Неопределенность (Продолжение хорошей концовки Эми)

Мы идем (и едем — опять) по парку, болтая. Мы уже почти повернули на дорогу к беговому треку, но Эми развернулась и поехала в другом направлении. Вскоре мы доходим до парковки. Мисс Ибарадзаки помогает Эми сесть в машину и разбирает коляску. На самом деле — она только снимает колеса, чтобы коляска уместилась в багажник. И почему они все еще не купили складывающееся кресло?.. Мы вновь прощаемся, я убеждаю их, что я могу подождать здесь и один. После этих слов у меня в животе возникает неприятное ощущение. Почему я нервничаю? Я наклоняюсь к открытому окну Эми, и мы целуемся на прощание. Удары сердца набирают обороты. Всего пара недель, Хисао, вы будете болтать друг с другом и по телефону. Не помогает. «Хисао?» Я поднимаю взгляд на Эми; она обеспокоена. «Я в порядке. Просто буду скучать по тебе, только и всего.» «Ты уверен?» Я киваю. «Я позвоню тебе, как только приеду домой.» Появившаяся улыбка сверкает на ее лице. «Буду ждать.» Она отворачивается и закрывает окно. Мое дыхание становится все быстрей. Т-…ТУК. Т-…ТУК. Т-…ТУК. «Люблю тебя!» Я кричу как можно громче, надеюсь она услышала через закрытое окно. Я пытаюсь успокоить свои мысли. Машина приходит в движение. Что-то не так. Что-то не в порядке. Что-то- Т-…ТУК. Т-…ТУК. Т-…ТУК. Мой взгляд затуманивается, мир начинает кружиться вокруг, и я чувствую, как ноги становятся ватными. Я с трудом слежу за машиной, пока она не исчезает из моего поля зрения. Мысли в голове летят, одновременно крича о многих вещах — ни одну из них я не могу осознать — затем в глазах темнеет. В темноте я слышу скрип резины по асфальту, который становится все громче и громче. Т-…ТУК. Т-…ТУК. Т-…ТУК. Контролируй дыхание, Хисао. Успокойся. Вдох. 1… 2… 3… Выдох… Что не так? Почему- Вдох. 1… 2… 3… Вы-ыдох… Я падаю на землю, держась рукой за сердце. Скрежет колес стихает, остается лишь тишина. Т-…ТУК. Т-…ТУК. Т-…ТУК. Детали начинают проясняться. Продолжай. Вдох. 1… 2… 3… Выдох… Мои ладони, руки и даже ноги дрожат. Во рту сухо, я обливаюсь потом. Т-…ТУК. Т…тук. т…тук. Я проделывал это уже множество раз; контролируй себя, восстанови ритм сердца и, черт возьми, успокойся. Прямо, как и учил Фельдшер. Но еще рано останавливаться. Вдох 1… 2… 3. Выдох… Головокружение понемногу исчезает. Мое сердце продолжает метаться от опасных болезненных вспышек до обычного, легкого ритма — не такого, какой должен быть, но такого, который меня устраивает. Я продолжаю дыхательные практики еще полминуты, затем опять кладу руку на грудь, готовясь получить очередной прилив адреналина и испытать порыв боли, но этого не происходит. Вместо этого я чувствую лишь ломоту во всем теле, которую я уже привык испытывать за последние полторы недели. Я с горем пополам сажусь и потираю грудь. Руки и ноги все еще дрожат, дыхание сбито, а голова слегка кружится, но не похоже, что мне еще что-либо угрожает. Приступ? Но из-за чего? Жаль, конечно, что мы с Эми не увидимся пару недель, но не думаю, что это может быть волнительнее чем… Господи… Не знаю, чем, черт возьми, признание в любви… сегодня я выпил свои новые таблетки и все такое. Фельдшер сказал, что я в порядке! Фельдшер. Мне надо к нему. Знаю, у меня всего несколько часов до приезда родителей… Но если это что-то серьезнее, чем обычный приступ, Эми никогда не простит меня за то, что я не пошел к Фельдшеру. А еще она может не простить меня, если я не расскажу, что произошло минуту назад. Я все еще чувствую слабость в ногах. Пожалуй, отдохну немного, прежде чем идти… «Н-Накай?» Я слышу неподалеку тихий голос. Я узнаю отдаленно знакомое лицо. Вскоре, я вспоминаю, где я ее видел, и я упрекаю себя за то, что не узнал свою одноклассницу. «Комаки?» Она бледна как привидение. Это очень непохоже на ее привычную веселую натуру. «Ты в-в порядке? Хочешь, я п-позову Фельдшера?» Должно быть, я сейчас выгляжу очень жалко, если она так напугана из-за моего вида. «Я сам смогу дойти до него. Мне просто нужна минутка.» Надеюсь, это правда. Кажется, она не слишком верит моим словам — если я выгляжу хоть наполовину так, как я себя чувствую — я не могу ее винить. Комаки опускается на колени около меня. «Тогда позволь мне тебе помочь.» «Э? -» Внезапная решительность в ее голосе слегка смущает меня. «Тебя определенно нельзя оставлять здесь одного, так что я помогу тебе добраться до кабинета Фельдшера.» «Спасибо, но я не могу просить тебя о таком-» «Накай, каждому порой нужна помощь. Если что-то случится с тобой по пути к Фельдшеру, и ты попадешь в госпиталь, или еще чего хуже — чувство вины будет преследовать меня до конца жизни.» По ее выражению лица я понимаю, что она не примет отказа, так что я решаю хотя бы попытаться разрядить обстановку. «Боже, это было слегка драматично, тебе не кажется?» «Драматично падать посреди улицы, после того как попрощался со своей девушкой.» Мои щеки начинают гореть. «Ох… ты э- видела это.» «Видела. Выглядело достаточно пугающе. Когда ты упал — я застыла на месте. Я…» Ее лицо охватывает мрачное выражение, и у меня возникает чувство, что я должен что-то сказать. «Извини за это. У меня-» я делаю несколько коротких вдохов. «У меня проблемы с сердцем. Аритмия. Это был приступ. Я должен был сказать о своем самочувствии Эми до того, как они поехали, но не сделал этого. Наверное, из-за гордости.» Даже не знаю, почему я им не сказал. Как будто Эми не знает о моей аритмии. Я понимаю, насколько опасно пытаться справиться со всем самому, когда что-то такое происходит, но я все равно держал рот закрытым. Черт, я даже пытался вести себя как обычно. Что со мной не так? Она некоторое время обдумывает то, что я ей сказал, затем она принимает суровый вид. Кажется, она собирается прочитать мне очередную лекцию. Спустя мгновение она спрашивает меня спокойным голосом, как ни в чем ни бывало: «Уверен, что мне не нужно никого позвать?» «Да, уверен, спасибо, все уже прошло. Я в порядке, мне просто стоит поговорить с Фельдшером, чтобы удостовериться, что это не признак чего-то плохого. Прости, я-» Я всеми силами пытаюсь подняться с земли, но все мои попытки заканчиваются тем, что я опять оказываюсь на асфальте. Когда моя идущая кругом голова проходит, я чувствую, что Комаки поддерживает меня. «Да, ты точно не в порядке. Мы с тобой пойдем вместе.» Даже если у меня и были бы силы возразить, ее уверенный тон и вид убили бы мое желание это делать. Она на удивление сильна, несмотря на то, что она почти на голову ниже меня. «Хорошо, только аккуратнее. У меня сейчас сломано несколько ребер.» Вновь ее лицо принимает обеспокоенное выражение, кажется, она собирается спросить, что случилось, но не решается. «В таком случае пойдем помедленнее. О, и зови меня Икуно.» Она бережно поддерживает меня, улыбаясь улыбкой, от которой каждому станет слегка теплей. «Хисао.» Я улыбаюсь ей в ответ, и мы начинаем идти. «Что ж, Хисао, приятно наконец-то познакомиться с тобой как следует.» «Мне тоже, Икуно. Ты удивительно проницательная, учитывая то, что мы только познакомились.» Она смеется, и давящая атмосфера наконец испаряется окончательно. «Ага. Я привыкла к людям, пытающимся скрыть их болезни. Моя лучшая подруга обожает игнорировать свои недостатки, несмотря на все мои усилия.» «Могу ли я знать эту негодницу?» «Вероятно. В конце концов, она сидит прямо за тобой…» Мы продолжаем говорить, пока идем назад в кампус, к стоящим отдельно от школы зданиям. По пути несколько учеников бросают на меня косые взгляды, и я чувствую стыд. Что такого со мной приключилось, что меня пришлось тащить на себе маленькой девочке? Тихий шум флуоресцентных ламп кажется оглушающим, при отсутствии шума шагов и грохота, которыми обычно наполнено это место. Такая непривычная тишина вызвана летними каникулами, в это время любой уголок кампуса становится намного спокойнее. Жужжание ламп прерывается лишь тихими звуками, с которыми Фельдшер проводит стетоскопом от одной точки на моей груди к другой; стетоскоп очень холодный. В отличии от обычного осмотра в этот раз каждое касание груди вызывает очень сильную жгучую боль. Я даже не могу услышать наше дыхание — шум ламп перекрывает его. Стены давят на меня со всех сторон, несмотря на то что комната как никогда просторна из-за пустующих кроватей и открытых больничных занавесок вокруг них. Может, он просто выключил свет с моего прошлого посещения? Это бы объяснило давящую непривычность обстановки. «Кажется, в порядке. Повернись спиной.» «Разве вы не говорили, что по спине проверяют легкие, а не сердце?» «Да. Теперь делай, как я сказал, Хисао.» В отличии от того, как когда он шутил со мной при прошлом осмотре, сейчас в его тоне нет озорных ноток. Должно быть, он это серьезно. Я слушаюсь Фельдшера, и он повторяет все те же действия, что и раньше. Стетоскоп уже стал теплее, так что теперь его касание не настолько неприятное, как когда Фельдшер слушал мое сердце. Мы с Икуно добирались сюда слегка дольше, чем я рассчитывал. Чтобы поднять себя с земли потребовалась куча усилий, чем хотелось бы, а моя грудь онемела от боли в ребрах. К счастью, боль начала проходить, но все равно без помощи Икуно я вряд ли бы успел дойти сюда самостоятельно. Фельдшер слушает меня еще минуту, прежде чем вешает стетоскоп обратно на шею. «С физической точки зрения — кажется все в порядке. А теперь — объясни детальнее, что с тобой стряслось.» Когда я только пришел, я стыдливо попытался в спешке рассказать, что случилось. Он прервал меня и тут же приступил к осмотру, после того как отпустил Икуно и поблагодарил ее за то, что «притащила» меня к нему. «С утра все было в порядке. Я проснулся, выпил лекарства и пошел на свою обычную прогулку, правда, ходил слегка быстрее, чем в последние пару дней. Затем я наткнулся на Эми, ее Маму и пару других людей у ворот.» «Дальше?» «Мы поговорили, все было как всегда, и я пошел прощаться с Эми и ее мамой. Тогда все и началось. Мне стало нехорошо, голова закружилась, стало тяжело дышать… Видимо, что у меня был еще один приступ, как я и говорил, но…» Я зажмуриваю глаза, пытаясь подобрать слова, чтобы описать странное ощущение, охватившее меня. «Продолжай.» «Он был каким-то другим. Обычно я чувствую боль, понимаете? Колющее чувство в груди, которое усиливается, пока я не потеряю сознание. Но его не было.» «Хмм. А дыхательная практика сработала?» «Да.» «Какие-нибудь другие симптомы?» «По-моему я очень сильно вспотел. У меня на минуту потемнело в глазах, и я упал на землю, но не помню как или когда это случилось.» Он кивает, как всегда чиркая что-то в своем блокноте, затем откладывает его и достает марлю и баночку с какой-то гелеобразной субстанцией. Он наносит вещество на марлю и садится передо мной. «Это был последний раз, когда ты увидишь Эми в ближайшие несколько недель, да?» «Что? Как это вообще-» «Никаких вопросов, только ответы.» Он начинает протирать мое колено марлей; на нем небольшие ссадины после падения. Боль, которую я при этом чувствую, слегка отвлекает меня. «Да, так и было. Она хочет встретиться с моими родителями нормально, а не в инвалидном кресле.» На мгновение Фельдшер стискивает зубы. «И вы не будете видеться некоторое время? Иными словами, это первый раз, когда ты не будешь видеть ее длительный отрезок времени?» «Ну, да… но не думаю, что это могло вызвать еще один приступ. В прошлый раз для этого понадобилось аж целое признание в любви! Более того, я знаю, что мы с ней увидимся. Не считая всей этой ситуации с сердцем, я был достаточно стабилен — эмоционально, в смысле.» Он заканчивает с правой коленкой, затем слегка двигается, чтобы протереть и левую. На этот раз я даже слегка поморщился от боли. «Ладно, давай ты повторишь все еще раз, помедленнее.» Я рассказываю все по новой, добавляя как можно больше подробностей. Как все началось, когда они обе сели в машину, затем все становилось только хуже. Я максимально стараюсь воспроизвести все события в точной последовательности и описать в какие моменты начали появляться симптомы. Фельдшер откладывает марлю в сторону, берет блокнот и опять что-то записывает. Он угрюмо смотрит на меня, когда я говорю, что Эми ничего об этом не знает. Я изо всех сил стараюсь продолжить историю, не расстроив его еще сильнее. После того, как я заканчиваю, Фельдшер откладывает блокнот на стол. Я правда не помню, чтобы он делал записи в блокноте до этой недели. «Ладно, теперь картинка для меня начинает проясняться.» «Это был еще один приступ, да? Но что его вызвало? Я не понимаю, должно быть-» Фельдшер жестом показывает мне замолчать. Затем втирает в мои колени мазь, и чувство облегчения охватывает мои ссадины. Он перевязывает их марлей, отдает мне небольшой контейнер с надписью «петролатум», или попросту вазелин, и объясняет, как правильно сменить бинты перед сном. «Еще пара вопросов.» — говорит наконец Фельдшер. Я киваю «Это первый раз, после аварии, когда ты смотрел, как они уезжают?» Я пытаюсь вспомнить, сколько раз я видел, как мама Эми уезжала куда-то до этого момента. «Миссис Ибарадзаки несколько раз уезжала от нас, после того как подвозила меня и Эми или же просто Эми.» «Но до этого момента, ты никогда не видел, как уезжает именно Эми?» Не могу ничего припомнить. «Нет, кажется нет.» «Ладно.» он медленно возвращается в свое кресло. Он принимает такой аналитический взгляд, который я замечал у Муто, перед тем как тот обращается к ученику. «Ты знаешь, что такое паническая атака, Хисао?» «Когда что-то вызывает у тебя сильный стресс и твое тело отключается?» Обычно, мне быстро наскучивают разглагольствования медицинского персонала, но Фельдшеру как-то удается удержать мое внимание. «Это очень грубое описание, но в общем-то ты прав. Это реакция на травму, обычно вызываемая в результате различных состояний, от посттравматического расстройства до серьезных психических болезней и еще из-за кучи других причин. У каждого человека панические атаки могут проявляться по-разному. Кто-то впадает в ступор, и, несмотря на то, что они в сознании, кажется, словно их мозг не может реагировать на внешние раздражители. Другие же входят в состояние паники, которое может привести к чему угодно: от попытки сбежать от причины их стресса до того, что человек просто расплачется, или войти в состояние «робота», в котором они действуют только из-за инстинктов, а не из-за логики или своих мыслей.» «И что?..» Он же не думает… «Эта дыхательная практика, которой я тебя научил, нужна в основном чтобы помогать тебе контролировать свою психологическую реакцию на внешний мир, или, иными словами, твои эмоции. Это так же помогает при переутомлении, это я и рассказал тебе, как прикрытие, но основное предназначение такого дыхания — помогать тебе справиться с любым порывом эмоций, из-за которого ты рискуешь получить приступ. Таким образом, эта одна из многочисленных техник, помогающих справляться с паническими атаками. Я считаю, что ее ты и испытал: паническую атаку.» Все-таки об этом он и думал… «Для некоторых людей паническая атака может напоминать учащенное сердцебиение и «приступы», которые ты испытывал в прошлом, но на самом деле это разные вещи.» «Паническая атака? Но…» «Хисао,» он пододвигается на стуле ближе, «У меня есть несколько пациентов, в прошлом переживших аварии. В дальнейшем всех их ждало одно и то же.» Взгляд, которым он на меня смотрит, дает понять, кого он имеет в виду.» «Аварии могут быть очень травмирующим опытом, и все реагируют на них по-разному, но у их поведения есть шаблон. В дальнейшем, такие люди склонны подпрыгивать от малейшего грохота. Увидеть такую грубую энергию, испытать на себе такое столкновение, не имея возможности что-либо контролировать — очень страшно.» Он делает паузу, складывает руки вместе и наклоняется ко мне. Его голос становится мягче. «Ты уже осознал, что произошло с тобой в аварии? Ты рассказывал всем, что быстро потерял сознание после столкновения, но есть ли что-то еще, что ты помнишь?» Мое лицо принимает безэмоциональный вид задолго до того, как он заканчивает говорить. Я стараюсь поддерживать его, чтобы на моем лице не появилось ни нотки эмоций. «Нет.» Я звучу не слишком уверенно, но этого достаточно. Все это очень глупо. «МАМА СТО-» Шины стираются о бетон, металл гнется, грохочет вокруг, каждое стеклянное окно разбивается на тысячу осколков, слышатся крики. «Я помню лишь как Эми кричала маме, затем громкие звуки, а потом пустота.» Мне показалось, что на мгновение у него дергается глаз. Все эти детали не имеют смысла. Они просто не важны. «Мама, очнись! Мама! Хисао- Мама!» Эми перебирается через меня и трясет руку своей мамы, превращая Миссис Ибарадзаки в двигающееся неразличимое пятно. Рука Эми вся в крови, которую она вытерла со своего лица. Через мгновение Миссис Ибарадзаки начинает двигаться. «А потом, спустя день, я проснулся в госпитале.» Он заставляет меня пережить этот момент заново. Вызывает в моей голове новые воспоминания. Это. Не. Важно. «Я не могу Я не могу Я не могу Я не могу Не могу! Он не может так поступить — я-» Голос Эми отдается в каждом уголке моей головы. Низкий, напряженный голос доносится издалека, но у меня не получается разобрать слова. Миссис Ибарадзаки над моим лицом, к ее уху прижат телефон, мир кружится позади нее. Мои руки падают по бокам, и я опять теряю сознание. Отвратительный зеленый цвет заполняет все вокруг. Фельдшер наклоняется ближе. Изучая меня каждую секунду. Осматривая меня с головы до ног. Почему мне кажется, что он делает это и с Эми? Я не двигаюсь ни на сантиметр- я абсолютно неподвижен. Он вздыхает и отодвигается назад. «Тогда у меня нет выбора, кроме как поверить тебе.» Она поднимает блокнот со стола третий или четвертый… может даже пятый? Раз, и продолжает делать в нем записи, лишь изредка поглядывая на меня. «Так…» мои глаза устремлены в пол. Я не вру Фельдшеру; я опускаю подробности. Ему не нужно знать все произошедшее, ведь вся история не меняет того, что физически- что на самом деле происходит со мной и моим сердцем. Я бы понял, если бы у меня была паническая атака, так ведь? Это был приступ. Должен быть приступ. Будь ты проклято, чувство покалывания. «Мы уже почти закончили, дай мне немного времени.» Его ручка многократно царапает бумагу. Каждая новая запись громче, чем предыдущая. Серьезно, в какой момент он стал так часто пользоваться бумагой и ручкой? Что он вообще пишет? Очевидно, это что-то обо мне и очевидно это «что-то» не может быть хорошим, потому что он продолжает все время смотреть на меня, во время записи. У меня появилось спонтанное желание вырвать блокнот из его рук и прочитать записи самостоятельно… Гул ламп и звуки пишущей ручки, кажется, заполнили комнату. Почему это чертово гудение такое громкое? И еще, здесь всегда было так тесно? Фельдшер окидывает меня еще одним нескромным взглядом, и мне хочется закричать, чтобы он наконец закончил так делать. В чем вообще смысл его действий? Раньше он никогда так долго не записывал подробности приступа, или что он вообще делает, и даже если- До того, как я успеваю закончить мысль или сделать что-нибудь глупое, Фельдшер щелкает ручкой и бросает свой блокнот на стол позади него. БАХ! Незначительный звук заставляет меня подпрыгнуть на месте, и мне тут же становится стыдно за мою реакцию, Фельдшер еще раз вздыхает. Почему я подпрыгнул? К счастью, Фельдшер сидел ко мне спиной и не мог этого заметить. Его выражение лица и поза становятся жестче, когда он поворачивается ко мне, и, не теряя времени, начинает. «Сперва, я хочу напомнить, чтобы ты в дальнейшем рассказывал мне обо всем, что с тобой происходит. Было невероятно глупо не делать этого, учитывая все, что с тобой произошло раньше. Если бы юная Комаки не оказалась поблизости, чтобы помочь тебе, этот инцидент мог бы стать куда более серьезным. Нам повезло, что произошедшее не вылилось в еще один сердечный приступ, но, если бы так и произошло, ее случайное присутствие неподалеку было бы решающим фактором, чтобы обеспечить тебя хоть малейшими шансами на выживание. «Извините…» Неодобрение в его взгляде как-то усиливается. «Она правильно поступила, оказав тебе помощь, и я рад, что поход ко мне с самого начала был твоей идеей, но — как я и говорил — ты не можешь так рисковать. То, что ты пережил два сердечных приступа — само по себе подвиг, но мы не можем продолжать рассчитывать, что тебе будет так везти.» Он слегка наклоняется ко мне, возвышаясь передо мной со скрещенными руками, отчего я съеживаюсь на кровати. «Если у тебя случиться еще один приступ — выживание станет самой главной твоей целью. Уверен, что мне не нужно говорить это вслух, но тебе очень повезло в эти последние два раза, тот факт, что ты отделался минимальными травмами — это возможность, которую мы не имеем права упустить.» Мои ребра и я не согласны с этим заявлением. Не говоря уже об огромном шраме, ставшем клеймом на моей груди. Должно быть, Фельдшер заметил мою неуверенность в этом факте, потому что он продолжает, «Кажется, я был к тебе слишком снисходителен, Хисао. Буду откровенен. Сейчас ты можешь чувствовать себя очень дерьмово, ведь у тебя болит грудь, а голова идет кругом, но тот факт, что ты сидишь здесь — само по себе чудо.» Я прикусываю губу, пытаясь спрятать эмоции, пытающиеся просочиться через слова. «Во время последнего приступа тебе повезло во всем, вплоть до места и времени, когда он случился. Ты, вероятно, еще не осознал этого, но правда в том, что ты чуть не умер. И если ты полагаешь, что сможешь полагаться на авось и дальше, у меня не будет выбора, кроме как потерять к тебе все свое уважение.» Он поднимает руку, чтобы потереть свой лоб, словно чтобы справиться со стрессом. Он опускает руку, и пронизывающий насквозь взгляд возвращается. «Ты много чего сделал, с того момента, как попал сюда, я буду слегка непрофессионален и эгоистичен, когда скажу это, но твоя жизнь теперь не только твоя. Тебя окружают люди, которым ты важен. Такие действия оскорбительны для каждого из них.» Его плечи немного опускаются. «Что бы я сказал твоим родителям, если бы сегодня ты умер? Как думаешь, что бы случилось с Эми?» Я рискую взглянуть на его, и у меня по спине пробегают мурашки. Его глаза горят, словно сверхновые звезды. Не считая огня в его глазах, на всем остальном лице напечатана эмоция глубочайшего беспокойства, даже грусти. Я вновь начинаю смотреть в пол, ощущая, как его глаза продолжают прожигать мою душу насквозь. Гнев или опустошенность, или что бы то ни было, возникшее во мне, исчезает, когда он заканчивает. Он делает вдох, и его голос понижается на пару октав, а стул поскрипывает, когда он облокачивается на спинку. «Я не могу заставить тебя что-либо делать, но я уверен, что это была паническая атака. Лучший совет, который я могу тебе дать прямо сейчас — не торопись и обращайся к окружающим, когда -а не если, тебе это потребуется. Я работаю с телом, не с разумом, так что сейчас я больше ничего не могу поделать, надеюсь, мне никогда и не понадобится.» Он выпрямляется, и его голос становится звонче. «Однако для этого в кампусе есть особые специалисты, к которым я мог бы тебя отправить, пока что на добровольной основе.» Вероятно, чувствую мое колебание, он продолжает. «Панические атаки могут быть очень опасны для кого-то в твоем положении; в этот раз все было в порядке, но в будущем есть основания полагать, что приступ панической атаки может вызвать и другой, более опасный вид приступа. Я хочу, чтобы ты принял это во внимание, когда будешь обдумывать произошедшее сегодня.» «Так и сделаю.» «В завершение стоит сказать, что в этот раз я не вижу нужды менять список назначенных тебе препаратов, но я знаю, что ты собирался поговорить со своим лечащим врачом по возвращению домой. Стоило бы упомянуть о произошедшем. Я еле заметно киваю. «Хисао.» «Да?» я поднимаю взгляд, чтобы опять встретиться с его глазами. Они наполнены глубочайшей грустью, не думаю, что целиком по моей вине; его гложут прошлые воспоминания. «О том, что происходит здесь, ” он слегка постукивает по своей голове, «Так же важно заботиться, как и обо всем остальном. Процесс восстановления не состоит лишь из одной задачи или другой. Тебе нужно работать над обеими и не преуменьшать их равной важности. Опасно не заботиться о них.» Опять, мы оба понимаем, на кого он ссылается. Я опять смотрю в пол. «Эй эээ… Фельдшер, вы можете сделать кое-что для меня?» «Выкладывай.» «Не рассказывайте Эми об этой… ситуации с панической атакой. Ей сейчас не стоит обо мне беспокоиться.» Он облокачивает голову на свою руку, и, готов поклясться, за несколько секунд стареет на десяток лет. «Начнем с того, что это было бы нарушением врачебной тайны. Ну хорошо, я обещаю тебе, что не буду упоминать об этом никому, кроме необходимого медперсонала.» Он потирает лоб и бормочет, «Кажется, ты перенял ее худшие черты…» «Теперь я могу идти?» «Да, Хисао, ты можешь идти.» «Спасибо док- эээ, Фельдшер.» «Знаешь, это немного забавно. Люди все еще иногда называют меня «доктор», хотя я всего лишь Фельдшер.» «Ага. Тогда увидимся через несколько недель.» «Надеюсь, что наша встреча будет настолько поздней, но если случится еще одна паническая атака — я хочу видеть тебя сразу после того, как она произойдет, понял?» Я киваю и покидаю кабинет. Влажный воздух расслабляет мои легкие, теплая вода, исходящая паром, струится по моей коже. Заняло некоторое время сделать воду нужной температуры, затем я продолжил повышать ее, пока она не стала почти обжигающей. Из-за пара, обволакивающего каждую поверхность душевой, моя кожа краснеет. На стене рядом со мной бусинки воды становятся все больше, пока не начинают скользить вниз. Я смотрю на гонку двух скатывающихся по стене капель. В один момент они сталкиваются друг с другом и одна, левая, рассыпается на несколько других капелек и ускоряется, оставляя вторую каплю позади. Обычно, я провожу в душе как можно меньше времени, под влиянием энергии, которой я переполнен после бега или из-за желания избежать очередной тирады Кендзи. Сегодня же я лучше посижу- эээ- постою тут и все обдумаю, чем буду делать то же самое в своей комнате, где все, на что я могу посмотреть — это книги, а их видом я наслаждаюсь уже не первый месяц, как и моей армией бутылок с таблетками. То есть, может же быть, что Фельдшер ошибается? Я вздыхаю. Сомневаться в словах врачей никогда не доводит до добра. С другой стороны, он сам сказал: он не психотерапевт, это значит, что он не может иметь полного представления о ситуации. Это лишь предположение, с которым он поспешил. Скорее всего, все дело в эмоциях, появившихся, когда Эми уехала; вот что случилось. Абсолютно нелогично предполагать, что ей могло что-то угрожать, так почему бы мне о ней волноваться? Это, черт возьми, не имеет никакого смысла- но~ это будет первый раз с момента, как мы стали парой, когда я не смогу увидеть ее длительное время. Я, конечно, очень хотел бы, чтобы она приехала ко мне в дом моих родителей и все такое, но я уважаю ее нежелание встречаться с ними, пока ее состояние не улучшится. Если бы я познакомился с Миссис Ибарадзаки, когда лежал в госпитале — я бы испытывал то же самое. Кстати, о доме, у меня будет целые две недели. Чем бы мне заняться? Ну, мы, конечно, собирались провести с родителями время вместе, но они смогут взять отгул всего на два-три дня. В моем распоряжении будет десять дней. Я смотрю на свои пальцы. Кожа на них выглядит как изюм. «Как долго я тут пробыл?» — спрашиваю я сам себя, выключая воду и выходя из душа. Меня встречает вид изуродованного тела, отраженного в запотевшем стекле зеркала. Я останавливаюсь и смотрю. Кожа на моей груди потеряла цвет и теперь снизу доверху мой торс напоминает покрытое шрамами поле боя. Несколько почти заживших отметин, вызванных дефибриллятором, которым врачи вновь запустили мое сердце. У меня такой бледный цвет лица, что по сравнению со мной любой хикки будет выглядеть как функционирующий член общества. Я на мгновение задумываюсь о том, что до знакомства с Эми все и шло к становлению хикки. По итогу мои глаза встречаются с их отражением в зеркале. Кто ты такой? С синяками и мешками под глазами, выглядящий так, словно должен был умереть месяцы назад. Нет, раньше ты так не выглядел — с тобой это произошло недавно. Твой вид не орет беззвучно на мир, мысленно крича и пинаясь, пока твое тело несут в соседнюю комнату. Твой взгляд не поднимает кулаки, готовясь поразить ударом любого, кому не повезло находиться с тобой рядом. Это намного хуже; Это… что это? Кто. Ты. Такой? Я слегка трясу головой, одеваю свою одежду, перебинтовываю ссадины на коленях и возвращаюсь в комнату. К счастью, Кендзи нигде не видно последние дни, так что мне даже не нужно стараться незаметно прокрасться по коридору. Я сажусь за стол в своей комнате и смотрю на стопку бумаг на краю стола; важные бумажки, которые мне нужно хранить, но все никак не дойдут руки их отсортировать. Мое внимание привлекает бумажка в самом низу стопки с подсолнухом в ее левом верхнем углу. Я отодвигаю брошюры колледжей и другие конверты и достаю конверт. Письмо внутри слегка помято, но достаточно уцелевшее, чтобы его можно было с легкостью прочесть. «Привет, ребят, я вернулся! Извините, что никогда не разговаривал с вами после случившегося, но как насчет того, чтобы мы все вместе просто…» Фальшивый разговор уже вызывает у меня истощение. Просто что, Хисао? Как я вообще после всего что произошедшего должен встретиться с ними? Встретиться с ней? Мы некоторое время были пятеркой почти неразлучных друзей; кажется, Иванако «по-настоящему» присоединилась к нам только за несколько месяцев до конца года, до этого долгое время нас было только четверо. Затем все резко закончилось, и я не только не сделал ничего чтобы это предотвратить, ничего чтобы вернуть утраченную связь, после того как попал сюда, и ничего не ответил на письмо, которое Иванако написала ради меня. Я был причиной всего. Я сжег с ними все мосты. Захотят ли они меня увидеть? Свяжутся ли они со мной? Должен ли я с ними связаться? Господи, у меня нет ни малейшей идеи что с этим делать. Остается лишь надеяться, что, когда я вернусь, мне не придется иметь с этим дело? Получается так. Даже если я попытаюсь избегать случайных встреч с ними, весть о том, что я приехал, все равно дойдет до моих бывших друзей. Мы часто ходили по этим улицам вместе, там есть немало родственных связей, общих знакомых, владельцев магазинов, с которыми мы когда-то общались. Только если я не собираюсь полностью отключиться от жизни, избежать их будет невозможно. Моя голова начинает болеть, и я тру глаза, надеясь, что это ощущение прогонит мысли. Я смотрю на часы. Черт, мои родители будут тут уже через полчаса, мне нужно начинать двигаться. Зачем я вообще так долго стоял в душе? Даже несмотря на то, что родители помогли мне закончить собирать вещи, когда приехали, мы все равно уехали из школы на 15 минут позже, чем планировали. В общем, не такая уж большая неприятность. Сегодня им удалось уладить все задачи на своей работе, так что мы не сильно торопились, но им все равно придется ехать на работу, когда мы приедем домой. Первое время в поездке мы просто болтали о том о сем. Разговаривали о том, как идет мое восстановление, о том, каково мне жить в общежитие, и наконец мы добрались до рассказов о том, что случилось с момента моего перевода в Ямаку. Я рассказал им о своей самой первой беспокойной неделе и знакомстве со всеми различными по-своему уникальными людьми. Затем я упомянул, как мы с Эми познакомились, и тут же продолжил рассказ дальше, надеясь, что они не будут акцентировать на этом внимание, но я скоро понял, что куча моих историй так или иначе содержат упоминания Эми… Мама первой прервала мой рассказ вопросом. «Подожди, так вы впервые познакомились, когда столкнулись друг с другом в коридоре, а потом ты попытался обогнать ее на беговом треке?» «Я знаю, знаю- Фельдшер уже устроил мне надлежащий выговор…» Я морщусь, называя произошедшее надлежащим выговором, после сегодняшних событий, «…за то, насколько глупым было это действие. Обещаю, ничего такого я больше делать не буду.» Я был бы очень рад просочиться сквозь окно машины, но пока это получается сделать лишь моему взгляду. Мама поворачивается ко мне с переднего сиденья. «Фельдшер прав. Это было глупо. Тебе нужно сфокусироваться на своем здоровье, Хисао, теперь ты не можешь делать все, к чему привык.» Ай. Мне правда не стоит рассказывать ей о сегодняшнем. Как минимум, не сейчас. Может, через десять лет, далеко-далеко в будущем, когда желание задушить меня слегка поубавится. «Я знаю это, Мам, я осторожен. Это произошло очень спонтанно.» Она сверлит меня взглядом. «Обещаю. К тому же это преподало мне очень важный урок о том, как мне нужно заниматься бегом! С того раза я был намного более активен, даже активнее чем до моего… ты знаешь. И я не подвергаю себя опасности. Я знаю свой предел и слежу, чтобы их не нарушать.» Если бы она только знала, что произошло сегодня… «Угуууу.» Она все еще сердится. «Правда! До всего этого, ” я жестом показываю на ребра, «я пробегал столько кругов на стадионе, сколько раньше никогда не пробегал — без болей в груди.» Она наконец сдается и разворачивается обратно. «Пока ты поступаешь разумно…» Кажется, мне наконец удалось убедить ее. «К тому же, я не повторяю своих ошибок.» Она пристально смотрит на меня в зеркало заднего вида. Вот я идиот. «Ох, Хиттян, с чего бы мне начать? Может, с того, как ты залил свои глаза ананасовым соком, чтобы удивить своих друзей? Дважды…» «Я клянусь, я сделал это на спор!» Мои глаза щиплет от воспоминания. «…или когда ты чуть не утонул, прыгнув в воду с высоты, а потом вернулся туда на следующий день и сделал то же самое опять?» «Тоже… спор… наверное» Я пытался что-то себе доказать, так что технически это не полностью ложь. Во второй раз даже лучше получилось- технически. «Или когда ты съел перец хабанеро, тебя даже пришлось отвозить к врачу, а потом ты попытался съесть его опять через пару недель.» «Слушай, во второй раз я пытался развеселить друга и-» «Или когда ты попытался сделать сальто, и у тебя не получилось… три раза подряд… падая все больнее с каждым последующим разом. И это только начало физических ошибок, которые ты совершил. Если вспоминать про все остальные-» «Я понял, понял- но я больше не ребенок, я вырос из всего этого! Я осознаю свое положение и серьезно отношусь к здоровью! Больше никаких звезд гоночного трека. Обещаю.» Мой отец вступает в беседу, «Так она звезда гонок?» Думаю, теперь мне некуда отступать, они меня окружили- или может я сам загнал себя в ловушку. «Самая быстрая бегунья в школе. Я сам это видел на соревнованиях около месяца назад.» «А? Но у нее… ну знаешь…» «Нет ног.» Уже нет смысла ходить вокруг да около. Не думаю, что пересекаю черту, рассказывая так много, к тому же, трудно избежать упоминания этого. Я практически не замечаю- или же, эээ, замечал, чтобы с ней было что-то не так, пока мы были здесь. Просто обычная Эми. Он выглядит смущенным; раньше я его таким не видел. «Я не хочу показаться грубым-» «Она использует специальные беговые протезы. Они более гибкие и меньше весят, или что-то в этом роде- не знаю деталей, но они достаточно крутые, и она использует их годами, так что она очень хорошо с ними справляется.» «Ну… думаю… мы сами убедимся в следующий раз, как только появится возможность!» Они с Мамой переглядываются, прямо как в госпитале, но я все еще не могу понять значение этого действия. «Ага…» если следующий раз будет… Нет- он точно будет. «Разумеется, в следующий раз.» На Мамином лице появляется маниакальная ухмылка. «И как много раз вы встречались с Эми, до того, как вы с ней начали встречаться?» Я бы мог попытаться проигнорировать, что она имеет под этим в виду, но мы оба знаем, что я понял смысл ее вопроса. Мои щеки наверняка слегка розовеют, так что я стараюсь сфокусироваться на проплывающих мимо пейзажах. «Примерно эээ… примерно через три недели, с того момента как я попал сюда мы начали встречаться.» «И ты никогда нам не рассказывал!» «Мы с вами не очень много общались с моего переезда в Ямаку.» Ее лицо резко мрачнеет, Отец тоже отворачивается, чтобы мы не встретились взглядами в зеркалах. «Нет, все в порядке, я и сам не пытался с вами связаться. Это не ваша вина.» Это правда. Я не приложил ни капли усилия, чтобы сохранить связь с кем-либо за пределами школы. После того, как я со всеми обошелся, справедливо, что все так произошло, верно? «Прости, Хисао- просто…» Голос Отца очень тихий, тише чем обычно. Это звучит непривычно. «Я знаю. Работа. Я привык, не переживайте. Если бы вы могли общаться со мной почаще — вы бы так и сделали.» Он слегка поеживается в кресле, и некоторое время они молчат. Я продолжаю историю, «На самом деле, это она первой сказала об этом.» «Она призналась тебе?» Внимание Мамы полностью возвращается, но я замечаю что-то еще; искру в ее глазах. Я чешу затылок, и внезапно пол машины оказывается для меня очень интересным. «Ну да. Думаю, она знала, что я был не очень в себе уверен, так что первый шаг сделала она. Видимо, я не слишком явно дал понять, что она мне нравится.» Очень широкая улыбка появляется на мамином лице, и она поворачивается к Отцу. «Звучит знакомо, не так ли, Юттян?» Отец слегка начинает краснеть. «Я не имею ни малейшего понятия, что ты имеешь в виду.» Я чуть ли не подбираю свою челюсть с пола. «Погоди, так ты призналась отцу первая? Как так вышло, что я никогда не слышал эту историю?» «Ну, видишь ли, твой отец всегда пытался вести себя максимально формально- даже тогда. Он никогда не делал необдуманных поступков. Он, так сказать, хотел сделать все «правильно», но было тааааак~ очевидно, что он ко мне неравнодушен. Это показалось мне очаровательным~. И когда у нас была групповая поездка с близкими друзьями, я отозвала его в сторону и дала ему выбор.» она поворачивается к Отцу, хихикая. Он прочищает горло, затем монотонно повторяет. «У тебя есть два выбора, Юттян. Первый — ты берешь этот цветок и даришь его мне, приглашая на свидание, либо второй — ты целуешь меня прямо сейчас.» Он не продолжает, но хихиканье Мамы превращается в настоящий смех. Я смотрю на отца и спрашиваю, «И что ты выбрал?» «Я. Ничего не выбрал.» его розовеющее лицо начинает краснеть. «Что?» «Я был так удивлен ее признанием, что я- свалился назад, с холма, на котором мы стояли, прежде чем что-нибудь ответить.» Он улыбается, но его лицо уже можно спутать со спелым красным яблоком. Мама начинает хохотать еще громче, «Ох, это надо было видеть! Он с ног до головы был покрыт землей, ветками и листьями, вся его одежда просто в клочья, ему было так стыдно, что он и слова вымолвить не мог, он ботинок потерял — это было нечто! Он был в полном упадке.» «Но зато это сработало, да? На этой же неделе мы начали встречаться.» Отец пытается защитить свое мужское достоинство, но это лишь заставляет Маму хохотать еще сильнее. Она слегка успокаивается. «Дурачок, мы бы в любом случае начали бы встречаться.» Она прижимается к его свободной руке. Давно я не видел их такими расслабленными рядом со мной — даже рядом друг с другом. И когда нам в последний момент подворачивалась возможность так поболтать? «А что, если ты ошибалась? Что если бы я сказал нет?!» «Тогда ты был бы идиотом!» «Но-» Мое тело бросает вперед. Ремень безопасности сдерживает меня на месте, и я словно оборачиваюсь вокруг него. Я слышу визг тормозов нашей машины в угасающем эхо, повторяющемся в моей голове дольше, чем должно. Мгновенно, после того как рев колес угасает, своеобразный рев начинается моей груди, и я беззвучно скручиваюсь от боли, впиваясь рукой в огонь, горящий под кожей. Я даже не могу издать ни звука; мне так больно. Мои глаза смыкаются, и весь мир начинает угасать, расплываясь. Весь мир, кроме этой чертовой боли. Отец нарушает возникшую тишину, хоть его голос все еще звучит нечетко. «СЛЕДИ ЗА ДОРОГОЙ, ТЫ, ТОЛСТОПУЗЫЙ КУСОК ДЕРЬМА!» Мое первое чувство — кроме боли — возвращается ко мне, и я понимаю, что вокруг меня не тишина; я слышу дыхание — мое дыхание. Отец поворачивается к нам. «Вы, ребята, в порядке?» «Я в порядке, дорогой.» отвечает Мама. «Хисао?» Он смотрит на меня. Затем немного громче, «Хисао!» Наверное, я сейчас выгляжу очень плохо. Боль начинает давать мне достаточно свободы действий, чтобы я мог говорить. «Я в порядке. Я… просто… я в порядке.» Мое дыхание тяжелое и прерывистое — мое тело вынужденно делает глубокие вздохи и выдохи с непредсказуемой частотой, лишь увеличивая количество доводящих до тошноты волн боли. «Ты уверен? Твое сердце-» Я наконец сажусь как прежде. К счастью, после толчка ремень не заблокировался, позволив мне возможность свободно корчится от боли. Если бы так произошло — все было бы намного хуже. «Все в порядке. Мое сердце в порядке, мне просто… нужно перевести… дух.» Мама тянется ко мне и кладет руку на мое плечо. «Ты нам не врешь?» Я смотрю ей в глаза и пытаюсь улыбнуться через боль, безуспешно. «Обещаю, мое сердце- оно в порядке. А вот ребра болят. И голова болит. Мне просто нужно передохнуть минутку. Правда.» Как по команде, у меня начинает кружиться голова. На самом деле это может происходить из-за любой другой травмы, и, откровенно говоря, сейчас мне все равно. Я весь в поту, моя грудь все еще пылает, и голове сейчас дерьмово. В принципе, очень даже очевидно, что я не в порядке, но у меня сейчас не случится сердечного приступа, чтобы они так суетились из-за меня. Родители смотрят друг на друга, и вид их обеспокоенных лиц оставляет у меня во рту неприятный привкус. Машина позади нас сигналит, и мы вновь начинаем двигаться вперед. Я облокачиваюсь на спинку сиденья, и машину на некоторое время заполняет удушающая тишина. Со временем боль угасает, а мое дыхание возвращается к норме. Наконец я могу успокоиться и отдохнуть. Мои веки становятся все тяжелее; мир за пределами машины ускоряется и вскоре становится лишь размытыми неразличимыми цветами. Еще несколько минут я смотрел на это, теряясь в этой неясности пролетающих видов. Не успел я заснуть, как отец начал говорить своим обычным будничным тоном: «Вчера я встретил Шина и Маи на рынке. Рассказал им, что сегодня ты вернешься». Вся моя усталость и оставшаяся боль исчезают в мгновение ока. «Ты сделал ЧТО?!»