Часть 1
3 мая 2024 г. в 16:26
Каждый новый день в АртЛайф был похож на предыдущий: вечно взвинченная и слегка испуганная помощница, сосредоточенные сотрудники, бегающие по офису как муравьи — на первый взгляд хаотично, но по давно протоптанным тропам; собранный и строгий босс, никогда не показывающий своих эмоций, словно и вовсе лишенный нервной системы.
То утро начиналось так же, как и сотни предыдущих, однако ближе к полудню привычное течение дня было нарушено. Спускаясь по лестнице, Серкан услышал легкий шум из лобби и, оглянувшись, подозвал к себе Лейлу.
— Что там происходит?
— Не знаю, господин Серкан, — чуть дрожащим голосом произнесла девушка и тут же быстро добавила, — Но сейчас узнаю!
Вернулась она буквально через минуту бледнее и испуганнее обычного.
— Ггосподин Ссеркан… Там девушка… она говорит, что вы отменили все стипендии лучших студентов, и хочет поговорить с вами…
— Что за чушь, Лейла! Я ничего не отменял. Проводи ее в конференц-зал и принеси мне все документы по студенческим грантам.
Через несколько минут в кабинет в сопровождении помощницы зашла юная девушка с волнистыми волосами и глазами цвета расплавленного шоколада. Она выглядела собранной и серьезной, когда начала рассказывать что-то про гранты в вузе низким, чуть хрипловатым голосом, но за внешним спокойствием сверкали искры в глазах, а голос звенел от гнева. Поймав себя на мысли, что он не столько слушает, сколько разглядывает внешность посетительницы, Серкан заставил себя прислушаться к монологу незнакомки и уже через минуту потребовал верную помощницу позвать бухгалтера.
Так вскрылась афера с отменой стипендий, отчисленных студентов быстро нашли и с извинениями оплатили их обучение. И Болат благодарил Аллаха, что незнакомка не пошла к журналистам и не втянула его и компанию в грязный скандал. Но после того, как проблема с отменой стипендий исчезла, эта девушка, имени которой Болат так и не узнал, тоже получила назад свой грант и упорхнула словно яркая бабочка, оставив лёгкий флёр духов с привкусом неясного сожаления. Впрочем, духи быстро выветрились из огромного конференц-зала, двери которого почти никогда не закрывались.
Спустя два месяца Болат все-таки сумел отбить обиженную бывшую невесту у Ферита и женился на ней. Впрочем, кажется, удовлетворение это принесло только отцам, наконец-то объединившим семейные капиталы. Айдан Болат тоже радовалась свадьбе, но недолго. Осенью она несколько раз замечала в саду тихо плачущую Селин, а сын в ответ на осторожные расспросы матери равнодушно пожимал плечами.
— Мама, вы все настаивали на этой свадьбе — мы поженились. Что не так?
— Но Серкан, Селин… Она плачет?
— Она знала, что это договорной брак. Я ей ничего не обещал. — сухой, равнодушный голос Серкана был напрочь лишён каких-либо чувств. — А сейчас прости, но мне нужно работать.
Айдан покачала головой и вышла из домика молодой семьи, впервые в жизни подумав, что и этот союз не принесет никому счастья.
Через три года в семье Болат случилось долгожданное прибавление — родился маленький Али, тихий и спокойный, как и его отец. Впрочем, Серкан, как и Альптекин когда-то, был довольно холоден с ребёнком, и мальчику не часто удавалось застать отца дома, и еще реже — пообщаться с ним. Бабушка Айдан, с радостью возившаяся с внуком, готова была вырывать себе сердце, лишь бы только не видеть равнодушия в глазах Серкана по отношению к жене и сыну.
Когда ребёнку исполнилось четыре года, Серкан и Селин разъехались по разным спальнями, хотя и продолжали жить в одном доме. Селин уже не плакала, ее глаза давно потухли, словно равнодушие Серкана, как простуда, заразило и ее.
Ещё через пять лет АртЛайф заключил контракт с молодым, но очень известным итальянским ландшафтным дизайнером. Приехавшая итальянка оказалась турецкого происхождения и кого-то неуловимо напоминала Болату. Только встретившись взглядом и увидев в глазах незнакомки странно знакомый топленый шоколад с искорками жизни, он вспомнил — именно она приходила к нему почти десять лет назад, чтобы вернуть стипендию на обучение.
Селин, перехватившая внимательный и какой-то тоскливый взгляд мужа, попыталась указать на место этой безродной итальянке, намекнуть на статус Болатов, но была повержена и уничтожена фразой, произнесенной ледяным голосом:
— Фамилия моих родителей — Йылдырым из Мардина. Если бы вы происходили из хоть сколько-то знатного рода и имели достаточное воспитание и чувство такта, то знали ли бы, что нужно быть достойной рода, в который вас взяли, а не выставлять его на посмешище. — Сказав это, молодая женщина повернулась к Серкану, — господин Болат, избавьте меня от подобных сцен. Я привыкла работать в здоровой атмосфере и терпеть истерики и сцены ревности не намерена.
Пунцовая Селин посмотрела на мужа и Перил, лучшую подругу и акционера бюро, также вышедшую встретить известную итальянку, в надежде, что они заступятся за нее, но не найдя и капли сочувствия или поддержки, вылетела из кабинета.
В тот вечер в доме Болатов произошел первый скандал, и Айдан, прижимая к себе плачущего внука и пытаясь услышать, из-за чего ругаются сын и невестка, в который раз с болью подумала, что они с мужем совершили огромную ошибку, заставив пожениться этих двоих и сломав жизнь не только им, но еще и никому не нужному ребенку.
Итальянка начала работать в АртЛайф и ее вторым требованием было наличие просторного кабинета — оказалось, что у этой уверенной в себе женщины клаустрофобия. Серкан предложил работать с ним, из-за чего конференц-зал окончательно превратился в рабочий кабинет. Узнав о том, что теперь в АртЛайф работает всемирно известная Эда Йылдыз, заказчики готовы были передраться за то, чтобы их проект взяла именно эта компания.
Но работать Болат почти не мог — ему все время хотелось наблюдать за новой сотрудницей, как она общается с коллегами, как задумчиво морщит нос, вырисовывая планы новых и новых садов. По отповеди Селин он подумал, что она сноб — но через неделю ее обожали все сотрудники бюро. Даже единственная подруга Селин — Перил довольно быстро сошлась с новым дизайнером, и Серкан нередко видел, как они вдвоем уходят обедать или пить кофе.
Она сблизилась со всеми — но не с ним, и однажды он увидел, как из дорогой машины выходит мужчина, обнимает Эду за плечи, целует в висок и помогает сесть внутрь. Болату в этот момент показалось, что он разучился дышать — такой внезапной болью отозвалась в нем эта сцена. Болью и… отчаянием? Словно он упустил что-то очень важное, самое важное в жизни, и уже никогда не сможет получить это назад. Серкан задыхался, ком в горле не давал вдохнуть, и звон в ушах, казалось, все нарастал, закрывая чёрной пеленой весь мир.
Шумно выдохнув, словно вынырнув из воды, с все еще колотящимся сердцем, Серкан осторожно расцепил тонки пальчики, крепко сжимавшие его руку, и сел на кровати. Спустя несколько секунд он понял, что звон, все еще стоявший в ушах, был плачем младенца. Подойдя к кроватке, он осторожно вытащил хныкающего Альпа, закутал его в теплый плед и вышел на улицу, плотно прикрыв за собой дверь.
На горизонте загоралась заря, медленно высветляя небо с бархатно-чёрного до нежного розово-голубого цвета и прогоняя остатки тяжелого сна Серкана. Это был сон, всего лишь сон, он дома с любимой женой и детьми, и на веранде на диване лежит забытая туфелька Кираз, а на столе - погремушка Альпа и детская книжка. Укачивая сына, Серкан вспомнил, как вчера девочка пыталась читать брату сказку про ежика, который не хотел спать, но в итоге и сама уснула, уронив книгу и обняв малыша как плюшевого мишку. Эда расплакалась, увидев эту картину, и Серкан долго вытирал ее мокрые щеки, сам едва сдерживая слезы умиления.
Бережно прижимая к себе сына, Серкан посмотрел в комнату, где за легкими шифоновыми шторами на широкой кровати спали Эда и Кираз, с рождением брата начавшая прокрадываться в родительскую спальню перед рассветом. Никакие уговоры, что она уже большая, а младенец будет будить ее плачем, не помогали, и родители, наконец, отстали от девочки, надеясь, что рано или поздно она перерастет эту детскую ревность к малышу.
В этот момент Эда во сне протянула руку в поисках любимого мужа, но вместо него нашла не менее любимую дочку, прижала ее к себе и продолжила спать. От этой картинки Серкана накрыло волной всепоглощающей любви и нежности, сильной, перехватывающей дыхание. Он чуть крепче прижал к себе маленького Альпа и нежно поцеловал его в висок.
— Тише, тише, не буди маму и сестренку, они так сладко спят. Ты этого пока не знаешь, но ты — часть нашего маленького мира, такого уютного и тёплого, и такого хрупкого, что мне порой становится страшно. И я обязательно скажу тебе это ещё не раз, но знай — никогда не женись в угоду кому-либо или по расчету. Нет ничего страшнее, чем семья, в которой нет любви.