Перед лицом неотвратимого, мерзкого, первородного, ты ведёшь отсчёт до момента когда твоё сердце остановиться и ты растворишься в темноте.
***
«Не оборачивайся и не останавливайся. Иди. Прямо. Не сворачивай с пути. Не смотри туда. Ты не виноват…»
Парень в кандалах шёл по широкому полукруглому тоннелю, обшитому наспех профнастилом, зачастую весьма паршивого качества. Металл местами поеден временем и сыпется ржавой крошкой, а местами пробит и разрезан. В отверстиях поменьше иногда видны застрявшие инструменты, ножницы по металлу, лом, кирки; особо отчаявшиеся разбивали металлические листы камнями или прочим мусором, а после надеялись разорвать железо руками, как бумагу. Руки этих бедняг так и весят на обрывках металла, изрезанные до самых костей. В других местах, в крупных разрывах, там, где им повезло больше, валялись, или точнее вываливались, почти целые тела. Кто-то, только с парой дырок в черепе и те едва заметные — им повезло, их застрелили; быстрая почти безболезненная смерть, если не считать тот ужас, что они пережили, добираясь сюда. Другие больше походили на разорванных тряпичных кукол, с вывернутым наружу всем их внутренним разнообразием. Иногда встречались пальцы и раздавленные глаза в совсем неожиданных местах. Конечно, весь этот ужас происходил не по всей длине тоннеля, это очаги проникновения, в бывших местах примыкания технических каналов и общественных помещений. Две станции метрополитена стали колыбелью, не самой надёжной, но всё же крепостью, для большого количества людей, и адом для парня в кандалах. Он шёл, оценивая ситуацию, сколько в этот раз он будет разгребать весь этот беспорядок, именно столько он будет голодать. Но даже так, его радовало та мысль, что его отправили сюда, а не к лестницам. Он возненавидел лестницы за пару месяцев. Тела здесь, в тоннеле, появляются не часто, и ещё реже можно встретить пока живых людей, но на лестницах; мягко говоря, там постоянная бойня. Тут спокойнее, безопаснее. Убирая тела и помечая пробитую обшивку светоотражающей краской, парень надеялся, что в этот-то раз он не наткнётся на живых. Тела тяжёлые и отнимают много сил, он измажется в жидкостях, надышится аммиаком и бог ещё знает чем. (Ах точно бог покинул это место) Тела не разговаривают, не стонут и не просят еды. Которую ему бы и самому хотелось закинуть в свой рот, разжевать и смаковать каждый кусок, а не глотать сквозь отвращение и тошноту серую кашу, те помои что обычно ему дают. При виде очередного выпотрошенного тела, парня вырвало. Не следовало ему думать о еде за работой, но желудок истошно урчит уже сутки, кажется. Вытирая с губ рвоту и выбрасывая подальше пустой баллончик, парень ощутил сладковатый запах, непривычный для него. Запах был ярким и щекотал нос, но в смешении с гнилостным плесневелым смрадом, вызывал ещё большие приступы тошноты. Но больше нельзя позволить этому случиться, иначе срыгивать он будет только желудочную кислоту и кровь. Медленно шагая к источнику запаха, чтобы проверить что его источает, парень запнулся о ранее выброшенный баллончик, и по туннелю разнёсся грохот. Парень инстинктивно сжался, замирая на месте, но почти сразу встал ровно понимая, что он сам был причиной шума, который его так напугал. В тени тоннеля послышались скулёж и нытьё. Парень поёжился, попятился назад, беспокойно бегая глазами по скрывающей нечто темноте и искал фонарик на поясе. Когда спасительный свет зажёгся и осветил тоннель на много метров, за очередным сорванным профлистом виднелась детская ручка, машущая из последних сил. «Помогите! Я тут застряла. Я искала еду и нашла тут проход», — сквозь всхлипы и скрежет металла слышались надрывные мольбы помочь. Парень медленно прокрался к девочке, держась у противоположной стены тоннеля. Когда свет от фонарика хорошо освещал лицо и тело ребёнка, лет 11, парень внимательно осмотрел её всю. Подранная одежда и, почти в ноль, стёртые кроссовки, она застряла, запуталась… Нет! Она зацепилась волосами, взбитыми в один большой колтун, за колючую проволоку, скомканную в клубок — это было временное заграждение пробитого хода к тоннелю. Клубок был примотан несколькими прутами к стене, за ввинченные туда наспех, огромные болты. Пролезть через такую конструкцию и не застрять невозможно. Парень только собрался набрать диспетчеру по рации, как девочка снова заныла, умоляя не оставлять её и помочь выбраться. Он задумался, завис принимая решение как поступить лучше, но тут послышался шум из рации: «Слушаю, Лима-7… Лима-7 прём… Я начинаю отсчёт… 10…» — с помехами доносился полумеханический голос мужчины с того конца.«Девять…»
Парень ещё раз оглядел девочку. Он метался между правильным и эффективным.«Восемь…»
Он надеялся проснуться, забыть этот кошмар и не принимать никаких решений.«Семь…»
Но к сожалению ему и не потребуется выбирать. Их судьба оказалась предопределена, когда эта девочка влезла сюда и запуталась в «репейнике».«Шесть…»
Беспокойный взгляд наконец зацепился за единственно верный знак, и парень подал голос зажимая кнопку на рации. «Это Лима-7, Здесь ребёнок. Девочка, она застряла в сетке…» — нервозно говорил парень диспетчеру, неотрывно смотря на ребёнка. «Так и? Её состояние? Лима-7, Мать твою!» — строго отчеканивал голос с той стороны. «Лима-7 рапорт!» — диспетчер зверел с каждой секундой молчания парня. «Нет! Нет-нет. Я не могу! Я не справлюсь. Это слишком! Она… она выглядит здоровой! Ещё же можно что-то сделать! Отведите её к брату», — срываясь на крик взмолился парень, падая на колени. Истошно требуя если не врачей, то привести кого-то из «зачистки», только не его. Не в этот раз. «Ты знаешь что делать. Рапорт принят. Даю приказ на зачистку», — монотонно выговорил диспетчер. Приказ — самое ненавистное слово из всех, что ему довелось слышать за последние несколько месяцев. Приказ — это то, из-за чего он не спит, не ест и ломает себя. И, наверное, он хотел бы использовать патрон на себе. Закончить такую жизнь, но в этом мире ещё осталось то, что он любит; что заставляет его сердце биться и теплиться надеждой; грезить старыми деньками с семьёй и беззаботное, по сравнению с настоящим, детство. Он нажимает на спусковой крючок пистолета, и раздаётся свист, удар гильзы о бетонный пол и скрежет металла. В тишине раздаётся сиплый голос: «Заберите меня». Спустя полчаса, парня в кандалах нашла группа людей в чёрной форме с носилками. Они перевалили его слабое тело на носилки, вкололи витамины и поставили капельницу. До самого медпункта парень жалобно скулил и всхлипывал, что он больше не может так.Девочка 11 лет, изуродованная собственными попытками выбраться, осталась лежать в «репейнике»; в её шее торчал дротик-шприц.
Статус: Обезврежена.