Звенит звонок.
Нет, это тавтология. Хорошо, что Нил шатал тавтологию и прочую заумную литературную хрень.
Звонок-то звенит, только роли никакой не играет, потому что Нил уже минут как десять назад просто покидал всё в рюкзак, встал и вышел прямо с последнего урока. Храни, господи, законы, запрещающие учителям причинять учащимся вред.
Ему скучно (потому что его СДВГшный мозг уже зафиксировался на одной цели — встретить Эндрю, и теперь не может сосредоточиться ни на чем другом). Он уже умылся пару раз ледяной водой, массаж головы себе сделал (как Дэн учила), побегал маленько, помучил Кевина, помучил Кейтлин («скажи Мариссе, что мне уже кое-кто нравится» — «я ей на той неделе дважды говорила. Она решила, что ты про нее») — всё по полной программе, лишь бы время скоротать.
Он тут уже столько стоит у стенки в одной крутой позе, что ноги затекли. Даже руки в карманах. Всё затекло. Даже шея.
Зато эффектно.
У Нила есть суперспособность — строить серьезное лицо. Непроницаемое. Всегда, в любой —
почти — ситуации. «Почти» — это ровно до тех пор, пока он не видит Эндрю.
Эндрю, который вместе с Эллисон Рейнольдс выходит из кабинета, как всегда самый очаровательный, самый самый, и еще самый, самый, самый и самый са… Error. Файл «
Нил Ваймак.exe.exy» не отвечает и отвечать не намерен, только если вы не Эндрю Добсон.
Нил в четыре шага добирается до них, уже лыбясь во всю, как и обычно. Лицевые спазмы. Никаких сигма-лиц. Только дебильная лыба, по которой всё настолько очевидно, что даже неловко.
Эллисон наклоняется к Эндрю (и Нил ей страшно завидует. Почему не он его лучшая подружка?) и говорит:
— Ой, Эндрю, меня ждет Рени, — а вот с этого момента поподробнее. Что за удача такая привалила. — Повеселитесь, — а потом уходит. Вот прям берет и уходит. Либо считала его физиономию, либо удачное совпадение. А потом, почти дойдя до лестницы, она оборачивается, кидая: — Кстати, как там твое плечо? Уже не так болит? Хочешь, я возьму несколько твоих учебников к себе, чтобы было полегче?
Плечо?
А-а. О.
Плечо. Блять! Код «сумка». Семьдесят пять килограммов, не подведите.
— Не беспокойся, — немедленно (даже слишком резво) отвечает ей Нил, пока она ухмыляется (точно прочитала физиономию — плюсик ей в карму), а на Эндрю в упор не смотрит, чтобы не быть таким очевидным. Просто думает, насколько разница в их росте идеальна, чтобы сейчас наклониться и чмокнуть его в лоб. Он бы делал так при встрече и на прощание. «Привет, я соскучился» и «до встречи, будь осторожен». — Эндрю, давай я понесу, хочешь? Мне не тяжело, — и только тогда к нему поворачивается.
Что очень, очень,
очень плохая идея, потому что видеть Эндрю вблизи вызывает тотальное привыкание.
Эллисон куда-то незаметно ретируется, за что ей большое человеческое спасибо.
Эндрю молча кивает. Снимает с больного плеча сумку и передает Нилу, а Нил закидывает на собственное (а мог бы закинуть
его самого, зря, что ли, в качалке упахивается), сует затекшую руку обратно в карман бомбера, чтобы, как бы, придерживать лямку с непривычки (потому что сам всегда ходит только с рюкзаками, как вообще носить сумки, чтоб было удобно?) и выпаливает, потому что у него язык без костей и мозг без серого вещества:
— Давай я провожу тебя до дома, а по пути обсудим тему проекта.
Неплохо, Нил, неплохо. Теперь вперед — страдай.
Эндрю молчит, о чем-то задумавшись. Такой хорошенький — натягивает рукава топа пониже, на костяшки, сжимая в кулаках.
Нил просто в восторге от того,
какой Эндрю. Нужно действительно иметь смелость быть собой, носить что нравится, даже когда мир тонет в предрассудках и кишит злыми словами, показывать себя настоящего. Нил им
так восхищается — по себе знает, насколько тяжело быть открытым с миром, насколько иногда трудно не прятаться. Скольких усилий стоит принятие себя.
Эндрю натягивает рукава — Нил вместо этого всего хочет просто взять его за руку.
У него телесного цвета лак для ногтей, забавные колечки, как будто из Киндеров, и изящные пальцы, и Нил уверен — их ладони друг другу подходят идеально. До миллиметра.
Как мяч ровненько помещается в сачке экси-клюшки, так и у них с руками.
Об этом можно было и не думать. Это нервное.
Мечта, к сожалению, остается мечтой, но Нил выносит ее в топ основных на ближайшее время. Он пока не знает как, но нужно точно подгадать супер-подходящий момент, чтобы подержаться за руки. Это уже вопрос жизни и смерти.
Можно, например, упасть с какой-нибудь горы, чтобы Эндрю его подхватил. Но сначала надо найти гору, под каким-то неведомым предлогом затащить туда Эндрю, а потом еще и наебнуться. Беспалевно.
Ладно,
возможно, Эндрю его не удержит. Вопрос «жизни и смерти» теперь ставится как-то слишком буквально.
Можно, э-э, сломать руку (ну, чтобы Эндрю для моральной поддержки в травмпункте держал за здоровую)? Нет, это страшный сон Кевина из параллельной вселенной. Отмена.
Ладно, в общем, пока плана нет, но Нил активно направляет одну из двух живых мозговых извилин рассуждать над этим делом и бить пластмассовым молоточком по ментальному столу. Оставшейся извилиной пытается осознать происходящее.
Сбывается сразу несколько мечт из списка:
Он несет сумку Эндрю.
Это где-то треть
всей мечты, но тоже неплохо. Оставшиеся две трети — это нести его самого. Только не на плечо закинуть, а как новобрачные — типа, за талию и под колени.
Он дурак, когда речь заходит об Эндрю. Пора просто смириться.
Вторая мечта — он провожает Эндрю до дома. Чувствует, как Купидон медленно обстреливает его сердце. Пристрели уже, будь добр, добей, раз уж начал мучить. Или запульни одну стрелу и Эндрю — жалко, что ли?
До дома Добсонов — если пешком — где-то полчаса быстрым шагом. Быстрым шагом Эндрю (и Аарона). Сам бы он минут за двадцать дошастал (даже небыстрым), но не зря же существуют эти недовольные картинки, сделанные недовольными низкими людьми, о том, как бесит, когда приходится семенить рядом с теми, у кого ноги длиннее.
Нил об этом помнит, так что подстраивает шаг под темп Эндрю. Получается немножко туповато, но зато работает. А пока работает, как говорится, ничего лучше не трогать.
Боже блядский. Полчаса с Эндрю. Как семь минут в раю, только тридцать.
— Ну, — говорит Нил, когда они выходят за территорию школы и направляются в нужную (да, он знает, потому что иногда провожает Кевина) сторону. Его основная проблема в том, что он сначала говорит, а потом только думает. Что «
ну»? «Ну, ты такой чудесный, а я в душе не ебу, как тебе это сказать. У меня в голове только наша совместная жизнь, вечера на диване в обнимку и твой голос, под который я мечтаю засыпать и просыпаться. Можно уже просто тебя поцеловать?». — Итак. Шекспир?
Гений, ни дать ни взять.
Опять же. Он
дурак, когда речь заходит об Эндрю. Серьезно. У него обычно всё не
настолько плохо.
Эндрю идет немного позади, за что ему спасибо (потому что Нил не в состоянии контролировать свое лицо и выглядит как влюбленный идиот, сам знает). С другой стороны — не сильно ли он опять ускорил шаг?
Он снова замедляется. Чуть-чуть, чтобы Эндрю не заметил. Нил не хочет, чтобы ему было некомфортно или типа того — пусть чувствует себя обычно. Не обычно-
обычно, а
обычно-
уютно. Нил только этого и желает — чтобы у Эндрю ни проблем не было, ни неудобств, ни загонов. Тем более из-за такой фигни как рост.
Аарон загоняется — это все знают. Кейтлин даже обувь на платформе носить перестала, чтобы ему было комфортнее. Вот Нил берет с нее пример. Он вообще с Кейти пример во многом берет. Она крутая.
Эндрю, даже когда они оба замедляются, всё равно идет сзади. Что спасает Нила от косоглазия — так не получится разглядывать едва заметные веснушки у него на носу и щеках, блекнущие к зиме и возвращающиеся каждое лето.
А потом он резко тормозит, потому что Эндрю, видимо, всё это от слова совсем неок, раз он так долго молчит.
Эндрю, задумавшись, в него чуть не влетает, но успевает остановиться. К сожалению. Нил ведь мог бы его спокойненько поймать. Обнять, например. Сказать: «ох, у тебя, наверное, так болит плечо, что больно идти. Хочешь, я понесу тебя как сумку?» — и реально понести. Даже если плечи с ногами не связаны.
Тут вообще ничего ни с чем не связано, но всё равно почему-то работает. Всё нормально, они просто в симуляции, и их жизнь кто-то пишет за них. Нил отдается в руки кому бы то ни было за клавиатурой, надеясь на хэппи-энд.
Ну, ладно. Это всё фантазии. Он скорее умрет, чем коснется Эндрю без согласия.
Надо будет — всю жизнь проведет в фантазиях и с руками в карманах, если Эндрю не захочет сказать ему «да». Так это и устроено. И всегда будет. Мысли ненаказуемы, в отличие от действий.
— Эндрю? — зовет Нил. В основном — просто так (да, ноль мыслей, он дурак), потому что ему нравится это имя. Идеальное. Эндрю оно очень подходит, но это, наверное, напряжный комплимент. Как и большая часть из его арсенала — Кевин каждый второй браковал.
— Да, — о, вот. В голове загорается лампочка. — Шекспир, — а, нет. Не вот. Лампочка с треском разбивается. — А разве «Ромео и Джульетту» уже не взяли?
Иногда он
не дурак. Изредка. Раз в голубую луну. Но выстреливает же умная идея, правильно?
— Я пришел в школу пораньше сегодня и записал нас, — отвечает Нил, пожимая плечами. Типа крутой такой, непринужденный. Типа не выебывается. Он чувствует, как с плеча почти сваливается лямка сумки. Как это шайтан-изобретение носить-то, чтоб не соскальзывало? За лицом не следит — лыбится опять, наверное. Следит только за сумкой. Мило, без вопросов, но мило исключительно на плече у Эндрю. А оно у него болит, так что… — Слышал, тебе нравится Шекспир. Подумал, тебе будет интересно делать про него проект.
Вот.
Чудно.
Плюс в копилочку «хорошего парня». Всё как Кевин завещал. И без криповых комплиментов про имена и рост.
За шагом следит — плюсик, любимого классика знает — плюсик, надо еще как-то про BTS начать беспалевно. Че там… Ким Ламотриджин…
— Я не особо понял, что нужно делать, — он продолжает про Шекспира (безопасная территория, где можно просто слушать голос Эндрю), не найдя, куда вставить BTS или хотя бы Гарри Поттера, и улыбается только уголком губ, потому что наконец-то берет под контроль
и лицо,
и сумку, чтоб ее. Многозадачность. М-м. — Там что-то про актуальность, сочетание трагического и… э.
— Комического, — подсказывает Эндрю. Нилу так хочется его сожрать, что сил нет. Это называется «милая агрессия». Со злом надо бороться, а не примыкать к нему, но Нил представляет, как куснет Эндрю за щеку. Легонечко. Просто типнет. Чуть-чуть. Потом оближет. Это уже не милая агрессия, это просто какая-то ебнутая нужда в тактильном контакте с любимым человеком, но у Нила есть правила — и правила эти он нарушать не намерен ни в каком состоянии.
Всегда нужно устное согласие.
И он
действительно скорее умрет, чем коснется Эндрю в таком контексте без «да». Есть разница между прикосновениями, хоть убей. А даже если и нет утвержденной кем-то, Нил их сам для себя очень понятно классифицировал еще много лет назад. Случайные, платонические (они же дружеские), романтические и интимные. Лизнуть и укусить в «случайные» явно не входят.
Плечи, например, дружески-платоническая зона, так что мимолетное касание — это нормально. Макушка тоже. Мэтт с Дэн часто треплют его по макушке или хлопают по плечу на корте, когда хвалят. Это ок. Кейти обнимает его за плечи — тоже нормально. С Кевином диапазон чуть шире — но Кевин на то и брат. Он у Кевина до сих пор спит, когда кошмары снятся.
А вот лицо, предплечья и тело трогать не дает никому — и сам никого не трогает.
Мысли ненаказуемы — ими и довольствуется.
О, комическое…
Он щелкает пальцами:
— Точно. Космического. Кстати о космосе, — потому что о космосе он и то больше знает, чем о Шекспире. — Ты смотрел «Интерстеллар»?
Ну, мало ли.
— Конечно, — отвечает Эндрю. — Я вообще фанат Нолана.
Нил останавливается (как и его и без того скудная мозговая деятельность) и резко разворачивается. На этот раз Эндрю затормозить не успевает, потому что это было
реально резко, и врезается прямо ему в грудь — Нил осторожно ловит его за плечи, даже в восторженном состоянии помня о границах и том, что левое у него болит.
—
Нолана! — он ликует, обожая Эндрю в три раза сильнее обычного. А потом за секунду — в один прыжок — оказывается в полутора метрах впереди и торопливо сцепляет руки за спиной. Плохо. Потому что у Эндрю на лице какая-то эмоция — нечто среднее между испугом, секундным шоком и чем-то еще. Возможно, он схватил слишком сильно. Или Эндрю в принципе не любит такой контакт. — Извини, извини, — Нил впивается ногтями в ладони, чувствуя себя нехорошо, но стараясь быстро отпустить ситуацию, чтобы не загнаться. — Просто давно вот так не общался с людьми с достойным вкусом.
Он хочет подойти и сказать: «прости, я дурак. Скажи мне сразу, какие у тебя границы — рассчитываю определить их прежде, чем пересекать». Или: «если одолжишь маркер, я не против расчертить на тебе карту».
Потому что он действительно не против. И потому что больше всего боится, что Эндрю с ним будет некомфортно.
Потому что он никогда не станет тем, кто причинит ему боль.
— Ага, — Эндрю кивает; странное выражение быстро сходит с лица, оставляя только очаровательную улыбку и розовые щеки (кто, блять, учил его так краснеть? Нил руку пожмет). — Мне еще нравится «Бэтмен».
Нил чувствует, как опять давит нелепую улыбку. «Бэтмен» Нолана — это база. Это вкус. Вкус с большой буквы.
Только вот он не припоминает, чтобы Кевин упоминал, что Эндрю такое смотрит.
Он снова подходит, но руки держит сцепленными за спиной на всякий случай. Несколько раз поправляет сраную лямку сумки, которая норовит соскользнуть через каждые три шага. Рассказывает о Кристиане Бейле (который играл Бэтмена), потому что нужно на что-то отвлечься.
Эндрю уточняет:
— Это который еще в «Американском психопате» снимался?
Нил с усилием заставлять себя не подпрыгнуть. Нет, он не начнет скакать вокруг Эндрю и признаваться ему прямо сейчас. И точно не будет опять на него пялиться. И любоваться, как симпатично длинные прядки челки падают ему на лоб и выбиваются из прически на ветру. И точно не станет мучиться от желания эти самые прядки заправить ему за ухо.
Ухо, в котором он носит долбанную клубничную сережку.
Конечно, ему же мало
пахнуть клубничной конфетой. Нужно
самому быть сладкой клубничной конфетой, да? Конечно. Чтобы все вокруг страдали. Он
вообще знает, что полшколы на него слюни пускает? Типа, замечает? Как на него оборачиваются в коридорах? Потому что Нил замечает и кусает локти. Ревнует — пиздец.
Что очень неправильно и вообще фу таким быть, но когда он стоит около шкафчиков, делая вид, что что-то ищет, а Эндрю просто идет на урок, и на него пялится треть коридора — Нилу хочется откусить кому-нибудь голову вместо собственного локтя.
Особенно тем, кто на Эндрю кидает неприязненные взгляды. Тут уже не ревность — тут желание оберегать. У него так вообще со всеми дорогими людьми защитническая жилка с ума сходит, ну что поделать. Нельзя обижать его людей.
Ладно, хватит. Всё. Всё, никакой ревности, никакой злости. Только он, его безответный краш, Кристиан Бейл и семиминутный спич об актерах, взмахи руками и жестикуляции, лишь бы отвлечься.
— А еще, — наконец-то выдыхает Нил, перечислив едва ли не всех, кого помнит, и даже примешав Тайлера Дердена, который не актер, но на котором он построил свою личность в тринадцать. Лишь утратив всё до конца… — Там играл Киллиан Мёрфи!
— М-м, — утвердительно мычит Эндрю, всё это время молча слушавший этот поток сознания. — Который Томас Шелби?
Нил подпрыгивает — миссия провалена. Лишь бы не провалить вторую миссию и не сказать ничего странного.
Он быстро-быстро кивает, улыбаясь до боли в щеках:
— Да! Да-да-да, Эндрю! У тебя идеальный вкус в кинематографе! Господи, — он вздыхает, пребывая в абсолютном восторге, потому что мальчик, от которого он без ума, помимо миллиона других идеальных черт еще и разбирается в его любимых фильмах и актерах. И умеет слушать — слушать так, чтобы потом в нужный момент задать вопрос по теме, поддержав разговор. Нил его так любит, что сил нет. — Ты должен как-нибудь заскочить к нам на вечер кино с Кевином. На следующей неделе мы будем пересматривать «Стрингера», хочешь прийти?
— Конечно, — отвечает Эндрю.
Господи. Вечер кино.
Они бы выгнали Кевина наверх, а потом он бы взял теплый плед, спросил у Эндрю «да или нет», укутал и усадил к себе на колени, обнимая за талию, если «да». Провел бы кончиком носа от пирсинга в хрящике до точки пульса, чтобы звонко чмокнуть, обнял бы крепко, прислушиваясь к звуку его дыхания, ощущая вздымание грудной клетки.
Нилу хочется прижать Эндрю к себе и почувствовать ритм его сердца — проверить, сбивается ли у него так же пульс к чертям? Колотится ли сердце о ребра?
Нилу, честно, хотелось бы, чтобы сердце у Эндрю билось спокойно и ровно, чтобы он чувствовал себя в безопасности. Уютно.
Дома.
Хотеть человека — это хорошо. Никто не отменяет физическое влечение и гормоны.
Но доверять друг другу в
неинтимных касаниях? Просто быть рядом? Обниматься, сидеть плечо к плечу, или прильнуть грудь к груди и смотреть любимый фильм? Держаться за руки и просто отдыхать, растворяясь друг в друге и звуках голосов?
Это драгоценно.
Нил хочет быть тем, с кем Эндрю будет чувствовать себя дома.
— Супер! — он отвечает, улыбаясь сладким, нежным картинкам в голове, чтобы шагать задом наперед, глядя Эндрю в лицо. Щеки у него чуть более зардевшиеся, чем были десять минут назад (замерз, наверное) — Нил старается смотреть исключительно ему в глаза — орехово-карамельные, переливающиеся золотом на солнце, — замечая чуть расширенные зрачки. Хм. — Тогда я зайду за тобой? М… в пятницу в семь?
— Конечно. Я свободен, — отвечает Эндрю.
Нил честно, искренне и всем сердцем так сильно его любит.
Любит то, как он двигается. Как прямо держит осанку и иногда, сам не замечая, вскидывает плечи — когда затекают, наверное.
Любит эту его манеру глядеть краем глаза и изредка подмигивать. Жмуриться, когда солнце выглядывает из-за облаков и слепит. Чуть щуриться, когда в лицо дует ветер, а потом легонько потираться щекой о плечо и улыбаться.
Нил любит ощущение легкости рядом с ним.
Невесомость. Спокойствие. То, как он завладевает вниманием полностью, даже не стараясь,
ничего для этого не делая. Нил смотрит исключительно на него, и мир вокруг не имеет значения. Меркнет задним планом, скучной массовкой.
Нил
никогда такого не чувствовал. Никогда до него и никогда после.
Эндрю ежится — ведет плечами, едва заметно вздрагивая, чуть хмурится, поджимая нижнюю губу, и смотрит куда-то перед собой.
Эврика.
— О, — Нил останавливается в третий раз. — Тебе холодно?
Он почти бьет себя ладонью по лицу. Ну дурак — говорил же уже.
Нужно было еще у школы предложить бомбер. Ему-то не холодно (он вообще с самого детства закаленный), чего раньше не догадался, что не все люди в мире такие же устойчивые к ветру.
Тем более — ну,
откровенно. Дать мальчику, в которого он влюблен, свою одежду. Серьезно. Ну.
Ну.
Тут даже уточнять нечего.
— Не особо… — отвечает Эндрю, обнимая себя руками. Нил сейчас умрет. Возьмет и умрет. Потому что противозаконно быть таким и даже усилий не прилагать — просто быть по натуре. Откуда у людей берется это врожденное очарование? Ему почему не отсыпали?
Нил быстро перехватывает рюкзак вместе с сумкой в одну руку (слава богу, хоть полминуты соскальзывать не будет), стягивает рукав, потом перекладывает всё в другую, снимает второй рукав, а потом весь бомбер полностью. Да стремный еще такой — по сути просто оранжевая джерси с «десяткой» на спине. Они такие в экси-команде носят. А-ля подарок от школы.
Надо было хоть приличное что-то надеть. Куртку какую. Кожанку. Но откуда ему было знать, что так выйдет?
Нил надеется, что потом выпадет шанс отдать Эндрю еще своей одежды. Не осуждайте его за такие банальности. Ему просто нравиться смотреть на любимого человека в своих вещах. Кто таким не грешил?
— Ам. Вот. Эм? — лучше бы молчал. — Да. Вот, — он кивает на бомбер, протягивая. — Бери.
— А тебе самому не будет холодно? — спрашивает Эндрю, смущенно отводя взгляд, но бомбер не берет. Смущенно — это точно. Нил, может, не самый умный человек в округе, но эмоции иногда отличать умеет.
И, причем, это не
плохое смущение. Не некомфортное.
Такое смущение, когда тебе делают приятный жест, а тебе неловко его принять.
Нил мысленно хмыкает; такая мелочь. Бомбер. Он бы Эндрю на ладони сердце вынул и положил.
Как хорошо, что он по природе сам краснеть лицом просто не умеет.
— Нет, нет, — он качает головой, потому что это правда. Тем более, повязки достаточно плотные, чтобы считаться теплыми рукавами. А потом, взвесив все за и против, подходит и накидывает бомбер Эндрю прямо на плечи. Касается только ткани, очень осторожно, а потом торопливо делает шаг назад и идет дальше, специально ускоряясь, чтобы дать себе полминуты привести эмоции в порядок.
Потому что Эндрю в его одежде — это мечта.
Эндрю в его одежде — это что-то, на что он смотрел бы всю жизнь.
Он бы накидывал ему свои рубашки на плечи по утрам, вставая с постели. Кутал в свои шарфы. Отдавал куртки в холодные дни.
Чтобы не палиться (с чем он сегодня из рук вон плохо справляется), Нил наблюдает краем глаза. Не так, конечно, удобно, потому что у мужчин периферическое зрение развито хуже, но пойдет.
Эндрю подносит воротник к лицу.
И, господи, блять, вдыхает.
Нил клянется. Нил клянется жизнью — Эндрю прямо сейчас вдохнул запах его бомбера и на пару секунд закрыл глаза.
Блять.
Блять?
Нил хочет отдать ему этот бомбер навсегда. Одна ебучая мысль о том, что Эндрю
нравится его запах (судя по реакции) — и Нил мертв.
Можно сказать, типа: «у меня дома завод по производству таких кофт — забирай, в шкафу еще сто штук валяются». Больше ничего в голову не лезет — она сплошь заполнена мыслями об Эндрю, Эндрю, руках Эндрю, его улыбке, розовых щеках, Эндрю в его бомбере, Эндрю в его объятиях, Эндрю в их общей постели по утрам и Эндрю на кухне, читающий ему вслух, сидя на столе, пока Нил готовит им ужин…
А, точно.
Проект.
Умные мысли его иногда, конечно, посещают, но не всегда «умные» равно «приятные».
Треклятый Шекспир.
Удивительно: Нил столько сходит по Эндрю с ума, а номера у него всё еще нет.
(Ладно, на самом деле, Нил даже не лайкает его посты с основного аккаунта. Сидит с фейка Кейтлин «Ноготочки». Они всей компанией с этого фейка смотрят аккаунты разных людей. Опять же, его лучшая подруга — гениесса).
Кевин предлагал дать ему номер Эндрю, если кому интересно. Дэн предлагала. Даже Мэтт. Кейтлин. Все, кто в курсе — все предлагали. Но Нил, будучи собой, решил, что это слишком простой путь. Нужно самому спросить номер — в конце концов, какие там ужины и общие постели, если он даже телефон не может узнать?
И вот он — момент. Простите, мсье Шекспир, погорячился. Вы отличная причина попросить номер. Ака для проекта. Вам будет отдана дань в размере прочтения очень краткого содержания биографии.
Нил наконец-то открывает рот, чтобы позвать:
— Эндрю…
И одновременно с ним Эндрю говорит:
— Нил…
Так что звучат они в унисон, и получается что-то типа «Эндрил».
О. Прикольно. Теперь они в компании будут звать это «Операция Эндрил».
Не только же он дурак.
— Говори первый, — тоже произносится хором. Да так специально договоришься — не получится.
Нил закрывает рот и кивает, махнув, мол, продолжай. Ему вообще рот опасно открывать. Пусть лучше Эндрю скажет, что бы ни собирался.
— Нам же надо, наверное, как-то делиться информацией, да? — он шаркает и пинает камешек носком, и Нил его любит. Он бы после каждого движения добавлял «я люблю тебя». Если Эндрю не читает его мысли, то Нил не знает, что это такое. Кто там сидит за клавиатурой и пишет его жизнь — никогда не останавливайся, ты движешься в верном направлении. — У меня нет твоего номера, — Нил мысленно пищит. Потому что перед ним стоит самый красивый мальчик на свете, одетый в его бомбер, только что абсолютно точно
понюхавший этот самый бомбер, перед этим еще и
оглядевшись, и теперь явно намекает на обмен номерами. — И. Ну, в общем, обменяемся?
Нил сегодня придет домой, пожмет папе руку и разрыдается. Кевина даже доставать не будет. Напишет Кейтлин, что она красотка. Передаст Аарону пламенный привет. Станцует какой-нибудь тренд. Простит подкроватных монстров. Купит и отнесет Сэр новых пищащих мышек. Сам станет пищащей мышкой. Да он уже на полпути.
Нил на секунду останавливается. Смотрит на Эндрю — и улыбается. Просто улыбается, потому что ни на что больше сейчас не способен. Ничего больше не хочет. Просто смотреть и любить. Поэтому смотрит и любит — вот так просто.
Эндрю сжимает длинные рукава бомбера и обнимает себя, абсолютно явно не желая расставаться с вещью.
Ну прелесть. Прелесть же, господи. Так и сказал бы, что бомбер понравился — Нилу ж не жалко.
Эндрю глядит в ответ, и каждый блядский раз, когда он вот так смотрит, Нил влюбляется. Снова, снова, снова и снова, десятки и сотни раз, месяц за месяцем случайно пересекается с ним взглядом в коридоре, кабинете, кафетерии или даже на улице — и влюбляется.
Падает в него, падает, падает, тонет. Каждый раз сильнее и отчаяннее.
Просто у Эндрю такие глаза, что невозможно не влюбиться, честно. Загадка, как люди не спотыкаются, видя его. У него
открытый взгляд. Просто открытый. Искренний, без лукавства. Честный-честный. Эндрю не умеет врать глазами, как бы ни старался, и это подкупает бешено.
Хочется смотреть ему в глаза и никогда не отводить взгляд, если откинуть все глупости и шутки. Нил в нем из раза в раз ищет и из раза в раз находит то, чего сам никогда не имел — вот такой… простоты, наверное. Наивности. Он костьми ляжет, чтобы никогда не увидеть на дне этих зрачков отражение собственного ледяного ужаса. Перед людьми. Перед предательством.
Нил костьми ляжет, чтобы Эндрю никогда не пережил того, что пережил он.
Ему было девять, когда биологический отец тушил об него сигареты, помимо
прочего, и такое — такое не забывается.
И все знают. Вся школа. Слухи, сплетни, шепотки.
Он носит ножи в повязках — один из немногих правдивых слухов. Но не чтобы причинять вред просто так, смеха ради. Нет. Какое в чужой боли удовольствие? Он их носит, чтобы защищаться и защищать. И в ход пускал не единожды. Пускал и будет пускать до тех пор, пока люди не научатся держать руки при себе и язык за зубами.
Он уже не раз пригрожал лезвием тем, кто косо смотрел на Эндрю и скалился его подругам в спину. А потом всем, кто хотел разнести по школе и этот слух — не потому, что так беспокоится о своей репутации, нет. Потому, что это могло бы напугать Эндрю или заставить сложить неверное впечатление (как и всегда слово «нож» заставляет думать о нападении, а не о
защите), а напугать Эндрю — последнее, чего бы он хотел в жизни.
Одна из миллиона вещей, очаровывающих в Эндрю — это его искренний взгляд, без утаек, без хитрости. Не ожидающий подвоха и удара в спину — не только не
ожидающий, но и не планирующий бить
сам. Эндрю его не боится. И на руки, покрытые плотной черной тканью, с немым вопросом не смотрит никогда. И никогда не задавал вопросов. Потому что ему
плевать на сплетни — и Нил об этом знает.
Нил знает и любит его за это.
И именно поэтому Эндрю будет первым, после папы и Кевина, кому он по собственному желанию расскажет свою историю от и до.
Пусть даже как другу. Пусть даже ничего не выйдет,
дружить с Эндрю — это уже везение и счастье.
Эндрю снова о чем-то думает, неосознанно склонив голову и потираясь щекой о воротник, приподняв одно плечо, и Нил ничего не говорит — что тут сказать? Просто любуется.
— Конечно! — он сбрасывает с плеча рюкзак и достает телефон, чтобы записать номер Эндрю. И, блять, записывает. Вот так просто.
Что сегодня за волшебный день. Нет, не так. Чем такие дни заслужить?
До дома остается всего ничего, поэтому доходят они быстро. Быстрее, чем хотелось бы. (Ему хотелось бы вообще никогда не расставаться). А потом встают у невысоко белого заборчика и переминаются; Нил покачивается на носках, отчаянно не желая уходить, хочет провести еще время с Эндрю, послушать его, что-нибудь ему рассказать, еще посмущать. Совсем немножко. Не в плохом смысле, чтобы ему стало некомфортно, а чуть-чуть, просто какими-нибудь маленькими приятностями.
Если ему завтра цветы в школу принести — это вообще пиздец? Надо зафиксировать мысль и уточнить у Кевина. И Кейтлин. Нет, только у Кевина, Кейтлин любит цветы — она необъективна.
А потом Эндрю вздыхает и начинает снимать бомбер, еще несколько раз вдохнув, прижавшись к рукаву (происходит «
Нил Ваймак.exe.exy» ошибка).
— Что ты делаешь? — спрашивает Нил, склонив голову вбок. В основном на девяносто девять процентов искренне (потому что разве он сказал отдавать обратно? Абсолютно точно нет), и на один процент корыстно — желая услышать «
мне нравится запах» (или хотя бы «мне нравится ткань»), потому что, не забывайте, мысли, как и мечты, ненаказуемы.
Эндрю замирает. Видимо, не подумал, что иногда его действия заметны со стороны.
Нил сейчас умрет, но всё ок. Он умрет счастливым.
— Отдаю твою вещь? — у него такой взгляд, что у Нила сердце пропускает удар. Снова это неумение врать глазами.
Надо же было влюбиться с самого очаровательного человека на этой планете.
— Зачем? — он еще раз спрашивает, теперь действительно серьезно. Ладно, вопрос, откровенно, тупой, но он всё еще дурак, всё еще очень сильно влюблен, а рядом ни Кейти, ни Кевина, чтобы собрать его мозговые извилины во что-то адекватное.
— Потому что мы подошли к моему дому, — Эндрю кивает влево, на дворик. Нил туда не смотрит.
— И что?
Гений. Ни дать, сука, ни взять.
— А ты в чем пойдешь к себе? — ответно спрашивает Эндрю, коротко шмыгнув, и Нилу хочется укутать его во что-то еще теплое.
Нил быстро оглядывает себя — нормально. Он в
таких условиях полжизни рос, что пройтись в футболке — это мелочи. Правда. Тем более, когда, ну. Такой случай.
Он пожимает плечами:
— Ну, вот так. Мне не холодно. Тем более, я хочу пробежаться.
— И? — Эндрю останавливается с наполовину снятым рукавом, на секунду зависает, а потом быстренько натягивает обратно. Вот. Умница. Нил сам себе подзатыльник ментальный дает за эту привычку идиотскую комментировать всё подряд.
— И можешь оставить себе. Типа, навсегда, — он улыбается. По большей части потому, что ему просто до ужаса вставляет ситуация, но и отчасти потому, что он чувствует, что Эндрю ситуация вставляет
тоже. — Мне показалось, тебе понравился.
Нет? Извини, если я не так по…
Эндрю, перебивая, резко выпаливает:
— Нет! То есть, да. Конечно. Он очень теплый. Спасибо. Я как раз хотел… Хотел купить себе такой, —
ага. — Спасибо.
Нил еле держится, чтобы не издать какой-нибудь довольный урчащий звук. Пожимает плечами, чувствуя, как сумка чуть не сползает (он сегодня с ума из-за нее сойдет), ойкает и снимает, чтобы передать Эндрю, и в этот момент мозг подкидывает ему еще одну славную идею, так что:
— Вот, — он вешает сумку Эндрю на здоровое правое плечо и поправляет лямочку так, чтобы не соскользнула с гладкой ткани бомбера, как соскальзывала у него всю дорогу. А потом: — Тебе завтра принести согревающий пластырь? Мне несложно, если что. Мы с Кевином вечно что-то растягиваем на тренировках, так что папа эти пластыри пачками домой таскает.
Это, кстати, правда. У него даже сейчас на пояснице пластырь. А у Кевина на шее — он ему утром сам клеил.
Эндрю кивает. Нил потихоньку понимает, что вот это его кивание — это то же самое, что его собственное молчание или какая-нибудь хаотичная рандомная речь на отвлеченную тему.
— Хорошо, — он начинает отходить и машет на прощание, не сводя глаз с прелести перед собой. — Тогда завтра принесу пластырь. И напишу тебе вечером!
Напишет вечером.
Напишет, блять,
вечером. Самому не верится.
Эндрю так и стоит, держась за лямку сумки, и бомбер ему забавно большой, потому что в плечах он чуть ýже, ростом ниже и в целом по комплекции поменьше. И в итоге кофта на нем висит, но, хочется искренне надеяться, выполняет свою главную функцию и греет.
(И хотя бы немного просто ему нравится).
— О, и, Эндрю! — уже отойдя на несколько метров, он, снова разворачивается, поддаваясь секундному порыву. — Тебе идет этот цвет!
А потом точно идет в сторону собственного дома, больше не оборачиваясь и не рискуя ляпнуть что-нибудь еще эдакое.
Он хотел сказать: «тебе идет быть в моей одежде», но, боже, в какой вселенной люди вообще набираются смелости сказать что-то подобное кому-то, в кого долго влюблены?
🍓 🍓 🍓
— Ну, как прошло? — спрашивает Кевин, когда Нил заваливается к нему (по пути случайно рушит горку сваленных на полу книжек и путается ногами в брошенной посреди комнаты одежде) и падает поперек кровати прям на самого Кевина, пока тот глядит на ноутбуке, судя по звуком, один из тысячи своих исторических сериалов. — Не отвечай, по лицу вижу.
— И что видишь? — Нил подпирает голову рукой, ложась поудобнее. Кевин вздыхает, закрывает крышку ноута и хмыкает:
— Что ты выглядишь так, будто последний матч в году выиграл, — он щурится, подпихивая Нила коленом и ставя сериал на паузу. — Давай, выкладывай.
Нил хмыкает:
— Я нес его сумку.
Кевин оживляется. Прям очень.
— И?
— Проводил до дома.
— Импровизация на уровне, Маэстро, — Кевин выгибает бровь. — Боюсь спросить, что дальше.
— Я отдал ему свой бомбер.
— В смысле?
— В смысле снял, накинул ему на плечи, и, э… и всё.
Ну, еще думал, как его согреть. Но, опять же, это всё лирика.
Кевин просто плюхается обратно на подушки. Вздыхает. С полминуты молчит. Потом говорит:
— Пиздец. Молодец. А он что?
Нил кладет голову Кевину на живот, а потом еще стукается затылком пару раз, мол, чего не гладишь, гладь давай, и Кевин запускает пальцы ему в кудри, осторожно массируя кожу, как он делает с детства, когда Нил о чем-то переживает.
— Ну, по-моему, ему понравилось, — он прикрывает глаза, расслабляясь под мягкими прикосновениями, чувствуя, как ласково и знакомо пальцы проходят по линии роста волос у лба, пробору, дальше к загривку.
Кевин для него тот человек, с которым он чувствует себя дома.
— И ты шел в одной футболке?
Нил фыркает:
— Ну, да. А ты представь ситуацию, в которой я бы забрал бомбер обратно. Это же жесть, нет? Он еще его… — Нил замолкает на секунду; движения ладоней Кевина тоже останавливаются. — Слушай, я, может, дурачок, и у меня
совсем не осталось здравого восприятия реальности, но он понюхал воротник.
— И? — Кевин звучит так, будто выиграл спор.
— И ему понравилось, — шепотом отвечает Нил, чувствуя, как губы снова растягиваются в широченной улыбке. — Наверное. Не знаю. Может, я хочу так думать. Может, он просто из интереса вдохнул, чтобы понять, не пропахнет ли
его одежда сигами из-за меня.
Кевин легонько тянет его за волосы, когда хмыкает:
— Ну-ну.
Нил берет ноутбук, откидывает крышку пошире, снимает видео с паузы, и ближайшие часы они дремлют под сериал, который Нил не понимает, но радуется, что Кевину нравится это смотреть, прерываясь только на еду, туалет и редкие разговоры.
🍓 🍓 🍓
— Так, — Кевин сидит на коленях в кровати. Нил сидит рядом. У них, типа, консилиум. Ровно посреди матраца лежит включенный в чате с Эндрю телефон. Как ритуал какой-то. — Так. Действия?
— Поздороваться? — Нил моргает, а когда экран гаснет, берет и снова включает.
neilwwolily: пссс
Кевин одобрительно кивает.
neilwwolily: спишь?
Два одобрительных кивка.
В онлайн Эндрю заходит сразу, сообщения читает тут же, но ответа не следует. Нил с Кевином переглядываются. Пожимают друг другу плечами. Окей. Проходят еще две минуты.
— Я что-то не так написал? — Нил тревожно перечитывает две смски. Потом открывает фотку профиля Эндрю (кусочек снимка лица с закрытыми глазами, где видна только длинная челка и легкий мейк — типа какая-то тушь и что-то еще для глаз, он забыл название) и просто рассматривает.
— Помешанный, — Кевин цокает, забирая у него телефон и снова кладя на кровать. — Не насмотрелся, что ли, сегодня?
Не-а. Не насмотрелся. И никогда, наверное, не насмотрится.
Ответ прилетает спустя почти десять минут, которые они тратят на бессмысленный спор о выживании в зомби-апокалипсисе. (Спор, который не заканчивается уже несколько лет).
meownyard: нет
Нил дает Кевину пять.
— Контакт налажен, — Кевин одобряюще улыбается, потягиваясь и хрустя спиной.
Нил отмахивается от него, лыбясь в ответ, и печатает дальше:
neilwwolily: спасибо за сегодня
Выбирает тактику «безопасной искренности».
neilwwolily: да и вообще
neilwwolily: мне литра плохл дается типа надеюсь тебе будет ок что я тупой
— Нормально?
Кевин смеряет оценивающим взглядом чат, самого Нила, комнату, пейзаж за окном (уже темно), даже стену, к которой привалены несколько клюшек и налеплены плакаты-премьеры всяких фильмов, стащенные из кино, и выносит вердикт:
— Достаточно естественно. В твоем тупом стиле, — он приглаживает Нилу сбившиеся кудри рукой. — Десять опечаток из десяти.
meownyard: да без проблем ૮ • ﻌ — ა
— Это что такое? — Нил подносит телефон к лицу, разглядывая загогулины. — Точка, кружочек… Умножение? Нет, тут минус. Вычитание? Отрицание? Это была ирония? Ему не понравилось? Он меня отшивает?
— Ботан, — Кевин кривится. — Математический ботан. Это каомоджи.
— Это
че?
— Каомоджи. Кейтлин их вечно лепит.
— А-а… — Нил несколько раз кивает с делано-умным видом. Просто так вышло, что он не обращает внимание на такие вещи. Он, типа, не самый надежный рассказчик. Помнит, какого цвета Эндрю носит кофты каждый день, но не помнит, что ставит подруга в конце сообщений. Выборочное внимание, оно такое. — И что мне еще ему сказать?
— Чтобы вместо каомоджи отправлял нормальные смайлики.
— А вдруг ему не нравятся «нормальные»?
— Если бы ты знал, как прав… — Кевин вздыхает и закатывает глаза. — Не знаю. А что ты ему сегодня еще говорил?
— Про Киллиана Мерфи. И Кристиана Бейла.
— И всё?
— Про «Интерстеллар».
— И всё?
— Про Шекспира…
— И
всё? А про
его фильмы? Гарри Поттер? Ты дурной?
— Я, ну… — Нил почесывает голову. Блин. Он не Гарри Поттер. Он просто дурной. — Позвал кино его смотреть. В пятницу. Следующую.
Кевин кричит шепотом:
— А чего ты мне
сразу не сказал-то?
Экран телефона в руках снова гаснет.
Нил, побегав глазами туда-сюда, не находит адекватного ответа. Не сказал и не сказал. Он, вообще-то, много о чем за сегодня не сказал, если так. Поэтому стратегически отмалчивается. Начинает что-то печатать, но стирает. Блин. Дважды.
— Ты его, наверное, еще и что-то из своей херни позвал смотреть, да?
— «Стрингера»… — Нил совсем тушуется. Жесть. Минус плюсик из копилочки «хорошего парня». А всё так круто было. Может, еще и запах минусануть? Эндрю не курит же.
— Он не любит психологические триллеры.
— А я откуда знал? — Нил тоже громко шепчет.
— Ты должен был спросить!
— Он молчал!
—
Конечно, он молчал, потому что!..
— Потому что что? — Нил щурится.
— Потому что ты его заколебал своим Тайлером Дерденом, — вздыхает Кевин. — Спокойной ночи ему пожелай, а то подумает, что игноришь.
Нил печатает; Кевин кладет ему подбородок на плечо, заглядывая в телефон. Подсказывает:
— Добавь сердечко.
Нил ставит. Обычное красное.
— Нет, другое выбери. Это прошлый век.
Нил стирает и ставит черное.
— Фу. Короче, напиши символами.
Нил пишет: «
ладно, сладких снов. сердечко».
Кевин просто забирает у него телефон, стирает что-то, печатает заново, отправляет и возвращает.
neilwwolily: ладно, сладких снов! <3
— Сказал бы «меньше трех», — Нил закатывает глаза.
—
Кто так говорит вообще?
— Я.
— Ты ненормальный. Нормальные люди называют это «сердечко из символов».
— Но символы тут читаются как «меньше трех».
Кевин крутит пальцем у виска:
— Железобетонно… — но слишком иронично. А затем, махнув, говорит: — Ладно. Про фильм.
Нил весь собирается, садясь по-турецки. Да, да. Вот они, актуальные проблемы подъехали.
— Ага, фильм.
— Вы
не будете смотреть «Стрингера».
— Но я позвал его на «Стрингера», — Нил хмурится. Это теперь переназначать встречу?
Его СДВГшный мозг так не может.
— Да какая разница, — Кевин отмахивается. — Вруби что-то нормальное.
— Какое «нормальное»?
— Какое-нибудь без психопатов, убийц, кишок, черного юмора и всего такого.
— Но он сказал, что фанат Нолана.
Кевин бьет себя по лицу. Нил хочет сделать то же самое. Но со своим лицом, конечно.
— Да даже если и фанат — кто
вообще смотрит
такое на домашнем свидании?
Файл «
Нил Ваймак.exe.exy» сбоит. По полной.
— Свидании?
— Слушай, — Кевин складывает руки на груди, садясь к Нилу лицом. — Да, это называется «свидание».
— Но ты там будешь. Какое это свидание?
— Втроем. Шведское, — Кевин строит страдальческое лицо, качая головой. — Нил, ты меня просто убиваешь. Я пойду
гулять в пятницу. Надолго. И не вернусь, пока ты мне не отпишешься. И папу погулять вытащу.
У Нила загорается ментальная лампочка — та самая, что ранее днем потухла и разбилась. О.
О. О-о-о.
— Не сверкай на меня щенячьими глазками, — Кевин потирает виски. — Ты думал, я буду просто
сидеть и наблюдать это сексуальное напряжение между вами? Ага. Щас.
— Нет никакого напряжения, — пытается Нил, а потом сам и сдувается. Ладно. Иногда возникает, да. Хотя теперь… без Кевина, возможно, возникнет чуточку больше. Окей. — Ладно. А что нам смотреть?
Кевин ухмыляется:
— А вот и твое домашнее задание. Спроси у него, что
он бы хотел посмотреть.
— Но ты же и так знаешь, — Нил притворно хныкает. На Кевина почти не действует. Хотя лет до четырнадцати нормально работало. Пока в качалку не пошел — как начал больше шестидесяти жать, так никакие гляделки больше не прокатывают.
— Да, в этом суть, — Кевин медленно встает и снова потягивается, уже потихоньку собираясь к себе. — Я же не могу вечно тебе всё рассказывать. Иначе с Эндрю, получается, встречаться буду я. Узнай его получше. Языком.
Нил широченно ухмыляется.
— Прибью тебя, — Кевин кидает в него подушку. — Через рот.
— Ситуацию не улучшаешь, — звучит чуть приглушенно из-под подушки и чуть смазано из-за хохота.
— Словами.
Телефон резко пиликает. Нил хватает его, отбрасывая подушку, и поворачивает экран.
meownyard: сладких ꒰ᐢ. ̫ .ᐢ꒱
— Даже не спрашивай, — Кевин перебивает прежде, чем Нил успевает спросить, и вытягивает руку в предупреждающем жесте. — Отправь Кейтлин на экспертизу. Я спать.
Но Нил не отправляет. Вместо этого закрывает мессенджер, включает плейлист и пытается уснуть. И обработать всё произошедшее. Все реакции. Весь разговор. Подумать, что мог сказать иначе или вообще промолчать. Суммировать плюсики, отнять недочеты. В конце концов, почти заснув, ловит еще одну идею среди мыслепотока.
И, будучи склонным поддаваться вот таким порывам, пишет:
neilwwolily: хочешь посидеть завтра со мной на крыше?
Потому что он мечтает привести туда Эндрю. Разделить с ним личное пространство, показать такое место, где можно спрятаться. Спрятаться с ним. Он надеется, что Эндрю поймет, как много это для него значит.
neilwwolily: курить не буду. обещаю
neilwwolily: знаю, ты не куришь. не хочу чтобы ты из-за меня пропах табаком
Потому что это правда.
neilwwolily: твои клубничные духи куда лучше
Потому что Нилу просто хочется говорить Эндрю правду.
🍓 🍓 🍓
