Часть 1
14 апреля 2024 г. в 00:34
Бродяга привычно захлопнул дверь, скинул ботинки и прошлепал в ванную, чтобы смыть с себя пыль пустошей и косые взгляды жителей Полиса, которые он успел насобирать на себя, пока покупал нужные продукты в гипермаркете (впервые, между прочим!). Сегодня был особенный день, вроде как годовщина их с Брутом, ну… отношений? Короче, ровно год назад они поцеловались в первый раз. Бродяга, конечно, не какой-то там сентиментальный влюбленный мальчишка, чтобы об этом помнить: ему про это рассказала Муза, как бы невзначай, пока показывала книгу рецептов, найденную на одной из заброшек. Бродяга, хоть и не ученый, два и два складывает (как-то интуитивно) поэтому он придумал (сам, конечно!), что может сделать Бруту такой вот сюрприз: испечь домашнее печенье по рецепту из книги на их годовщину. Кажется, и рецепт был не очень сложным, и выглядело красиво. И необычно, в магазине такого нет, это точно! В рецепте были лесные ягоды и тыквенные семечки. Ни того, ни другого в Полисе не водилось: первого — потому что лес был только за куполом, и все, там растущее, городские считали ядовитым; второго — потому что сытым горожанам и в голову не приходило, что эти “косточки” можно сушить и есть.
И вот, умывшись и разложив все продукты на столе, Бродяга стоял посреди кухни и закатывал рукава. Даже фартук надел, чтобы к приходу Брута не выглядеть, как извозившийся в муке ребенок. Смешать все ингредиенты оказалось не очень сложно: размять 100 граммов масла (их он старательно отмерил на весах, встроенных в стол) со 100 граммами сахара, добавить столько же муки и 1 яйцо, хорошо все перемешать. Потом 100 граммов овсянки потверже (еле нашел среди “варить две минуты” цельную крупу), и от души тыквенных семечек и вяленой клюквы. Чуть не забыл разрыхлитель, но опомнился вовремя. Мешать, правда, было тяжеловато, но у Бродяги, во-первых, рука хорошо приспособлена для монотонных ритмичных движений малой амплитуды (в пустошах часто приходится выбивать пыль из матрасов и настилов, а вы что подумали?), а во-вторых, он быстро догадался, что месить тесто ладонью куда удобнее, чем ложкой.
Осталось, собственно, самое ответственное: прогреть духовой шкаф и запечь печенье, умудрившись его не сжечь (Бродяга ненавидел, что в старых кулинарных книгах почти всегда писали “запекать до готовности”, и никогда не писали, как, блин, это понять?!)
Если все, что он делал до этого, Бродяга мог сделать без помощи умного дома, то вот зажечь духовку без этого было невозможно. Собравшись с духом, он громко и четко произнес “зажги огонь в печи”. Ничего не произошло. Попробовал снова: “дом, зажги огонь в печи”. Снова ничего. Бродяга на пробу приказал дому включить свет в гостиной — и свет зажегся. Тогда он начал придумывать, как переформулировать свой приказ: “дом, включи духовку”, “дом, разожги огонь”, “нагрей печь”... Сдаются псы, а не волки. Однако спустя полчаса у Бродяги совсем не осталось сил спорить с тупой машиной, голос охрип, руки опустились. И стало вдруг так по-детски, до глупого обидно! Вот ведь, все сделал, в кои-то веки решил организовать сюрприз, еще и повод есть, и так удачно сложилось, что Муза нашла эту книгу, и ягоды были дома, и все ингредиенты нашлись. И даже тесто получилось, как на картинке! И только чертова духовка все никак не хотела работать.
“Дорогой дневник, - думал Бродяга, - сегодня я выбрал путь слабой собаки: сесть на пол, сказать, что нихуя не понимаю, как все это делать, и расплакаться, вместо того, чтобы как обычно быть матерым волчарой и с ебалом неунывающего мурзика до последнего пытаться понять, что идет не так. Ненавижу духовки, ненавижу технику, ненавижу машины, хочу в лес.”
Таким вот, сидящим на кафеле кухни, в фартуке и разводами слез с мукой на лице, его и застал Брут, пришедший из института пораньше, чтобы сделать Бродяге сюрприз в честь их годовщины (о которой ему напомнила Лия, но Бродяге об этом лучше не знать). Оценив ситуацию, подцепив пальцем тесто (на пробу; оказалось, очень вкусно!), Брут уселся рядом с Бродягой на пол и обнял того за плечи. Бродяга, уткнувшись в родное плечо, всхлипнул еще несколько раз, отчего у Брута защемило сердце от нежности. Его волк, железный, выносливый волк, плакал у него на плече, и господи, это было больше всего в этом мире! Едва ли Бродяга кому-то когда-либо позволял увидеть свою слабость, а вот Бруту позволил, и от этого так тепло, и хочется прижать этого ребенка к себе еще ближе, и защитить от всего на свете.
– Хотел… сюрприз… – бубнит Бродяга куда-то в пиджак Брута.
– Что ж, тебе удалось меня удивить…
– Да иди ты! – пихает в плечо. – Я хотел печенье испечь, а твой тупой дом не хочет зажигать твою тупую печку!
– Вот оно что… Ну, да, тупой дом… – Брут гладил Бродягу по голове, а сам думал, что, пожалуй, уже можно снять ограничение на все просьбы, касающиеся огня, от Бродяги к умному дому. В конце концов, он уже точно не будет устраивать пожар у Брута дома (по крайней мере, намеренно). – Знаешь, а давай его накажем? Я сейчас!
Брут ушел быстро за бумагой и фломастерами в свой кабинет (да, у него есть фломастеры, потому что удобно ими выделять элементы схем, в самом деле) и, возвращаясь, гордо разложил это все перед Бродягой.
– Вот! Сейчас мы напишем, что эта печка очень тупая, и наклеим на нее эту табличку. Ей станет стыдно и она заработает. Пиши!
– Совсем дурак? Я уже не маленький. И вообще, лучше бы мастера какого вызвал, тесто же испортится.
– Да давай попробуем, что мы теряем! Вот как раз пока мастера ждем. Кстати, тесто очень вкусное.
– Ты ел сырое тесто? Кто ты и куда ты дел моего парня?
– Парня… – Брут глупо улыбался и с нежностью смотрел на Бродягу. Парня… Как же он счастлив, что этот изгой есть в его жизни, как же…
– Дурак. – смутился Бродяга и потянулся за фломастерами.
Каждый из них написал свою табличку. Бродяга написал жирным черным фломастером “я тупая печь”, а Брут — цветными маленькими буквами “я дом-дурачок”. Вместе они наклеили обе таблички на печь и на стену и — чудо! — печь заработала. (Самое сложное было подать сигнал незаметно от Бродяги, но Брут справился с этой непростой задачей). Смотреть на удивленного до глубины души Бродягу было одно удовольствие: в такие моменты он казался совсем юным ребенком, полным восторга и веры в чудеса. Брут подошел к нему и, прошептав тихонько “суй свое печенье”, попытался чмокнуть в нос, но Бродяга вывернулся и заорал:
– Сам суй! Что за представление ты тут мне устроил! Думаешь, я поверил, что печь от таблички заработала? Ну-ка рассказывай, что ты такого сделал? А то не будет тебе никакого печенья.
– Как страшно, ой-ей. А я бы вот с удовольствием кое-что кое-куда засунул. – Брут пошло поиграл бровями.
– Ты!.. Ах, ты… Ну, и ладно! Ну, и пожалуйста. Ну, и не говори, как ты это сделал, да можешь вообще… Да хватит делать эту твою штуку бровями! Брут…
Но Брут уже подошел вплотную и все-таки захватил Бродягу в крепкие объятия, поцеловал в нос, как давно хотел, в скулу, подбородок, прихватил мочку и счастливо посмотрел в глаза.
– Я люблю тебя, – сказал, продолжая наблюдать за сменой эмоций на любимом лице.
Бродяга покраснел до кончиков ушей и как-то резко притих, перестал вырываться, успокоился. Только смотрел на пухлые губы Брута и не знал, куда себя деть. Он любил, конечно, любил в ответ, но дурацкая обида на тупой дом, испорченный сюрприз и не готовое печенье не отпускала до конца. А еще желудок начал урчать. Бродяга понял, что такое количество эмоций для одного вечера — это слишком много, он устал, и голодный, и вообще; и уткнулся Бруту в плечо, обняв его крепко. Брут понятливо поцеловал его в висок, и какое-то время они просто стояли так молча посреди кухни.
Когда стоять стало неудобно, Бродяга отстранился, неловко чмокнул Брута в губы и поставил печенье в духовку.
– Как тут выставить температуру? Мне нужно 180 градусов.
– Температура в духовом шкафу выставлена на 180 Градусовых, – ответил умный дом механическим голосом.
– Каких еще Градусовых? – удивился Бродяга, поднимая взгляд на Брута.
– Да, есть у нас один стажер в институте, фамилия смешная, вот Лия и научила наши дома вместо градусов говорить Градусов, её это очень смешит. Думаю, может, на самом деле он ей просто нравится…
– О, господи, бедный стажер! – Бродяга изобразил ужас на лице.
– Ну, что, сколько этому твоему печенью нужно готовиться? Кстати, что в нем за ягоды такие?
– Это клюква! Вот увидишь, очень вкусно будет. – гордо ответил Бродяга. – А сколько времени их печь, я не знаю, придется смотреть… Знаешь, эти дурацкие рецепты из старых кулинарных книг. “До золотистого цвета”, – передразнил Бродяга.
– Ясно. Тогда, давай следить вместе.
Брут устроился на полу напротив духовки, оперевшись спиной на ножку стола, и притянул Бродягу к себе спиной, устроив его удобно между своих ног. За тихими разговорами о том, как у кого прошел день, они едва не упустили момент, когда печенье подрумянилось. Пока Бродяга доставал его из печи, Брут попросил дом ее выключить и резюмировал:
– Ровно 13 минут 40 секунд! Запоминай, повар.
– Сам запоминай. Это у нас разовая акция, в честь годовщины… ой.
– Ты помнишь. – Брут улыбался во всю ширину своего прекрасного рта и едва не плакал от умиления.
– Муза запомнила, – сконфуженно отозвался Бродяга. – И это… – подошел ближе к Бруту, положив руки ему на плечи и несмело заглянув в глаза, – я тебя тоже. Ну, люблю.
Брут положил ладонь на румяную щеку Бродяги и нежно коснулся губами губ. Всего год (целый год) прошел с их первого поцелуя, но порой все еще так страшно и волнительно целовать своего волка. Дикого, маленького, любимого волка. Нежного, сильного, красивого, смелого. Самого лучшего. И впереди еще много-много лет. Много счастливых лет вместе. Брут сделает все, чтобы это было так. Потому что нет ничего, кроме любви.