом, сначала снова оставив немного расстояния, которое она, тут же передумав, сократила. Теперь они сидели почти вплотую, но Анна словно и не была против того, чтобы Эмма находилась как можно ближе к ней. Прощупав таким образом почву, Эмма осмелилась на очень крупный шаг — положить голову Анне на плечо. Приятно было осознавать, что после такого она и мускулом не дрогнула, даже напротив, запустила пальцы в волосы Кауфман и стала аккуратно их перебирать, а когда другой рукой она приобняла ее за плечо, то внутри Эммы будто разрубили одним движением тугой Гордиев узел, который до этого доставлял ей кучу неудобств.       Снова немного помолчав, девушки сели поровнее из-за начавших потихоньку затекать шей и конечностей. Но вместо этого Леммель аккуратно взяла Кауфман за руки, стала гладить их, рассматривать и ощупывать. Только вот, опять же, выражение их лиц нисколько не изменились. Обе все также сидели не проронив ни слова и делали что-то друг для друга скорее по привычке, как будто просто, дескать, так надо. Можно сказать, обе уже почти перестали чувствовать что-либо друг ко другу, если не считать стыд и вину со стороны Эммы. Она, в целом, большего и не требовала -- ей было бы вполне достаточно элементарного подтверждения от Анны о том, что к Эмме она не испытывает хотя бы доходящей до мозга костей ненависти. Кауфман с легкостью поймет любые ее обиды и злость, и все же в какой-то из частей мозга оставалась надежда на отсутствие категорической ненависти и нетерпения.       О таких вещах обычно принято спрашивать напрямую, чтобы не устраивать танцы с бубном — уже ведь им не по шестнадцать лет, как заметила Леммель. Но спросить было страшно, ведь это так сложно — разговаривать о каких-то там чувствах, рефлексировать, думать и откровенничать... Хотя лучшим решением было все же решиться, поскольку в свое время Эмма уже успела отложить достаточно моментов с принятием важных в отношениях решений. Так, она уже была готова, ей оставалось только как следует подготовиться и собраться с мыслями. Эмме повезло, что Анна сейчас не лежала у нее на груди, как она любила устраиваться раньше, потому что иначе она бы точно заметила изменения в частоте пульса от волнения.       — Как ты сейчас ко мне относишься?       Перед тем, как произнести вопрос, Кауфман резко выпрямилась и повернула голову в сторону Леммель.       — М?       Анна проявило любопытство из-за нестандартного и не совсем понятного для нее вопроса.       — Ну, можешь описать свое нынешнее отношение ко мне?       Самая страшная часть в виде начала осталась позади, а дальше Эмма была способна просто импровизировать.       — Нет.       Интерес думать над ответом сразу же испарился.       — Что?!       — Нет, не могу       Еще совсем немного — и у Эммы сначала задрожит нижняя губа, а потом она расплачется, как маленький ребенок.       — Ты меня хотя бы не ненавидишь?       Вместо любых объяснений Леммель просто неуместно расплылась в теплой и искренней улыбке, оставив Эмму и всех остальных, кто когда-либо задумается об этой истории, в неведении, поскольку Анна посчитала, что она дала достаточно зацепок для составления вывода. В ином же случае придётся либо заняться саморефлексией, либо перечитать весь этот рассказ.