Испытание на безопасность

Наверняка, каждый хоть раз в жизни задумывался о том, что он особенный и заслуживает особенной судьбы. Сделать что-то великое, остаться в памяти у страны, у мира, прославить своё имя, в общем. Возможно это прозвучит несколько эгоистично, но, когда ты работаешь денно и нощно на мощной атомной электростанции в одной из передовых стран мира, это не кажется мечтой. Это цель. Все люди с плакатов, так радостно улыбающиеся, подтверждают твои рассуждения. «Ночь - работе не помеха!». «Наш долг: сегодня работать лучше, чем вчера, завтра – лучше, чем сегодня!». И Родион готов им верить. И верит ведь. Искренне и безоговорочно. Словно сон он помнит день, когда Михаил Юрьевич приехал на Украину. Сначала к своему брату Дмитрию, позже – в Чернобыль, прямо к Родиону. Да, к самому Родиону! Как он хвалил работников ЧАЭС за верность Отечеству! Как прищуренным взглядом – алым, как кусочек советского знамени, – напоминал о их целях – опередить всех на мировой арене. Как же Родион был счастлив стать участником этого общего дела! «Государство – это мы, трудовой советский народ!» Утро 25 апреля 1986 года началось для него с небольшого головокружения, но оно и понятно. Сегодня наконец-то будет проведён эксперимент на ЧАЭС. В час ночи его операторы уже начали снижение мощности четвёртого реактора. Десятки научных деятелей СССР будут наблюдать за этим и ждать результаты. Михаил Юрьевич рассчитывает на них! В сотый, наверное, раз Родион прошёлся взглядом по бумагам, лежащим на столе. С тяжёлым вздохом от закрыл глаза, а когда открыл вновь, то смотрел уже в окно, из которого во всей красе открывался вид на электростанцию, на третий и четвёртый блоки, на их общую трубу. Олеся, в чьей квартире они и находились, тихим шагом вошла в комнату, Родион обернулся. В руках у неё горячий чай, как всегда сладкий. Хотя он и не пьёт чай с сахаром, для этой маленькой девочки мог сделать исключение.  Олеся, к слову, давно не маленькая девочка. Она – статная красавица, убирающая светлые волосы крабиком, боящаяся холода, пьющая горячий чай в любую погоду. Она – процветающий город, в котором проживает свыше сорока тысяч человек, когда ей самой только 16 лет. Удивительный рост поражал ум Родиона, восхищал Дмитрия Олеговича и возможно даже – Родион на это надеялся – хоть немного трогал самого Михаила Юрьевича. И вроде бы она взрослая уже, да только для Чернобыля, которому почти семь сотен лет, в дочки годится. И отношения у них похожие. Припять – город-спутник ЧАЭС, она долгие годы будет с ним. Приняв чай и поблагодарив за заботу, Родион сделал глоток, усилием воли не морщась от приторности бергамота. Олеся заинтересованно заглянула ему за плечо, рассматривая схемы и надписи на листах бумаги. — Уже сегодня? — с мягкой улыбкой вопросила она, и в этом ласковом изгибе тонких губ угадывается едва заметное волнение, что хочется её обнять и успокоить. Родион мысленно благодарит всех за создание такой прелестной девушки и, отставляя почти нетронутый чай, посвящает Олесю в их грандиозные планы, склоняясь над чертежами. Говорил шёпотом, словно боясь быть услышанным и в то же время успокаивая ровным голосом. Рассказал и про сниженную мощность на четвёртом энергоблоке, и про плановую остановку реактора на техническое обслуживание. Рассказал, что, если испытание пройдёт успешно, они смогут безопасно отключать реактор от питания и он продолжит работать до подключения аварийных генераторов. По сути своей задумка гениальная и Олеся, кажется, прониклась ей снова, хотя выслушивала это также раз в сотый, хотя ей было известно всё уже давно и спрашивала она только потому что Родиону было важно поделиться с кем-то своими эмоциями. — Всё будет хорошо, — уверенно произнесла она, обнимая Родиона за плечи. Мужчина нервно выдохнул, прижимаясь щекой к макушке Олеси. Хотелось ей верить. После молчаливого обеда, наполненного между тем домашним уютом, Родион покинул квартиру подруги. Олеся провожала его стоя в коридоре, кутаясь в шаль и потирая лоб, желая изгнать вдруг накатившую головную боль. — Хорошего дня, — произнесла она на прощанье. Родион ободряюще улыбнулся и открыл дверь, уже собираясь выйти, как ему под ноги бросилось нечто чёрное, выплёвывающее из пасти визжащие проклятья. — Кот! — изумилась Олеся, пытаясь поймать незваного гостя. — Чужой. Родион хохотнул, глядя на потуги девушки догнать испуганное существо. Стащив туфли, он прошёл вглубь квартиры, чтобы помочь. Объединёнными усилиями они всё-таки загнали животное в угол. Взять его на руки не удалось, поэтому Олеся быстрым шагом вышла в коридор, открыв дверь на лестничную площадку. Почуяв запах свободы, кот бешено рванул к выходу и больше они его не видели. — Неспокойно мне, Родь. — поделилась чувствами Олеся. — Всё будет хорошо, — вернул ей Родион, обуваясь. — Ты сама же сказала. Олеся согласно кивнула, натянуто улыбнувшись. Дверь за Родионом закрылась. Только услышав звук поворота ключей в замке, он стал спускаться вниз. Олеся жила на восьмом этаже, поэтому у Родиона появилось немного времени подумать о том, как он будет добираться до работы. По утрам их забирал автобус, довозя до станции, собирая по пути остальных работников, но сегодня была вообще не смена Родиона. Поэтому-то он и вышел позже обычного, а немного поразмыслив, решил пройтись пешком. Волнение Олеси передалось почему-то ему, нехорошее предчувствие сковывало внутренности, несмотря на то, что Родион всеми силами пытался избавиться от суеверного страха – пережитка прошлой эпохи. В этой стране запрещалось верить в суеверия, в Бога, в Дьявола, хотя последний как раз-таки наверняка существовал. Не ему ли – красноглазому властителю жизней – они подчинялись? Не перед его ли видом трепетало всё внутри Родиона, когда они впервые встретились после долгого расставания? Пусть так, но мужчина знал, что в конечном итоге, всё, что он делает – на благо Родине. К часу дня Родион дошёл до станции. На КПП его остановили, потребовав удостоверение личности. Дежурный был хорошо знаком Родиону, но сегодня безопасность была усилена и пришлось доставать пропуск. Оставшийся день Родион провёл в своём кабинете, тасуя бумаги с вычислениями, читая новые отчёты, удовлетворяясь промежуточными результатами. Он занимался собственным отчётом, в котором подробно описывал, что к двум часам дня система аварийного охлаждения активной зоны на четвёртом реакторе была успешно отключена, чтобы не помешать проведению основного испытания. На некоторое время испытания откладывались, в целях выработки необходимого количества электроэнергии для региона и Родион со спокойной совестью отложил бумаги, уходя с головой в обсуждение результатов со своими подопечными и коллегами. Ближе к ночи мужчина попросил связать его с домашним телефоном Олеси. Из трубки до него донеслось учащенное дыхание девушки и её дрожащий голос. — Родя? Ты скоро? Родион на мгновенье пожалел, что не может оставить работу и вернуться к ней сейчас же. — Я немного задержусь, — пространственно ответил он, чувствуя угрызения совести. — Мне холодно, — пожаловалась девушка. — И страшно. У вас всё хорошо? Родион посмотрел время на циферблате наручных часов: одиннадцать ночи. Олеся никогда не ложилась так поздно. — Всё хорошо, Лесь. — Он голосом пытался успокоить её. — Ложись отдыхать. Всхлипнув напоследок, Олеся положила трубку, и Родион остался наедине с тишиной кабинета. На станции только ночная смена и несколько исследователей. Нужно было занять чем-то мозг, чтобы не переживать за Олесю и успокоить нервный стук пульса. Зачесав пальцами отросшие кудри назад, Родион погрузился в чтение какой-то книги о физике, лишь бы упорядочить мысли. В час ночи, когда Родион сам был готов идти хоть куда-нибудь, лишь бы избежать тревоги, за ним пришёл учёный-стажёр и попросил пройти в машинное отделение. До нужного места дошли быстро. Внутренне ощущая общую напряжённость Родион первым делом стал рассматривать показатели мониторов и пришёл в замешательство. — Почему мощность понижена? — не до конца понимал он, хмурясь. — Управляющие стержни были удалены, — ответил стажёр, который привёл его. Видя начинающуюся панику на лице Родиона, ведь действия шли в разрез с техникой безопасности, его попытались успокоить: — Частично! Некоторое время он бездумно смотрел на монитор. Ему что-то говорили и спрашивали, но он не обращал внимания. Только убедившись, что мощность больше не собирается падать, Родион выслушал предложения руководителей станции. — …димо продолжить испытания. — Д-да, — невпопад ответил он. Был ли риск краха уже тогда? Определённо был. В час ночи система автоматического аварийного отключения и другие функции безопасности были преждевременно отключены. Не отрывая глаз от монитора, вполуха слушая разговоры коллег, Родион пытался успокоиться. То, что творилось на экранах было определённо неправильно, но никто даже не заикался о прекращении испытания и он тоже молчал. Живот свело судорогой, как от рвотного позыва, но мужчина держал себя в руках. Стоило ему отвернуться, чтобы ответить на чей-то вопрос, как его зрительное заклятье спало и лампочки приборов озарились красным. — Рост напряжения! — донеслось до него немногим позже, чем он сам понял в чём дело. — Аварийное отключение! — скомандовал Родион, срывая голос за писком оборудования. Несколько секунд он думал, что его не услышали, но потом пришёл неутешительный ответ: — Заклинило! Родион сорвался с места преодолевая расстояние за считанные секунды, оттолкнул от управления какого-то учёного и сам попытался жать на кнопки. Проклятые стержни аварийной защиты не входили в реактор, остановившись меньше чем на половине пути. Числа на мониторе, указывающие на мощность, неумолимо росли.  — Господи… Единственное слово, которое успел прошептать Родион прежде, чем мир на мгновенье приобрёл ослепительно-белый цвет и его сбило с ног резким толчком. От хлопка, сопровождающего взрыв, заложило уши. Люди что-то кричали, но их голоса слышались отдалённо, словно из другого помещения: на передний план вышел ужасающий своей резкостью звон, стоящий в ушах. Из освещения остались только мигающие красным лампочки и свет занимающегося где-то пожара. Головокружение, сменившее тошноту, не давало подняться. На коленях Родион прополз несколько метров, а там был поднят на руки инженерами. Он смутно осознавал, еле переставляя ноги, что его тащат по коридорам машинного отделения куда-то на выход. Воздух душил и тяжестью оседал в лёгких. Хотелось прокашляться, но Родиону не удавалось даже нормально вздохнуть. На улице ночная прохлада должна была благодетельно повлиять на него, чего не произошло. Пробежав приличное расстояние, силы оставили его спасителя, и тот повалился на землю. Родион упал рядом, бездумно толкая коллегу в бок, пытаясь разбудить. Трясясь от страха и боли, мужчина поднялся и перевернул на спину человека, доставшего его из ада. Им оказался молодой учёный-стажер. Родион отчаянно раскачивал мальчишку за плечи, уговаривая подняться, но его лицо заливала кровь, сочащаяся из рта и носа, а глаза закатились вверх. В этот момент их оглушило ещё одним взрывом. Родион накрыл своим телом стажёра и закрыл себе уши, чувствуя пальцами липкую кровь. Крыша четвёртого энергоблока с невероятным грохотом обвалилась, в небо взмыли тучи пыли. Родион мог только догадываться о том, сколько радиации прямо сейчас вышло в атмосферу, впитываясь в землю и заражая их самих. Отвернувшись, он всё-таки закашлялся, сотрясаясь всем телом, выплёвывая на землю сгустки крови, чувствуя, как тысячи острых игл царапали лёгкие и гортань, утираясь рукавом, понимая, что этим только размазывает кровь по всему лицу. В свете разгорающихся пожаров она казалась чёрной. Ещё несколько раз толкнув стажёра, он с тупым смирением принял его смерть… на свой счёт. Родион задрожал. Нужно было подниматься, нужно было проверить, найти ещё выживших. Глухо до него доносились звуки сирен: кто-то вызвал пожарных. Нужно было хотя бы сказать о том, что воздух заражён! Пройдя несколько шагов в сторону станции, Родион встал, как громом поражённый. Олеся! Она осталась одна. Если взрыв произошёл вблизи города и он оказался в зоне поражения, то каково сейчас Олесе? Убедившись, что пожарные уже прибыли, сбросив с себя часть ответственности, Родион повернул в противоположную от станции сторону. Дойдя до КПП, он вдруг осознал пускай не весь ужас происходящего, но точно оценил их катастрофическое положение. Не щадя горящих огнём лёгких, он побежал в сторону города, не останавливаясь ни на минуту, не замедляя темпа. Олеся ведь даже не понимает, что с ней происходит, не догадывается, что это вина того, кому она не по своей воле была спутником. Такое чистое и доброе существо не могло страдать из-за него. Уже стоя перед нужным домом, Родион пытался отдышаться, сплёвывая кровь. Он обернулся на станцию, видя её последний раз: пожар разгорался сильнее, озаряя небо подобно солнцу. Нырнув в тьму подъезда, Родион уже не думал ни о реакторе, ни об огне, его голову занимала Олеся. Перепрыгивая по две ступеньки, он взлетел на восьмой этаж и замер перед заветной квартирой. Он боялся того, что увидит. Боялся ещё раз столкнуться со смертью. Как во сне повернув ключ в скважине, Родион толкнул дверь. В квартире было ничуть не светлее, чем в ночном подъезде. На цыпочках он ступил за порог, претворяя за собой дверь, запирая её. В темноте он стянул туфли и не снимая верхней одежды прошёл по коридору до спальни Олеси. — Родя… — шепнул сорванный плачем голос. — Родь, это ты? От облегчения Родион готов был сам заплакать. Чувствуя, как крохотная слеза скатилась по щеке, мужчина прошёл дальше. — Это я, — прошептал он, не в силах говорить громче. — Родь, мне больно, — плакала девушка, —  я ничего не вижу. Родион по памяти добрался до её кровати, присаживаясь на краешек, Олеся тут же бросилась к нему в объятья, слепо тычась лицом в плечо. — Глупышка, — ласково говорил Родион. — На улице ночь. Он отнял сырое личико от себя, утирая большими пальцами слёзы. Олеся дрожала всем телом. — Но ведь я не выключала свет в комнате… Всё внутри Родиона похолодело. Он обернулся на окно, в котором должен был быть виден хотя бы отголосок пожаров, но и там было темно, даже очертания не угадывались. — Электричество отключили, — на ходу придумал Родион, боясь дать понять Олесе, что она, кажется, потеряла зрение. Говорить о том, что он тоже ничего не видит, было смерти подобно. Родион уложил Олесю на кровать. Натыкаясь на всевозможные препятствия, он дошел до шкафа. Наощупь нашёл там носовой платочек и вернулся к девушке. Утёр ей лицо, понимая вместе с тем, что у неё также открылось кровотечение и принялся уговаривать лечь поспать. — Почему так больно? — в который раз спросила она. Это я, Лесь, я виноват. Мы не были готовы к этим испытаниям. На станции пожар, воздух отравлен, ты умираешь. Ты скоро умрёшь, Лесь, поэтому так больно. Но мне тоже больно, я очень боюсь потерять тебя. — Я не знаю, — соврал он. Олеся кряхтела, совершая какие-то действия. — Лесь? — в одночасье испугался Родион. — Полежи со мной, — попросила Олеся, сглатывая подступающую к горлу кровь, и мужчина понял, что она отодвинулась к стенке, освободив место для него. Забираясь на кровать, Родион почувствовал давно забытое человеческое тепло. Олеся нагрела одеяла, и мужчина был готов растаять от вмиг окружившего его уюта. Протянув руку под голову девушке, он развернулся на бок, приобнимая её за плечи второй рукой. Олеся приткнулась к его груди где-то в области ключиц и замерла, по-видимому израсходовав все накопленные силы. Предположительно уже должно было светать, когда они наконец уснули, обнявшись и успокаивая друг друга. Отбросив то, что оба кашляли кровью, отхаркивая лоскуты лёгких; то, что вся одежда Родиона была покрыта радиацией в сотни раз превышающей норму; то, что как минимум один из них уже умирал этой ночью ни единый раз; отбросив всё это, Родион был уверен, что они смотрелись трогательно. Неизвестно было, сколько они проспали так, только Олеся проснулась раньше. Разбудила Родиона своими шевелениями и тихими стонами, наполненными болью. — Родь, почему до сих пор темно? — договорив, она тут же продолжительно закашлялась. Отмалчиваться больше не имело смысла. Родион сел на постели, ощущая головокружение и тяжесть в груди. Тонкие иголочки в его лёгких неприятно отозвались на движения, вгрызаясь глубже. — На станции ночью произошёл взрыв, — как на духу выложил он. — Город должны эвакуировать, уровень радиации слишком высок, чтобы дальше здесь жить. Олеся молчала. Родион надеялся, что она понимает, как последствия взрыва отразятся на ней, потому что сил рассказать всё самому у него просто не было. Наконец она вздохнула, чтобы что-то сказать, но её горло тут же сковал кашель. Родион подставил ей платочек, и девушка ухватилась за его руки как утопающий за соломинку.  А после произнесла всего два слова: — Я умру? Родиону стало горько от безжалостного спокойствия в её голосе. Она всё поняла. — Не говори так! — возмутился мужчина. — Скоро новость об аварии дойдёт до Дмитрия Олеговича, а потом и до Москвы. — Он нахмурил брови, грозя ей пальцем, словно Олеся в самом деле могла что-то увидеть. — Тебя спасут. Нас спасут! Олеся пару раз толкнула его раскрытой ладонью, прежде чем Родион понял, что она пытается найти его руку. Поддавшись ей навстречу, он переплёл их пальцы. Олеся чуть сжала кисть мужчины, а потом направила на своё горло. Родион ничего не понял, пока девушка не позволила руке скользнуть вниз, едва ли ниже острых ключиц. Не нужно быть зрячим, чтобы опознать открытую рану, с её запёкшимися краями, мокрым нутром и вытекающей кровью. Родион одёрнул руку, словно обжёгшись. — Я умру. — повторила Олеся. — Михаил Юрьевич не позволит, чтобы… Олеся оборвала его речь: — Тебя спасут, Родь. Я чувствую это. Я знаю: ты будешь жить. Родион не сразу понял, что плачет. — Может я не хочу жить без тебя? Ты мой спутник! — Глупыш, — вздохнула Олеся, укладывая голову на подушки, — я с тобой до конца. Больше к этой теме они не возвращались. Город действительно эвакуировали, спустя почти два дня после аварии. Родион слышал звуки машин, покидающих дом людей. Слышал, как к ним стучались, но не открывал. Когда теряешь одно чувство, обостряются остальные. И вот Родион уже не мог спать, слыша тихие вздохи Олеси. Проводя бессонные дни и ночи у её постели, он вслушивался в дыхание девушки, в голоса на улице, чего-то ждал. Ждал звонка, что хоть кто-то справится об их самочувствии, но телефон молчал. А может и не работал вовсе.  По ощущениям прошёл месяц или около того. Олеся иногда приходила в себя, даже разговаривала с Родионом, рассказывая, что видела во сне или вспоминая что-то из прошлого, но не вставая больше с постели. Родион гладил её по волосам, чувствуя, как истощало её тело от этих продолжительных мучений. Сам он ощущал себя едва ли лучше. После пробуждения его рвало, что он чудом успевал добегать до ванной комнаты. Металлический привкус во рту доходчиво говорил о том, что рвало его в основном кровью. Вспоминая её чёрный цвет тогда у станции, Родион каждый раз содрогался. Изредка он спускался на улицу, принося что-то из внешнего мира: веточку дерева, несколько травинок. Но больше всего Олеся ценила цветы. И Родион старался приносить их всякий раз, когда выходил из дома. Он искал спасения, ждал, что за ними вернётся хоть кто-то, но город оставался молчалив. Когда они ложились спать (трудно было сказать день был или ночь), под окнами скорбно выла медового окраса лайка по имени Припять. Олеся утверждала, что она говорит с ней, зовёт за собой. Проснувшись в очередной раз от слабого копошения Олеси, Родион принял сидячее положение. Он не видел, но знал, что Олеся лежит перед ним на постели. Никто из них уже не различал смены дня и ночи и не мог сказать, как долго они находились в своём кошмаре. По ощущениям – вечность. Услышав булькающий кашель, Родион поморщился. Кажется, словно Олесе становилось хуже с каждым вздохом. Он выученными и вымеренными за продолжительное время движениями, утёр подбородок девушки, чувствуя, однако, кончиками пальцев запёкшуюся кровь, которую только и осталось, что отдирать ногтями. Тяжело вздохнув, он убирал наверняка перепачканный и давно утерявший первоначальный вид платочек в карман брюк. — Я так устала, Родь… — шепнула Олеся вместо пожелания доброго утра. — Я знаю, родная, — Родион отдал бы всё, чтобы оградить её от этой боли. — Я знаю. Возможно сейчас день, возможно раннее утро, возможно Припять покрыта слоем тумана и солнце не поднималось над городом уже около ста лет. Это неважно: время давно перестало играть хоть какую-то роль в их жизни. — Что-то случилось? Олеся всхлипнула, и Родион наощупь нашёл её личико, увлажнённое слезами. — Приснилось… — голос её дрожал и то и дело срывался. — что мы снова… катаемся на колесе, едим мороженое… — Ну-ну, — Родион наклонился, касаясь лба девушки губами, чувствуя жар, охвативший её тело. Немного погодя, Олеся всё-таки успокоилась. Она лежала подобно мёртвой, и только сиплое дыхание говорило о том, что жизнь ещё теплилась в её изувеченном теле. — Родь, — едва слышно позвала она. Родион безмолвно слушал, боясь того, что могла сказать девушка. — Ты говорил, что на улице лето. — Да. — Я хочу снова увидеть цветы. Сердце Родиона больно кольнуло. Увидеть цветы Олеся не могла, но этими словами подразумевала, что хочет подержать их в руках, удостовериться, что хоть где-то жизнь продолжается. — Какие? — нежно спросил он, оглаживая кончиками пальцев её исхудавшее лицо, словно был уверен, что у них есть выбор. — Какие найдёшь первыми, любые. — в спешке пробормотала Олеся. Мужчина снова прикоснулся к её лбу, лишний раз убеждаясь в наличии жара и приближающейся лихорадки. Не сказав ни слова, но почувствовав ответственность за выполнение просьбы, он встал с постели, поправил одеяло и был готов пойти на поиски, как его остановили. — Родь, спасибо тебе. Она снова плакала. Родион поджал губы и кивнул. Потом одумался. — Это не сложно, — ответил со всей искренностью. Он развернулся и стремительно (насколько позволяла его слепота) покинул квартиру. — Я не про цветы… — прошептала Олеся в пустоту, закрывая глаза, и уже не слыша хлопка входной двери. Родион для справедливости отошёл на пару метров от дома, зная, что на дворовых клумбах растут ненавистные Олесе герани. По памяти дойдя до детской площадки, он опустился на корточки и принялся водить по земле раскрытыми ладонями, рассматривая травяное убранство. Несколько раз сменив локацию и способы поисков, Родион с победным кличем сорвал пару стебельков с пушистым окончанием, угадывая цветок клевера. За спиной раздались шаркающие шаги. Родион подскочил на месте, одновременно разворачиваясь. — Дима! — от восторга сердце зашлось в бешеном ритме. — Дим, это ты? Ему никто не ответил. Скользящие, издающие свист шаги приближались, и Родион на мгновенье испугался, что перед ним реальная угроза. — Михаил Юрьевич? — снова пробует угадать Родион, истратив последний вариант. Шаги замерли и в этот момент что-то холодное и мокрое уткнулось Родиону в колено. — Припять? — с зарождающейся в груди досадой спросил мужчина. Снизу донеслось учащённое дыхание и тихий скулёж, даже отдалённо не похожий на лай. Родион опустил руку и нашёл голову собаки, бывшей олицетворением реки Олеси. Когда-то он видел её во всём великолепии, в то время тёмные участки её шерсти у глаза и на спине выглядели благородно, но не как сейчас – похожие на грязь. Если бы Родион и теперь мог видеть, то знал бы, что некогда грозная лайка потеряла часть тела, периодически изливая на землю кровь и часть внутренностей. Она представляла собой слабое существо, жившее на честном слове и всё равно пытающееся выжить. Родион потрепал её меж ушей. В ответ на это собака печально и тоскливо взвыла, словно прощалась, а потом с такими же устрашающими звуками ушла восвояси, растворяясь в глубине города. Мужчина, сжимая в руке цветочки, поспешил вернуться в квартиру к Олесе. Необходимо было рассказать ей, что Припять ещё жива и даже узнала его, ну и конечно же показать клевер – доказательство их спасения. Толкнув дверь в квартиру, Родион зашёл и по привычке сразу заперся. — Лесь, это я. — крикнул он с порога, стягивая туфли. Пройдя в комнату, он нашёл стул и придвинул его к кровати, усаживаясь удобнее. — Я принёс тебе цветы! Не поверишь! Во дворе до сих пор растёт клевер. Помнишь, какой он? — Родион протянул руку с цветочками и не дожидаясь ответа, решил пояснить: — У него маленькие белые лепестки, как шарики… Олеся не брала цветы и молчала. — Ну ты чего? Родион положил букетик на подушку рядом и потянулся к девушке. Рука его, вопреки ожиданиям, дотронулась до холодной стены. — Лесь? — позвал он, слепо шаря руками по кровати и остывшим одеялам, как совсем недавно – на полянке. — Лесь, ты вышла? Уже поняв, что на кровати никого нет, Родион встал, крутясь по спальне, словно всерьёз рассчитывал кого-то увидеть. — Олеся, это не смешно, отзовись, — позвал он, с каждой секундой теряя веру в то, что девушка ещё жива. — Пожалуйста… Обойдя крохотную квартиру, Родион понял, что находится здесь один. Обессиленно упав на кровать, он вспомнил скорбный вой Припяти. Не хозяйку ли она провожала? Не от неё ли передавала прощание, тычась холодным носом в ноги. Родион тихонько заплакал. Страна, которой он отдал самое дорогое, что имел, казалось, забыла его. Неизвестно сколько он будет бродить меж пустых улиц Припяти, склоняясь от дома к дому. Возможно и очень вероятно, что он уже и забудет, что или кого ищет, превратившись чуть ли не в бестелого призрака – отголосок давнишних событий. Но правда одна: на долгие годы он остался один. Окончательно.