The Red Means I Love You.

В пустоте не существует понятия времени. Он не знает, сколько уже находится здесь, и сколько ещё ему придётся чувствовать выжигающий взгляд красно-розовых глазниц на голых угольных костях, пока плечи пробивает крупная дрожь от собственной уязвимости. Кажется, это длится уже целую вечность. Мучительно медленно, так, что даже не остаётся сил брыкаться. Только тяжело, неровно дышать. И потенциальная опасность, прибывающая сейчас не в здравом уме, делает шаг вперёд. С чего это всё началось? Что-ж, история не из коротких. Чувства были спонтанными, всхлынувшими огромной бурей, упавшими как снег на голову. И это был лишь старт сумасшествия. Две одинокие души (как предполагал Эррор), казалось, нашли того, кто им нужен – нашли друг друга. Общее горе сближает, разве не так? Оба лишились своей, милой сердцу вселенной и почти ничего не помнят о ней, оба оказались в пустоте, такие беспомощные и незначительные, несчастные и жалкие. Прошли свой путь, нашли новый смысл, каждый стал свободным со временем, обрёл нечто новое для себя. А ведь по ним и не скажешь, что они похожи по своей истории, по мукам, что пережили. Как ни взглянуть – безжалостный разрушитель вселенных не может быть понятым бескорыстным хранителем, с кем ведёт негласно начавшуюся войну , после неё встречаясь в незамысловатых АВ, попивая вместе какао. Битва была не только как открытое шоу для зрителей из тысячи вселенных, внутри Эррор сам дрался с самим собой, пока душа дребезжала под натиском чернильных оков во время очередной драки за сохранность никчёмной ошибки. Инк всегда казался таким простым и читаемым, как открытая книга. Впервые застав Разрушителя за его работой, тот не лез без разбору в драку, даже наоборот: протянул руку, получив в ответ рывок назад и испуганный глючный вополь. Хихикнул на это, поздоровался, желал расположить к себе. Было ли это попыткой подружиться, или делалось из автоматической вежливости – было неясно. И впервые за долгое время Эррор всколыхнулся, испугался, сбежал жалким трусом. Он не был готов к этой встрече. Дальше всё пошло по накатанной. Хранитель никогда не оставлял попыток наладить отношения, найти общий язык, даже переманить своего врага на «добрую сторону», убедить в правоте собственных взглядов. Но всё бестолку. Их главное различие и проблема – они видят мир в разных тонах , воспринимают всё совсем иначе, и встали на две разные жизненные дорожки, хотя ,казалось бы, с самого начала страдали одинаково. И пока Глюче, которого так прозвал Инк, избегал художника, он же пытался разобраться, в чём дело. Не мог понять мотивы. Проходит время, оба оглядываются друг на друга изучающими взглядами, всё ещё неясно почему. В Эрроре зарождалось привыкание. К Инку и его навязчивой компании, к его несмешному юмору и неподдельному интересу к своей личности. Он отрицал это, но любое внимание льстило, облегало тот крохотный и нежный осколок души, словно тёплая ткань. Разрушитель привыкал драться, а после в полуразбитом и уязвимом состоянии встречать радушного Инка в ОутерТейл, который никогда не стеснялся предлагать свою помощь как лекаря. Звучит абсурдно, но Чернильный всегда оказывался в нужное время в нужном месте, чтобы оказать совсем ненужную и надоедающую помощь, отдающую непривычным теплом и заботой. А самого же Инка его враг всегда вдохновлял. Это открытое самолюбие, скрывающееся за ним призрение, гордость и ярость в бою, одомашненность и терпеливость в анти-пустоте. Тот был таким многогранным, разным, непредсказуемым, даже безумным – и это было великолепно. Восхищало, радовало глаза. Чего стоило лишний раз увидеть Эррора в нейтральной вселенной, запихивающего в рот целые плитки шоколада. Сразу хотелось хвататься за место, где должна располагаться душа, от умиления. Инк рисовал его, много и часто, доходило до того, что когда другие из его команды находили простые каракули карандашом, а иногда и целые холсты с рисунком маслом, охали и отворачивались, бывает краснея, а моментами и ругаясь. «Инк, прости, но почему его так много?» «Ты не понимаешь, он превосходен!» «Попробуй сказать это жителям, которые пострадали от его россказней..» «Говоришь так, словно он сухарь бессовестный, ты неправ. Я знаю несколько вселенных, которые он очень любит и не хочет уничтожать.» «Даже спрашивать не буду, где ты об этом узнал.» Однажды и сам Эррор умудрился наткнуться на свой портрет, что Инк случайно забыл забрать после момента вдохновения. Краснел хлеще помидора, пока под горячую руку не попал сам художник и не получил холстом в переносицу с размаху. Увидеть краснеющего в смущении и неловкости Глюче было таким незабываемым, что это до сих пор всплывает в дырявых воспоминаниях, заставляя улыбаться. Больше это походило на одержимость – но что поделать, Инк не знал другой любви, да и не умел иначе. В один момент пришлось за это поплатиться. И неясно даже, кто пострадал больше. Когда пришло время открыть такому полюбившемуся темнокостному скелету тайну своей бездушности в ответ на признание в какой-то симпатии, Хранитель уже знал, какую реакцию получит. Ведь так реагировали практически все, предсказуемо убегали, стоило им только узнать то, чего не должны. В своё время к этому нормально отнёсся лишь Дрим, ведь это упрощало их работу вместе и некую сформировавшуюся в тылу боя дружбу. А вот Свап до сих пор в неведении. Его удалось убедить в том, что краски для Инка то же самое, что для него медикаменты. Просто вынужденная потребность. Эррор сбежал, как было тогда, в самую первую их встречу. Но сбежал, не испугавшись. Он был в ярости. Под куражом от новости о том, что его возлюбленный и его же злейший враг оказался бездушным и фактически бесчувственным, от его рук пострадало огромное множество вселенных, совсем несвойственным ему образом. По ним всем словно ураган прошёлся, но дефектов в коде не нашлось. Это не на шутку всколыхнуло всех Старов, и даже дошло до Бед Гайсов, которые до этого не спешили набирать негатив. Баланс сдвинулся, и пока Дрим был занят восстановлением морального и физического здоровья жителей, Инк бросил всё, сбежав на поиски заклятого приятеля, желая убедиться, что сам он не пострадал. И снова противоречивые чувства, оборачиваясь на зов, Разрушитель ощущает себя задетым, словно всё, через что они прошли вместе, было одной большой шуткой бездушного существа, будто всё им сказанное – пустой трёп. С лицом раскаяния и непонятости Хранитель подбегает, напрямик спрашивает, не пострадал ли Эррор. Не пострадал ли он?! Это издевательство?!! «Ты безз зду шшен, с какого че еррта ттебя должно волновв ать, ккак я?!» «Ты не понял, Эррор!» «А мне ккажж ется, я отлично понял, что ввсё этто было театром одного актёр рра!» Конечно, ведь Глюче хотел совсем не этого в ответ на своё доверие и ту малейшую часть любви, что зародилась в его трепещущей душе. Не мог принять, понять, простить. Бессмысленно злился, то ли на себя, за то, что глупо влюбился, то ли на Инка, за то, что он такой. И был таким, с самого начала. Это было ударом ниже пояса. Взмахом руки образуя за своей спиной портал, Эррор вновь собирается бежать, окидывая художника злым взглядом, полным обиды и некого разочарования. Отворачивается, но сразу тонет в острой боли и глюках, так как на него накинулись всем весом с возгласом не уходить. Хранитель знал о гаптофобии, даже слишком хорошо, и так же знал, что это остановит Разрушителя. Тот, не устояв на ногах от неожиданности, упал, отбивая кости рук и головы. Почти сразу теряет сознание, уходит в перезагрузку. Пока Инк, почти со слезами на глазах от нахлынувшего страха, отпрянул, уже просто сидя на враге в бессознательном положении. “Не волнуйся, я докажу тебе, что моя бездушность не мешает мне любить тебя. Ты не оставишь меня.“ – проскакивает в мыслях. И мы возвращаемся к тому, что имеем. Вспоминая всё, Эррор не может поверить, что оказался сейчас в таком положении, без сил для сопротивления. И он стал заложником не абы кого. А Инка. Пугало это, или радовало? Он без понятия. Но кости холодели от коктейля красок, которые их владелец смешал. Красный и розовый. Глаза наливались сначала приторно розовым, после уходя в насыщенный малиновый. Они выражали нечто новое, что-то совсем не похожее на любовь, которую хотел бы Эррор. Но, кажется, его мнение уже перестали учитывать, делая первые шаги вперёд. Нутро кричало “БЕЖАТЬБЕЖАТЬБЕЖАТЬБЕЖАТЬ“, словно в параноидальном бреду, но Разрушитель оцепенел, прижимаясь к полу, словно желая утонуть в нём, избежать этого изучающего взгляда, своей уязвимости, своей паники. —тшш.. не трясись. — звучит почти шёпотом. Хранитель опускается на колени перед Эррором, сразу же завороженно протягивая руки к его лицу, хватая, как свою собственность. С головы до пят прошлась дрожь колющих глюков, словно его щёки сжимали не чужие холодные руки, а касались сотни острых игл, желающих проткнуть костную ткань насквозь. Дискомфорт сковывал, но Глюче хмурился, пытаясь вырваться из крепкой и назойливой хватки, вертел головой, что-то мычал в знак протеста, но это было бесполезно. Инк одним рывком притянул Дестроя к себе, и ,не закрывая глаз, совершил поцелуй, жадно впиваясь в чужой рот. Опешив, оппонент предпринял попытку оборвать поцелуй, на что ему ответили давлением, и в поцелуй вошёл и язык, начавший своё изучение с нёба. Эррора готово было стошнить. Боль и глюки смешивались с резкими касаниями, он чувствовал, как одна свободная рука хаотично бегала по его телу, касания к рёбрам отдавались дрожанием остальных конечностей, и от этого жмурился до мелькающих звёзд в глазах, был на грани вновь потерять сознание. Поцелуй не заканчивался, едва ли Разрушитель мог вдохнуть полной грудью в секундных перерывах между повторением одного и того же процесса. Слюна уже стекала по подбородку, а холодный пот хорошо замечался на тёмных костях. Множество синих языков прятались, прижимаясь к гортани, то ли воизбежание тошноты, то ли не желая принимать никакого участия в поцелуе. Эррор хотел не этого, не такой любви и не такого Инка. После одной пытки наступила другая. Когда его рот оставили в покое, Дестрой принялся жадно глотать воздух, рано радуясь, что это закончилось. С лёгким напором Инк налегал на возлюбленного, создавая ещё более дискомфортное положение, переходя на шею и ключицы. Язык ловко улавливал каждый вздох, двигался в такт биения души, облюбовывал каждую шейную косточку, на что реакция следовала без промедления. Эррор шумно дышал ртом, едва слышно скуля с непривычки. На удивление это было приятнее момента с поцелуем, и, незаметно для самого себя, он таял, хотя колющая боль от касаний ладоней продолжалась. По ощущениям – они были везде. Тянулись к позвоночнику, проводили всё ниже и ниже, обводили обороты таза и останавливались на лобковой кости, давя на неё, ожидая реакции магии. Разрушитель попробовал остановить Инка в этом движении, но руки неизменно сковывал плотный ком чернил. На подёргивание плечами тот ответил предупреждающим укусом, как бы говоря «хватит рыпаться». Когда темнокостный начал старательно отодвигаться, упираясь ногами в пол, движение перехватили, и теперь они внезапно оказались на плечах Хранителя, одаривающего своего возлюбленного взглядом скрытой ярости. — перестань так вести себя. Разве тебе это не нравится? — шипение сквозь зубы. — ещё бы нравилось, больной ублюдок! — нервная, широкая ухмылка. — ничего, это только начало. Улыбаться расхотелось. Когда ноги удобнее расположили на плечах, Инк руками продолжил стимуляцию, пока Эррор сжался и поднял голову вверх, краснея и чувствуя, что его тело поддатливо реагирует на массирование кости и быстро формирует экто. Это ощущалось как жар, в то время как руки холодели, а к затылку новой волной поступал пот. Ужасные ощущения, ему просто хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Дестрою было отвратительно. Отвратительно от того, что его тело поддаётся, лицо горит в смущении, тазовые кости пробивает тремор от проводящих по ним пальцев. Отвратительно от Инка, что не останавливается, не говорит, что это глупая шутка, на которую тот повёлся. Лучше было бы чувствовать себя задетым за гордость и даже униженным, чем сейчас валяться вот так, неспособный ничего сделать и противиться плотским утехам. Чего добивается Инк? Хочет морально убить, довести до крайней степени отчаяния? Спасибо, Эррор бы и сам отлично с этим справился. Или он думает, что секс поможет им наладить отношения? Да никогда в жизни! От мыслей о том, насколько всё это неправильно, и насколько он ненавидит всё на свете хотелось разреветься маленьким ребёнком, которого неизбежно заставляют идти в школу. Пока пассия пропадал в мыслях, художник успел выудить из всех колбочек красок нужную, прозрачную, которая смогла бы стать хорошим заменителем смазки. Нетерпеливо открыл, так же вылил какую-то часть на промежность Эррора, капая на пол и отбрасывая колбу куда-то недалко в сторону. Тело под ним задрожало от холода жидкости, но не обратив на это никакого внимания, Инк ввёл сразу два пальца, наблюдая за реакцией возлюбленного. Стенки синего лона сжались, сковывая движение, а Разрушитель громко промычал, отворачивая голову куда-то в сторону. — расслабься, Гличи, не волнуйся. — звучит так бережно, даже мягко. Проходит пол минуты и Хранитель продолжает стимуляцию, уже куда легче раздвигая пальцы внутри, с упоением вслушиваясь во все издаваемые Дестроем звуки. Мычание перешло в глубокое дыхание с хрипом, он не мог перестать напрягаться и морально страдать от происходящего. Неужели это правда происходит? Чья же это ошибка? Лучше бы он оставался в неведении о бездушности злейшего врага, лучше бы продолжал верить в собственные убеждения и искать им подтверждение. Сколько это ещё будет длиться? Что ему делать? После пары минут пальцы выходят, и по телу приходят мурашки из глюков из-за отсутствия наполненности, и Эррора снова крутит до тошноты от собственной физиологии. До сих пор он не мог поверить, что способен на такое, что сейчас он буквально отдаёт себя и свою девственность Инку, его счастью и проклятию. Он никогда себе этого не простит. Не успел пассия отдышаться, как понял, что нечто ощутимо большее, чем пальцы уткнулось в лоно, а после без промедления вошло в половину длины. Выплюнув первый за всё время стон, больше похожий на вскрик, в уголках сжатых глазниц появился блеск от слёз. Боль прошлась так глубоко, что заглушила мысли и всё происходящее вокруг, но уйти в перезагрузку не получалось. Хранитель проявил терпение, остановившись, сверху вниз оглядывая партнёра. Изучал. Впитывал каждое движение и звук, каждый рык и мучительное выражение лица. О звёзды, Инк мечтал увидеть Эррора таким. Нежным, уязвимым, податливым. Увидеть всего, запомнить каждый пункт, запечатлеть. Никогда не отпустить. Грубым и неожиданным движением руки поворачивая лицо пассии к себе, нагинаясь и заставляя смотреть в глаза, уже куда более мягко художник продолжает движение, словно в маниакальном бреду твердя что-то несуразное. — теперь то ты видишь, как я люблю тебя? Тебе не нужно убегать, не уходи, я люблю тебя, Глючи, безумно люблю. — в процессе фразы темп ускорялся, и стоило члену войти полностью, найдя заветную точку, у названного вышибло весь дух до такой степени, что дальше слушать Инка не было ни сил, ни желания. Он не переставал мелить языком про любовь, привязанность, но переваривать любую информацию на слух стало так тяжело и невыносимо, что его голос превращался в жалкий шум в голове, сливаясь с чужими голосами-эхо, которые преследуют его не первый год. Жгучая боль пронизывала каждую косточку, не оставляя возможности расслабиться, ощутить облегчение. То, с каким животным напором его вдалбливали в жёсткий пол, наверняка оставит множество синяков и последующую режущую боль в месте вхождения, но ничего другого не оставалось, кроме как терпеть, желая поскорее пережить этот ужас. Хотя, с произошедшим наврядли удастся смириться так просто. Роняя первые слёзы от боли, Эррор чувствует как их нежно смахивают большим пальцем, ощущает, как на него смотрят, словно изучают всего насквозь. Нет, никаких слёз больше,– из обычной гордости и страха Разрушитель больше не мог позволить себе такую слабость,– не перед Инком, не перед этим ублюдком уж точно. Стискивая челюсти, захлёбываясь в своих страданиях, дабы уменьшить спектр издаваемых им звуков, Глюче пытается нормализовать дыхание, но темп без конца сбивает его, заходя глубже, задевая сильнее, неумолимо доставляя боль и удовольствие. О последнем хотелось бы забыть. О моральном удовольствии тут и речи быть не может, а то, как там поддаётся тупая физиология, ещё ничего не значит. Эту мысль словно считывают, и из путающегося языка Инка вылетают слова: — ты так сжимаешь меня там, внутри, я же вижу, тебе нравится, не подавляй стоны. От вскипевшей злости хотелось разможить тело Хранителя до пятна чернил на полу, вырвать рёбра и засунуть ему в глотку так глубоко, чтобы не подавиться было просто невозможно. Хотелось показать, какое сильное отвращение теперь ему доставляет его невольный сексуальный партнёр. Последовал резкий укус в ключицы, стоило Эррору вновь начать дёргаться от ощущения ненависти, и он оцепенел сразу же, чувствуя как кровь тонкими каплями расплылась по костяшкам под шумное оханье Инка. Больше это звучало восхищённо, чем испуганно или нечто подобное – его лица Глюче не видел из-за закрытых глаз, уверенный в том, что открывать их сейчас будет себе дороже. Не хотелось вновь заплакать, хотя адская боль не прекращалась ни на миг. Глубокий укус вызывал жжение и зуд, в то время как татуированный скелет с интересом слизал с него кровь, словно делая пробу. — кровь. Даже твоя кровь такая необычная, Глюче, ты самый интересный скелет в моей жизни. Последняя фраза Инка, втрескавшаяся в память темнокостного. Он, в отличие от Хранителя, ничего не забывал. Был всегда очень злопамятным, мстительным. Эти слова налегли на осколок души маслом, и от этого Эррор чувствовал, что терял рассудок.

***

Вскочив с кровати в холодном поту ранним утром, Эррор панически огляделся, заметив что за окном только-только поднимается солнце. Сколько можно?.. — Глюче, ты чего? — мягко его плеча коснулась чья-то холодная рука, слегка оглаживая. На это движение названый сильно дёрнулся, обернувшись и чуть не упав с кровати. — ах.. снова этот кошмар, да? — Инк слегка грустно улыбается, прижимая свою руку к грудной клетке. Эррор трясётся, неспособный усмирить испуг и успокоиться. — не волнуйся ты так об этом, это ведь было так давно. Всё уже хорошо. Сидя в кровати Хранитель ненавязчиво целует партнёра в скулу, на что получает румянец и хмурый вид Разрушителя. После произошедшего он очень плохо спит, а когда не высыпается, то рвёт и мечет всё вокруг. Постоянно пробывает в собственных мыслях. —ага... — звучит в ответ разбитое, почти безглючное.