Солнце взойдет!

      Эта история о давних временах, когда мир был полон волшебства и чудес, леса грозно возвышались едва преодолимой темной стеной, а реки и моря были чисты и прозрачны, словно слеза. В одном из самых глухих его уголков, надежно укрытом от праздных глаз непроходимым лесом и исполинскими горами, приютилось королевство. Правили этим королевством король и королева, казалось, нельзя было найти более счастливой пары, хоть весь свет обойди! Лишь одна печаль вырывала не один тяжкий вздох из груди молодой королевы — у супругов не было детей. Годы все шли и шли, а ее надежды подарить мужу ребенка таяли, словно свеча. Казалось, уже было перепробовано все возможное: тысячи молитв, трав, снадобий, колдовских обрядов… И в один прекрасный день королева все же ощутила затеплившийся в ее чреве долгожданный огонёк зарождающейся новой жизни.       Радости будущих родителей не было предела. Придворный колдун предсказал появление на свет чудного мальчика с золотистыми, словно лен, волосами, и все население королевства радовалось вместе со своими правителями, ожидая скорого рождения наследного принца. Но каким большим ни было бы счастье, где-то рядом с ним всегда таится беда. Роды были уже совсем близко, когда королева внезапно тяжело заболела. Один за другим во дворец приходили самые именитые целители, знахари и волшебники из самых отдаленных уголков королевства, но все их усилия оказались тщетны. Все, что они смогли сделать — лишь поддерживать силы обреченной на раннюю гибель будущей матери, чтобы она успела дать жизнь их долгожданному первенцу.       Гнетущая тишина стояла в королевском дворце в день родов. Прекратились смех и разговоры в огромных залах, смолкло беззаботное щебетание пташек в саду — казалось, можно было услышать звон случайно упавшей на пол булавки. Только полные непосильного страдания крики королевы терзали уши и сердца замерших в ожидании придворных. Король ни на шаг не отходил от ложа любимой супруги — прошла целая вечность, прежде чем по дворцу разнесся полный жизни и здоровья крик новорожденного. — На колени! Родился наследный принц! — провозгласил старый герольд, и толпа, как один человек, склонилась едва ли не до земли. А в это время в дальних покоях дворца послышался все слабеющий голос несчастной матери: — Дайте мне его… Дайте мне моего сыночка…       Исхудалые нежные руки протянулись к беспомощно трепыхавшемуся на руках испуганной повитухи мальчику. Из последних сил прижав к исстрадавшейся груди свое долгожданное дитя и коснувшись холодеющими губами его сморщенного красного личика, королева побледнела, как простыня, и упала на мягкие подушки своего предсмертного ложа. Ее растирали уксусом, брызгали в лицо холодной водой, давали нюхать травы и соли, но все без пользы. Душа молодой королевы унеслась далеко, в недоступный живым мир. У ее ног безутешно рыдал убитый горем король, а новорожденный наследник, всего нескольких часов от роду, лежал один-одинешенек в колыбели, среди тончайшего батиста и кружев, всеми позабытый среди всеобщей тяжелой утраты…       Все королевство искренне горевало по королеве, так рано покинувшей этот мир. Народ съезжался в столицу со всех его концов, чтобы произнести слова прощания той, которую искренне любил и почитал при жизни за необыкновенную доброту и великодушие. Тихо и торжественно прошла по некогда полным радости и веселья улицам похоронная процессия. Король шел впереди всех, провожая усопшую в последний путь, и ни один подданный королевства никогда прежде не видел такого отчаянного горя — зловещие тени легли на его обычно исполненные гордости и ликования черты, а глаза словно присыпали пеплом. В тот же день королевским указом во дворце были строго-настрого запрещены любые увеселения — скорбь и тоска навсегда поселились в нем. И целый год король проводил дни в своих покоях, впившись мрачным, блуждающим взглядом в мастерски исполненный лучшим придворным художником портрет королевы. О маленьком же принце никто не думал. Он рос в дальних покоях, словно отшельник, отданный заботам кормилицы и старого герольда, вырастившего некогда самого короля. — Ваше Величество! Ваш сын желает вас видеть!       Голос герольда вырвал короля из оцепенения. Медленно обернувшись, он окинул подернутым непроглядной пеленой скорби взглядом своего верного слугу и стоявшую подле него пышнотелую кормилицу, и словно благодатный луч солнца заглянул в его сердце — на руках женщины сидел его сын. Этот самый чудный мальчик с льняными волосами, чье появление на свет когда-то предсказал старый колдун, несколько мгновений оглядывал величественную фигуру отца своими широко распахнутыми глазками, а затем весело пискнул, широко улыбнулся своим беззубым ротиком и протянул к нему крохотные ручонки. Молча наблюдавший все происходящее старый слуга смело приблизился к своему господину и опустил сморщенную руку на его поникшее сильное плечо. — Ваше Величество… Я знаю вас с тех же лет, что и вашего сына, и вы оба бесконечно дороги мне! Вас постигло несчастье — вы потеряли супругу, но разве Ее Величество не оставила вам память о себе? Разве Ее Величество не продолжает жить в вашем сыне? У Его Высочества никого нет в этом мире, кроме вас! Только взгляните на это чудо! — с этими словами он бережно принял малыша из рук кормилицы и передал его в дрожащие от волнения руки короля.       При виде этого теплого комочка, так доверчиво смотрящего на едва знакомого ему человека своими голубыми, словно лесные незабудки, глазками, король почувствовал, как его сожженная болью душа успокаивалась, а на губах впервые за эти скорбные месяцы появилась улыбка. — Прелестное дитя! — тихо произнес он. — И как похож на свою мать… — Уж как есть — весь в матушку! — охотно затараторила кормилица. — И глазки, и носик — все, как у нее…! — Малютка… Ты ни в чем не виноват… — король ни на миг не переставал с любовью глядеть на сына, перебиравшего в своих крошечных пальчиках тронутую сединой бороду отца и тяжелую золотую цепь ордена на его шее. Прижав его к себе, он нежно поцеловал его золотоволосую макушку, и в следующее мгновение по запустевшим залам и коридорам дворца разнесся его давно никем не слыханный звучный голос: — Слушайте приказ! Разошлите глашатаев! Трубите в трубы, палите из пушек! Готовьте гуляния, угощение для народа — пусть все знают, что мне есть, ради кого жить на этом свете! У меня есть сын, а у трона — наследник! Снова запели птицы в дворцовом саду. Снова заиграла под его сводами музыка, зазвучали песни… Веселье и праздник сменили глубокий траур, как свежий ветер гонит с неба тучи после отгремевшей бури. Народ веселился от всей души и неустанно славил короля и маленького кронпринца — всеобщего любимца, надежду и опору.

***

      Но не всем было суждено веселиться в тот радостный день — на пороге одной из бедных крестьянских лачуг нашли кучку засаленного тряпья, из которой доносился едва слышный писк, мало чем напоминающий здоровый детский плач. В свертке пищал такой же маленький мальчик, как тот, которого в этот день славило все королевство — но одеждой ему служил кусок дерюги вместо кружев и сотканного лучшими дворцовыми мастерицами тончайшего шелка, а колыбелью — сноп подгнившей соломы, брошенный в угол за печью, едва способной придать обветшалой избе хоть сколько-нибудь тепла. Малыш все продолжал жалобно кричать от терзавших его голода и холода, и ни шлепки, ни укачивания не могли успокоить его. — Взвалила себе на плечи обузу! — недовольно ворчала хозяйка — крикливая изнуренная женщина, обремененная оставшимися после безвременной кончины мужа четырьмя детьми. — Все орет и орет, сладу с ним никакого нет! Корми его теперь, пока работать не начнет!       Годы летели, и жизнь брошенного на произвол судьбы малютки становилась все более и более невыносимой. Его стали заваливать самой грязной и тяжелой работой, едва он научился ходить на своих тоненьких кривых ножках. То и дело его названные братцы и сестрицы пытались обделить его куском хлеба, а за любые попытки постоять за себя он был так нещадно бит их матерью, что порой несколько дней подряд не мог покинуть своего укромного уголка за печкой. Ни единого ласкового слова не слыхал он от кого бы то ни было. Никто не рассказывал ему сказок, не пел колыбельных… И это продолжалось, пока бедную крестьянскую хижину не посетила страшная непрошеная гостья — оспа. Она не тронула уже когда-то переболевшую этой хворью хозяйку, но все пятеро детей слегли одновременно в жару и бреду, сплошь покрытые нарывами и язвами. Четверо из них один за другим ушли в мир иной, несмотря на все усилия матери и деревенской колдуньи-целительницы — только несчастный подкидыш остался в живых. — Дрянь! Паршивец! — исступленно рыдала осиротевшая мать. — Я должна была сразу бросить тебя волкам на съедение! Из-за тебя все мои беды! Да лучше бы помер ты, чем твои братья! — Они мне не братья… — внезапно послышался приглушенный голосок, в котором, казалось бы, жестокая судьба не оставила ничего детского. — Что?! — взвизгнула женщина. — Повтори, что сказал, мерзавец! Мальчик неожиданно поднял голову, и его мучительница с ужасом отшатнулась — он и раньше был некрасив, а перенесенная им злющая оспа и вовсе сделала его уродом, оставив на его лице глубокие шрамы. Каждой своей черточкой оно излучало затаенную угрозу, а черные, словно уголья, глаза, смотрели на разъяренную хозяйку взглядом затравленного волчонка. — Они мне не братья… А ты мне не мать! — его голос становился все громче, а кулаки сжимались все крепче. — И это твоя благодарность, наглая тварь?! Ну, постой же ты у меня…!       Слова обезумевшей женщины безжалостно разрушили последнюю хрупкую преграду, сдерживавшую накопившиеся в душе ребенка за все эти годы ярость и ненависть. Словно огонь разлился по его хрупкому тельцу, безжалостно пожирая все его существо. Его обыкновенно тусклые черные глаза в один миг засверкали невиданными в них прежде огнями. — Ты мне не мать! — повторял он, как заведенный, надрываясь в крике. — Ты мне не мать! Натруженная мозолистая рука женщины схватилась за случайно оказавшееся поблизости увесистое полено. Она уже приготовилась коршуном налететь на своего приемыша и нанести ему роковой удар, но в этот миг ослепительная вспышка заполнила все вокруг своим обжигающим светом. Пробудившаяся в самых потаенных глубинах истерзанной болью и гневом детской души невероятная сила только росла — казалось, ее было достаточно, чтобы лишить жизни целое стадо разъяренных быков. — Хватит! Прекрати! Перестань! — раздался исполненный животного страха крик, но никакие мольбы не смогли остановить происходящий кошмар. Словно во сне мальчик выбросил вперед тонкую руку, и мощный поток вырвался из кончиков его перепачканных золой и дегтем пальцев — он обвился хлыстом вокруг шеи его мачехи и сжимал свою жертву, пока последний хриплый вдох не слетел с ее посиневших губ, а грубые черты не застыли навеки в обуявшем ее в последние мгновения жизни ужасе.       Но даже этого было ему ничтожно мало — доведенный до отчаяния ребенок желал сжечь и отправить в прах все то, что до сих пор составляло его короткую безрадостную жизнь. Неистово крича и смеясь, он все продолжал высвобождать из себя новые и новые потоки чар — и вскоре от убогого крестьянского жилища остались лишь чадящие густым черным дымом развалины…       Бежать! Прочь из этих мест, куда глаза глядят! По каменистой дороге, через поле — прямо в непроходимую чащу леса! И пусть он кишит хищными зверями, которым ничего не стоит разорвать хрупкое тело ребенка на куски — он ни за какие сокровища в мире не вернется назад! Выступившая из ран и царапин липкая кровь покрывала руки и ноги несчастного мальчика, но он все бежал и бежал, пока силы не покинули его. Вновь погасшие черные глаза не обронили ни единой слезинки — едва выйдя из поры младенчества, он не плакал, даже несмотря на жестокие побои мачехи. Так было и теперь — повалившись на мягкую росистую поляну, он кричал и рвал руками траву, пока сон не одолел его. Но что за странную картину увидел он в нем! Кто этот мальчик с нежным, как крыло бабочки, личиком, ниспадающими на плечи льняными кудрями и насмешливым взглядом любопытных голубых глаз? Вот он подходит к нему, рассматривает его с самым бесцеремонным любопытством, как диковинку… Прикасается пальчиком к его покрытой толстым слоем грязи и пыли щеке и заливисто смеется…       Мальчик спал так крепко, что совсем не услышал, как тишину незаметно наступившей ночи нарушил треск сухих веток и шелест листвы. Холодный влажный нос прошелся по его лицу, заставив его открыть глаза. — Волк! — пролепетал он спросонок. Он хотел пуститься наутек, чтобы спасти себя от кровожадных зубов страшного зверя, но ноги до сих пор отказывались служить ему. Но зверь, по-видимому, вовсе не намеревался причинить ребенку вред — напротив, он коснулся мягким горячим языком его воспаленных ран, заставив боль утихнуть, а затем улегся рядом, опустив тяжелую мохнатую голову на его грудь и тихо повизгивая.       Внезапно ветки раздались в стороны, словно по мановению волшебного жезла, и на поляне очутилась высокая, закутанная в мантию фигура, вся утонувшая в сияющих серебряной сединой волосах и бороде. В одной руке он сжимал ярко горящий факел, другой опирался на украшенный тонкой резьбой деревянный посох. — Тебе нечего бояться моего Клыка, малыш! — ласково произнес он. — Он сын волка и собаки, но он безобиднее щенка, если вокруг нет опасности! Как же ты попал сюда в такой час? — А ну вас! — крикнул мальчик, сжимая кулаки. Он попытался вскочить на ноги, чтобы защитить себя от этого странного незнакомца, но ничего не вышло — он так ослаб, что не смог даже сбросить со своей груди все еще лежавшую на ней голову огромного пса, которого он сперва принял за волка. Седые брови старого путника нахмурились. — Я обещаю тебе, мальчик — ни я, ни мой зверь не причинят тебе никакого зла! Я вижу, что тебе нелегко пришлось, несмотря на твои такие юные годы… Но я также вижу в тебе силу — огромную силу, которая может натворить неописуемых бед, если ты не научишься управлять ей! Мальчик все молчал. Он едва ли не с самого своего появления на свет привык всех бояться и никому не верить, но — как странно! — с каждым словом его душа оттаивала и летела навстречу его неожиданному спасителю. — Мое имя Хадар, и я уже много лет служу в королевском замке. Только такой сильный маг, как ты, может стать моим преемником, когда придет мой час покинуть этот мир! — Никакой я не маг! — Не нужно упрямиться! Разве не ты задушил в порыве ярости женщину, которая дурно обращалась с тобой? Не ты ли сжег после этого ее дом дотла? — Я… я… — потрясенно пробормотал мальчик. Откуда этот таинственный старец узнал все то, что произошло с ним накануне? — Я давно предвидел это — духи сказали мне, что на свет родится тот, кому самой судьбой будет предназначено продолжить мое дело. Немало горя и страданий выпадет на его долю… Его душа темна, словно небо перед бурей, но придет день — и в ней взойдет солнце! Все это старый колдун Хадар говорил, выходя на опушку леса, а верный пес вез на своей сильной спине его найденыша — он снова заснул, спрятав лицо в густой теплой шерсти.       Уже брезжило раннее утро, когда путники достигли ворот дворца. — Какой он грязный! И худой! Кто он? Он будет здесь жить? — прозвенел чей-то задорный голосок.       Мальчик распахнул глаза и остолбенел — перед ним стоял тот самый красавчик с льняными волосами, которого он видел в своем сне! Тонкая батистовая рубашка, опоясанная шелковым поясом суконная котта и высокие сафьяновые сапожки сидели на нем так, что любо — какая роскошь рядом с жалкими лохмотьями нежданного гостя! Но насмешливые голубые глаза и алые, словно лепестки роз, улыбающиеся губки были все те же… — Ваше Высочество, сейчас же вернитесь в ваши покои! — внезапно послышался строгий резкий голос. Одно из бесчисленных окон дворца было распахнуто, являя миру заспанное сердитое лицо. — Вам не дозволено выходить в дворцовый сад так рано и, тем более, разговаривать с незнакомцами! Маленький проказник весело гикнул и нырнул в усыпанные россыпью прохладных росинок кусты, а Хадар, тем временем, завернул в один из самых отдаленных закоулков сада и шел, пока впереди не показались окутанные лаской рассвета очертания небольшого, но крепкого бревенчатого домика…       Весь день и всю следующую ночь мальчик крепко спал на устроенной для него на скорую руку перине из грубого мешка и душистого сена, у жарко натопленного очага. Его обезображенные оспой черты разгладились, рот слегка приоткрылся в блуждающей улыбке, израненные руки обнимали улегшегося рядом Клыка, а в голове его вновь возник образ ненароком встреченного им юного принца — он представлял, как отвешивает ему хорошего тумака за его недавнюю насмешку над ним, но вместе с этим словно кто-то невидимый шептал в его маленькое ушко, что судьба еще не раз сведет их вместе.