Пули

Поначалу Дазай был в ужасе от того, насколько яркими эти эмоции были. И был категорически не рад своим осуществившимся желаниям. Сказывалась другая потребность — держать всё под контролем. Особенно себя. В первую очередь себя. Чуя являлся нестабильной переменной в этом уравнении, и подвергать свою жизнь такому риску Дазай не мог. Некоторые уроки Мори намертво врезались не только в кожу, но и высекались раскалённым железом в мозгу. Привязанность — это слабость, со слабостью надо бороться и нивелировать. В целом, Дазай был согласен с такой установкой. Только вот отголоски позабытых эмоций, которые вспыхивали при непосредственной близости Чуи, согласия с такой установкой не выражали. Поэтому Дазая разрывало между стремлением оттолкнуть Чую как можно дальше и неконтролируемой потребностью привязать его к себе как можно сильнее. Как известно, из весьма противоречивых желаний рождаются весьма противоречивые последствия. Они проводили много времени вместе, в том числе тренировались как напарники, чтобы лучше знать друг друга, лучше сработаться. Иной раз Дазай поражался тому, как слаженно они действовали, будто один механизм. И, если со стороны Дазая всегда присутствовал расчет, выверенный, правильный, спланированный, то Чуя действовал интуитивно, всегда безошибочно попадая в ритм своего напарника. “Двойной Чёрный” — так их окрестили. Что-то в этом, конечно, было. Только истории про устрашающий дуэт умалчивали некоторые детали. Доведение Чуи до точки кипения. Психоз наяву, замешанный на бешеном нервном срыве. Бесконечный поток издевательств и оскорблений, чтобы этот самый нервный срыв случился. Жестокие манипуляции со стороны Дазая, ведь иначе сломать другую личность, тем более, такую сильную, как Чуя, не вышло бы. Ему нравилось выводить Чую из себя, особенно, если не приходилось применять физическую силу. Дазай, как ни крути, был не то чтобы слабым бойцом, но сила никогда не была его основным коньком, в отличие от тактики. А Чуя проводил много времени в истязающих тренировках, хотя в его жизни и обучении также присутствовали и другие аспекты. А вот словесные перепалки — другое дело. Чуя сразу вспыхивал, выдавая поток отборной брани и без долгих раздумий стремился стереть самодовольную ухмылку с лица Дазая. Дазаю нравилось дергать за тонкие ниточки, играть, подмечая результаты. Анализировать, складывать в мысленную папочку с надписью “Чуя” каждое движение, фразу, мимическую морщину. Отдельное место было выделено под ледяные глаза, у которых оказалось до безобразия множество оттенков и вариаций. Дазай мог бы сказать, что читает все эмоции напарника именно по глазам, и это ни разу не было бы преуменьшением. В один из их спаррингов Дазай превзошел самого себя. Нет, он знал, что Чуя вспыльчивый и агрессивный, знал, что перегнул, знал, что всё может кончиться плохо, но. Но. В тот день Чуя впервые активировал Порчу. Неосознанно, внезапно, полностью утратив контроль над собой. Дазай был в ужасе, растерянности и глубочайшем удовлетворении одновременно. Он не сразу услышал крики Мори, приказывающего остановить смертельный кошмар. Дазай откровенно любовался Чуей, это первородной яростью, хаосом, разрушением. Любовался настолько жадно, что не заметил струек крови, стекающих по красивому лицу и органично вписывающихся в тёмные письмена, живыми змеями обвивающие тело напарника. Как выяснилось позже, это промедление могло стоить Чуе жизни. Дазай тогда обнулил Чую своей способностью, но, сделай он это на пару мгновений позже, тот бы не выбрался. Чуя провёл на больничной койке около двух недель, под наблюдением Мори. Дазай втайне от всех прокрадывался в палату, когда Чуя спал; убирал рыжие пряди от взмокшего лба и пытался заглушить давящее где-то внутри чувство. Дазай Осаму впервые в жизни чувствовал себя виноватым, но на тот момент не мог подобрать правильного объяснения непонятному кому внутри. После того случая Мори решил изменить тактику их обучения. Теперь Чуя тренировался в паре с Дазаем и только с Дазаем, а условия ужесточились. Все в Йокогаме и за её пределами знали, что Дазай — настоящий мастер пыток, дирижер, созданный руководить оркестром боли. Но никто не знал, на ком изначально он оттачивал свои навыки, с кем в паре он их приобретал. Все экзекуции проходили под чётким наблюдением Мори и Коё, которая после “тренировок” (да, это называлось "тренировками") забирала своего подопечного, поджав губы. Коё не была в восторге от нововведений Огая, но поделать с этим ничего не могла. Дазай чувствовал непонятную пустоту внутри, понимая, что после всего, что он сделал с Чуей, тот будет его ненавидеть. Иначе просто быть не могло. И, если поначалу приобретенная власть над зарвавшимся юнцом грела самолюбие, то потом в душе начала разрастаться огромная чёрная дыра, подобно той, что Чуя создавал во время Порчи. Экзекуции были прекращены спустя время, показавшееся Дазаю долбанной вечностью и дали свои результаты. Чуя теперь мог контролировать Порчу (частично, и то только её призыв, но все же мог), был выдрессирован терпеть боль (много боли, много чудовищной боли) и ознакомился с теорией пыток, большую часть которых испробовал на своей шкуре. Потрясающий набор для того, чтобы в их организации подниматься по ступеням карьерной лестницы. Дазай получил то, что желал — из-за своей способности он имел над Чуей полный, абсолютный контроль, но в то же время Чуя его ненавидел из-за того, как именно этот контроль был получен. И привязал к себе как можно сильнее, и оттолкнул как можно дальше одновременно. Шах и мат. Дазая повысили в должности, а Чую сделали его главным подчинённым. “У Вселенной забавное чувство юмора,” — думал новоиспеченный исполнитель, вспоминая свои мысли полуторагодовалой давности. С повышением Дазая Двойной Чёрный не то чтобы распался, но... Дуэт созывался вместе для реализации крупных и важных операций, от исхода которых зависело многое. И они действовали до ужаса слаженно. Казалось, что напарники достигли взаимопонимания в высшем его проявлении. Что было лишь частично правдой. Дазай предпочитал работать над заданиями в одиночку, но, если Мори настаивал на участии именно Двойного Чёрного, Дазай неизменно выбирал Чую, только Чую. Мори никак и никогда это не комментировал. Только однажды на возмущение Чуи обронил, что его невероятно удовлетворяют результаты "вашей слаженной работы". Они до сих пор собачились собачились, Дазай до сих пор мог вывести Чую из себя своими комментариями и издевками, но это всё было, скорее, старой привычкой. Прежнего огня не было. Чуя рос, менялся, и не последнюю роль в этом сыграло воспитание Коё. Дазай жадно впитывал каждое изменение, происходящее с напарником, классифицировал, раскладывал в своей мысленной папочке, которая за эти годы разрослась просто до небывалых размеров. Чуя стал более хладнокровен, собран; менялась его внешность, стиль одежды, манера речи. Из оборванного юнца он трансформировался во что-то грозное, опасное, статное. Это не могло не завораживать, но это же раздражало. Дазаю хотелось сбить чертовы маски, вырвать с корнем. Это не тот Чуя, не его Чуя, какой бы абсурдной мысль ни была. Чуя стал хладнокровен ко многим вещам, которые раньше вызвали бы потоки отборных матов и последующее рукоприкладство, но и Дазай не оставался в долгу. Он тоже совершенствовался, подстраиваясь под ситуацию, нащупывая незримые струны души, на которой было так прекрасно играть. Подколы выходили на новый уровень, манипуляции начали затрагивать что-то святое, сокровенное, заставляя пошатнуться чужое мировоззрение. Много раз Дазай уводил у Чуи девушек, намеренно выставляя на обозрение то, как легко ему это далось. Чуя стискивал зубы, теряя веру в любовь и отношения. Дазай намеренно подтасовывал карты при составлении планов, чтобы выставить напарника в максимально идиотском свете с его, в общем-то, не самыми плохими догадками. Чуя бесился, недоумевая, как можно было так просчитаться, теряя веру в себя, глуша под чистую свои лидерские качества. Дазай превзошёл его во владении огнестрельным оружием, и с тех пор Чуя использовал только ножи, прибегая к огнестрелу лишь в самых патовых ситуациях. Дазай старался проводить больше времени с друзьями (если такое понятие для него вообще существовало), совершая сумасбродные и абсолютно безумные вещи, при этом безукоризненно выполняя свою работу. Чуя всё больше разочаровывался в социуме и всё больше находил утешение в вине. Дазай видел, как разбивает жизнь Чуи всё сильнее с каждой своей выходкой, но желаемого удовольствия это не приносило. Чуя лишь сильнее погружался в работу и тренировки, маленькими шагами, но завоёвывая себя имя и авторитет в Портовой Мафии. На свою жизнь к тому моменту Чуе уже было глубоко наплевать. Для него жизнь заключалась в работе и бутылке вина. Большего было не нужно, ведь всё остальное отнял Дазай. Проблема заключалась только в том, что, как бы хорошо Дазай его ни знал, как бы сильно он его не изучал, Чуя всегда оставался той самой, неразрешённой загадкой. Книгой, которую можно перечитывать огромное количество раз, постоянно находя что-то новое для себя. “Хорошая книга хуже не станет, сколько не читай”. Чуя был именно таким. Идеальное, слаженное, невероятно глубокое произведение. Но не его. Ода только хмурился, когда Дазай принимался рассуждать про агрессивного уродца, похитившей его сердце, и раз за разом напоминал, что сердца у Дазая как раз-таки и нет. Дазай лишь смеялся, внутренне не соглашаясь с Одой. Кривил губы в оскале и хохотал как в последний раз, до слёз и хрипа. Он помнил все те разы, когда, пытаясь подобраться к Чуе ближе, чтобы обнулить Порчу, попадал под обстрел. Ловил за него пули, ломал собственные пальцы, ноги, расшибаясь в кашу на груде вывороченных камней. Он помнил, как пробирался к тому в больницу, чтобы удостовериться, что Чуя в порядке. Дазай всё так же убирал рыжие пряди со взмокшего лба, про себя отмечая, что с годами напарник становится только красивее. Несмотря на подтасованные результаты, многие идеи Чуи были озвучены на заседаниях исполнителей Портовой Мафии, и приняты они были весьма благосклонно. Дазай исправно отчитывался Мори обо всех успехах своего напарника, намекая на повышение последнего. Он каждый раз возвращался к попыткам суицида, когда видел Чую с новой девушкой, сам не зная, почему. Потом Дазай, конечно, планомерно Чуе разрушал жизнь, но всё же. Есть у него сердце, есть. Просто неправильное какое-то, извращённое. Вещи, в которых он боялся признаться даже себе, не то, что Оде, или, упаси Господь, Чуе, вырвались наружу во время очередного планирования. Они с Чуей прикидывали расстановку сил во время сражения, чтобы убрать распоясавшуюся подпольную организацию. Чуя настаивал на том, что нельзя бросать вверенных им людей на пушечное мясо, Дазай находил его доводы нерациональными. В тот раз Чуя впервые за долгое время взбесился, смачно засветив Дазаю кулаком в челюсть. Размазывая кровь по лицу, Дазай мог думать лишь о том, что Чуя всё ещё в его власти. Несмотря на изменения, несмотря на то, что они друг друга не переваривали, Чуя всё ещё принадлежит ему в каком-то странном, извращённом и больном смысле. Как раз под стать гнилому сердцу Дазая. Это простое открытие придало сил, и в той драке победителем вышел Дазай. И он не постенялся стремительно подмять Чую под себя, искусать ему губы и грубо трахнуть прямо на столе в зале совещаний, шепча в аккуратное ухо кучу непристойных вещей и откровенно наслаждаясь происходящим. После секса Чуя выглядел пришибленным и пулей вылетел из кабинета. Дазай ухмылялся, зная, что операцию они выполнят по его разработкам, а не по разработкам Чуи, который всегда сильно переживал за судьбу своих людей. К сожалению, планам Дазая не суждено было сбыться. Через пару дней спираль событий принесла ему войну с Мимиками и гибель Одасаку. Осаму Дазай был вынужден покинуть Портовую Мафию и бежать.