Цижэнь и племянники

      Лань Цижэнь взглянул на обоих племянников, упражнявшихся в каллиграфии, и его губ коснулась хоть и едва заметная, но улыбка. Каллиграфия обоих была совершенна, но у каждого по-своему: легкая, как ветер, у Сичэня, и плавная, но удивительно точная, крайне мало отличающаяся от печатной, у Ванцзи. Его А-Чжань… Как вышло, что его каллиграфия стала столь совершенной? Стремился ли младший племянник из любви заслужить его одобрение, или занятия каллиграфией дарили ему успокоение, помогая умерить боль после смерти матери? Цижэнь почувствовал укол вины. О, если бы он мог вернуть невестку… Ведь он сделал всё, чтобы ей помочь: навещал, беседовал наедине, убеждал собраться с силами и жить ради А-Хуаня и А-Чжаня, но умственное расстройство было необратимым, так говорили лучшие лекари Лань. А в те зимние дни, когда А-Чжань приходил к домику матери, дело чудом не закончилось серьёзной простудой. Всё же, у его А-Чжаня было золотое ядро, которым впору было гордиться. Когда малыш понял, что матери нет, единственное, что он спросил, было: «Почему мамы нет, дядя?» Что Цижэнь мог ответить ему? Он вздохнул и, положив руку племяннику на волосы, сказал наиболее разумное, что было возможно: — Даже сильные совершенствующиеся, бывает, живут недолго. Но у моего А-Чжаня есть А-Хуань и я. — Сказав это, Цижэнь хоть и лишь слегка, но приобнял их обоих.       А-Чжань с того времени сделался печален и неразговорчив, но так льнул к А-Хуаню и к нему, Цижэню, что, несмотря на всю ланьскую строгость, его нельзя было не приласкать хоть иногда и хоть немного. Вот и сейчас Цижэнь легонько погладил по затылку вначале Сичэня, затем Ванцзи, сказав так мягко, как только умел: — Отлично, Сичэнь, отлично, Ванцзи, вы оба превосходно поработали. Он бы и поцеловал обоих, но поцелуй в лоб был таинством, которое полагалось лишь по вечерам перед сном, и то не слишком часто (но оттого А-Хуань и А-Чжань ценили это мгновение вдвойне). Вместо этого Цижэнь бережно помассировал плечи и руки племянников и положил перед ними по сборнику правил ордена в стихах, созданному специально для младших учеников — считалось, что изложение правил в стихах облегчает запоминание, и это действительно было так. — Прочтите поочередно, — сказал Цижэнь. Сичэнь прочел положенный фрагмент устава легко и плавно, и Цижэнь взглянул на младшего племянника. Ванцзи кивнул и начал читать. Неожиданно взгляд его оживился, а голос потёк так непринуждённо, как не звучал уже очень давно. У Цижэня потеплело на душе, и он нежно, как никогда сказал: — Пора пить чай. Сичэнь и Ванцзи поклонились своему дяде и последовали за ним в сад. Цижэнь привёл племянников в уютную беседку, недавно обустроенную так, чтобы пить там чай только втроём. Там их уже ждали три пиалы с чаем, своим для каждого: цветочный — для А-Хуаня, молочный улун — для А-Чжаня и чай с травами — для Цижэня. Тот отлично знал, что нравилось его племянникам, а сегодня оба так хорошо справились с заданиями, что невозможно было не приготовить им по чашке любимого чая собственноручно. Будь Цижэнь сейчас в своих покоях, вдали от посторонних глаз, он бы позволил себе обнять племянников, но в саду, во время чаепития, позволить себе этого никак не мог, и все трое это хорошо понимали. Но и такое чаепитие втроем уже было для них троих настоящим подарком. Ванцзи устремил взгляд на дядю, и Сичэнь, хотя и знал, что тот отлично умеет читать по глазам, всё же спросил: — Дядя сделает ванну для нас двоих? Цижэнь кивнул. — Вечером — безусловно, а сейчас пейте чай и идёмте со мной. Цижэнь сказал это так мягко, и посмотрел на племянников с такой любовью, что Сичэнь невольно улыбнулся, а взгляд Ванцзи озарился тем тихим светом, которым после смерти матери, озарялся исключительно редко, и за который Цижэнь готов был отдать всё. Закончив пить чай, оба охотно последовали за Цижэнем. Отведя племянников в павильон для занятий музыкой, он протянул им по свитку. Сичэню — с мелодией для флейты, а Ванцзи — для гуциня. Мелодия была изящной, но лёгкой, сыграть ее могли бы и начинающие ученики. — Дядя хотел бы, чтобы мы сыграли это вдвоем с Ванцзи? — спросил Сичэнь. — Втроём, — уточнил Цижэнь, извлекая из рукава собственную флейту. Музыка полилась легко и мягко, соединив дядю и племянников едва ли не крепче самых нежных объятий, и, закончив играть, Цижэнь действительно очень нежно обнял их обоих. Он позволял себе это лишь изредка, но тем ценнее были такие моменты для Сичэня и Ванцзи, но и для Цижэня тоже. Чуть позднее, уже вечером, Цижэнь подогрел воду для ванны и бережно вымыл их обоих, напоив после травяным отваром с мёдом и уложив спать. Сичэнь и Ванцзи надолго запомнили, с какой нежностью обмывали их руки дяди, и как мягко он убаюкивал их, уложив в постель. В ту ночь Сичэнь и Ванцзи спали крепко и спокойно, целительным сном, лишенным сновидений, как в раннем детстве. На следующее утро Цижэнь поприветствовал их обоих хоть и сдержанно, но в его глазах было столько тепла, что Сичэнь и Ванцзи почувствовали себя по-настоящему счастливыми, что не могло не отразиться и на их занятиях — в этот день обоих одобрили все их наставники. — Если бы дядя мог быть с нами хоть немного чаще, как вчера… — очень сдержанно, но искренне заметил Сичэнь, оставшись с Цижэнем наедине. — Ванцзи ведь чуть ли не впервые был так счастлив после… — Сичэнь не смог произнести: «после смерти матери», но Цижэнь прекрасно его понял. — Что ж, — слегка вздохнул Цижэнь, признавая правоту Сичэня, поскольку неотступная печаль младшего племянника после смерти матери ранила и его. — Вечером приходите ко мне, а пока — своди А-Чжаня в Павильон Исцеления — сегодня, пожалуй, я позволю вам обоим временно отсутствовать на занятиях, хотя бы на их части. И ты тоже покажись целителю Бао, А-Хуань. — Но я не болен, дядя, и если бы А-Чжаню нездоровилось, я бы об этом знал, — позволил себе ответить Сичэнь. Цижэнь ответил очень мягко: — Но все же не помешает удостовериться, что все в порядке. А-Чжань не любит заставлять других беспокоиться, и если ему будет нездоровиться, может и не сказать об этом. К тому же, если вы оба покажетесь лекарю, А-Чжаню будет спокойнее. Да и мне тоже. Сичэнь понял и поклонился дяде.       Лекарь Лань Бао, заботившийся обо всем семействе — о Цижэне, его брате и племянниках, как и о госпоже Лань, осмотрев обоих, остался вполне доволен, посоветовав лишь принимать по утрам по порции медовой воды и не пренебрегать упражнениями для укрепления золотого ядра. Посоветовав Ванцзи прилечь и отдохнуть в соседней комнате, он спросил у Сичэня: — А-Хуань, скажи, возможно, А-Чжань хуже спит или ест, чем обычно? — Я бы это заметил, наставник Лань, — ответил Сичэнь. — Как будто нет, но мой младший брат весьма подавлен известием о смерти нашей матери. Целитель кивнул. — Если бы старейшина Лань предпринял хоть что-то, чтобы помочь А-Чжаню, было бы лучше. — Но наш дядя действительно делает всё, что в его силах, чтобы помочь А-Чжаню, нам обоим, наставник Лань, — кивнул в ответ Сичэнь. — Возможно, это и не так много, но А-Чжань понемногу приходит в себя. — Что ж, это хорошо, — слегка улыбнулся лекарь Лань. — Еще неделя ванн с травами перед сном, и А-Чжаню станет лучше. Сичэнь благодарно кивнул, просияв. Совет лекаря означал, что они смогут еще целую неделю провести с дядей. К тому времени скорбь А-Чжаня утихнет хоть немного. — Благодарю, наставник Лань, — улыбнулся он. — Берегите друг друга, — кивнул целитель, тепло улыбаясь. — Если что-то случится, прошу, дайте мне знать. — Он вздохнул. — В том, что госпожи Лань нет в живых, есть и моя вина — я не справился со своими прямыми обязанностями, хоть и, небо мне свидетель, делал все, что мог, но госпоже Лань не помогали даже лучшие снадобья… — Поэтому наставник Лань так добр к нам обоим? — понял Сичэнь. — Прошу прощения за мое любопытство, но… Что всё же случилось с мамой? — Я надеялся, что возможность видеть вас двоих хотя бы изредка вернет однажды госпоже Лань волю к жизни и она, будучи сильной совершенствующейся преодолеет душевный недуг, но… Однажды госпожа Лань просто не проснулась утром… — Лекарь Лань едва заметно покачал головой. — Признаюсь, я долго не мог себе простить. Хотя бы вы двое берегите друг друга. — Непременно, наставник Лань, — пообещал Сичэнь, подумав, что, возможно, дядя посоветовал ему сопроводить А-Чжаня к лекарю и для этой беседы также.       Сичэнь передал дяде слова целителя Ланя, и с того времени Цижэнь заботился о них обоих вдвойне. Редко он был так нежен со своими племянниками, но Сичэнь и Ванцзи отлично знали, как умеет любить их дядя. Куда большей неожиданностью для Сичэня и Ванцзи был разговор, состоявшийся между ними и Цижэнем однажды вечером после вечернего чая. Цижэнь легонько погладил Ванцзи по голове и пошептал: — Прости, что был излишне строг с тобой, А-Чжань, мне и самому нелегко, что я не умею или почти не умею быть нежным, но я люблю и тебя, и Сичэня. Ванцзи посмотрел на Цижэня долгим взглядом и вполголоса сказал: — Я знаю, дядя, я тоже. Сичэнь прильнул к руке Цижэня и тот погладил его по голове, как и Ванцзи. — Пора спать, А-Хуань, А-Чжань, всё остальное — завтра. Убедившись, что младший племянник, чьё здоровье, хоть и изредка, но ещё могло подвести, в полном порядке, Цижэнь, уложив обоих спать, лег рядом, за ширмой, чтобы в любой момент принести А-Чжаню воды или сходить за лекарем. Ночью, словно почувствовав что-то, Цижэнь проснулся и подошел к кроватке младшего племянника, тронув его лоб. Как будто небольшой жар, но ведь племянники только вчера были у целителя, он бы заметил недомогание. Цижэнь прислушался к его состоянию — нет, ничего, лишь следствие душевного потрясения. Если помочь сейчас, это пройдёт.       Сичэнь, чья связь с братом всегда была исключительно сильна, тоже открыл глаза и вполголоса спросил: — Что-то случилось с А-Чжанем, дядя? — Всё будет хорошо, А-Хуань, засыпай, — вполголоса ответил Цижэнь, прикладывая к губам флейту, чтобы сыграть успокаивающую мелодию. Сичэню она помогла бы заснуть, а Ванцзи избавился бы от жара. Играя, Цижэнь задумался, что могло быть этому причиной. Вначале — его излишняя строгость, потом смерть матери. Не переставая укорять себя, Цижэнь мысленно пообещал быть с племянниками хоть немного мягче.       Словно услышав его мысли, Ванцзи открыл глаза и уткнулся дяде в грудь, беззвучно заплакав. Цижэнь обнял его, надеясь, что слёзы и объятия вернут его А-Чжаню душевный покой лучше лекарств. Жар действительно схлынул, Ванцзи крепко заснул и утром был совершенно здоров. Сичэнь не отходил от него, Цижэнь внимательно ухаживал за племянником: поил травами, играл на флейте, обучил игре в вэйци, надеясь, что это поможет Ванцзи отвлечься. Тот действительно понемногу приходил в себя, но оставался всё так же тих и неразговорчив, избегая всех, кроме дяди и брата. В конце концов, и Сичэнь, и Цижэнь с этим смирились. Цижэнь позволял себе носить Ванцзи на руках и обнимать Сичэня, но, как и прежде, исключительно редко и вдали от посторонних глаз. Цижэнь, как никто другой, умел успокаивать Ванцзи, за что Сичэнь улыбался дяде совершенно искренне, так чудесно, что эта улыбка делала его похожим на юного небожителя. Цижэнь улыбался в ответ и эту улыбку могли видеть лишь Сичэнь и Ванцзи.