Прикованные друг к другу

— Завтрак — самый важный прием пищи в течение дня, — объявил Голд, завязывая узел на фартуке и ставя на плиту черную сковороду. Эмма настаивала, что не голодна — обычно она никогда не перекусывала ничем, кроме пончика или пары пончиков, — но он и слышать ничего не хотел. Такой же упрямый, как она, если не больше, он заявил, что они не выйдут из дома, пока он сам не поест. Зная его уловки, он будет есть нарочито медленно, чтобы вызвать у нее желание присоединиться к завтраку. — Как познавательно. Ты тоже хочешь выступать с вдохновляющими речами перед детьми в классе Белоснежки? — Он окинул её критическим взглядом. Его позиция всегда была черно-белой. Может быть, он мог бы рассказать обо всех способах избежать превращения в хромого беса или дать детям поиграть с его тростью. — Ну, ты уже знаешь, что я люблю блинчики с черникой и яичницу с солнечной стороной вверх. Он покрутил ручку на плите, раздалось тонкое шипение, когда плита нагрелась. Его рука легла на коробку с яйцами, но он не сделал ни единого движения, чтобы открыть их. Вместо этого он ухмыльнулся Эмме, и его золотые зубы сверкнули в лучах раннего утреннего солнца. В воздухе, как дурной запах, витал аромат озорства. О, нет. Она знала этот взгляд. За последние несколько дней она научилась расшифровывать его различные выражения и манеры, и этот взгляд… этот взгляд означал откровенное коварство. Это был его взгляд «я собираюсь сделать что-то экстраординарное». Она нервно сглотнула. — Это полезная информация, я согласен. Только проблема в том, что сегодня я не шеф-повар. А вот ты — да, — заявил он, ткнув в ее грудь утонченным пальцем. Эмма вдруг отчетливо поняла, что в комнате нет шеф-поваров из всяких телешоу для помощи. Только она. — Что? Я готовлю завтрак? В одиночку? Ты ведь шутишь, да? — Эмма издала сухой, полузадушенный смешок, который должен был стать смехом, но Голд не ответил ей согласием. Его лицо было как всегда невозмутимым. О, он был серьезен. — Насколько я знаю, сегодня не День дурака, — ответил он с нескрываемым весельем. Он пригласил Эмму подойти ближе, показав ей рукой в нарочито приветственном жесте, но она уперлась ногами в пол кухни. В этом мире было всего несколько вещей, в которых она проявляла исключительное мастерство. Готовка к ним не относилась. Должно быть, он заметил ее внутреннее беспокойство, потому что мягко притянул ее к себе за цепь, связывающую их вместе. — Иди сюда, Эмма. Я научу тебя, — предложил он. Эмма, спотыкаясь, двинулась вперед, несмотря на непрекращающиеся протесты разума по поводу готовки. Голд поставил ее перед плитой, в нескольких сантиметрах от своего тела. Его губы ласкали ее ухо сквозь дикую гриву золотистых волн, а свободная рука гладила ее по руке. Его пальцы затрепетали на обнаженной коже ее запястья. Очень точно он поднял ее запястье и направил ее руку к ручке сковороды. Сердце мучительно забилось в груди, когда его рука опустилась с ее запястья, оставив ее на произвол судьбы. Она судорожно переложила ручку сковороды в свободную руку, хотя та дрожала так же сильно, как и вторая. Это определенно было не в ее компетенции. — Расслабься, дорогуша. Послушай меня. Я помогу тебе справиться с этим. Это очень просто, правда. Все, что требуется — это практика, как и в случае с любым другим приобретенным навыком в этом мире, — пробормотал он ей в ухо. Эмма чувствовала горячее дыхание Голда на своей шее — оно отвлекало. — Ну что, начнем? Открыв крышку коробки с яйцами, он провел пальцами по рядам яиц в коричневой скорлупе, ожидающих обжаривания. Он выбрал одно в самом дальнем от сковороды конце и осторожно вынул его из упаковки, прижимая к себе так же бережно, как новорожденного ребенка. Она протянула ладонь, чтобы принять яйцо, и он заглянул в ее глаза, вверяя хрупкое яйцо ее попечению. Он занял прежнюю позицию, нависнув над ее плечом, и по ее шее пробежали приятные мурашки. Дрожь пробежала по ее позвоночнику, когда она почувствовала, что его губы находятся в нескольких сантиметрах от воротника ее пижамной рубашки. — А теперь… вскрой его. Постучи им по краю сковороды, — мягко проинструктировал он. Эмма смахнула со лба прядь волос. Она знала, как расколоть яйцо, это не было ракетостроением. Но ее нервы, должно быть, раскалились сильнее, чем сковорода, потому что в итоге она ударила яйцом чуть сильнее, чем нужно. На поверхности скорлупы появилась тонкая трещина, которая раскололась… и содержимое вылилось ей на руку. Густой желток стекал по ее коже, падая на раскаленную плиту. Голд нахмурился, протягивая ей бумажное полотенце. — Прости, — пробормотала она почти бессвязно. — Не извиняйся передо мной, милая. Извинись перед бедным невинным яйцом, которое ты только что разбила вдребезги. — Он промолчал, но было видно, что он сам поражен. Он явно переоценил ее кулинарные способности. Он достал из упаковки еще одно яйцо, но заколебался, прежде чем положить его ей на ладонь. Судя по выражению его лица, он оплакивал потерянное яйцо и размышлял, стоит ли жертвовать другим, чтобы его постигла та же участь. Ее рука нетерпеливо дрожала, заставляя его поторопиться с принятием решения. — На этот раз, Эмма, я советую тебе осторожно постучать по сковороде. Осторожно. Ты не солдат на войне; это яйцо — не граната, которую нужно бросить во врага, в сковороду. Ты просто готовишь завтрак, — подчеркнул он. Эмма сделала несколько пробных взмахов, не попав в край сковороды. Рука Голда неопределенно покачивалась, как у дирижера, напоминая ей об осторожности. Она втянула воздух и медленно выдохнула через нос. Она могла это сделать. Раз… два… три… — Осторожно, — громко повторил ей на ухо Голд, когда она уже собиралась ударить по сковороде. Это испугало ее, и вместо того, чтобы яйцо ударилось о сковороду, ее рука отлетела назад, и оно упало на пол кухни. На месте удара образовалась лужица желтка. — Голд! Она вихрем метнулась к нему, сузив глаза, пока он хмурился, глядя на беспорядок на полу. На этот раз во всем виноват он. Он нахмурился и тут же перешел в режим защиты. Это было в его духе — найти способ перевернуть ситуацию с ног на голову и поставить ее в центр внимания. — Я всего лишь напоминал тебе! Это у тебя неестественная реакция в виде синдрома Туретта! Повторяю в последний раз, женщина, это не граната! Господи, кто-то проснулся не с той стороны кровати сегодня утром. Она и не подозревала, что он так страстно любит готовить. Эмма посмотрела на сковороду, на которой до сих пор не появилось ни одного яйца. Поначалу она с неохотой согласилась на эту готовку. Теперь же она была полна решимости сделать все правильно. Она настойчиво протянула ладонь за очередной «гранатой». Несмотря на его предупреждения, ее мышцы напряглись, и она решила оценить это испытание, как солдат оценивает поле боя. Голду явно было нелегко решить, стоит ли затевать еще одну попытку. Ведь на этот раз все может закончиться на его голове. Не торопясь, он вложил ей в руку еще одно яйцо. — Осто… — Голд, если ты еще раз произнесешь слово «осторожно», это яйцо не отправится на сковородку. Оно отправится туда, куда тебе совсем не хотелось бы, — пригрозила она, намеренно глядя на пояс его пижамных штанов в виде намека. Он прикусил язык, причем в буквальном смысле. Эмма снова поместила яйцо в нескольких сантиметрах от края сковороды. Она оттянула его назад, готовясь нанести удар. В третий раз все получилось. Яйцо ударилось о край сковороды так мягко, как только могло. Оно треснуло по бокам, и она обеими руками расколола его на части, а содержимое выплеснула на сковороду. У нее получилось. Голд издал вздох облегчения и ободряюще сжал ее локоть. Ей захотелось поднять на него глаза и победоносно провозгласить: «Это достаточно осторожно для тебя?» Чтобы еще раз доказать это, она выбрала из упаковки еще одно яйцо и повторила свой успешный опыт: расколола его и вывалила на сковороду. — Молодец, Эмма! — похвалил Голд и, не успев опомниться и подавить воодушевление, впился в ее губы обжигающим поцелуем. Поцелуй застал ее врасплох настолько, что она вдруг беспомощно обмякла в его объятиях, а ее рот впоследствии раскрылся для него. Поцелуй длился всего пару мгновений, и было очевидно, что Голд был удивлен его смелостью не меньше, чем она сама. После окончания поцелуя они смотрели друг другу в глаза, едва дыша. И только когда шипение яичницы стало громче, они вспомнили о том, что им предстоит приготовить завтрак. Завтрак. Правильно. — Давай перейдем к блинчикам. … Яичница, блинчики, бекон, тосты. На столе перед ними стояли две тарелки с едой. Все выглядело вполне приемлемым для еды, но Голд все равно тыкал вилкой яичницу. Экспериментируя, он отделил кусок блина и осмотрел его со всех сторон. — Ты собираешься это есть или нам стоит нанять Реджину в качестве личного дегустатора? — Эмма выжидающе смотрела на него, пока ее собственная тарелка с едой остывала. Из них двоих Голд, казалось, меньше всего беспокоился о том, чтобы положить еду в рот. Открыв рот, он направил вилку в рот, не касаясь губ. Это была самая изнурительная игра в «Операцию». Долгое и тягучее мгновение он жевал в полной тишине, в то время как Эмма была на грани того, чтобы грызть ногти в ожидании его реакции. Наручники были целы, значит, он не умирает… И тут он перестал жевать. — Голд? Как ты? Может, позвонить Вэйлу? Тот не ответил ничего вразумительного, но блинчик проглотил. Его лицо было чистым, нечитаемым, ничего не выдающим. Он пристально смотрел на свою пустую вилку. Спрашивал ли он себя, что он только что съел? Или он жаждал большего? — Эмма, это… — Ужасно? Отвратительно? Безвкусно? В ответ на ее опасения он быстро отрезал еще один кусок блина и засунул его себе в рот. Его глаза закрылись, и он сдавленно застонал. — Эмма, это очень вкусно. Должен сказать… ты оказалась выдающейся ученицей. — А у меня, как оказалось, прекрасный учитель, — промурлыкала она. Он снова сделал паузу, пережевывая пищу, но на этот раз это не было связано с едой. Он уставился на нее, широко раскрыв глаза от удивления, вызванного ее откровенным флиртом. Казалось, сегодня утром никто из них не мог отфильтровать свои эмоции. Проклятие Дня святого Валентина в полной силе. В его карие глаза вернулся лукавый блеск, в них тлело пламя, которое невозможно было потушить. По его губам скользнула ленивая, всепонимающая улыбка — та, которую она уже начала ценить. Он неторопливо облизнул их, смакуя каждую частицу лакомства. — Лучше поешь, Эмма. Пока не остыло, — посоветовал он, направляя вилку к ее тарелке. Вместе они в скромном молчании доели свой завтрак, не оставив на тарелках ни крошки. … — А как насчет этого? — Щелчок. — Это даже на Леди Гаге не смотрелось. Оно ничуть не лучше ее мясного платья, — возразила Эмма, отказываясь прикасаться к «платью», которое висело на ее теле. Щелчок, щелчок, щелчок… Щелчок! Эмма снова нахмурилась. — И не это. Не зря его назвали модной катастрофой, Голд. Голд нахмурил брови, перебрасывая через плечо свежий журнал «People». Пора обратиться к «Vogue». Он подхватил глянцевый журнал с пошатывающейся стопки рядом с собой и пролистал его. Эмма пристроилась по другую сторону от него, ожидая, когда её переоденут. — Только не это — слишком длинное. Не этот — он слишком яркий. Из-за него произойдет слишком много автомобильных аварий. Не то… — Голд сделал паузу. Он перевернул страницу журнала и поднес ее к носу, чтобы внимательно рассмотреть. — Редакторы этого журнала, должно быть, слепы. Невозможно представить, чтобы Ким Кардашьян носила это платье лучше, чем Анджелина Джоли. Эмма закатила глаза к потолку. Вот что она получила за то, что позволила Голду заняться выбором платья. Она подобрала брошенный журнал «Victoria's Secret», свернула его в трубочку и ударила Голда по голове. Он зарычал и потер голову, глядя в ее сторону. — Соберись, Голд! Или мне просто пойти голой на фестиваль? Впервые с тех пор, как он открыл журнал, глаза Голда переместились на ее лицо и заблестели от интереса. От его взгляда она едва не упала на колени. Казалось, он сдирает с нее кожу и заглядывает в самые глубины ее души, обнажая каждый сантиметр. — Это всегда было одним из твоих вариантов, Эмма. Нет ничего постыдного в том, чтобы гордиться своим телом. — Она ткнула журналом ему в грудь. Он не должен был с ней соглашаться! Он легко отбил журнал свободной рукой и вернулся к листанию журнала в поисках платья. — Ага! Это должно подойти! Оно идеально — по крайней мере, по моим меркам. Щелчок! Платье, ставшее катастрофой, быстро превратилось в тонкий красный бархат с кружевом. Оно облегало ее фигуру, чувственно обнимая бедра и заканчиваясь чуть выше колен. Пальцы Эммы экспериментально перебирали каждый сантиметр. Оно не было похоже ни на что из того, что она носила раньше, и ей оно нравилось. Она ждала, что Голд посмотрит на нее, но он уже искал другие варианты. Мужчина менял свое мнение чаще, чем женщина меняет одежду. — Надеюсь, у тебя есть что-нибудь подходящее к этому платью, — намекнула она, медленно проводя пальцами по глубокому вырезу. — Платьте — то, что надо. Не отрывая взгляда от журнала, он скорчил недовольную гримасу. — Эмма, как ты думаешь, для чего именно я использую свою гардеробную? В качестве камеры пыток? Так уж получилось, что умение сочетать одежду — один из моих основных навыков, помимо умения двигаться. Скорее всего, я надену… Наконец у него хватило ума поднять глаза и посмотреть на конечный результат своего волшебства. Никогда еще Голд не терял дар речи так внезапно. Его язык был слишком изворотлив для этого. Но сейчас его тело застыло на месте, а рот был раскрыт. Журнал упал на пол и был забыт. Несомненно, в его голове пронеслось несколько комплиментов. Красивая. Сногсшибательная. Сексуальная. Если бы она не знала ничего лучше, то сказала бы, что его мозги поджариваются, как жареное яйцо. Эмма покраснела под тяжестью его взгляда. — Вау, — вздохнул он в абсолютном благоговении. Как будто он никогда раньше не видел девушек в платьях. Затем он быстро моргнул, собираясь с мыслями. Он смотрел куда угодно, только не на нее. — О чем… мы говорили, дорогуша? Голд ослабил галстук на шее и сглотнул густой комок в горле. Он вытер пот со лба. Она не осмеливалась взглянуть ниже его талии. — Тонко, Голд. Очень тонко, — поддразнила она. Возможно, она была единственной девушкой в городе, способной заставить Темного так сильно покраснеть. … Как и в случае с Днем шахтера, жители Сторибрука постарались на славу, украсив городскую площадь и преобразив ее к Дню святого Валентина. В действительности это было гораздо хуже, чем День шахтера, учитывая акцент на святости любви. Розовые и белые нити креповой бумаги кружились в воздухе и драпировали каждый сантиметр каждого киоска. В карнавальных играх в качестве призов предлагались огромные розовые, красные и коричневые плюшевые медведи, которых каждая девушка в данный момент уговаривала выиграть своего мужчину. Из динамиков звучали пошлые песни о любви, а в зоне, отведенной под фотосессии, можно было сфотографироваться в момент романтического поцелуя со своим любимым человеком. В воздухе витало столько любви, что Эмма была искренне удивлена, что ни одно сердце не разорвалось от этого чрезмерного переизбытка. Они с Голдом держались в тени, приближаясь к фестивалю. Единственная проблема, связанная с Голдом, заключалась в том, что мужчина притягивал к себе внимание, как мотылек к огню. Было бы более «незаметно», если бы Голд появился сам и объявил о своем присутствии. Это птица, это самолет… нет, это Голд со своей верной тростью. Вот только большинство людей хотели получить автограф Супермена, а не бежать в противоположном направлении. — Может, сначала возьмем сладкую вату или жареные пончики в форме сердец? Эмма откинула голову назад и вдохнула манящий аромат жареного теста. Он дразнил ее ноздри, пока она практически не почувствовала его вкус на языке. О, она бы не отказалась от такой вкуснятины прямо сейчас: внушительная порция жареных пончиков, посыпанного белоснежной сахарной пудрой и, может быть, щепоткой корицы… Фантазия оборвалась с громким криком. — Эмма! Ее золотистая голова мотнулась одновременно с головой Голда. Для надежности он притянул ее к себе, чтобы заслонить, но ничто не могло предотвратить того, что неслось прямо на них. Багровая вспышка ворвалась в поле ее зрения и резко столкнулась с ее телом, едва не повалив ее на траву. Конечно же, она могла бы унести с собой и Голда. Красная Шапочка обхватила Эмму своими длинными руками и сжала с силой удава. Все, что она могла сделать — это похлопать девушку по спине и втянуть носом воздух. Не могу… дышать… — Ладно… Руби… чего ты, черт возьми, хочешь? Закуски Скуби? К счастью, Руби ослабила хватку на Эмме, и она смогла снова наполнить воздухом свои легкие. На лице официантки появилась подозрительно широкая ухмылка. Руби была в нескольких мгновений от того, чтобы подпрыгнуть на носочках и закричать «Эмма! Эмма! Эмма!», как заезженная пластинка. Кто из продавцов был настолько гениален, чтобы дать Руби неограниченный доступ к сахару? Оборотни, переполненные адреналином, и передозировка сахара не сулили ничего хорошего остальным жителям города. Она рисковала потерять голос от такого визга… И тут ее осенило. Никаких конфет сердечек «SweetHearts» им в лицо не суют. Руби говорила. Громко. Вслух. — Угадайте, что? Я могу говорить! — Последнее слово она выкрикнула на десять тонов выше, чем остальную часть предложения. Все в радиусе мили в тревоге переглянулись. Голд похлопал себя по ушам, подчеркивая временную потерю слуха. За эту неделю Эмма успела забыть, насколько мощными были легкие Руби. — Думаю, я скажу за всех присутствующих, что надеялся, что ты ограничишься конфетами-сердечками, — хмыкнул Голд. Эмма повернулась и укоризненно посмотрела на него. Если бы дело дошло до битвы между ним и Руби в ночь полнолуния, она бы поставила на Руби. — Значит ли это, что ты выиграла пари? — Руби была слишком восторженна для человека, который потенциально мог проиграть Ворчуну. Ее глаза распахнулись, как у человека, внезапно вспомнившего какую-то неуловимую мысль. Она щелкнула пальцами в воздухе. — У тебя были сомнения? Смотри сюда. Руби повернулась и сунула пальцы в рот. Она издала ужасно пронзительный свист, от которого у Эммы застучали зубы. В воздухе повисло напряжение: все ждали, что вот-вот что-то произойдет. И тут в поле зрения появился Ворчун, которого невозможно было не заметить даже в толпе. Одетый в сверкающий розовый костюм, он был олицетворением Дня святого Валентина. На нем висел плакат с надписями «Кому нужен Купидон, когда есть я?» и «Бесплатные объятия и поцелуи». Он хрустел сахарной ватой, но выглядел взъерошенным похлеще взбесившегося гуся. Из толпы раздались вспышки фотоаппаратов, и на мгновение город Сторибрук забыл о закованной в цепи парочке. — Видите? — Руби жестом руки представила Ворчуна благоговейной аудитории. — Я выиграла пари, поэтому он должен сопровождать меня на этом празднике в честь Дня святого Валентина. О, и ему запрещено употреблять алкоголь, — объяснила она, перехватывая руку Ворчуна. Розовые каблуки с шипами делали ее выше его на добрый метр или около того. Удачи тебе, — скептический подумала Эмма. — Зная характер Лероя, он найдет решение, — пробормотала Эмма, прижимаясь к плечу Голда. Он ухмыльнулся в знак согласия. Внезапно нос Руби дернулся со скоростью кролика. Она опустила голову к сахарной вате Ворчуна и зарылась носом в ее пушистость, глубоко вдыхая. Эмма подняла бровь от такого странного поведения. — Ворчун, в твоей сахарной вате есть… алкоголь? Вместо ответа, Руби невозмутимо откусила кусочек, и вата растворилась еще до того, как он отправил ее в глотку. Лишь Ворчун мог найти способ сделать сахарную вату алкогольной. Глаза Руби сузились до опасности. — Ворчун! — Остынь, сестренка! Ты же сама сказала, что мне нельзя пить алкоголь! Ты не подразумевала, что я не могу его есть! — Руби схватила сахарную вату и швырнул ее на землю. Ворчун надулся. — Ты должна мне доллар за сахарную вату… и 20 долларов за бутылку алкоголя. Помимо исчезновения Кэтрин, Эмма вдруг вспомнила, почему в прошлом году она решила не слишком ввязываться в фестиваль шахтеров. Некоторые вещи здесь не менялись. Голд взял ее за руку и отвел подальше от двух препирающихся розовый человечков, радуясь тому, что удалось ненадолго их отвлечь. — Ты все еще хочешь жареных пончиков или полагаешь, что сердитый гном подпортил и их? — Эмма решила, что не будет рисковать. … Возможно, все в городе были на фестивале (даже Джефферсон был занят тем, что швырял пирог с кремом в лицо Арчи, чтобы выиграть для Грейс карнавальный приз), что найти Белоснежку и Прекрасного было на удивление легко. Белоснежка была одета в белое весеннее платье, которое выделялось на фоне остальных. Прекрасный выглядел спокойным, угощаясь сладкой ватой. Голд с интересом наблюдал за ним, на его губах играла лукавая ухмылка. Эмма намеренно дернула за цепочку наручников. — Не говори об этом ни слова. Пусть наслаждается сладкой ватой, — процедила она сквозь зубы. Он быстро кивнул в знак подтверждения того, что услышал. Может быть, если они будут молчать, им удастся проскользнуть мимо ее родителей… Слишком поздно Снежка заметила их и потащила Прекрасного за руку. — Эмма, когда ты успела приехать? О, ты так прекрасна в этом платье! Разве она не прекрасна, Прекрасный? — В изумрудных глазах Белоснежки навернулись слезы при мысли о том, что их малышка уже не ребенок. Благородный принц издал восторженное «м-м-м», выпустив облако сладкой розовой ваты. — Если бы это был фильм для подростков, Прекрасный, вы бы уже получили свою роль. Вы — наивный и безнадежный романтик, который не знает, что сахарная вата с добавлением спирта, — сказал Голд, многозначительно глядя на сахарную вату. Она была уже наполовину съедена. Он наклонился к уху Эммы. — Это было 28 слов. Прекрасный уставился на свою сладкую вату так, словно она чудесным образом превратилась в гнездо жалящих ос. Он быстро передал ее Белоснежке и вытер рукавом рот от сахара. После этого он проигнорировал слова Голда и поймал Эмму за локоть. — Эмма, мне нужно кое-что сказать, — сказал Дэвид, проводя языком по зубам, чтобы избавить их от подпорченного алкоголем лакомства. Эмма напряглась, предвкушая следующий раунд перетягивания каната. — Прости меня. Белоснежка гордо улыбнулась своему мужу, но Эмма лишь приоткрыла рот, что было совсем не по-женски. Этого она ожидала меньше всего. Ее мозг не смог этого понять. Подождите… что? Никаких взмахов мечом? Никаких угроз в адрес Голда за то, что он воспользовался его дочерью? — Ты… извиняешься? Даже у Голда не нашлось слов, чтобы высмеять Прекрасного. Очевидно, он ждал, что Прекрасный сообщит какую-нибудь другую поразительную новость, что-то вроде: «Мне осталось жить семь дней!» или «У нас будет ребенок!». Почему-то Эмма не думала, что эта новость входит в число 50 возможных. — Да. Прости, что поручил гномам следить за тобой. Я не был для тебя достойным отцом с той ночи, когда ты родилась, и хочу лишь обеспечить твое благополучие. У нас со Снежкой был долгий разговор… в ходе которого она забрала мой меч и прятала его до тех пор, пока я не понял ее точку зрения… и… — Он для уверенности обернулся к Белоснежке, и она похлопала его по руке. Она наклонила голову в сторону, давая понять: «продолжай». — …и если ты действительно счастлива с таким человеком, как он, то я клянусь здесь и сейчас не стоять на пути этого счастья. Должно быть, это сон. Какая-то галлюцинация, вызванная обезвоживанием. Не может быть, чтобы Прекрасный протянул Голду руку для перемирия. А может, это был еще один эффект воплощения доброты — смело смотреть в лицо даже самым мрачным существам и находить в них что-то достойное похвалы. — Ты клянешься заботиться о моей дочери? Почитать ее и делать счастливой? Прекрасный вскинул бровь, предупреждая Голда. Насыщенные карие глаза мерцали в ее сторону, но в выражении его лица не было мрачных ноток веселья. Он смотрел на нее со всей серьезностью, словно размышляя, способен ли он соответствовать требованиям Дэвида. Голд внимательно изучал протянутую руку Прекрасного, его пальцы подрагивали от неуверенности. — Я даю вам слово, — пообещал Голд. С постепенной легкостью он вложил свою руку в руку Дэвида и крепко пожал ее. Только Дэвид теперь радостно улыбался, сверкая белыми зубами, радуясь тому, что к данному обещанию прилагается слово Голда. Не в силах сдержать свою радость, он притянул Голда к себе и заключил его в медвежьи объятия, пока Эмма неустойчиво стояла на ногах. Голд ударил тростью по коленной чашечке Дэвида, заставив того отпустить его. Он отпрянул как можно дальше, поспешно смахивая с костюма невидимые пылинки от Дэвида. — Почему добрые люди испытывают неутолимое желание вторгнуться в мое личное пространство? Неужели я похож на человека, которому нужны объятия? — Да, — чуть было не заявила Эмма, но сдержала легкую усмешку. Она не думала, что Голд сейчас оценит юмор. Прекрасный принял доблестную позу, похоже, гордясь собой. — Белоснежка, ты все еще хочешь, чтобы я выиграл тебе плюшевого мишку? — Голд решительно фыркнул. Лицо Прекрасного стало томатно-красным. — Что? — Эмма почувствовала запах неприятностей. Ей следовало знать, что перемирие продлится всего несколько секунд. — О, ничего. Я просто надеюсь, что вы планируете сбегать к Кларку и купить медведя, когда вам не удастся выиграть его здесь по своей инициативе, — проворчал Голд. Эмма зарылась головой в ладони, семикратно проклиная имя Голда на разные манер. Это было почти так же скверно, как сомневаться в мастерстве Дэвида в фехтовании. Как она и опасалась, Дэвид расправил плечи, принимая вызов. — Хочу сказать, что я вполне способен выиграть для своей жены одного из плюшевых медведей. Разве это так сложно? Я не вижу, чтобы ты захромал туда, чтобы выиграть одного для Эммы, — заметил он. Эмма и Белоснежка встретились взглядами, и на лицах обеих появилось одинаковое мрачное выражение. Ну вот, началось, — мысленно простонала она. Тестостерона, наполняющего воздух, было достаточно, чтобы вызвать у нее рвотный рефлекс. — Почему бы и нет? Спорим, я выиграю плюшевого мишку для Эммы раньше, чем вы — для Белоснежки, — заявил Голд. Его темный взгляд переключился на Белоснежку, которая наблюдала за обменом мнениями, как за теннисным матчем. Голд подмигнул ей, и она едва не остолбенела. — Не волнуйтесь, Белоснежка. Возможно, после того как я выиграю плюшевого мишку для Эммы, я буду достаточно щедр, чтобы выиграть его и для вас. Эмма топнула ногой и шлепнула Голду по руке. Это был один из тех моментов, когда ее характер вспыхивает настолько, что требует выхода из себя. — Может, хватит флиртовать с моей мамой? Эмма пыталась сдержать свою ревность, но вред был нанесен. Окружающие подняли головы, подслушивая их слова. Белоснежка, Прекрасный и Голд глазели на нее. Почему его так удивила ее чувствительность к его проявлениям внимания? Этот человек был неисправим, он одаривал взглядом каждую женщину, которая попадалась ему на пути, за исключением Реджины и монахинь. — Я не флиртую с твоей матерью! Ни в коем случае! Если мы с тобой рассчитываем построить стабильные отношения и перейти на новый уровень, я хотел бы получить уважение твоей матери. Тогда я гарантированно не заработаю стрелу в ягодицу! По правде говоря, угроза того, что Снежка выстрелит в Голда стрелой, была весьма правдоподобной. И стрелы эти были бы не в форме сердца Купидона, призванного вызвать бесконечную любовь. Ему бы повезло, если бы они не горели. Белоснежка озабоченно нахмурилась. — Я уважаю тебя, Румпельштильцхен, — заверила она его в своей добродушной манере. — Эмма, если ты думаешь, что он плох и обольстителен сейчас, тебе стоило бы увидеть его в нашем мире. Как бы его ни боялись, среди девиц он был просто нарасхват. — Голд подтолкнул Эмму и подмигнул в знак согласия со словами Белоснежки. Тем не менее, несмотря на рассеивающийся гнев, на ее губах заиграла улыбка. Прекрасный все еще таращился. Он в недоумении повернулся к Белоснежке. — Белоснежка, на чьей ты стороне? — Очевидно, на моей, — с легкостью прочитала Эмма издевку на лице Голда. Прекрасный больше не выглядел так, словно хотел обнять Голда. Он скрестил свои мускулистые руки и яростно фыркнул. — Я приму это пари, Бес! Кто первым подарит плюшевого медведя своей девушке. Но давай сделаем это интересным. Победитель размажет пирог с кремом по лицу проигравшего на глазах у всего города. Смирение. Это было оружие Дэвида. Голд наморщил лоб с явным отвращением. Короли и смирение, казалось, шли для него рука об руку. Тем не менее, он с пружинистым шагом направился вперед, грациозно протягивая руку Прекрасному. — Ну что, договорились? — Прекрасный высокомерно передернул плечами и вложил свою руку в руку Голда, крепко пожав ее. — Договорились. … — Я вызываю тебя на игру «Испытай свою силу»! — объявил Прекрасный, выпячивая грудь для большего эффекта, когда он подошел, чтобы взять молоток. Голд отстал, выражение его лица было прищуренным от крайнего отвращения. — И предложить вам возможность поиздеваться надо мной по поводу того, как хорошо работают ваши четыре конечности? Думаю, нет. Кроме того, мы же не хотим, чтобы молоток случайно выскользнул из ваших рук и задел что-нибудь… жизненно важное, не так ли? Дэвид понял это как категорическое «нет» на языке Голда. Он перестал закатывать рукава и уронил молоток. На ногу. Прекрасный вскрикнул, покачнувшись от внезапной боли. Голд не стал скрывать своего ехидства. — Что я вам говорил? Эмма, дорогая, как бы ты отнеслась к тому, если бы я подал заявку на участие в фестивале в следующем году в качестве предсказателя? Эмма очень хотела, чтобы он не втягивал ее в это маленькое фиаско, которое он устраивал с Дэвидом. Они со Снежкой обменялись неловкими взглядами. Одной мысли о том, что Голд наденет один из этих жутких тюрбанов и будет размахивать руками перед стеклянным шаром, было достаточно, чтобы заставить ее передумать о желании посетить фестиваль в следующем году. — Я бы предположила, что ты используешь это в своих интересах и развлечешься. Больше половины города бегали бы кругами, думая, что обречены умереть через семь дней. А ты бы лежал на полу и хихикал, — ответила она. Он не стал отрицать ни слова. Более того, он выглядел вдохновленным. — Даже не думай об этом, Голд. Для этого у них есть Золтар¹. Он хмыкнул и пошел в ногу с Прекрасным, пока они искали достойное испытание, чтобы решить спор. Белоснежка легонько сжала руку Эммы, когда они шли рядом с Голдом, и ее черная голова склонилась к голове Эммы. — Как твоя мать, я обязана давать тебе советы, когда считаю это необходимым. Думаю, я должна предупредить тебя… это та часть отношений, когда мужчина игнорирует здравый смысл своей девушки, — прошептала она, глядя прямо мимо плеча Эммы на Голда. О да, она определенно строила планы на фестиваль в следующем году. Отпуск в «Universal Studios» должен пойти на пользу. — А вот и наше испытание, — объявила Голд, указывая рукой на один из киосков. «Дартс с воздушными шарами». Эмма посмотрела в сторону киоска и увидела людей, бросающих дротики в жалкой попытке лопнуть наполовину надутые воздушные шары, приклеенные к стене. Только человек, у которого деньги жгли карман, стал бы пробовать такое. Прекрасный отрицательно покачал головой. — Дай угадаю — ты надеешься, что дух Грэма вселится в твое тело и поможет тебе победить? — Так Дэвид говорил «нет». Голд раздраженно постучал тростью по земле. — Хотите верьте, хотите нет, но для этого существует заклинание в канун Дня Всех Святых. Конечно, это ночь, когда беспокойным душам позволено бродить по земле. Я был достаточно глуп, чтобы попробовать его однажды в своем замке из любопытства. Скажем так… парить в воздухе не так увлекательно, как кажется. Этот мысленный образ вызвал у него долгие, безучастный взгляд. Все молча согласились никогда не посещать хэллоуинские вечеринки Голда. Эмме уже не терпелось, чтобы этот их вызов поскорее начался. Прежде чем Дэвид успел направить их в сторону игры, где был пруд с пластиковыми розовыми утками, она жестом указала на соседний киоск. Им придется перестать жаловаться и остановиться на этом. — Как вам эта игра? Прекрасный и Голд подошли к киоску, чтобы рассмотреть игру. Это была классическая игра, в которой нужно было сбить пирамиду из молочных бутылок. Игра казалась довольно простой, хотя Эмма подозревала, что она как-то подтасована. Так было всегда, когда она пробиралась на ярмарки. Но стоило ли смотреть на то, как эти двое мужчин корчатся от досады? — Я не против, — заявил Дэвид, протягивая руку за мячиком, предварительно выложив доллар. Парень без споров вручил мячик. Голд задержался в стороне, желая посмотреть, как Дэвид облажается, прежде чем подойдет его очередь. Эмма внимательно следила за его пальцами на случай, если он попытается схитрить с помощью магии. Мяч несколько раз подпрыгнул в ладони Дэвида. Казалось, он внимательно изучает пирамиду из молочных бутылок, выискивая слабые места и критически оценивая их, чтобы нанести эффективный удар. С таким же успехом пирамида могла быть смертоносным огнедышащим драконом. Эмма постукивала ногой по траве, желая чтобы поскорее закончилось это зрелище. Поскольку это была игра на ловкость, она знала, что каким-то образом Голд найдет способ победить. Белоснежка, похоже, была на расстоянии одного фразы от того, чтобы стать болельщицей Дэвида на заднем плане. Дэвид глубоко вздохнул, завел руку назад, поправил мяч на изгибе ладони и… — Промах, — рявкнул Голд в ухо Дэвида, как только тот выпустил мяч. Он пролетел мимо бутылок с молоком и угодил Ворчуну в центр лысой головы. Гном потер голову и нахмурился глядя через плечо. — Извини, — обратился Дэвид к гному, который в это время бормотал себе под нос какие-то нечленораздельные слова. Затем Дэвид устремил на Голда пристальный взгляд. — Ты сделал это нарочно! Я хочу возврата денег! Но парень лишь жалко пожал плечами. Хреново тебе, — небрежный ответ был написан на его лице. Эмма должна была догадаться, что Голд без колебаний опустится до подобных детских выходок. Этот человек сделает все, чтобы обеспечить себе победу. — Тебе что, теперь шесть лет? Он просто дал ей переварить одну из своих невинных масок, а сам быстро положил доллар на стойку киоска. Парень взял его и протянул Голду мячик. Хорошо, что Голд хорошо владел обеими руками, иначе наручники оказали бы неудобство. Он хитро ухмыльнулся в сторону Дэвида, который все еще дулся рядом со Белоснежкой. — Смотрите, как это делается, — шелковисто проговорил он, зажав мяч между пальцами. Голд устремил взгляд на бутылки с молоком, на его лбу появились глубокие впадины от сосредоточенности. Если он пытался сбить бутылки силой своей харизмы и одеколона, то у него ничего не получалось. Он тихонько вдохнул через нос и, откинув руку назад, навалился всем весом на трость. Он так сосредоточился на бутылках, что не заметил, как Дэвид подкрался к нему сзади. Эмма смотрела на принца расширяющимися глазами. Сейчас определенно не самое подходящее время для того, чтобы заключить Голда в медвежьи объятия. В тот момент, когда Голд запустил мяч, нога Прекрасного выбила трость из-под его ног. Мяч пролетел мимо бутылок с молоком и угодил в стакан Ворчуна, забрызгав костюм гнома газировкой. — Два мяча? Серьезно, сестренка? Гном бросил свою красную чашку на землю и топтал ее до тех пор, пока она не согнулась. Голд тем временем поднялся на ноги и убийственно посмотрел на Прекрасного. Никто не прикасался к его трости без разрешения. Может, стоит предупредить Прекрасного, чтобы он не улыбался так широко, — мимолетно подумала Эмма. — Упс. Какой я неуклюжий, — притворно растрогался Прекрасный, положив руку на сердце. Голд оскалил зубы, но Прекрасный проигнорировал его. — Это была расплата за мой раунд. Он снова подошел к одному из мячей. Эмма оттащила Голда в сторону, чтобы он не мешал Дэвиду. На этот раз Дэвид бросил быстрый взгляд в сторону Голда, прежде чем почувствовать уверенность в своих силах и пустить мяч в полет. Он полетел в сторону бутылок с молоком и попал точно в центр. Бутылки с молоком зазвенели и начали опрокидываться на стол… Все они упали, кроме одной паршивой бутылки, которая в последнюю секунду встала на место. — Нет! Я был так близок! — закричал Дэвид, падая на колени. Белоснежка успокаивающе погладила его по плечу. Голд разразился приступом смеха над происходящим. Даже без его вмешательства Прекрасный все равно не справился с поставленной задачей. Снова настала очередь Голда. На этот раз он был полон решимости победить. Парень починил пирамидку и предложил новый мячик, но он отмахнулся от него. — Нет, спасибо. Я буду использовать свой собственный, — заявил он. Взмахнул рукой, и на его ладони вспыхнул потрескивающий огненный шар. Прежде чем кто-то успел его остановить, он направил его на бутылки с молоком. Он столкнулся с пирамидой, и пламя просочилось сквозь стенки бутылок. Раздался взрыв, и бутылки с молоком разлетелись на мелкие осколки. Голд удовлетворенно кивнул, несмотря на то, что на их головы посыпались осколки стекла. — Я выиграл. Как насчет приза, дорогуша? Парень был слишком напуган, чтобы возражать, поэтому он охотно позволил Голду посмотреть на выбор плюшевых медведей. Там были розовые, красные и коричневые. В итоге он выбрал последнего, а Прекрасный недоверчиво смотрел на него, переводя взгляд с медведя на место, где раньше стояли бутылки. — Погоди-ка! Ты жульничал! Использование магии для взрыва бутылок не считается! — Голд спрятал медведя под мышкой и ткнул пальцем в лицо Дэвида. — Да, у нас был уговор. Задача была такова: тот, кто первым получит плюшевого медведя для своей девушки, будет объявлен победителем. Боюсь, вы так и не уточнили, как нужно было выиграть. Технически я выиграл честно и справедливо, и это означает, что мне доставляет огромное удовольствие делать… это. Как и в случае с огненным шаром, в руке Голда появился свежий пирог с кремом. Прежде чем Дэвид успел возразить, пирог шлепнулся ему на лицо, покрыв его густой белой глазурью. Окружающие замерли, наблюдая за смирением Прекрасного Принца, большинство из них не могли подавить смех. Прекрасный Принц слизал пирог с губ, но тут же выплюнул его. — Фу, почему этот пирог на вкус как рыба? Эмма объяснила бы правило, согласно которому магия и еда никогда не сочетаются, но ее отвлекло то, что Голд вдруг предложил ей плюшевого медведя. Он был не слишком большим, но достаточно большим, чтобы пообниматься с ним. Под глазом у него было пришито красное сердечко, а мех был роскошного коричневого цвета — оттенка глаз Голда, как она заметила. — Спасибо, — прошептала она Голду, тихо лишь бы не расстраивать Дэвида лишний раз. Его самооценка сейчас была не на высоте. Она прижала плюшевого медвежонка к груди, наслаждаясь мягкостью его меха. Толпа в конце концов расступилась, и вокруг воцарилась тишина, подобная дождю из осколков стекла. Тогда Снежка хлопнула в ладоши, требуя их внимания. — Кто-нибудь хочет сфотографироваться? … Очередь за фотографиями была не очень длинной. Белоснежка и Прекрасный решили пойти первыми, после того как Прекрасный успешно стер крем с лица. После этого от него все еще пахло рыбой, чего Белоснежка, благослови ее Господь, старалась не замечать. Пара расположилась перед камерой, над которой по совместительству работает Сидни. Прекрасный легко заключил Белоснежку в объятия, свалил ее с ног и впился в ее губы романтическим поцелуем. Это была истинная любовь, чувство, от которого звезды сверкают на небе ярче, а в воздухе звучит приятная музыка. Белая вспышка фотоаппарата осветила их тела, а затем драгоценный момент был навсегда запечатлен в виде фотографии. Через несколько секунд настала их очередь. В желудке у Эммы было ужасно пусто, а ее туфли, возможно, были набиты свинцом — столько усилий потребовалось, чтобы сдвинуть их на сантиметр по земле. Не говоря уже о том, что вокруг стенда для фотографирования, казалось, собралась целая толпа… — Эмма, ты уверена, что хочешь это сделать? — Голд коснулся ее локтя, переключая ее внимание на себя. Она могла сказать, что он втайне надеялся, что она откажется и снимет их с крючка. По его словам, он был не очень фотогеничен. Ее родители стояли по другую сторону фотозоны и пристально наблюдали за ней. Белоснежка временно взяла на себя опеку над медведем, так что Эмме даже не за что было ухватиться, чтобы успокоить нервы. Почему она так расчувствовалась? Она была Эммой Свон, могущественной спасительницей, шерифом Сторибрука, истребительницей драконов. Она сделала шаг в сторону фотозоны. — Давай сделаем это, — пробормотала она, направляя их к камере. Они с Голдом стояли бок о бок, пока Сидни настраивал камеру для следующего кадра. Когда Эмма оказалась в центре сцены перед белым фоном, она поняла, что это плохая идея. Повсюду были глаза. Глаза, глаза и еще раз глаза, куда бы она ни посмотрела. — Хорошо, теперь просто… поцелуй ее, — проинструктировал Сидни из-за камеры. Эмма замерла. Она никогда не считала себя склонной к сценическому страху, но это было просто ужасно. Снова выборы, и каждый человек в городе уделяет им все свое внимание. И Арчи даже не собирался разряжать обстановку своими неудачными шутками! Как же ей поцеловать Голда, если все смотрят на нее как на музейный экспонат? — Целуй, целуй, целуй, целуй… — Вначале выкрикивал один голос, принадлежавший только Руби. Затем к нему присоединился Лерой, и кричалка превратилась в ритмичный дуэт. Она пронеслась по толпе людей, привлекая добровольцев, которые поддерживали ее ритм и громкость. Вскоре все повторяли. — Целуй, целуй, целуй, целуй… Она не могла пошевелиться. Она не могла думать. К счастью, ей это и не требовалось. Внезапно Голд схватил ее за руку и притянул к себе. Его рука переместилась на ее шею и поддержала вес ее головы, в то время как его губы столкнулись с ее губами. Эмма на целую минуту остолбенела, когда ее мгновенно затянуло в умопомрачительный поцелуй, пронзающий до мурашек. А потом она начала отвечать на него, свободная рука поползла вверх по изгибу его спины. Это был самый чувственный поцелуй из всех, которые ей доводилось получать, — от него она готова была взлететь в воздух. Вспышка света полыхнула за ее веками, а затем все закончилось. Голд осторожно прервал поцелуй и под ресницами проследил за ее реакцией. Дыхание Эммы стало быстрым и горячим. Если бы не Голд, державший ее в своих объятиях, она могла бы упасть на землю, как осенний лист. — Вот это я называю поцелуем! Это будет главной сенсацией! Прикованная пара затягивает путы на фестивале! — провозгласил Сидни, дико размахивая рукой в воздухе при каждом слове. Он проявил фотографию и передал ее Голду, который одарил его свирепым взглядом, чтобы тот задумался над заголовками. Эмма указала на киоск с рекламой «Сделай сам» — как раз то, что нужно, чтобы вызвать ухмылку на лице Голда. Он позволил Эмме увести его от фотозоны, а ее родители украдкой бросали на него восхищенные взгляды, когда думали, что этого не заметят. Он аккуратно спрятал фотографию поцелуя с Эммой в свой костюм. Он уже знал, что будет дорожить этим снимком еще долгое время после этой ночи. … — Не знаю, как ты, Голд, но я думаю, что любви мне хватит на год. Или на пять, — устало размышляла Эмма, когда они входили в его дом. Голд с удовольствием закрыл за собой дверь, отгородившись от остального Сторибрука. Эмма сняла туфли, положила плюшевого мишку на столик в прихожей и пошла в ногу с ним, пока они не оказались в тепле его кухни. Как же хорошо было быть здесь, в доме Голда. Так хорошо было уединиться от чрезмерно назойливых толп горожан и насладиться одиночеством. Не беспокоиться о том, что кто-то будет пристально следить за их передвижениями и фиксировать каждое слово, сказанное между ними. — Жаль, — заметил Голд, прислонив трость к стене. — Я все еще должен тебе танец, — напомнил он ей, слегка откинув пыльные каштановые волосы. О, да. Ее условие, после того как она приняла его приглашение на фестиваль. Как она могла забыть? Под ее пристальным взглядом Голд поспешил к радиоприемнику и включил его. Она заметила, что он нервничает, его руки шарят по регуляторам радиоприемника больше, чем следовало бы. Ей это нравилось, эта его робость. Пока он искал подходящую станцию, комнату заполнили помехи. Наконец он остановился на станции, где играла более старая и мягкая музыка — «Don't You (Forget About Me)» группы Simple Minds как раз затухала. Вслед за ней зазвучала более нежная мелодия — «Fields of Gold» Стинга. Умиротворяющий ритм увлек ее, и она даже не заметила, как закрыла глаза, пока кончики пальцев Голда не коснулись ее щеки. Решившись, она склонила голову на его руку. — Ты, должно быть, еще кое-чего обо мне не знаешь: Мне нравится эта песня, — призналась Эмма, и слова уже всплыли в ее сознании, прежде чем зазвучал первый куплет. Рука Голда исчезла с ее щеки, оставив покалывание на коже от его прикосновения. Нерешительно он протянул ей руку в знак приглашения. — Могу я… пригласить вас на танец? — Эмма с любопытством посмотрела на его протянутую ладонь. Его улыбка потускнела. Должно быть, он предвидел ее отказ. Ей всегда нравилось доказывать, что он ошибается. — Да, — согласилась она. По правде говоря, не только желание доказать, что он ошибается, побудило ее вложить свою руку в его. Дело было даже не в том, что она попросила его пригласить ее на танец. В глубине души какая-то часть ее души хотела этого. Поэтому она с готовностью положила свою руку в его и позволила ему провести ее в центр кухни. Его скованная рука удобно расположилась на ее бедре, а ее свободная рука обвилась вокруг его шеи, и их тела начали плавно двигаться вместе в такт приятной мелодии. Итак, она отвела своего любимого… чтобы взглянуть вместе с ним… на ячменные поля… она упала в его объятия, и её волосы распустились… среди золотых полей. Ей было так легко расслабиться в объятиях Голда. Его свободная рука, казалось, сама по себе скользила вверх по ее шее, пока не достигла пучка ее волос. Его карие глаза впились в ее изумрудные глаза, и он распустил пучок, распустив светлые волосы, которые рассыпались по плечам, яркие, как солнечный свет. Его пальцы погрузились в сияющую копну золотистых локонов, поглаживая и лаская их. Ты останешься со мной?.. Ты будешь моей любовью… среди ячменных полей?.. — Останься со мной, — тихонько прошептал он ей на ухо, проведя теплыми губами по ее коже. В животе у нее запорхали бабочки, а ее рука стала массировать его шею, пока они ритмично раскачивались. Без предупреждения он закружил ее тело, пока она не достигла предельной длины цепи на наручниках. Он так же плавно притянул ее к себе, вернув в свои объятия. От его шеи ее пальцы скользнули ниже, под воротник его рубашки. Боже, его кожа была такой теплой и бархатисто-мягкой, что она мимолетно подумала о том, чтобы раствориться в ней… Почувствуй, как приподнимается её тело, когда ты целуешь её в губы… Среди золотых полей… Его ласковые прикосновения дразнили ее талию, прижимая ее тело к своему, когда ладонь скользила вверх по изгибу ее позвоночника, наслаждаясь и запоминая каждый изгиб и уголок ее тела. Ее голова откинулась назад, губы беззвучно приоткрылись. Когда он наклонил голову вперед, ее щеки запылали от жара, а ногти прочертили изгиб его лопаток, а его дыхание защекотало ее нижнюю губу… …и тогда сделка была заключена. Это был нежный, целомудренный поцелуй, полный обещаний. Из ее горла вырвался стон: она желала большего. Клянусь, что пока мы будем вместе, мы будем гулять среди золотых полей. — Хорошо, — задыхаясь, произнесла она в тот момент, когда поцелуй неизбежно прервался. У нее перехватило дыхание, она ослабла до дрожи в коленях, ее ногти внезапно впились в его плечо и крепко прижали его к своему вздрагивающему телу. — Давай сделаем это. Каждая крупица решимости в ее сознании раскололась и разлетелась вдребезги, как трескающийся лед в замерзшем пруду, на воде которого наконец проступили лучи зарождающегося весеннего солнца. Она без сомнения знала, что хочет этого. Здесь и сейчас. Она была готова. Голд застыл в ее объятиях. Судя по недоумению, написанному на его лице черными чернилами, он не был уверен, что все это ему не привиделось. Ему необходимо было знать, что это правда. — Чего ты хочешь, Эмма? Она понимала, что ему нужно, чтобы она сказала это раз и навсегда, чтобы доказать, что этот момент наконец настал. Нежась в его объятиях, под затихающую музыку, она осмелилась положить руку на его бьющееся сердце. — Давай займемся любовью.