Капча на чмо

Если бы я хотел зарисовать этот вечер — я бы в рот ебал эстетику. Я бы заменил «Дима» на «Давид», заменил бы «братец» на «хуйло», и забил. //\\ После института я не общался с отцом от слова совершенно нет. Кое-как выползши из лжеподмосковья, мне даже заикаться не хотелось о возврате в его лачугу. Мы до этого жили не шиковали, но в адекватной квартире, а потом его переклинило, он купил мелкий дом с развалинами вокруг, почти деревня без деревни, и я был там дважды: и оба раза хотел свалить обратно. Я быстро перескочил через этап самоопределения с помощью похуизма. Меня, откровенно говоря, не ебало, ебет меня или я, мне нужно было быстрее скрябать шекели и улепетывать. Стереотип о том, что без секса люди переключаются на саморазвитие и в принципе более одарены интеллектуально - о меня махом разбился. Все, чем я был озабочен: валить. Мне было неважно, на кого и куда, главное - отсюда, и поэтому, бюджет не бюджет, я целился в яблочко, и луком мои были бабки. Наверное, я должен быть благодарен за то, что меня не перевешивало не в нарциссизм, не в лютый гнобёж. На меня, во многом, родителям было поебать, но когда я вылизывал дом и тем более начал приносить бабки - они отвалились с претензиями. В школе лишних не пиздил, лишним не светил. Лишнего и не было. Но если и говорить про школу, то вот как. Мне нравилось до черной пены у рта засиживать у Стаса. Другой мир. Комп, химозное хрючево, моря дважды в год. И вот Стас - это самое страшное, сильное и безумное, что может пережить не просексуальный не-гей. Потому что так сильно, как хотя бы части его жизни, я ничего не желал. Но я умудрился остаться с ним в хороших отношениях. Не знаю, почему, но он не затрагивал сопливые темы класса до девятого, то есть ни разу. Вечный ребенок. Та неправильная репрезентация, которая тоже оказалась правдой. А может, его наглухо испугали богом, или я не являлся ему доверенным лицом, или он евнух, мне было глубоко по барабану, да, прям по гланды по барабану, потому что идеальная (для меня) жизнь Стасика открывала мне идеальную (для Стасика) жизнь успешного успеха: симс. Да, тут он оторвался с безцензурными модами, чего видимо Стасику хватало, и я поддакивал, а сам ждал, когда я наконец смогу сделать собственный дом. Как же я херел с выбора плитки, светильников и кроватей, с кучи стилей и эпох, которые мне чуть не снились. Мне так хотелось вытащить свой домик в жизнь. Я так хотел не железную ржавую кровать, не обклеенный советской хуйней шкаф, не желтую ванну и не треснутый унитаз. Красивее, чем у Стасика. Красивее, чем у кого-либо в этом городе. Теперь точно ясно, что у меня было в голове. Вот мои фантазии под одеялом. Вот мои слюни и сопли - мой идеальный дом. Мне не нужен был компаньон в виде собаки или партнера, мне не нужна была бы домохозяйка, ведь пошли бы все они нахуй, я бы убирал все сам, я бы сам вылизывал собственный дом, каждую плитку, водил бы пальцами по холодному плинтусу, гладкой раковине, чистому зеркалу. Я уже сказал, как однажды пришел и узнал, что Стасику памяти на диске не хватало и он снёс Симс? //\\ Я так понял, это общая матрица долбоебов, вламывающихся к тебе без стука: загадить вечер для семьи и «своих». И Давид, и Дима, и хуев Михаэль так бы поступили, если бы они были подключены к этой системе, вне зависимости от метричной системы и материального положения. Я наконец приехал к отцу. Недавно перенёс второй инсульт. Праздновали девятое мая, в которое у отца день рождение, помянали дедов, прабабок и других. Мой братик Хуйло тоже был там, почему-то не со своей беременной женой. Я очень надеюсь, что ребенок не его, а то вырастет таким же долбоебом. Да, между рассказом про братика и Стасом я выбрал второе. Я не скажу ничего нового кроме злобы и ненависти. Как он на правах старшего пиздил меня, пиздил мои деньги, приводил баб. Именно баб. Девушки бы не обменялись и взглядом с этой мразью, не только слюной. Видите? Я не смогу остановиться. Но я не совсем приехал. Точнее, меня привёз Миша. //\\ Он пахал не меньше моего он прохавал не меньше моего, и тоже выкарабкался из нищеты и тоже поклялся никогда туда не вернуться. Несколько лет назад я купил коробку в свою съемную двушку и люто охуевал. Никто не понимал, какого уровня мой ахуй, и почему я рыдал в машине, держа её в руках. Я пристегнул консоль, как человека, и привез ее домой. Домой. В свой дом. В свою первую версию своего первого дома, и я хотел, чтобы этот дом стал и её. И что-то во мне проснулось. Через несколько недель, когда я прошел все кампании и отгрохал первые домики, мне невозможно было сидеть нормально без этой мысли. Я снова впал в какой-то бред, в дом Стасика и в свой старый страшный дом. Вот твоя правда. Тараканы и стоны за стенкой. Убуханный батя и бычки на полу. Я снова рыдал. Второй раз за месяц и второй раз за последние пять лет. Я понял, что должен изменить понимание. Не должен видеть отца или Стаса, или кучу других одноклассников с компами и мобилками. Я даже понятия не имею, кто жив, кто нет, и они тоже, и так и должно быть. Я купил и строил для себя. И чтобы разомкнуть цепь, я начинал разговоры про коробку, спрашивал про диски, прошивки. И Миша откликнулся. — Всю жизнь залипал, как батя играет, а самого никогда к компу не пускали. А потом как-то не до этого было. — С тебя мини-бар, с меня кальянная. И я позвал его. Миша из пачки жрать отказался, мол, гони тарелки. Разложили всё нормально, далеко от электроники, на косом столике. Он, конечно, свинячил, когда тыкался мордой в чипсы, но это чтобы рук не пачкать, чтобы джойстики оставались чистыми. Я начал делать так же, но когда шел мыть руки или предлагал сделать паузу, он соглашался и тоже мыл руки и лицо. Он еще не курил, и не несло от него раздевалкой, и я, вопреки ожиданиям, не ощущал нахождение Миши в своём доме как вторжение. И мы рубились до утра, ржали и пили, круче, чем со Стасом. Не думал, что и как, я играл и все. Не осталось ни бати, ни брата. Я не понимал, как правильно сделал, что не позвал остальных. Как бы я бесился, если бы позвал остальных. А я не сделал этого. И сначала жалел. Но было смешно, и я не следил за временем. А потом Миша взял и разлил редбулл по полу. Желтая жижа расползлась по белому ламинату. У меня сорвало башню. — Бля, сорян, — и снял свои носки светлые и быстро вытер, пока еще не коснулось ковра, а потом спросил, где тряпки. Вымыл и пол, и тряпки, оттирать диван начал сразу, я даже не соориентировался толком. — Я химчистку закажу. Или хозяйке денег отдам, если не отмоется. Я молчал и не знал, что сказать, в какой эмоции. Диван не особо мне нравился. Пользоваться чужими бабками тоже. — Завтра решим. Может отмылось, пока непонятно. Потом я дотумкал и рванул, что реально сейчас думал, не парясь о формулировках, чтобы не показаться мелочным, которым я не был: — Но сам платить не будешь. Я тоже виноват, что жопил на нормальный столик, и оставлял этот косой-кривой. Действительно, жопил. Куда мне его потом, может, я б уже завтра съехал, если бы меня выкинули? — Тогда инвентаризацию проведём. Я его не понял и отпустил гулять по квартире. Он спрашивал, почему розетки где-то не работают, почему я не прикручу нормальные вешалки и полки, упавшие до моего приезда ещё, поржал над прожженными сковородками и бабкиными кастрюлями с цветами. Сон у меня чуткий, если что-то произойдет ,я проснусь, а в комнате замок, если ко мне захотят вломиться. И мы с Мишей в одной команде работаем. Если он что-нибудь спиздит - все узнают, я махом разнесу. Хотя красть было нечего, да и Миша был обеспеченным. А еще я страшно хотел спать и посмотреть на состояние дивана завтра, потому что бодрствовать еще полчаса-час было невыносимо. — Хочешь - спи на этом диване. Я выхожу с сервера. И отрубился. После домашних корпоративов и недомашних я дрыхну конкретно. Часов двенадцать-десять, зато башка чудом цела целёхонька всякий раз. Было ближе к шести. И я подумал, что конкретно вбухнул. Сначала в ванной свет сменился с мерзкого желтого и мерцающего на холодный. Но я думал, что плохо умылся, и решил вернуться к этому вопросу позже. Раковина и зеркало показались очень чистыми, без налета и разводов, но я думал, что я еще не отошёл со вчера. На кухне был электрочайник с сенсорными кнопками и подсветкой, будто ебаный игровой комп от msi с подсветкой, а не кипятильник для пельмешей. Кастрюли даже не знаю, как описать, как из кухонных шоу по утрам, красивые, чистые, приятно железные. В холодильнике был порядок, я не мог найти газировку. Проходя мимо коридора, я увидел полку и вешалки, нормальные, и обувь аккуратно сложенную по местам. Какой-то коврик даже, с херней велкам или удачи. В зале был порядок. Не просто порядок. Были распутаны провода и появились какие-то крепления, что ли, для штекеров и для того, чтобы не было разбросано и не был клубок из кабелей. Ни посуды, ни упаковок. На диване пятно осталось, но не очень заметное. Столик стоял дешевый и сердитый, прям как я люблю: и без транжирства, и со вкусом. За такой даже предъяву не кинуть, что расточительство. Но с чего я ахуел, это с держателей для дисков и джойстиков. Я даже не задумывался, что такое существует, я хранил как бабка свое сокровище в шкафу на мягком полотенце. — Ебантяй ты, Миша, — вываливаю в трубку, когда звоню, — ты вчера Мистера Проппера надышался? Я думал, что у меня приход, ты чё вообще делал? — От ебантяя слышу, — огрызается. И сбрасывает, потом слышу поворот ключей и открывание двери. Так опешил, что меня даже не тригернул этот звук. Миша открывал не грубо, плавно, в отличии от любого моего члена семьи. Ключи взял без спроса, цыган ебаный. — Всё что ты видел, это моя компенсация, понял? А это мое вознаграждение, — и протягивает мне фифу, по-свойски вешает куртку и ставит ботинки на полку, как в своем доме. — Пожрать хоть можно? — и ржет. Это единоразовая акция. Не на постоянной основе, само собой, и мне нужна губозакаточная машинка. Но как же пиздато, я подумал, когда у тебя дома и жена, и муж, потому что и кран не капает, и ванна отмыта. Миша - совершенно экологичный продукт, даже с плюсовым выхлопом. За ним не надо ходить с мусорным пакетом, материть, дергать, и вся хуйня. Он тоже бесился с бардака. Еще и спокойно все так: я не вспылил, он не вспылил. В голове всплывали наши совместные выезды или его готовность помочь мне, если были проблемы с оформлением документов, если начальник пилил или двигатель машины глох. Месяцев семь испытательного срока. За семь месяцев Миша ни разу не проявил какой-либо гадости, если ломал дров - то не сильно и готов был признать вину. У меня не было бабочек, пчел или радуги где-либо. Я лишь подумал: да, это проверено временем и качеством, и я могу ответить тем же. Мне просто резко понравилось, какие обороты приняла моя жизнь, и я не хотел пробазарить это мимо. Выходные стали нашим общим временем. Он даже доставал билеты на ралли, или футбол, или еще какую-нибудь командную штуку, которой я начинал интересоваться вместе с ним. — Картинг — прям реальный спорт? — Прям реальный, — мычит как алкаш, передразнивая меня, — оттуда некоторых берут в формулу. — Формула это некий статус, прям крутое звание, да? — Да конечно, если ты в формуле, считай официально достиг высшего уровня. — А у нас — картинг или формула? Я давно планировал спросить что-то в этом роде, потому что я начинал ждать наших следующих выходных. Вещи, которые нельзя было раньше рассказать никому, теперь были свежим товаром на первой полке, которые только и ждали выходных, чтобы их взял Миша. Если я оставлю плавать это в воздухе, он может передумать или выбрать другую перспективу, а мне так начало нравиться преобразование моего дома и меня. Я знал, что Миша возил бы стройматериалы, объяснял бы мне про цоколи, дюпели и прочее, чему меня никто не научил. И при этом не обращался бы в свинью, которая мозолила бы перед глазами. С ним было спокойно весело, без взлетов и падений, которые меня мало интересовали. Он был как консоль, на которой и видео смотри, и в футбол гоняй, и домики строй. И я ценил свою консоль, я долго выбирал ее, тщательно и бережно избавлялся от пыли и загрязнений, делал частью дома и, соответственно, себя. Миша знал про мой а-спектр и начал тереть затылок. Где-то год наших выходных прошел пару месяцев назад. — Я очень ценю проводить с тобой время, понимаешь? Но покажи мне границы, что ты хочешь? На что ты согласен, а на что нет? Я начал думать. Миша гулял вдоль запретной аббревиатуры туда и обратно, но в а-класс не попадал точно. — Тебе важны наши взаимоотношения, так? — Спрашиваешь, — и уводит глаза, как девочка, уши красные. — Тебя устроит только эмоциональное взаимодействие? — Это как раньше? — Да. Ну, может, чуть больше касаний, в теории. — Абсолютно. — Если я скажу, что не согласен продолжать это дальше, у тебя есть, ну, еще друзья? — я нарочно начал убеждать его, что готов рвать. Мне нужно было как-то понять, являюсь ли я реально важным другом, или ему без разницы, с кем провести выходные. Мне было и легко и тяжело одновременно: отсутствие диких всплесков, как и у меня, это то, что я хотел, но обычно только ими и характеризуют обычные отношения. А эти как характеризовать? Критерии мог возвести только я сам и он. — Если честно, коробка с кем-то другим как измена для меня, — снова рука чешет ухо, — но так-то, ну, я что-нибудь придумаю. Мне просто скучно с другими, я же пробовал. Поэтому я просто буду жить, как раньше, но время придётся забивать чем попало. Это почти то, что я хотел услышать. Миша уже объяснял, что делит эмоциональное и физическое влечение. Второе распространяется на два гендера, не требует чрезмерных долгих тестов, не слишком активное, умеренное. А эмоциональное - гораздо более редкое, которое он не может совмещать. По крайней мере не мог. На такой случай я готовил сексуально свободные отношения, но платонически мы не могли этого нарушить. Это требует точного знания себя: в какой момент я прекращу эту верность? Что будет ее нарушением? Но мы оба были честны с собой и окружающими, оба не любили менять хорошее и долгое на быстрые увлечения, а потому несколько лет мы бы точно не нарушили нашего кодекса. А если бы такое случилось - мы бы сказали себе, а потом и другому. Этот человек нырял за мной в бурную реку, отдавал на меня последние деньги, и что самое главное - никогда не упрекал и слушал, что я прошу. Я слушал его. И всегда был готов заложить последнее, был готов с ложечки кормить, если придется - мы платили друг другу сверх нормы и никогда не держали долгов. Кормили одними авансами с утра до вечера. Иногда касания были приятны, но я не знал большего сближения с другой личностью, чем разделенное вместе увлечение. Миша мог резко заинтересоваться бильярдом, из-за воспоминаний об отце, и звал меня одного, впервые не решил играть сам, чтобы разделить это. Как обряд посвящения. Посвящение, когда я позвал его играть в иксбокс. И я был рад понять всю важность его игры. Рад видеть во всем масштабе радость в его глазах, когда он уделывал местных в здешних соревнованиях, и я ел призовую пиццу или хрустел гренками с пивом в огроменной кружке, и принимал Мишины трофеи, и тем, что я понимал их, принимая его дары, я принимал его самого. Я могу оценить силу того, что ты пережил, и с той же силой восторжествовать с тобой, что ты это победил. Вот что такое Миша. — Тогда добро пожаловать в формулу, Шумахер херов, — и я бью его по плечу, и он с размаху поднимает руку, чтобы я с силой её сжал, крепко, и он тоже бьет меня по плечу, как победитель, и мы стоим посреди парковки, ликующие, и Миша принимает мой дар, и поглощает, как могучий титан эту боль, единственный способный съесть её, и чтобы она исчезла в нём, исчезнув из моей головы, и трофеи сыпались от умения, от мастерства, а не бились стрелами в яблоки и глаза прошлого. //\\ Я кривлюсь от кислоты мелких яблок с отцовского дерева. Они похожи на плотную губку или пенопласт, вяжущий рот. — Мне здесь не место, я подожду в машине, — Миша ест яблоко целиком и даже не морщится. Даже я не доел. — Просто на правах товарища. Я не собираюсь делать никаких представлений, но если я встречусь с ними без тебя, буду считать это поражением. Я не должен снова возвращаться к отцу один. Как и всю жизнь. Впервые кто-то за моей спиной, и пусть он войдет в этот дом, и пусть отец знает его. Да и хуй я объясню ему, что такое аромантичный асексуал в одном углу и гоморомантичный бисексуал в другом, его же третий инсульт хватит. — Понял, — и аккуратно выбрасывает огрызок в мусорку. Это может звучать консервативно, но эта инициация имела для меня значение. Миша всегда был уважителен к моей семье и моим вещам. А я — к его. Бизнес-партнер, второй инвестор, пойдёт, какая разница. Отцу не до этого, мы слушаем в основном его, щуримся от пищащего телика с помехами, от глухого хриплого радио. Рядом с Мишей сидит мой брат и дядя, рядом со мной отец и его мать. Видел ее только на похоронах и поминках, и я не могу о ней тоже ничего хорошего сказать. Даже не скажу, лучше отцу от ее присутствия или хуже. Но он не одинок. Я редко приезжал, брат хуйло вечно занят, а значит, обычно отец был один. Миша использовал умные слова, но без перебора, хвалил компанию, меня не особо, и иногда спрашивал отца про хозяйство. Хорошо, что про меня он подзабыл. Я сперва потому что соврал, что машина сломалась и Миша меня подвез, и что забрать в город меня некому, а потому Миша разделит наш вечер. Хуйню морозил, если честно. Не смог подготовиться, думал, Миша подхватит, а он тоже сбился, ведь я заставил его, и в такой глуши моя голова оказалась, в такой прорве, что не было здесь не гендера, не ориентаций. Были бабы и мужики, велосипеды и машины, рубли и доллары, яблоки и асфальт. Глушь души и тела. Какая им фифа с джойстиками на подставках? Какие здесь платонические оттенки и led-подсветки под монитор? Мише было неуютнее и неуютнее. Получить клеймо пидорасов - последнее, за чем мы приехали. Может, я хочу третий и последний инсульт, может, не хочу вообще последних, не знаю, не знаю, я хочу забыть это, потому что не могу починить, потому что могу забыть, только если Миша починит, а здесь нужно его самого чинить, и брат язвит, и чай отдает жиром на мытой без мыла посуде, и кружки битые со сколами, и муха ползает в торте, и пыль на вещах коробит Мишу и ложится ему в волосы. Это сенсорная перегрузка, как он вычитал, это утопленничество. Я отношу тарелки и оставляю Мишу с старшим поколением. Брат затягивается и пьет молоко из горла. Молоко и табак. Это молоко было для всех. Теперь я не знаю, как поить этим остальных. Бутылка сине-желтая, не первый раз заливаемая, видно с чьей-то коровы напрямую, напрямую с травой и осевшей грязью. — Ни одну бабу не показал, а щас оп, мужика к бате, к семье своей притащил, в такую-то дату, блядун ты такой. Я игнорирую его и разливаю кипяток по сколотым кружкам. — И давно с мужиками ебешься? Миша учил сдержанности, я не хочу доставлять никому хлопот, выбираю сбить терминами из другого мира, мира без глуши. — Фактически — я демисексуал, и мужики меня никогда не интересовали. После статуса официальных отношений иногда что-то проскакивало, не часто, но впервые, и я был приятно удивлён. Я думал, что брат собьется с толку и отстанет. — Чё это значит? И реально убрал окурок и молоко в сторону отложил. — Это значит влечение возникает только после установки доверительной эмоциональной связи. — Значит, хочется отцу отсосать? — и хрюкает и гогочет, и я мелкий чувствую, что сейчас я выше и сильнее, что могу сломать ему зубы и нос, и я мелкий хочу окунуть его в деревянное старое окно, и чтобы вынурнул он калейдоскопом в багряном и прозрачном, но Миша, Миша разрешил мне забыть это, Миша съел это яблоко, не скривился, и я знаю, что теперь я не хочу этого. Это отголосок моей детской обиды и бессилия. А я нынешний не хочу насилия. Я нынешний не хочу, чтобы его жене было еще хуже, тем более, что у неё дети, пусть я и видел их один раз в жизни. И не хочу, больше всего не хочу из всего этого - вернуться с кровью на руках к Мише, как пораженный собственным ударом другому. Ведь тогда я проиграю. Себя, Мишины триумфы, свои. Разве я заслужу эти трофеи, если я сам слаб, что своих у меня нет? Как я смогу оценить мощь другого человека, если никогда такой силы не имел? Нет, это будет не титан, не Мишин близкй друг. А хуйло ебаное. — Я рад, что ты нашел время приехать к отцу. Ему одиноко без нас, а так хоть семья рядом, какая-никакая. Брат замолчал и лицо его щетинистое опустилось, вытянулось. Глаза растянулись, нос, как шарж, как по пластилину провели с давлением пальцем вниз. Я не простил его и не перестал презирать, но я уеду, и забуду об этом, и для себя, своей версии в этот вечер, я определил, кто я. Я определил и забуду, что не ударил. Забуду и его, и яблоки, и может однажды только скажу Мише, что было, и то, чтобы он это понял и увидел, и всё. После маслянистого торта мы все-таки уехали. В дороге я лежал на двери, чувствуя что мухи в легких, которых я пытался откашлять. Мне было пыльно и разбито. Кисло и вязко. Мои глаза сфокусировались на стекле, не на тем что за ним, и я не знаю, сколько так лежал. Не заметил, когда капли начали на скорости идти в сторону по стеклу. Тогда Миша приоткрыл окно, потряс мое плечо, и я перевел глаза сквозь стекло, и я ощутил этот влажный чистый воздух. Мне стало ясно, что шуршащим звуком была не только каменистая дорога, но и периодический гром. Капли легли на мою пыль и несли за собой, смывая, влага в воздухе оседала на мои легкие и глаза, и тоже пыль смывала, и забитый молью нос ощутил арбузную жвачку - пластинкой - и отвлекся от моли и мух, которые испарились от этого, ведь были забыты. — Будешь? — Миша швырнул мне пачку арбузной. Я открыл шире окно, высунулся и смотрел вверх, и арбузное и земляное перемешалось, и теперь гром хрустел как разрезанный арбуз, и дождь лился, как красная сладкая вода. Я попробовал облака и прошлое на вкус - и отдавали они теперь жвачкой.