Thorns / Тернии

Тринадцатое лето в жизни Уилла Грэма было летом засухи, и это лето он никогда не забудет. В эти дни было адски жарко, и он проводил столько же времени со своей мамой в их маленьком фермерском доме сколько мог, до тех пор, пока отец не потащил его за собой в поле пасти овец. Его светлая кожа загорела там, за исключением некоторых участков кожи, где хлопчатобумажная рубашка не защищала от безжалостных лучей солнца. Всё тлело. Даже пожелтевшие травинки были осколками сухого тепла под босыми ногами Уилла, когда он шел за колодезной водой для умывания. И никакой передышки не было. Каждое утро жара становилась невыносимой, и каждую ночь Уилл обнаженным растягивался на своем матрасе и молился о дожде. Но этого не происходило. Ни грибного дождя, ни капель, ни малейшего намёка на влагу в летнем воздухе не было, и Уилл заплакал бы от этого, если бы не был так скуп на драгоценный запас воды в собственном организме. Во время службы Отца Ганнибала, Уилл сидел и впитывал в себя этот голос, льющийся патокой в уши, и наблюдал, как пот, собираясь, катиться по тонким скулам. Его светлые волосы, тронутые ранним намёком на седину, темнели на висках. Его пальцы скользили под воротник, оттягивая, дабы впустить скудный проток свежего воздуха. Когда Уилл открыл рот для Отца Ганнибала, его колени будто приклеились к пыльному полу церкви. Его единственное утешение среди неминуемого лета было короткое прикосновение пальцев священника, когда он подносил просфору к его [Уилла] губам. Это был невыносимый сезон, по словам других, самая сильная засуха за последние пятьдесят лет. Уилл молча страдал в поле. Он помнил, как думал, что ничто не может быть хуже, чем солнце, жалящее его спину. В последний день засухи он понял, как ошибался. После трех месяцев без дождя, на небо наконец-то набежали черные тучи. Уилл поднял лицо небосклону, его потный лоб блестел в предвечернем свете. Через всё поле его отец повел лошадей на водопой. Было почти время идти домой и умываться перед ужином. Не то чтобы кто-то был голоден. Было слишком жарко, чтобы есть. Облака кружились над головой, и Уилл с любопытством наблюдал за ними. Дождь не начинался. Но небо разрезала светом молния, а гром гремел так громко, что Уилл заткнул уши и побежал к фермерскому дому. Его мать стояла на крыльце, когда он добрался туда, прерывисто дыша после бега. "Где твой отец?" – спросила она его, озабоченная морщинка пролегла посередине ее лба. Уилл махнул неуклюжей рукой в сторону полей и принял кувшин с водой, который она протянула ему. "Он с лошадьми", – ответил он, делая огромный глоток воды. Вода была не холодной, даже не прохладной. Она была теплой, как воздух, которым он дышал, но он все равно выпил его залпом и поблагодарил ее. Она не обращала на него внимания, просто продолжала смотреть на поле, над которым низко нависло темное небо. Сверкнула молния. Затаив дыхание, Уилл ждал, что увидит её столкновение с землей. Когда этого не произошло, он посмотрел на свою мать, и выражение её лица напугало его. "В чём дело, мама?" Он мог видеть, как у нее сжалось горло, прежде чем она ответила, ее взгляд ни на секунду не отводился от простирающихся акров земли. “Все такое сухое”, – сказала она. Уилл не понял. До тех пор, пока молния не ударила в клочок травы на их поле, и высоко не вспыхнул огонь. Они озадаченно смотрели на это, прежде чем спустя мгновение Уилл отреагировал. Он слетел с крыльца и побежал в поля. Ветер от шторма без дождя усилился, как будто дул от щек самого Бога, а маленький огонек превратился в дьявольский пожар. Он танцевал в небе и обвивал огненными кольцами воспламеняющуюся траву, и вскоре поля были полностью охвачены пламенем. “Папа?!” – кричал Уилл. Его глаза смотрели в сторону горизонта, в том месте, где он видел его в последний раз. “Папа!” Всё, что он мог видеть, была огненная стена. Она распространилась невероятно быстро. Уилл подошел как можно ближе, прежде чем черный дым обжег ему глаза и забил горло, из-за чего ему пришлось повернуть назад. Когда он вернулся, его мать стояла у колодца, держа наполненное ведро, земля вокруг нее была усеяна еще несколькими. Пока он искал отца, она набирала воду. Это было бесполезно, и они оба это знали. Если огонь доберется до их фермы, никакие ведра их не спасут. Уилл закашлялся от пепла в горле и ждал вместе с матерью, оба смотрели на горящие поля, надеясь уловить силуэт человека на фоне оранжевого зарева. Но он так и не появлялся. Когда огонь показался в миле от их дома, Уилл почувствовал, как первая капля дождя упала ему на макушку. Он поднял глаза, и тут другая капля облизал нос. Он повернулся к своей матери. Она протянула руку, чтобы поймать капли дождя, сначала падающие редко, а затем усиливающиеся до непрерывного, сильного ливня. Они стояли под ним, пока не промокли до нитки. А позже сидели вместе на крыльце и смотрели, как медленно гаснут языки пламени. На следующее утро на рассвете они подошли к краю поля, где огонь остановился, находясь в полумиле от их дома. За ним всё сгорело. Уилл мог бы посчитать это чудом, если бы не тело его отца, расплавленное, искалеченное и такое же мёртвое, как и всё вокруг, ожидавшее их, на разрушенных природой полях. Слух о несчастье семьи Грэм быстро распространился, и с первыми лучами солнца Ганнибал, оседлав свою лошадь, поехал на овцеводческую ферму. Ущерб был огромен, и он напрягся при виде холмов, возвышавшихся, как мрачные, черные волны. Найдя Уилла в розарии за домом, он опустился на колени рядом с ним и вытер слезу с лица мальчика. “Мой Уилл”, – сказал он, и мальчик закрыл глаза, содрогаясь от приглушенных рыданий. Ганнибал обнял его, чтобы успокоить. “О, Уилл, мне жаль, что это произошло”, – сказал он своим успокаивающим голосом. "Давай постараемся быть благодарными в эти трудные времена за то, что никто не пострадал”. Уилл открыл глаза и посмотрел на своего священника. Новости распространились быстро, но не всегда полностью. Ганнибал знал о судьбе отца мальчика. “Он мертв”, – сказал ему Уилл, его слова прерывались прерывистым дыханием. “Он попал в огонь и сгорел заживо. Папа мертв”. Ганнибал был потрясен. Он яростно прижал Уилла к груди и крепко обнял его. “О, Уилл”, – прошептал он ему на ухо. “Мой милый, дорогой Уилл. Мне так жаль”. Он держал его вот так, на ложе из роз, пока слезы Уилла не высохли. Он слабо шмыгнул в рубашку Ганнибала. Священник покинул свое жилище так поспешно, что забыл свою рясу. Уилл покрутил кулаком по простому белому полотну и потерся испачканным сажей лицом о плечо Ганнибала. Скоро им придется встать, и Уиллу придется встретиться лицом к лицу со своей матерью в доме, и им придется начать планировать похороны. Но сейчас он цеплялся за Отца Ганнибала и наслаждался руками, которые успокаивающе поглаживали его спину.