К себе

Оказывается, после начала отношений легче не становится. Чу Ваньнин всегда думал, что ну не могут люди, которых любят, загоняться из-за чего-то. Как это вообще возможно, если у них есть те, кто всегда готов сказать «Я тебя люблю», «Ты самый прекрасный на свете», «Ты такой красивый»? К себе он никогда это не примерял, потому что, конечно, знал, что ему не светит. Когда в его жизни появился, а потом и прочно засел, Мо Жань, он немного выдохнул — неужели теперь будет легче? Если рядом будет Мо Жань, разве грустные мысли не должны, схватив тапки в руки, унестись куда-нибудь подальше? Как оказалось, нет. Чу Ваньнин сидит в парке и ждет Мо Жаня — у того скоро должна закончиться работа, и они хотели вместе зайти в магазин, поискать горшок под фиалки, которые им сбагрила Е Ванси. Мимо проходит много парочек — конечно, гетеро, они открыто держатся за руки и выглядят невыносимо счастливыми для тех, кому позволено проявлять чувства настолько открыто, а Чу Ваньнин все смотрит на них — молодых, красивых, счастливых, и мысли о том, что он сам-то — сухой, покрывшийся плесенью лет пень, постепенно заползают в голову. И как Мо Жань вообще мог решить, что хочет быть с ним? Почему из всех этих жизнерадостных, шумных людей, он выбрал именно его, с первой минуты показавшего свой характер — злого, сварливого, занудного? Внезапно хочется встать, уйти, а Мо Жаню написать в сообщении, что инопланетяне унесли его на Плутон, пусть не ждет к ужину. Или завернуться в еще один слой кофт. Желательно еще и голову капюшоном закрыть, чтобы точно никто не видел это уродство. Когда Мо Жань приходит и обнимает его, внутри Чу Ваньнина все сжимается — неужели ему не противно его обнимать? Чу Ваньнин долго примеряется, чтобы сделать селфи — его уговорила Сун Цютун, сказала, что ему обязательно очень нужно, ну, и он теперь мучается, пытаясь выбрать неплохой ракурс. Выходит так, что лучше он фотографировал жабу — получилось бы красивее, но он пообещал ей что-нибудь выложить, так что приходится выбрать фото средней степени отвратности и загрузить на аватарку, где раньше стоял белый котенок. Мое сокровище, 18:35 мне зайти в магазин? что-то нужно? Чу Ваньнин, 18:35 Нет, не нужно. Он ждет еще пару минут, надеясь, что Мо Жань скажет что-нибудь про его аватарку, но тот больше ничего не пишет, и Чу Ваньнин удаляет фото, а потом еще долго сидит, прижав руки к горящим щекам, в попытке подавить топчущие горло слезы. Обычно Чу Ваньнин не смотрит в зеркало, когда собирается на работу — в этом нет особого смысла, он одевается примерно одинаково, хвосты он наловчился закалывать без него, а как выглядит его лицо, он примерно представляет, но иногда все же это случается, и, ну, лучше бы, конечно, не случалось. Чу Ваньнин ненавидит эту ловушку фотографий и зеркал, когда сначала ты выглядишь вроде неплохо, а потом тебя снимают, и выходит какая-то хренотень, как любит говорить Мо Жань, потому что он не знает — а где правда? А если он и в зеркале выглядит ну так себе, то в жизни еще хуже? У него бледные от недосыпа и пропущенных обедов, которые продолжают пропускаться, несмотря на все усилия Мо Жаня, губы, неожиданные морщинки у глаз от улыбок, на лбу — эти уже от того, что он хмурится, несколько прядей седых волос, старый шрамик на щеке, темные круги под глазами, кожа такая же бледная как и губы, одним словом — не красавец. Интересно, что в нем вообще нравится Мо Жаню? А если он прямо так и спросит — почему ты вообще выбрал именно меня? — то Мо Жань от недовольства что-нибудь ему откусит, да? С одной стороны, Чу Ваньнин мог сколько угодно вещать о том, что Мо Жань мог выбрать кого угодно другого, у него были все шансы выбрать кого угодно другого, но разве он бы выбрал тогда Чу Ваньнина? Значит, это был осознанный выбор? Но почему? И как Мо Жань вообще понял, что любит его, что хочет быть с ним? А что делать с мыслью о том, что Чу Ваньнин не знает, почему тот до сих пор не ушел, как и не может быть уверен, что Мо Жань останется рядом навсегда и не найдет кого-то получше? И дело не в том, что Чу Ваньнин сомневается в верности Мо Жаня. Дело в том, что Чу Ваньнин сомневается в своей способности любить, быть красивым, быть тем, кто достоин всего времени, что Мо Жань уже потратил и потратит в будущем на него. Чу Ваньнин очень хочет услышать от Мо Жаня что-нибудь про то, что тот его любит. Или почему тот его любит. Или просто послушать, что в нем особенного — только время для своих загонов он выбрал неподходящее. У Мо Жаня завал на работе и на занятиях, Мо Жань просыпается рано, ложится поздно, а все остальное время делает дела, и Чу Ваньнин просто не простит себе, если втиснется в этот вихрь со своими глупыми вопросами. Чу Ваньнин лежит по вечерам, слушает дыхание Мо Жаня и катает в голове мысли «А если я ему не буду нужен?», «А если он все же поймет, что выбрал не того?», «А если он заметит, что на самом деле я некрасивый?» Чу Ваньнин знает, что в мире много разных понятий красоты, благо, девушки, у которых гораздо больше злости и смелости об этом говорить, давно сражаются за свое право выглядеть по-разному, но также он и знает, что дело не только в том, что тебе кто-то скажет, что ты красивый. И даже не в том, что ты сам это примешь. Сун Цютун когда-то сказала: «Никто тебя не полюбит, пока ты не полюбишь сам себя? Чушь полнейшая», — и он был с ней согласен. Только вот на душе легче не становилось. Потому что он не знал, как доказать себе, что он красивый. Или что он может быть красивым. — Золотце, я дома! — Мо Жань громко хлопает дверью, стучит ботинками в коридоре, видимо, вписывается плечом в дверной косяк, ойкает, а на кухне появляется под ироничное фырканье Чу Ваньнина. — Как твой день? Он целует Чу Ваньнина в щеку, потом в губы, и Чу Ваньнин, мысленно сетуя на то, что тот опять курил свою мерзкую горечь, думает, что, наверное, ответа и нет. Сегодня все хорошо, и он чувствует себя любимым, завтра он решит, что этой любви не достоин, а Мо Жаню не скажет все равно, потому что нет смысла сваливать на него такую чушь, еще расстроится. Вот и остается — запасаться счастьем в хорошие дни, чтобы было больше сил на плохие.