Послезавтра

      Её комната насквозь пропахла сигаретами, в ней темно, тепло и душно. Совершенная противоположность её рабочему кабинету, в котором всегда горит яркий свет и прохладно за счёт постоянной вентиляции. В кабинете, где постоянно кому-то нужно залечивать раны или восстанавливать конечности никогда не может быть тепло. Кабинет врача никогда не может быть уютным, а ещё там нельзя курить.       Поэтому она выбрала именно эти покои, чтобы ничто и никогда не напоминало ей о работе.       Дверь позади неё тихо отворяется, и она слышит, как кто-то переступает порог её комнаты, стараясь изо всех сил быть незамеченным.       Как наивно.       Она же прекрасно знает кто это, спиной чувствует его.       – Проваливай, Сатору, – бросает Сëко вместо приветствия и затягивается.       Она даже не оборачивается, стоит так же напротив окна и выдыхает дым в узкую щель в приоткрытом окне.       – Вот значит, как ты встречаешь друзей, – протягивает Годжо в своей манере. Он тоже не здоровается.       – Ты снова куришь – то ли спрашивает, то ли констатирует факт её друг.       "Друг" – проносится в голове Иэйри. Единственный, что у неё остался. Девушка ухмыляется своей мысли, опуская подбородок, и выбрасывает тлеющий окурок в окно.       Конечно она немного скорректировала траекторию его полёта с помощью проклятой энергии, чтобы бычок смог точно попасть в щель и вылететь на улицу. В принципе, это было большее на что она способна в этом ключе, Сëко всегда прокачивала использование своей магии именно в медицинских целях, для другого её техника и не годится.       – Я смотрю все шесть глаз на месте, – замечает она.       – Сёко, – начинает Сатору, и делает шаг вглубь комнаты.       Иэйри его перебивает:       – Вали отсюда, Годжо.       Она знает, он хочет поговорить. Она безумно хочет, чтобы он остался, но она не выдержит этот разговор. Иэйри Сёко совершенно точно не хочет выслушивать душевные изливания Сатору Годжо. Не сегодня, не перед его боем с Сукуной.       Она бы с удовольствием сама прибежала бы к нему за пустым разговором за чашкой чая и парой выкуренных сигарет, но послезавтра. Подарила бы уже давно купленный рождественский подарок, посмотрела бы как он разворачивает упаковку, а потом искренне восхитился и обрадовался розовой повязке на глаза с крольчьими ушками. Она даже могла услышать его ответ – "Теперь только её и буду носить." И Сатору правда бы снял свою чёрную повязку и сразу надел её подарок.       Послезавтра. Всё будет, но послезавтра.       Он не уходил. Так и стоял в шаге от выхода, не смея больше приближаться к подруге. Сатору лишь осуждающе вздохнул, когда Сëко потянулась за ещё одной сигаретой.       Дрожащие пальцы еле выхватили чёртову сигарету из пачки, а чертова зажигалка никак не хотела работать.       – Зараза, – тихо выругалась она.       – Помочь? – набравшись смелости Сатору в два шага сокращает дистанцию между ними до минимальной и, всё так же находясь за её спиной, протягивает руку с неизвестно откуда у него взявшейся зажженной зажигалкой.       Иэйри застигнута врасплох, её буквально загнали в угол.       Она прикуривает, и, затягиваясь, чувствует как глаза начинают застилась слезы. Она часто моргает, чтобы развеять секундное наваждение и выпаливает:       – Ещё раз говорю, Годжо, выметайся!       – Или что?       – Или тебе придётся отложить битву с Сукуной еще на год, чтобы ты смог помереть с ним в один день!       Иэйри чуть ли не рычит, но ломается, упоминая, того про кого они старались никогда не говорить. Слезы всё-таки предательски начинают течь по её щекам.       Сатору молчит. А что он вообще должен сказать в ответ? Разве не Сёко знает его как облупленного, разве она могла не догадаться, что он задумал? Но всё же он решает отшутиться:       – Ты меня недооцениваешь. Обидно. С чего ты решила, что я помру?       – А с чего двадцать четвёртое декабря? – шмыгает Сёко.       Снова тишина. Громкая, рвущая душу на куски тишина. Два друга перед окном в тёмной и душной комнате, освещаемой лишь светом луны и провонявшей сигаретами. Сатору почему-то думает о том, что хотел бы сейчас оказаться в квартире Сёко, где уютно и чисто, а не здесь в маленькой комнатушке общежития. Это ведь даже не её студенческая каморка, в которой он провёл половину своей общажной жизни, в которой они втроём болтали ни о чем и обо всём на свете. Она снова проворачивает свой трюк с окурком и щелью в окне, а Сатору думает, что ему надо проверить сколько их там под её окном уже скопилось.       – Сатору, – шепчет она, словно боится нарушить покой, что воцарился между ними.       – М?       Она наконец оборачивается и смотрит прямо в его сияющие даже в темноте глаза, в которых она всегда любила высматривать волны и солнечные блики.       – Не забывай, что я тоже твой друг. Мне плевать, что вы там, два придурка, друг другу наобещали в семнадцать.       И бросается к нему в объятья, крепко прижимаясь, словно если она приложит недостаточно силы, он уйдёт, исчезнет, растворится в этой мгле, что окутала их жизни.       – Задушишь, – хрипит Сатору, но обнимает её так же крепко.       – Обещай мне, в наши почти тридцать, что послезавтра мы будем пить чай с имбирными пряниками и обмениваться подарками на Рождество, – говорит Сёко и ещё сильнее зарывается носом в его плечо.       – Только при одном условии, – в голосе Сатору его фирменное ребячество, – мы пойдём к тебе домой.