Я тебе верю, слышишь?

Поздний вечер. Две мужские фигуры лежат на циновке с одной из комнат здания, которое никогда для них не станет домом. Они прижимаются так близко, насколько можно вообразить, но при этом так аккуратно. Оба не привыкли к таким проявлениям заботы и слабости. Намного легче поспорить, что они и сделали совсем недавно, нежели лежать в тишине и принимать ласки друг друга. – Я тебе верю, слышишь? Одна единственная фраза слетевшая с губ шепотом, похожим на шелест листвы. Но сколько она означала для Се Ляня.. В моменты, когда на него смотрели как на сумасшедшего из-за паранойи, которую нагонял Безликий Бай. Или когда он чуть не ограбил ни в чем не повинного человека. Или же в момент, когда наследный принц умоляющими глазами, полными разочарования, смотрел в глаза Му Цину, пытаясь доказать свою невиновность с палкой в руках. Единственный, кто остался с ним, после тяжёлых дней сидел рядом, никогда не давил, знал, как трудно и сколько горя в чужом сердце. Се Лянь дрожал мелко-мелко, но так ощутимо для Фэн Синя. Верный слуга не отвернулся от него, даже после недавней ссоры, когда принц сказал ему уходить. Фэн Синь знал – он не должен этого делать. Лучше прийти немного позже к остывшему божеству, постучаться и, когда дверь откроют, прильнуть ближе, заключив в крепкие объятия. И Се Лянь не мог отказать, не хотел. Хотел, чтобы этот момент продолжался вечно, слушать чужое дыхание и сердце, прижиматься уязвимым комочком к груди, чувствовать, как мозолистые пальцы перебирают волосы, спадающие на спину. – Прости, столько всего произошло. Я чувствую себя ужасно, – боль прошлась по телу напоминая, как оно страдало от черного клинка, пронзающего его плоть снова и снова. Он столько всего сделал, неужели он заслужил страдания? – Я больше так не могу.. – Ну-ну, мой принц, я знаю, я всё понимаю, никто ничего не требует, не думай об этом сейчас, прошу. Лунный свет падает из окна на лицо, такое уставшее, но не потерявшее ни  капли той самой искры, которую раньше изображали самые искусные мастера Сяньлэ на скульптурах в храмах. Даже со слезами на щеках. Се Лянь плачет тихо, беззвучно, но слёзы его скатываются большими каплями дождя от длинных ресниц до подбородка. Их так хочется убрать, взять лицо в свои тёплые руки, утешить и увидеть лучезарную улыбку, что раньше часто озаряла весь мир вокруг Его Высочества. Фэн Синь прижимается, лбом ко лбу принца, а ладони стирают, едва касаясь, мокрые дорожки. Хочется быть ещё ближе. Чтобы суметь передать настоящие чувства и намерения тому поврежденному мозгу и телу, никаких слов для этого не хватит. Фэн Синь смотрит ниже, на припухлые искусанные губы. Карие в лунном свете глаза смотрят в ответ, они всё знают, давно заметили поведение друга: попытки быть ближе, касаться, просто смотреть так . Он разрешает, сам подставляется под первый в своей жизни поцелуй. И правда. Сколько смогло выразить одно прикосновение губами, столько они не могли себе позволить на все годы, прожитые бок и бок. – Ещё. Пожалуйста. Фэн Синь не может отказать, снова прижимается губами, уже уверенней. Его принцу хорошо, спокойно в его руках. Даже если завтра мир перевернётся с ног на голову, он не отпустит, даже в своих мыслях не позволит промелькнуть моменту, где он стоит к Се Ляню спиной. Фэн Синь переходит с губ на лоб, щёки, глаза, переносицу, зацеловывает лицо, а после и руки. И без того белоснежная кожа в темноте казалась фарфоровой и ненастоящей, как у статуй или дорогих кукол, раньше стоявших во дворце. Этот кукольный вид никогда не мешал ему быть самым сильным из всех, кого Фэн Синь встречал за свою жизнь. Они пролежат так ещё долго, до рассвета, не сомкнув глаз, пока силы окончательно не покинут. Пока Фэн Синь не убедится, что Се Лянь спит. Горячее спокойное дыхание в место между плечом и шеей послужит очередным доказательством доверия. Он поверил, что ему верят, а со всем остальным они разберутся вместе.