My broken Toy

Райру стояла на пороге мастерской, задумчивой тенью отстранённо наблюдая за тем, как сидящий к ней спиной монстр мерно вытачивал из камня новое произведение искусства, примеряясь, сглаживая углы и полируя трещины. Девушка тихонько хмыкнула и монстр обернулся через плечо, привлеченный шумом, который она издала. Высокий скелет имел вытянутую форму черепа, его левую глазницу пересекали снизу вверх трещины, и несмотря на это медовый зрачок его магии не выглядел угрожающим – он был самым теплым солнцем, которое можно было увидеть в этом сумрачном помещении, окутанном загадочной тайной своего хозяина. Когда монстр обернулся полностью, можно было рассмотреть гораздо больше приметных деталей: и красный сияющий чем-то игривым правый глаз, и лёгкую уставшую улыбку, подчеркнутую остротой его скул, а ещё длинный красный стелющийся по полу плащ, на манер шарфа предусмотрительно закреплённый мелкой булавкой. Закрывающая горло и руки, темная водолазка в которой он был одет, почти сливалась с темнотой комнаты, придавая монстру вид ещё более загадочный и притягательный. — Желаешь посмотреть на мою работу, цветок пустыни? Коротко вздрогнув от умеренно громкого, звонкого голоса, чарующего своей бархатной интонацией, а так же нахмурившись на непривычное слуху прозвище, так любимое монстром, девушка всё же кивнула, неуверенно и аккуратно ступая внутрь мастерской босыми ногами. Монстр довольно кивнул и как ни в чём не бывало продолжил работу над статуей. Его спина оставалась такой ровной всё это время и это не могло не поражать. Он действительно был величественным. Оглядевшись по сторонам, вдыхая в себя запах испарения воды, свежей краски, пыли и приобнимая себя за плечо от ощущения лёгкой прохлады, тянущейся по ногам и вверх, Райру не могла избавится от гнетущих её мысли и душу воспоминаний, словно потоком хлынувших обратно в мозг, стоило лишь мельком заметить некоторые привычные взору атрибуты. Эта тихая мастерская напоминала ей ту, что была когда-то у её учителя и дорогого наставника. Пеинт был слишком теплой звездой, вложившей в её воспитание часть себя самого, но слишком далёкой, чтобы Райру могла улыбаться без привкуса соленого сожаления. И всё же было приятно предаться старым воспоминаниям столь открыто и безнаказанно... Его искренняя лучезарная улыбка, его наполненный теплотой взгляд, его заразный смех и его мягкий, отцовский тон, с которым он исправлял ошибки в её технике раз за разом, уча её терпению и настойчивости. Соленая дорожка почти невесомо скатилась по щеке, вынуждая с удивлением моргнуть. Работа Пеинта всегда была полна чистого нетленного изящества, такая же творческая и глубокая, как и та, которой сейчас был занят её новый... друг. Пеинт был художником – аэрографом, щепетильно добавлявшим детали и корректирующим острые углы картины в виде целого мира. А Скульптор же... ох, что ж. В каком-то смысле он тоже был великим творцом, создающим великие произведения искусства, за исключением одного маленького «НО». — Они ведь так красивы, Скал. – С немалой долей сожаления проговорила девушка, бесшумно приблизившись ближе и останавливаясь в стороне от мастера. Взирая с сочувствием на ряд статуй, испорченных сколами и шрамами, трещинами, грубо нанесенными на гладкую идеальную поверхность камня. – Зачем ты делаешь это с ними? Райру легко и быстро проводит по трещинам на одной из скульптур и на миг ей кажется, что прекрасная девушка в ней запечатлённая всё ещё жива – текстура камня отчего-то напоминала гладкую и теплую поверхность человеческую кожи, а широко распахнутые каменные глаза словно вдруг задрожали, заблестели тусклым сиянием жизни. Скульптуры этого мастера натурально изображали человеческие страдания и лишь изредка на их лицах можно было увидеть улыбку, вместо горечи и отчаяния. Немногие знали, что изначально эти статуи были такими совершенно обычными, но не менее прекрасными... Нейтрально спящие, спокойные и невинно чистые, прекрасно созданные и плавные. Он пробуждал их и они открывали глаза, с благоговейным трепетом глядя в глаза своему создателю. Как правило, после следовал ужасный крик и треск. Это столько раз звучало, так много… Много крика и бесконечные сколы, порезы, удары, и уже вскоре новорожденный голем становился частью мертвой коллекции разных оттенков одной конкретной эмоции. Райру привыкла к этому. Привыкла не просыпаться по ночам от грохота и душераздирающего вопля, молитв и сбивчивого шёпота над изголовьем кровати, когда Скал заходил проведать своего драгоценного гостя. Она привыкла к тому, что из всех живых существ она единственная, действительно живая и рождённая как человек. Находящаяся здесь на неопределенный срок. — Я вкладываю в них частицу своей души, Рар. – Мягко усмехается монстр, отрываясь от создания нового спящего ангела, чье безмятежное лицо вскоре сменится наполненным отчаянием и болью ужасом перед неотвратимой кончиной. – Нет ничего более идеального, чем их изъяны. Ру прекрасно знает, как страшно и беспощадно он наносил точечные удары молотом в каждую область статуи, как успокаивающе шипел, вырезая на теле пока ещё живого каменного чуда шрам в виде дикой лозы красной розы. Это отдавало болезненной слабостью и в её собственное тело, заставляло коротко вздрагивать и часто дышать, закрывая глаза и пытаясь успокоится. — Ты мой песчаный цветок, Райру. – Заворожено шептал скелет, взяв чужое мягкое лицо в свои руки и с необычайной нежностью провел по её щекам стёсанными фалангами. Так уж повелось, что работал мастер без перчаток. – Ты идеальна и без моей руки... такая прелестно разбитая на маленькие сотни осколков, такая ранимая и хрупкая… Он улыбался широкой улыбкой одержимого своим творением безумца, взяв ее за руки и придвинув ближе к себе. Райру несмело улыбнулась, отходя назад, когда чужие руки наконец выпустили её и вернулись к инструментам, а все внимание творца вновь было сосредоточено на создании прелестной каменной леди с невинно-детскими чертами лица. За работой Скульптор мог действительно сойти за учителя или мудрого старца, но... широкой улыбке монстра вторил еле слышный звон цепей и постукивание об пол, когда Ру чуть помедлив вернулась в дом. Место, куда дорожкой тянулась цепь, сковывающая её ногу и куда она устремилась, чтобы хоть немного согреться от пронизывающего ее тело зыбкого морозца. Как же ей хотелось, чтобы всё это оказалось очередным дурным сном. Она всё ждала и ждала, пока краска в её аэрографе появится вновь, когда её учитель найдет, случайно наткнётся на этот запертый одинокий мир. И тогда она радостно разрыдается на ставшем почти отцовском плече, прижимаясь ближе, говоря как же она любит его, как скучала по нему. И Райру клянётся, что больше никогда никогда не отпустит Пеинта, что бы не случилось. Горькая, наполненная сожалением усмешка, стеклянные глаза, смотрящие на нее из отражения воды и девушка, не сдерживая голоса, плачет, закрывая дрожащими руками лицо, по которому неудержимой душевной болью расчерчены дорожки горячих слез.