Капча на чмо

— Я уже не знаю, как к тебе обращаться. Как мне нужно обратиться? Ты хочешь, чтобы всё было нормально? И отменить эту тему с хлоркой? Да ведь вообще нет проблем. Просто одумайся сейчас, вот так, смотри на меня, смотри на меня. У него в руках зажигалка. — Поступишь куда-нибудь. Я знаю, как хорошо подготовиться к экзаменам. Но это звучит неправдоподобно. Я не знаю, что тебе нужно. Я сейчас отматываю, и понимаю, что Караваджо появился в моей жизни. Но не так, как я хотела. Он появился моим личным напоминанием. Просто что-то похожее сверкнет — а дальше ты вспоминаешь сам. Караваджо-отблик пришел, и я снова ощутила острую потребность в феминности. Вообще, я думаю, у меня не так, чтобы прям её недостаток, но у меня не было подходящих условий для развития фем-штучек. Сначала я подозревала, как вы уже читали, мужло-эго, пацанство, все такое, а внимания мальчиков у меня все равно не было, как и желаний к этому, поэтому к краскам я и не пришла. Воу, ну так расцарапайте мне лицо своим маникюром, если я по-вашему мизогинка. Но это без искажений: девушки красятся либо для себя, либо для других людей. Первый случай - когда относительно любишь себя, или пытаешься что-то скрыть и веришь, что можешь себя улучшить, или проявляешься, ну и в таком духе. Второй - социум, парни, девушки, уже не имеет значения. Как вы, очевидно, читали, к себе у меня не было особых целовашек в дёсны, а в социуме я не находила требователя макияжа (разве что мне постоянно тыкали, что я не крашусь), но требователя я не видела для самой себя, а раз он для меня был не в счёт, значит, его и не было. Пашов делает мне плохие вещи. Я не знаю, за что. Я старалась, работая с ним, или может, он пытается не показать угрозу, а что-то другое, но паша дурной сон, паша кома, я не понимаю намеков. Но я попробую. — Караваджо, нравится тебе такое? Удобно. Давай я подгоню ещё пару имён, чтобы проверить? Что мне ответят? Я никогда не делала таких стрелок и не умею раскрывать красных губ, запивая бёрном. Караваджо нравится мальчикам, а я не нравлюсь никому, и поэтому gomo-гномик не догадывается о своей дурной репутации, а если быть точнее — ничего сделать не может. Он бы и рад отмахнуться, чтобы не мучаться вопросом, зачем он здесь, но он держит сумку и ждёт, когда Караваджо закончит с тушью. — Тебе бы брови подровнять. У тебя красивое лицо. Нет. Ну, допустим. Какая разница? Я же тогда ещё не верила. Гораздо правдоподобнее было засчитать это за игру в сочувствие от тебя, я так и делала, это уже потом у меня заработала голова. Но я зря зареклась. Я иду на поводу искушения событий. Караваджо — это мрак. Пашов, при всём этом, нет. Караваджо — это период, когда я разьебывал остатки жизни, и в то же время карабкался как мог. Почему как мог? Потому что пишет галка. — Мы уже не общаемся. А мне что? Мушка и блошка? Фрося и Прошка? Давайте второе. Почему не общаетесь? — Ты дурочка. Они не отдают в тебе никакими ассоциациями. — Дурочка — ты. Потому что я тебя придумала. — Ты сама себя придумала. — Сейчас речь о Фросе. И Фрося проебала выход.