Пули

Дверь с грохотом вышибают. “Второй раз за день,” — устало констатирует про себя Дазай. Он на самом деле устал, его как-то необъяснимо сильно вымотал сегодняшний день, ситуация, всё. Не очень понятно, с чем именно это связано, но единственное, чего Дазай сейчас на самом деле хочет — чтобы его все оставили в покое. Нервная система будто ушла в глобальный перегруз, и нужно время, чтобы всё снова заработало, как надо. К тому же, не нужно быть экстрасенсом, чтобы знать, кого сюда принесло. Дазай курит в окно и даже не поворачивается к незваному гостю лицом. На часах — половина третьего ночи. — Просто скажи мне, зачем? — вкрадчиво шипят ему в ухо. Шею обжигает. Возможно, он соврал. Как и всегда, впрочем, но это неважно. Появление Чуи вытряхивает Дазая из апатии, накрывающей стремительно. Возможно, не настолько уж он не хочет видеть всех. Чуя — исключение из любых правил. Так всегда было и будет впредь. Пока Дазай не сдохнет, очевидно. — Приревновал, — просто отвечает Дазай, медленно поворачиваясь к бывшему напарнику. Тот отшатывается, на лице застывает абсолютное непонимание происходящего пополам с ужасом. — Приверв… Что? Какое, нахрен, приревновал? Ты совсем, что ли, конченный? — орёт ему Чуя в лицо, занося руку для удара. Дазай усмехается. Как же ему этого не хватало. Он уворачивается от летящего в лицо кулака, перетекает ближе к Чуе и быстро прижимается своими губами к его, легко улыбаясь. Чуя удивлённо распахивает глаза, а в следующую секунду Дазая сгибает пополам от резкого удара в солнечное сплетение. Но в этот раз он даже не пытается увернуться. Во-первых, бессмысленно, во-вторых, Дазай прекрасно знает, что так Чуя выдыхается намного быстрее. Чем меньше ответной реакции, тем меньше Чуя распаляется, это закон. Закон Накахары, как иронично. Дазая вмазывают в стену, из разбитого носа на грудь капает кровь. Чуя пускает в ход излюбленную свою тактику — ноги, слышится противный хруст, кажется, Дазаю только что сломали пару ребер. Ничего, заживет. Если Чуе так будет легче — Дазай потерпит, не в первый раз, и, очевидно, не в последний. Дазай не успевает осесть на землю, его буквально прикладывают головой об пол, ядовито выплёвывая каждое слово: — Даже знать не хочу, какого чёрта происходит в твоей голове. Держи свой раздутый эгоизм и ненормальное чувство собственничества под контролем, иначе я тебя с землёй сравняю, Дазай. Звук удаляющихся шагов, хлопнувшая входная дверь. Квартира погружается в тишину. Две минуты четыре секунды, всё действительно закончилось быстро. Дазай прикрывает глаза, проваливаясь в манящую темноту. На его лице блуждает странная улыбка, а он сам чувствует себя уже не настолько выпотрошенным.

***

Чуя в который раз потирает свои губы, тихо проворачивая ключ в замочной скважине. Чёртов Дазай, каждый раз какие-то выкрутасы, ничего с годами не меняется. Губы горят, память застилают воспоминания о том самом разе в зале для совещаний, в голове набатом стучит чужой горячечный шёпот. С трудом совладав с замком и закрыв, наконец, идиотскую дверь, Чуя с удивлением замечает, что руки его мелко дрожат. Синдром алкоголика, как же. Он тихо проходит в комнату, уповая на то, что Мария спит и его отсутствие останется незамеченным. Слишком много событий и информации за один день, чересчур много. Мысли сталкиваются в голове, рождая ещё больший хаос. Перед глазами стоит лицо Дазая, лицо Марии, в голове проносятся воспоминания о том, как он с ума сходил последний год. Чуя обессиленно приваливается затылком к стене и тяжело вздыхает. Его надеждам не дано сбыться, в спальне горит свет, Мария сидит на окне к нему спиной, выпуская в окно клубы дыма. Выругавшись сквозь зубы, Чуя заходит в комнату, и сразу выпаливает, только потом осознав, что и кому он только что сообщил: — Меня поцеловал Дазай. Он не видит её лица, но замечает, что Мария даже не дрогнула, услышав подобное. Она спрыгивает с окна, всё ещё не поворачивая к нему головы и спокойно выдаёт, закрывая форточку: — Вот как. Чуя начинает злиться. Ярость красной вспышкой застилает глаза моментально. — Ты ревнуешь? — срывается с языка раньше, чем он успевает подумать. Диалог выходит бессмысленный и откровенно идиотский. Чуя думает, что его голове срочно нужна глобальная перезагрузка, иначе он никак не может объяснить происходящий абсурд, необдуманные реплики и скачущее настроение. — А должна? — вопросом на вопрос отвечает Мария, поворачиваясь к нему, наконец, лицом и сканируя взглядом его взъерошенную фигуру. — Да вы сговорились что ли?! — мгновенно вспыхивает Чуя, резко разворачиваясь на пятках и намереваясь покинуть комнату, где атмосфера накалилась за считанные секунды. — Ты не выкинул мои вещи, — тихо прилетает в спину. Чуя замирает на пороге, злость сразу гаснет, как по щелчку, не успев разрастись. — Я… не смог, — так же тихо отвечает он. — Иди спать, Чуя, день был отвратительно длинным, мы обсудим всё завтра, хорошо? — холодные пальцы аккуратно сжимают его запястье. Когда она успела оказаться рядом? Почему он даже этого не заметил? Чуя стискивает чужую ладонь и понимает, что несколько часов крепкого сна, наверное, все же лучший выход во многих жизненных ситуациях. Ну и алкоголь, конечно, но на выпивку сейчас сил точно нет. Кажется, что их вообще ни на что больше не осталось.

***

В рот ему бесцеремонно засовывают два пальца, горло саднит, а желудок нещадно полощет. После — буквально вливают в глотку литр воды, зажимая при этом нос, чтобы ни капли не пролилось мимо. Потом за волосы оттягивают назад, снова засовывая два пальца, уверенно давя на нужную точку языка. Вода сразу же выходит из организма, Дазай кашляет, мутным взглядом обводя помещение. Опомниться ему не дают, экзекуция повторяется ещё три раза, прежде чем его окончательно отпускают. Дазай обессиленно упирается ладонями в унитаз, пытаясь собраться с духом. Спустя несколько мгновений его тянут за волосы вверх, практически тут же перекидывая через плечо. В лицо Дазаю лезут огненные пряди, он мысленно стонет. В итоге его просто скидывают на кровать, как тряпичную куклу, ненадолго восстанавливается тишина. Потом Дазая снова подхватывают чужие руки, заставляя сесть, в ослабевшие пальцы втискивают непомерно тяжёлую кружку с красной жижей, пахнущей металлом. — Пей, — безапелляционно приказывает Мария, опасно сузив глаза, — пей, Дазай, или я тебя, блядь, заставлю. Он трясущимися пальцами подносит кружку ко рту, жадно осушает в несколько глотков. И только потом до Дазая доходит, что он только что выпил кровь. Вязкую, солёную, отдающую железом. Голова практически сразу взрывается от оглушающей боли, всё тело начинает гореть, кости будто выворачивают наживую. Кружка выскальзывает из ослабевших ладоней, но долететь до пола не успевает. Её ловят чужие, более ловкие пальцы и ставят на тумбочку рядом с кроватью. А Дазая тут же отпускает. Боль резко уходит, взгляд может сфокусироваться на предметах, которые кажутся теперь невероятно чёткими, горло прекращает саднить, ребра, которые Чуя сломал накануне, впервые за долгое время не ноют. Удивительно. Он принимает от Марии чистую одежду, начинает переодеваться. — Забыла сказать, что будет неприятно. Но ты заслужил. На будущее: смешивать кислоту, порошок и выпивку — лучший способ заработать себе болезненное отравление, но никак не сдохнуть. В следующий раз ебани спидбол, эффект потрясающий, а, главное, результативно. Дорого, зараза, но очень действенно. — Ты пришла читать мне лекции о здоровье? — Нет, спасти твою тощую задницу от болезненного отравления. — Зачем? — Дазай внимательно изучает глазами непрошенную гостью. — Ты нужен Чуе, — просто пожимает плечами она. Дазая передёргивает. Какой знакомый жест. К этому моменту он уже заканчивает переодеваться и вопросительно выгибает бровь, побуждая Марию говорить дальше. — Полчаса назад Мори отправил группировку на юг города. Приказ был “убить всех до одного”. Знаешь, что самое смешное? В группировке два человека: Чуя и Хигучи. Кажется, босс Портовой Мафии решил возобновить свои эксперименты над Порчей. Потому, что другого выбора у него там не останется, а к Хигучи он на самом деле тепло относится. А знаешь, почему выбора у него не останется? Численность врагов на юге города превосходит две сотни. Крупный синдикат из Токио не особенно жалует Мори на территории Йокогамы. — Почему ты ему не поможешь? — Дазай даже не пытается состряпать равнодушное выражение лица. Мария всё знает, перед ней можно не отыгрывать спектакль. Дазай задаёт вопрос, уже пулей вылетая из квартиры, девушка дышит ему в спину, не отставая ни на шаг. — Потому, что я — слишком заметная фигура, Дазай. Во-первых, не хочется добавлять ему ещё больше проблем. Во-вторых, свой авторитет в мафии он выстраивал годами. Хорош будет глава исполкома, который не справился с возложенной на него задачей. Мори его со всех сторон обложил, пидорас ссыкливый. Дазай мысленно соглашается с Марией в оценке бывшего босса, снимая сигнализацию со служебного автомобиля. Они садятся в машину практически одновременно, Дазай молча вбивает в навигатор озвученный Марией адрес и трогается с места, про себя молясь успеть вовремя. Они успевают. Но примчись они минутой позже — всё было бы потеряно. Из глаз и отметин на теле Чуи текут не привычные маленькие ручейки крови, а хлещут потоки, смазываясь в некрасивое пятно на одежде. Мария пулей летит к Хигучи, которая безвольным трупом валяется на земле. Мария оттаскивает её с молниеносной скоростью от летящей прямо в них черной дыры, отвлекая внимание на себя, пока Дазай пробирается к Чуе. От вражеской группировки не осталось и следа, об этом свидетельствует блаженное ничего на месте бывшего здания. Дазай обнуляет Чую в одно касание, тот падает на землю, неестественно выгибаясь от чудовищной боли. На мгновение глаза Чуи расширяются, ослепленные пониманием того, кто именно спас ему жизнь, а потом устало закатываются. Дазай перекидывает руку Чуи себе через плечо и относит к машине, куда Мария уже сгрудила Хигучи. Хигучи была жива, но без сознания. Дазай аккуратно укладывает Чую рядом, под внимательным взглядом Марии привычным движением убирая рыжую чёлку со лба. Они молча садятся в машину и уезжают, не сказав друг другу ни слова. Когда они оказываются дома, Мария на глазах у Дазая вспарывает себе запястье, накапывает в стакан собственной крови и вливает Чуе в рот. Тот болезненно дёргается, но раны на его теле моментально срастаются, как будто Порчи и вовсе не было. Мария сосредоточенно нащупывает пульс и удовлетворённо кивает. — Чуя просто спит, ему нужен отдых, — сообщает она Дазаю будничным тоном и уходит. Дазай молчит. Он не может отвести глаза от Чуи, не в состоянии уложить в голове тот простой факт, что не нужна помощь врача, наблюдение в больничной палате и куча подключенной аппаратуры. Чуя действительно выглядит как здоровый, просто безмерно уставший человек, забывшийся беспокойным сном. Он уходит из комнаты Чуи и видит, что Мария заботливо накрывает Хигучи одеялом в комнате для гостей. Заметив Дазая, она качает головой в сторону кухни, и Дазай идёт туда. — Выпьем? — спрашивает Мария, заходя в кухню следом за ним. — Не думаю, что Чуя будет рад моему присутствию, — заторможено отвечает Дазай, всё ещё пытаясь переварить случившееся за сегодня. — Во-первых, ты только что спас ему жизнь. Во-вторых, из всех присутствующих здесь только я действительно знаю, — Мария делает ударение на слове “действительно”, — насколько сильно ты был напуган. В третьих, Чуя проспит до утра и всё равно не узнает о том, что ты здесь задержался. Ну так что, Дазай? Дважды предлагать не буду. — Чёрт с тобой, — хмыкает Дазай. Он встряхивает головой, пытаясь отогнать ненужные мысли, а Мария ставит пепельницу на стол. Она наливает в бокалы выпивку и готовится сделать глоток, но Дазай останавливает её. — За Чую, — говорит он, сжимая дрожащими пальцами стакан. — За Чую, — соглашается она, и они чокаются. Как старые друзья, только что познавшие очевидные истины и действительно наслаждающиеся обществом друг друга. Какая ирония. Дазай впервые в жизни задумывается о том, как это легко — не носить маски, не увиливать от ответов, скрывая правду, не пытаться манипулировать собеседником. Мария в каком-то смысле в эту странную минуту оказывается ему ближе, чем любой из людей в его жизни. Ближе Одасаку, ближе Чуи, ближе всех, кого он знал. Просто потому, что она знает его самый большой секрет. Потому, что она слишком хорошо его понимает и считывает. Можно отбросить все маски и просто быть собой. А, может, всё дело в алкоголе, который Мария щедро подливает ему отработанными движениями. Дазай не знает, что на самом деле служит первопричиной, но установившееся хрупкое равновесие ему в определённом смысле нравится. — Ты любишь его? — внезапно спрашивает он даже для себя, внутренне готовясь услышать правду, которая точно не понравится. Это страшно. Как будто если ответ будет положительным, что-то внутри Дазая умрёт окончательно. Разобьётся на тысячи осколков, которые никогда уже не получится собрать воедино. — Сколько лет ты его ломал? — вопросом на вопрос отвечает Мария. Дазай хмурится, не понимая резкой смены темы. — Четыре, — отвечает он, не задумываясь. — Но…, — закончить ему не дают, перебивая: — Меня ломали семнадцать лет, Дазай. Семнадцать лет, начиная с пятилетнего возраста. Как думаешь, человек способен после такого любить? Способен воспринимать чьи-то чужие прикосновения, не отшатываясь каждый раз, как от удара хлыстом? Способен в принципе познать, что такое любовь? Такая, которая захватывает всё твое естество, чистая, священная, настоящая, подобная атомному взрыву? Способен ли он знать и думать, что его сломанной душе есть место в этом мире рядом с кем-то другим, не деформированным другой, более тяжелой рукой? Нет, Дазай Осаму, всё сводится в конечном счёте к двум итогам: либо будешь вместе с тем чудовищем, которое сломало, полностью выточив идеальный для себя образец, либо просто сдохнешь в одиночестве, потому что настолько изуродованный ты уже никогда не приспособишься к кому-то другому. Ты можешь хранить верность, можешь защищать, можешь заботиться, можешь сдохнуть ради него и вернуться с того света ради него. Можешь отдавать всего себя, если от тебя, конечно, что-то осталось, но любить ты уже не можешь. Есть только один человек, ни больше, ни меньше. Остальные варианты тебе либо заказаны, либо будут ждать тебя в следующей жизни, там, где дорога с твоим персональным чудовищем уже не пересечётся. Дазай замирает, как громом поражённый. Он видит, что Мария говорит искренне, считывает это по застывшим где-то глазам, по тому, как сигарета уже стлела до фильтра, а она его не торопится сбивать. Замечает призраки прошлого на чужих подрагивающих пальцах и в чужом выражении лица, которое искажает настоящая, человеческая боль. — Прелесть этой ситуации в том, Дазай Осаму, что мой человек уже никогда не вернётся в мир живых. Он никогда не вернётся в любой своей ипостаси. Попытки исчерпаны, таймер обнулен, а счётчик давно вышел из строя. А твой человек слишком слеп, чтобы увидеть очевидные вещи. Впрочем, тут ты сам хорош, действовал с душой, не понимая, на какой ад обрекаешь вас обоих, — тихо заканчивает она, продолжая смотреть в пустоту. Возвращаясь в свою квартиру под утро, Дазай Осаму резко осознаёт, что Чуя Марию не любит. Впрочем, как и она его. Они просто нужны друг другу, чтобы заполнить бреши, которые кто-то когда-то выломал и выжег в их душах. И, если помочь Марии не представляется возможным, а Дазаю и вовсе не было до неё никакого дела, то Чую Дазай точно может спасти. Хотя бы попытаться. Хотя бы сделать всё, от него зависящее. В этот раз сделать правильный выбор и принять правильные решения. И, судя по тому, в какое русло сегодня зашёл их разговор, Мария эту идею полностью поддерживает. Скорее всего, она специально сталкивала их лбами эти дни, и уж точно не просто так вытащила Дазая с того света. Пытаясь понять своё отношение ко всему, Дазай ловит себя на странной мысли: он испытывает к Марии если не симпатию, то, по крайней мере, уважение точно. Хотя бы за то, как она самозабвенно заботится о Чуе, абсолютно не переживая о себе.