Смятые кеды

      Белоснежный, только-только упавший снег громко хрустит под грязной подошвой старых кед. Потрёпанные жизнью шнурки волочатся рядом, намокая еще сильнее. Ноги уже замерзли в летней обуви. Пальцы непроизвольно поджимаются в поиске тепла.       Хрум. Хрум.       Сердце стучит спокойно. В такт шагам.       Снежинки падают на лицо и мгновенно тают. Окрашивают покрытую румянцем кожу капельками. Подмерзают и создают только себе понятные узоры.       Чонгук идёт — скорее плетется — домой после бесконечного рабочего дня. Мокрая от снега чёлка лезет в лицо, но парень лишь отмахивается от нее, тряся головой. Волосы липнут ко лбу и он пальцами зачёсывает их назад. Чонгук думает о том, как было бы круто сейчас урвать билеты и смотаться куда-нибудь подальше на недельку-две. Как было бы охуенно отдохнуть от всего, подышать наконец нормальным воздухом, а не обгаженным отходами промышленной зоны. Как было бы пиздато поделать разных памятных фоток и запомнить этот мини-курорт надолго. На столько, чтобы, каждый раз, когда будет все плохо, Чонгук смог бы вспоминать это и теплить внутри надежду, что когда-нибудь он сможет так не только путешествовать, но и жить.        Мерзкая администратор ресторана, в котором он подрабатывает вечерами поваром, крепко выдрочила ему сегодня мозги. Вот что значит действительно «доебалась», а не выполняла свою работу. Эта сука быстро нашла козла отпущения в лице бедного студента, который и слова против вставить не имеет права. Потому что нужна работа и удушающе нужны деньги.        Чонгук не бьёт женщин, и она не исключение, но это не отменяет того, что у него чешутся кулаки. Так адски хочется, но он всё еще воспитанный улицей. Он всё еще тот, кто не упал ниже плинтуса, несмотря на подранные обои.       Когда начальница наконец вылила на него всю желчь, которая в ней накопилась за день, и ушла, едко улыбнувшись, парень психанул и долбанул костяшками по старому кирпичам на заднем дворе заведения.        Кирпичи так и остались невредимы.       А рука, сука, болит до сих пор.        Сейчас он наконец свалил с того гадюшника, который портит ему настроение практически ежедневно. Встречает на пути пару человек, которые торопятся поскорее оказаться дома в тепле. Мельтешат размытыми образами на фоне многотажек, проносятся мимо — цепляют всего секунду из жизни Чонгука. Ему хватает этого времени, чтобы рассмотреть их.        Женщина в темно синем пуховике идет с двумя пакетами продуктов руках, смотрит под ноги и, наверное, голова забита у нее после работы. Наверное она дико устала, а дома семья, которая ждет от нее ужин. Пацан лет десяти медленно плетется навстречу, размахивает мешком со сменкой и громко шмыгает носом — от мороза, скорее всего. А может он облажался в школе или на тренировке, а дома его накажут. Собачонка в вырвиглазно-розовой куртке останавливается и поджимает лапы от холода, а ее хозяйка шикает на нее и идет дальше. Наверное, эта собаку считают элементом декора, а не членом семьи.       Все это «наверное» и «может быть». Чонгуку плевать на их реальную жизнь, но вот так секундно наблюдать за ними ему нравится. Нравится чем то развлекать свой отекший от работы и заебов мозг.       Жёлтый свет от уличных фонарей приятным цветом рассеивается по сугробам. Щекоткой бежит по пальцам и закрадывается под рукава. Парень пинает носками кед куски льда, валяющиеся на дороге и плетётся домой.       Но домом, конечно, это тяжело назвать…        Чонгук был любимым и единственным ребёнком в семье. Он рос в приторно-сладких отношениях родителей и обволакивающей со всех сторон любви. Самая что ни на есть образцовая семья. Всё было слишком хорошо, чтобы быть правдой, в которую можно верить до конца. Но шестилетний Чонгук верил.       Конечно верил, когда мама ежедневно обнимает и разговаривает с ним, хвалит за красивые рисунки из детского сада и по выходным покупает ему один новый диск с каким-нибудь пиратским мультиком. А папа учит кататься на машине, сажая на свои колени и давая порулить, водит на самые крутые площадки в соседних дворах и возит на рыбалку. Чонгук жил самой прекрасной детской жизнью, пока родители не стали громко кричать друг на друга каждый вечер. Каждый грёбаный день эти крики пробивались сквозь стены, попадая в маленькую детскую с раскрашенными фломастером стенами. Чонгук сидел в своей комнате за кроватью и так сильно давил ладонями на уши, лишь бы не слышать все эти скандалы. Лишь бы не знать, что они кричат друг другу. Какой грубый тон и матерные слова там разлетаются.        Он боялся услышать удары.       Женские вещи из квартиры медленно пропадали, но Чонгук не замечал этого. Он ходил за мамой бедным утёнком, цеплялся за ее старый голубой свитер и молча наблюдал за ее действиями. Впитывал каждую ее эмоцию.        Усталость. Грусть. Злость. Ненависть. Раздражение.       Он был маленьким, но надеялся, что его любят.        Что все эти эмоции относятся не к нему.        А потом она ушла. Пока они ночью спали, мама поцеловала Чонгука в лоб и хлопнула дверью квартиры навсегда.        И вот Чонгуку уже двадцать, а она так и не вернулась. Как и не вернулось родительское тепло и любовь, которое покинуло квартиру в ту же ночь. Забрала с собой всякую надежду на возвращение. Как и забрала детство у одного шебутного мальчишки.        Чонгук быстро забегает в подъезд, скрываясь от морозного ветра, и по пути брякает связкой ключей. Сжимает пальцы в кулаки, чтобы согреть скорее.  Несмотря на усталость перепрыгивает через ступеньки, быстро попадая на свой третий этаж. На лестничной клетке стоит вонь мусора и сырости, а маленькая желтая лампочка работает на последнем издыхании, неприятно мерцая. Чонгук чуть щурится, хмурясь.       Тихо открывает входную дверь — привык не шуметь.        Чтобы не нарваться.       Не разуваясь, на пятках в темноте коридора идёт в свою комнату. Доносится тихий скулёж и топот лап из за двери, и Чонгук тепло улыбается. Предвкушает мягкую кровать и пушистую тушку под боком. Хочет наконец отоспаться и расслабить забитые работой мышцы.        Хочет пожить один вечер, как человек.       — Ты где, сука, был? — слышится грубое со стороны кухни. Звон какой-то посуды и скрип табуретки по полу.       Тук-тук.       Кто там?       Адреналин и неконтролируемый страх с примесью раздражения.        О-о, сколько лет, сколько зим!       Сердце стремительно увеличивает свою скорость. Надо ведь правильно встречать гостей.        — На работе, — Чонгук отвечает негромко. Надеется на избежание конфликта. Но тело уже так и трясёт от напряжения.        Тук-тук-тук. Словно усиливающийся дождь по крыше.       — И почему я тогда денег ни разу не увидел? — басит отец и выходит в коридор, включая свет. Он растрёпан, лицо выглядит старым и сухим, щетина добавляет ему возраста. Белая майка покрыта пятнами, а штаны висят на тазовых костях худого тела.        — Я оплачивал коммуналку и покупал продукты в этом месяце, — он говорит уверенно, но мелкой поступью шагает спиной к своей комнате.        Можно успеть. Комната в двух шагах.        Всего два шага и можно спрятаться за спасительной дверью.        Всего два…       Сто сантиметров.       — Хватит мне, блять, пиздеть, щенок! Нихуя ты не делаешь, только на шее у меня сидишь! — Чонгук дёргается от внезапного крика. Отец двигается быстро, замахивается, но кулак прилетает в дверцу шкафа, а Чонгук не растерявшись, бьёт в ответ.        Он не умел драться, но жизнь с отцом научила.       Мужчина бьёт его в лицо, а сразу после в солнечное сплетение. Чонгук задыхается от боли, летит спиной в комод, отчего тот громко хрустит. Резью простреливает поясницу, и он морщится. Отец налетает на него, бьёт в основном по корпусу, пока Чонгук блокирует лицо. Мужчина не жалеет его, но хотя бы не швыряет за волосы, как любит это обычно делать. Чонгук уже подумывал побриться налысо. На последних остатках сил парень отталкивается от комода и сбивает отца с ног на грязный паркет.        Удар.        — Сука!       Второй.        — Как же ты…       Еще один.       — Меня заебал, ублюдок!  Мужчина сопротивляется, но Чонгук придавливает его своим весом, удерживая на месте. Его лицо двигается от ударов из стороны в сторону. Парень громко пыхтит, сопит, еще чуть-чуть и пар из носа повалит.        Чонгуку его не жалко. Злость сжирает его изнутри. Плавит до основания, заставляя продолжать упорно бить в лицо. Легкие режет. Боль притупляется.       Тук-тук-тук. Уже разразившийся ливень пробивает шифер. Еще немного и начнёт протекать.        Чонгук слышит только шум в ушах. А еще слышит кровь, которая с немыслимой скоростью летит по артериям. Он кажется чувствует, как она функционирует в желудочках и предсердиях.        Ха.       Априори не может чувствовать, но она настолько громкая, что Чонгук верит, что это именно она.        Он бьёт до тех пор, пока его не оглушает громкий лай и цокот когтей в соседней комнате. Собака волнуется, скребёт дверь когтями, скулит. В ушах писк. Громкий такой, протяжный.       Отец сдался. Живой — мычит что-то. Был бы трезвый, смог бы продержаться и дольше. Чонгуку его не жаль.       Он, пошатываясь, встаёт. В глазах моментально темнеет и он, держась за стену, быстро шагает к комнате, промаргиваясь. Кровь из носа капает на пол, а костяшки больно пульсируют от разодранной кожи. Он открывает дверь в комнату и на него налетает немецкая овчарка. Скулит от радости и виляет хвостом, сметая им все на своем пути.       — Привет, мой хороший. Пойдём сейчас гулять, да? — Улыбается тихонько сквозь боль и подступающие слёзы. Он быстро хватает поводок с цепочкой и выбегает с собакой в подъезд. Левой рукой растирает кровь под носом и громко шмыгает.        Щупает переносицу — вроде не сломана. Шипит от боли, но выдыхает от спокойствия, что не надо ехать в больницу. Он себя сейчас ощущает так, словно в нём не осталось ни одного процента зарядки. И спасти сможет только, если вытащить аккумулятор и хорошенько согреть его в ладонях. И вот Чонгук тоже хочет, чтобы его согрели. Он уже замёрз на десять лет вперёд и кажется больше никогда не зарядится снова.       Собака летит на лестничный пролёт быстрее него. Цокает когтями и поскуливает, когда подбегает к выходу. Чонгук ее нагоняет и открывает железную дверь подъезда.        Зимний свежий воздух бьет по лицу.        Остужает.       Но сердце всё еще бешено отбивает свои ритмы. Худак под курткой липнет к телу.         Чонгуку мерзко. От ситуации. От отца. От себя.       Десять вечера — на улице уже ни души. Чонгук хлопает себя по карманам в поисках зажигалки. Руки нервозно трясутся, но закурить получается быстро. Истерика наступает на пятки, боль не угасает, а тяжесть произошедшего давит на плечи все сильнее.       Они дерутся не в первый раз, конечно, нет… Но от этого ни разу не легче.        Чонгук устал.        Нет, не так. Чонгук блядски заебался!        Он как дикая божья тварь должен вгрызаться в плоть, вырывая себе место в жизни. Чтобы прожить хотя бы один вечер, как человек.       Человек. Ха-ха.       Когда понятие о жизни человека стало таким низкосортным?        Сколько раз он уже думал, чтобы закончить это всё? Тысячи. Каждый вечер думает.       Лететь с десятого этажа должно быть волнующе.       Пить две пластинки лекарств должно быть спокойно.       Резаться в ванной должно быть банально.       И даже сейчас он думает о том, чтобы пойти к трассе и сигануть под первый попавшийся грузовик.        Жалко водителя будет, конечно, но…       Но каждый раз этот взгляд коньячных глаз, скулёж и хвост метёлка, который показывает насколько сильно он ждал возвращения, не дают сделать всего один шаг в никуда.       Он не боится, как многие. Совсем нет.       Чонгуку просто хватает совести не бросить его здесь совсем одного.        Чонгука начинает трясти сильнее, перед глазами всё плывёт, а слёзы крупными каплями уже стекают по щекам, размывая кровавые следы. Они словно кислота, разъедают глаза и кожу: колют, щиплют и гадски не контролируются.        Он садится на бордюр, пытается дышать глубже, думать о хорошем,  чтобы успокоиться.        Но слёзы не прекращаются. Эти мерзкие и солёные падают на снег, на кеды. Чонгук затягивается дымом, фильтр слегка намокает. Он кашляет и начинает плакать еще сильнее. Свободной рукой трёт остервенело глаза и щёки, которые уже начинает щипать от влаги. Легкие режет.       Собака подбегает, взволнованно машет хвостом и поджимает уши, тычась носом ему в лицо, облизывая.        — Ви, я так заебался… — выдыхает тихо собаке. Силы кончаются. — Я так не могу. Не могу-у, — захлёбывается. Воет, словно пёс дворовый. Снова кашляет и порционно хватает воздух ртом. — Не могу, не могу, не могу — повторяет скулежом без остановки и тянет волосы у корней. Хочет успокоиться — не выходит.       Больно и противно. Мерзко и неприятно. Отвратительно гадко и невыносимо. Пульсирует в груди и отдаёт в ушах. Голова начинает болеть.       Чонгука мажет. Он пытается нормально вдохнуть воздуха, но не получается. Как по накатанной он начинает вспоминать все хуёвые моменты из его жизни(а их слишком много), отчего начинает реветь еще сильнее. Обзывает параллельно себя в мыслях глупым ребёнком — сидит на сугробе и плачет, растирает сопли по щекам, как маленький. Собака вертится вокруг него, слизывает кровь с костяшек.        А он просто слишком устал. Настолько, что не замечает носки черных ботинок, которые практически упираются в его.        — Вставай, пацан, яйца себе тут отморозишь, — низким, но довольно спокойным голосом говорит ему парень напротив. Он одет просто: кепка, расстегнутая куртка, под которой видно легкую олимпийку, спортивки и массивные черные ботинки. У него полностью проколото левое ухо и выбрита полоска на одной брови. Его чёрные глаза блестят в свете жёлтых фонарей. Губы блестят от чупа чупса, который он перекатывает во рту. — Давай, подъем, подъем.       Все в нём говорит о наглости и решительности. Слишком маргинально выглядит, но на его фоне Чонгук вообще может сойти за бомжа. Заплаканного и побитого бомжа.        «В этом районе никто этому не удивился бы»       Чонгук тихо хмыкает с собственных мыслей.       Никто бы не обратил внимания.       А он обратил.       Может ему что-то нужно? Все вычленяют выгоду, и этому парню также не за чем помогать незнакомцу на улице просто так.        За красивые глаза?        Сомнительно. Потому что сейчас Чонгук выглядит крайне не презентабельно, и красивых, по его мнению, глаз там и в помине нет. Может у него проблемы со зрением?        Или хочет почувствовать себя героем-спасателем. Такие вечно хотят всем помочь, особенно часто, когда об этом не просят.       Незнакомец смотрит пристально, не двигается ни на шаг. Подошёл — не побоялся крупной собаки. А та только спокойно нюхает его подставленную ладонь и тихонько виляет хвостом.       Чонгук хватается за протянутую ладонь и встаёт. Много шмыгает и сильно трёт лицо — не хочется казаться  таким слабым перед незнакомыми людьми. Да ни перед кем не хочется! Он же взрослый мальчик, а взрослые мальчики не плачут!        — Пойдём.       Чонгук чуть заторможенно кивает, хоть собеседник этого и не видит. Он идёт следом, пока парень выходит к дороге.        — Хуёво все дома, да? — парень спрашивает аккуратно, без напора.        Всё то он понимает.        — М-м, — Чонгук неопределенно качает головой. Мягко говоря «хуёво». Варьируется от «пиздец как хуёво» до «хочу выпилиться».        — Понял. — коротко и без дальнейших уточнений. — Твоего спасителя из пучины депрессии и грусти, который по рыцарски протянул тебе руку помощи, зовут Тэхён, кстати. А ты..? — он поворачивается на Чонгука и смотрит в глаза, выжидая ответ. Ему он кажется очень важным.       — А я? — Чонгук тупит.       — Ну, как тебя зовут? — тихий смешок и пар изо рта.        — А, Чонгук.       — А его? Или её… — Тэхён указывает головой в направлении немецкой овчарки.       — Виконт, Вик, Ви.        — Ви-ико-о-онт, — он тянет руки к собаке и та ластится под них. Гладит по затылку и за ушками. Ее хвост виляет из стороны в сторону так быстро, что, кажется, можно услышать свист ветра. — А чё не Герцог? Лорд? — в чужих глазах смешинки.        — Чтобы ты спросил, — Чонгук бурчит, но без обид.        — Господин Ви, позвольте вытереть вам лапы и жопу после прогулки, — Тэхён потешно клонится вперед перед собакой, сделав взмах рукой. — Что вам подать сегодня на трапезу: сухой корм или сухой корм, Господин? Не услышал. А, желаете распидорасить мусорку? Все как вы пожелаете, Господин.        Тэхён всё это время идет шагом назад в согнутом состоянии, не отводя взгляда от собаки, которая ничего не понимает, но очень много виляет хвостом. А Чонгука прорывает на ржач, потому что он никогда не задумывался над кличкой своей собаки в таком ключе. А то как это преподносит Тэхен, его очень веселит.        — А у него есть свой особняк, куча денег и чернокожий сиделка, который водит его везде и задницу моет? — спокойно произносит парень с огромной отсылкой.        — Блять, ужасно…        Чонгук начинает ржать, а Тэхён подхватывает. Они идут по пустой улице и громко смеются. Пар валит изо рта, а на лице оседает много снежинок непогоды. Хоть бы кеды не промокли…       Чонгук почти не смотрит на своего собеседника, моментами только кидает очень короткие взгляды, чтобы зацепиться за широкую улыбку с глазами-смешинками. У Тэхёна приятная внешность, можно сказать даже красивая. У него из под кепки торчат каштановые завитки волос, на которых оседает снег. А ресницы и глаза такие большие, словно у щенка спаниеля.        Наверняка у него куча девчонок в окружении. Девушкам нравятся милые щенята.       Пока Чонгук тихонько уходит в свои мысли насчет чужой внешности, Тэхён собирает снег с первой попавшейся на пути ели и протягивает парню.       — На, пройдись им по лицу и рукам, а то ты будто с тройного убийства возвращаешься. — Тэхён смотрит прямо в глаза, кажется, будто хочет заглянуть в душу. Пытается разглядеть что-то в смоляной темноте чужих глаз.       Так легко не получится. У Чонгука там 7 замков и Цербер на входе для особо любопытных. Пока еще никто не пробирался мимо него.       Чонгук поджимает губы и вытирает снегом с льдинками костяшки и щёки. Шипит от холода и рези на открытых ранах, но неприятные ощущения быстро проходят из-за мороза. Чонгук говорит мало, в основном смехом реагирует на шутки Тэхёна, но сам не заводит темы для разговора. Хотя очевидно, ему стало гораздо легче, чем когда он сидел в истерике на снегу.        Они шагают без особого пункта назначения, просто идут куда глядят глаза. Хотя наверное это Чонгук идёт за Тэхёном. Снегопад лишь усиливается, хлопья снега становятся по размеру все больше и заставляют немного жмурить глаза.        — Остались сиги? — спрашивает Тэхён. Чонгук кивает и тянется к карману. — Дай по-братски, мне кажется я сейчас откинусь, если не затянусь.       — Держи.       — От души. — Тэхён улыбается так довольно, будто к нему в руки попал, как минимум миллион, а не дешманская сигарета из круглосутки во дворе.       Тэхён курит красиво. Слово «эстетично» даже проносится в голове Чонгука, потому что парень сейчас выглядит так, будто вышел из какого-нибудь старого фильма, где все всегда курят красиво. На фоне всех этих многоэтажек, деревьев и снегопада ему действительно очень идёт. Чонгук обратил внимание, что тот каждый раз хмурится при затяжке, когда дым попадет в рот. Наверняка думает о чём-то серьезном…       — Блять, ну и говнище же ты куришь, — Тэхён морщится после пары затяжек, но все равно продолжает.       — Что было, то и купил, — Чонгук фыркает. Еще и возмущается!        — С такими сигаретами лучше будет бросить.        — Обязательно подумаю об этом на досуге.       Тэхён задумчиво кивает, смотрит на него мимолетно и снова затягивается.        — У тебя есть любимый мультик?        Внезапно.        — Э-э, наверное… — Чонгук чуть опешил от вопроса. Что за скачки от сигарет к мультикам.       — Ну, бля, че в детстве смотреть любил?        Чонгук на десятки секунд задумывается, прокручивает в голове воспоминания.        — «Чип и Дейл». — Называет первое, что пришло в голову. На самом деле, он плохо помнит. Ему из детства хорошо запомнился его день рождения, когда он с родителями катался на машинках в парке аттракционов, и абсолютно все дни когда родители ругались.       Тэхён мычит и еще раз вглядывается в лицо Чонгука. Щурит глаза и чуть хмурится, будто в его голове сейчас происходят дикие обороты промышленных шестеренок.        — Ты похож на Гаечку. — звучит гениальное умозаключение.       — Чего, бля…?        — Да, реально, без шуток, — Тэхён, улыбаясь, отбегает, прячась от вполне реального подсрачника. — А Вик твой, как Вжик, даже созвучно.        И ржёт, сука.       — Схуяли это я похож на мышь? — Чонгук очень негодует! Еще чуть-чуть и будет ногой притопывать от закипания.       — Нет-нет, я сказал ты похож на Гаечку. Она — мышь, но зато какая! — он оправдывается.       — Назови мне хотя бы 3 резонные причины нашей схожести.       — Так ну во-первых: большие глаза. У нее они мультяшно милые, а у тебя они не очень мужественно милые. Бинго в словах «милые глаза», так что засчитывай. Во-вторых: ну-у, — тут он чуть заминается, потому что аргументы закончились, — вот на кого ты учишься? Ты же учишься?        — На инженера.        — Вот! Ну ты посмотри, у вас столько общего. Гаечка умный механик, а ты просто инженер. Не знаю умный ли, но схожесть, согласись, имеется. — тут Чонгук закатывает глаза. — И в-третьих… В-третьих: во-первых и во-вторых. Хватит тебе двух аргументов. Ты не имеешь права их оспорить.       — Хуйня твои аргументы, — Чонгук фыркает, а Тэхён смеётся с его реакции.        Тэхён вообще выглядит довольно оптимистичным и забавным. У него очень широкая улыбка и глаза сужаются в полумесяцы, но все равно блестят в свете ночных фонарей. У него куртка нараспашку, и Чонгуку хочется спросить, не холодно ли ему? Потому что он сам уже довольно быстро подмёрз и застегнулся.       — Не хочешь за булками зайти в круглосутке здесь недалеко? — Тэхён тормозит и шмыгает носом от холода. Чуть щурится из-за снежинок, летящих в лицо. Они застревают в его длинных ресницах, а потом таят из за теплого пара.       — У меня денег на карте нет, — грустно бурчит Чонгук, а желудок то подаёт признаки голода. По ощущениям он сейчас к спине прилипнет после полного рабочего дня.        — Да забей, я куплю, — Тэхён широко улыбается и меняет курс на маленький магазинчик.        Доходят они до него довольно быстро. Тэхен хватает с полки пару сладких булочек, две маленьких пачки виноградного сока и несколько жвачек Love is на кассе.        — Добрый вечер. — Тэхён обаятельно улыбается женщине на кассе. Вик с интересом нюхает товары на кассе, виляя хвостом и смахивая снежинки с себя.       — Добрый, добрый, ой какой красавец, как его зовут? — Женщина тепло улыбается и тянется через стол, чтобы поближе рассмотреть собаку.       — Виконт, — скромно отвечает Чонгук.       — О, он у него из рода королевских кровей. Знаете, кушает стейки из мраморной говядины и имеет несколько личных выгульщиков. Вот кстати один из, — показывает на Чонгука. Тот в свою очередь прыскает от смеха.       — Не морочь мне голову, Тэхён. — женщина фыркает, посмеиваясь. — Что-то еще?        — Пачку Парламента еще. Тебе что-то надо? — поворачивается к Чонгуку с чуть приподнятой бровью.        — Нет, спасибо. — Чонгуку жутко неловко. Они знакомы всего ничего, а Тэхен уже покупает ему что-то.        — Паспорт будет? — продавец прищурившись смотрит на Тэхёна.       — Ну что вы! Вы посмотрите на меня, взрослые дяди не носят паспорт в магазин! У них все важные документы лежат в важных местах.       — У меня есть паспо…       — Тщ! Гаечка, я же сказал, у взрослых важные вещи лежат в важных местах, ты что не взрослый? — Тэхён делает какое то странное лицо, что то между: «Ты что совсем тупой?» и «Really?».        Чонгук фыркает, засовывая руки в карманы. Продавец выгибает бровь и тихо смеется.       — Ладно, поверю. Но только на этот раз, — женщина улыбается и пробивает пачку сигарет.       — От души, тётя Джи! Хорошего вечера, — Тэхён оплачивает и вылетает из магазина пулей, потому что знает…       — Какая я тебе тётя?! Сколько раз говорила не называть меня так, засранец!        Чонгук немного теряется от такой скорости Тэхёна и выходит из магазина чуть заторможенно, но на веселе.       Тэхён улыбается широко, снова шмыгает носом и трясет пакетами с булочками перед лицом Чонгука.        — Всё, погнали выбирать самую кашерную лавочку. По хорошему бы беседку найти какую-нибудь, чтобы сухо было.        Чонгук находится в какой то прострации, будто во сне. Все происходящее сейчас кажется ему каким то нереальным. Слишком хорошо он себя сейчас чувствует.        — Парламент значит, мажор чтоли? — спрашивает Чонгук, равняясь шагом с Тэхёном.       — Да не, просто вчера степуха пришла. Могу себя побаловать, так сказать, — хмыкает уверенно.         Чонгук понятливо мычит. Тишина. Слышно только скрип снега от шагов и дыхание собаки. Морозный воздух охлаждает носоглотку, заставляя слегка морщиться.        Идут до дворов молча.       Но это молчание не неловкое. Оно очень спокойное и комфортное, не нуждающееся сейчас в каких-либо правках. Спустя минут десять они наконец находят незаснеженную беседку и падают туда. Тэхён выкладывает на стол всю еду, в том числе и шесть жвачек.        — Что ж, приступим к трапезе, — он бодро хлопает в ладони, растирая их, и принимается открывать булочку, кажется, с вишней.       — Приятного, — говорит Чонгук и Тэхен в ответ кивает с уже набитым ртом.        — Я не могу, он так смотрит, — Тэхён жалобно морщится, отворачиваясь от лохматого манипулятора. — Можно ему дать кусочек?        — Угу, только без начинки, — Чонгук говорит слегка неразборчиво из-за еды, — и пусть за команду.       — Что он умеет?        — Кружись, ммм…       — Виконт, кружись! — Тэхён трясет кусочком булки перед носом пса, и тот сначала не догоняет, что от него хотят, — Ну, давай, кру-у-жись!        — Покрути чуть рукой вокруг него, — советует Чонгук.        — Кружись! — он машет кусочком, и собака наконец понимает и делает оборот вокруг себя. — Молоде-е-ец! А что еще может?        — Умри. Ты можешь сделать пистолет из пальцев и типа стрельнуть в него. Бах! — Чонгук показывает, как надо.       — Виконт, умри! — стреляет пальцами и собака со всей экспрессией падает на снег, не отводя взгляда от кусочка. — Умница! На, кушай, хороший малыш. — Тэхён треплет собаку за уши, пока она чавкает.        — У тебя есть собака? — спрашивает Чонгук, наблюдая, как парень не отлипает от Вика.       — В детстве была, лабрадор, но когда предки погибли, бабушке пришлось его отдать в добрые руки. Я еще пиздюком был.        — Оу… Мне жаль.       — Да забей, все нормально уже. А у тебя он давно?        — Забрал четыре года назад на рынке, за даром отдавали. Бесплатно же нельзя забирать, а я тогда все деньги потратил, ну я и дал той женщине пакет персиков за него. — Чонгук тихо смеется, и Тэхён тоже.       На часах уже показывает 3:16 ночи. Метель подуспокоилась, и снег уже мирно покрывал землю. Чонгук доел булку и засунул руки в карманы, весь сжимаясь в куртку от мороза.        — Замёрз? — Тэхён хмыкает, дергая головой.       — Есть такое, — Чонгук хрипло смеется, пряча нос в воротнике куртки.       — Давай, подъем, а то отморозим придатки.        Они оба поднимаются с лавочки, отряхиваясь от прилипшего снега и собирают фантики со стола.       — Дашь свой номер? Может еще погуляем, — бодро спрашивает Тэхён.       — Да, конечно, давай, — Чонгук берет протянутый мобильный и вбивает нужные цифры. — Держи.       — Угу. Ай-щ я даже не заметил, как у меня замерзла задница, кошмар! — Он начинает колотить себя по бедрам и ягодицам, чуть подпрыгивая на месте, чем смешит Чонгука.       — Поэтому надо длинные пуховики носить! — ехидничает Чонгук.        Тэхён показывает ему средний палец и поворачивается к собаке, в наигранной обиде.       — Как ты с ним живешь? Он тебя тоже пилит по всякому поводу? — заглядывает в черные собачьи глаза, в которых будто бы кроются все ответы. — Я так и знал! Хозяин душнила — горе семьи. Дай лапу на прощание, — Тэхён протягивает ладонь собаке и та резво закидывает свою лапу ему. — Ай, спасибо, бро!       — Эй!        — Шучу-шучу, — в сдающемся жесте поднимает ладони. — Ладно, давай по домам, Гаечка, мне завтра на учебу. Мне туда. — Тэхён показывает рукой в направлении противоположном от Чонгука.       — Ага, бывай, спасибо за компанию, — Чонгук широко, впервые за долгое время искренне улыбается, и машет рукой.       У него в душе такое приятное чувство мажет вдоль по трахее, к легким и ниже в живот. Расстилается тепло, словно все это время организм был под заморозкой, а сейчас все оттаивает. Чонгук идёт вдоль безлюдных улиц и улыбается, потому что давно он не ощущал себя так легко.       Он не думает о том, что дома отец, потому что тот уже давно спит, и Чонгук спокойно может вернуться и лечь спать. Он пинает какую то ледышку, а Ви ее хватает, виляя хвостом.        Чонгук смеется. Снова искренне и по-живому. Словно огромные глыбы льда оттаивают, убирая тяжесть с утепленной души. Тук-тук. Сердце стучит. Тает.