***
Новость о сопротивлении, которое смогла оказать некая группа грешников, прокатилась по всему Аду лавиной, а слух о том, что повержен сам Адам, вызвал среди жителей настоящий фурор. Демоны, даже самые слабые, теперь с выставленной вперёд грудью заявляли другу, что не боятся никаких истреблений и ещё до последних событий щëлкали ангелов, будто какие орехи. Маммон слишком часто ловил краем уха такие слова и открыто усмехался — лично ему ежегодное прибытие ангельских войск был на руку. Когда узнал о падении Адама, стало не смешно, а скорее любопытно. Что станет с такой важной шишкой после второй (третьей? чëрт его знает, что там произошло у этих олухов в Эдеме) смерти? О возрождении никто не говорил, и Маммон уже почти смирился со скучной концовкой, пока в один день не увидел у разбитого окна что-то чёрное и в перьях. После перерождения в Аду первое время Адам был полон справедливой ярости. Конечно, обстоятельства, при которых он погиб и попал в это место, и сам факт этого попадания вызвали у него уйму эмоций, которая была моментально свалена на первого прохожего. Адам спрашивал, где Люцифер, почему за ним, первым человеком, ещё не приехали с извинениями и просто кричал, размахивая руками. Хвостатый грешник недоверчиво выслушал, махнул рукой в сторону большого замка и поскорее убрался куда-то в сторону. Теперь путь был ясен. У ворот замка Адама встретила пара стражей, таких, каких он видел на обложках малоизвестных человеческих музыкальных групп тяжёлых жанров. Вполне вероятно, Люцифер использовал их больше как живые манекены для брони, чем как охранников. Выслушав историю бывшего ангела, демоны, посмеиваясь, покрутили у виска и вышвырнули того подальше от входа. С кем бы Адам ни встречался после, ему либо не верили, либо начинали угрожать или сразу переходили к драке. После пары таких взбучек стало понятно, что новым адским приёмчикам на подсознательном уровне никто не научил, и придется как-то выгадывать их самому. Слабый и неумелый, после ещё пары неудачных попыток попасть на ковер к Люциферу, Адам просто бесцельно скитался по пустынным районам и почти буквально лез на стены. Бог злобно над ним пошутил и оставил в том месте, которое бывший ангел всей душой ненавидел. Крылья, опавшие, осунувшиеся и закоптелые, из последних сил жались к робе, лишь бы не касаться серистой земли; все тело непроизвольно содрогалось, если неподалёку что-то шумело. Адам не был трусом, он просто пиздецки не любил местные пейзажи. Когда стало понятно, что никто из ангелов за ним не вернулся (вряд ли они думали, что такое перерождение вообще возможно), а умереть он здесь не может, встал вопрос о месте жительства. Райские баксы в своё время сыпались на Адама рекой, и он понятия не имел, как их вообще зарабатывать, тем более в Аду. Платить за жилище было нечем, идти в отель к верховной семейке теперь не позволит гордость, так что оставалось лишь попытать удачи на кругах ниже. На любых, кроме круга Гнева. Чревоугодие казалось идеальным местом для новой жизни, но местные, в отличие от жителей Гордыни, быстро сообразили, кто бродит по цветастым улицам — в тот раз Адам еле спасся благодаря внезапно заработавшим крыльям. Летал он из рук вон плохо, но сносно, как раз так, чтобы двуногие собаки не догнали. Будто случайно вспомнилось, как хорошо ему было, когда во время истреблений он резал глотки всему движущемуся со своими девочками на фоне приятных светлых пейзажей. Теперь мишень — сам Адам, и это всë происходит только по вине того отпрыска властителя Ада и её дружной компании приятелей. Бывший ангел гневно сплюнул. Бредя по улицам Жадности на носочках, лишь бы избежать луж из странной липкой субстанции, он изо всех сил держался, чтобы не вцепиться в первого попавшегося прохожего и не отобрать у него кошелёк. Это ведь Преисподняя, кому какое дело до чьих-то плохих поступков? Все, кроме Адама, здесь оказались заслуженно. Глазами заранее выискивая подходящую цель, он внезапно заметил какой-то цветастый плакат с больно знакомым лицом. — Неужели?.. — Адам хотел бы вспомнить имя, но память его подводила. К счастью, прямо по центру изображения было выведено имя. — Маммон? Круглое улыбающееся лицо глядело зазывающе и приглашало на какое-то шоу, цена билета на которое, будучи написанной почти на целую строчку мелким шрифтом, тут же оттолкнула заинтересовавшегося было Адама. — Ну он и жмот, — хмыкнул он и уверенным шагом пошел дальше. Бывший ангел не слишком старался отмечать в памяти тех, с кем сталкивался в Аду во время истреблений, но теперь воспоминания вернулись как по щелчку. Они имели практический смысл: во время сегодняшнего выступления Маммона не будет дома, а у главного богача круга в комнатах точно найдется что-нибудь ценное. Невольно растопырив перья, Адам побрëл к самому заметному дому в городе.***
Публику Маммон любил и внимание на себе тоже. Ещё больше ему нравилось, когда это внимание доставлялось с пачкой хрустящих зелёных баксов; у него была гордость, так что старые грязные деньги он не принимал. Клоунами да шутами заинтересовался недавно, века с пятнадцатого, и решил ввести в свои шоу изюминку, которая многим пришлась по душе. Сам долго решал, стоит ли уподобляться обычным бесам, работающим увеселения ради, но, черт бы их побрал, внешний вид шутовских колпаков был слишком хорош; к тому же, вид народного весельчака скрашивал мнение плательщиков, что, несомненно, было невероятно выгодно. С того дня, как Физзаролли посмел публично нажаловаться в своей песенке и выставить себя в хорошем свете, а его, Маммона, сделать какой-то мразью, восстанавливать репутацию приходилось долго и со скрипом. Он, конечно, никакой не урод (если не считать, что является физическим воплощением греха) — он просто любит деньги и знает как их заработать. Теперь из доступных способов у Маммона остались только две женщины, но это лучше, чем совсем ничего. Запутанное в грязных дымных разводах небо стремилось вот-вот рассыпаться на город кислотно-зелëным дождём, поэтому пришлось самую малость поспешить. Маммон любил исчезать и появляться с конфетти и детским смехом на фоне в любой другой части подвластных ему территорий, но прогуляться после душного шоу было гораздо приятнее. Он перенëсся на крышу и, на миг пропав в густом дыме, распрямился во весь рост своей истинной формы, разогнался, поочерёдно толкнувшись всеми лапами длинного многоножьего тела, подпрыгнул и понëсся по ночному воздуху. Прикреплённые на концы шляпы значки валют бились друг о друга и звенели. Сырая духота, которая донимала внизу, сменилась совсем малость прохладным ветром — даже такими переменами стоило наслаждаться. Адам завалился через то же окно, в какое влетел в прошлый раз, ещё будучи экзорцистом, обвел взглядом комнату, с досадой цыкнул и поспешил дальше. Обращать внимание на богатые безделушки стоило только в том случае, если они приглянулись лично ему; в остальном надо было играть по-крупному. Адам одëрнул себя: по-крупному не настолько, чтобы владелец дома заметил пропажу и в будущем вышел на вора. Надо так. Средненько. Пока Адам не до конца разобрался со своими новыми силами, конечно — а когда разберется, так и воровать не придётся. Большая комната, до которой за это время удалось добраться, скорее всего была предназначена для отдыха в форме той гигантской сороконожки, поэтому богатого интерьера не имела. Зато в углу, помимо дверного проёма, ведущего дальше, стало заметно ещё одну дверь. «Наверняка санузел. Если этот Маммон не любитель вешать дорогущие картины над унитазом, пусть. Тогда, на крайняк, смогу поссать в приличном месте», — размышлял Адам, открывая дверь. А потом он увидел это. Нет, не это — еë. Большая, лакированная, кажется, даже гудящая гитара висела на прибитой к стене подставке. вокруг, по всей комнате, стояли и лежали упаковки с пластинками, ноты, какие-то (возможно, человеческие) плакаты, но Адаму было откровенно плевать на то, что там слушает обладатель этой гитары. Он сразу понял: эта вещь должна принадлежать ему, чего бы это ни стоило. Адам невероятно соскучился по своей детке-секире, и увидеть что-то достойное, чтобы её заменить, в Аду не ожидал. Но вот он здесь, а перед ним — творение если не Божье, то прямо мастерское. Не думая долго, он подлетел и стащил гитару с подставки. Та оказалась тяжеловата и не слишком подходила бывшему ангелу по размеру, но он планировал приспособиться. Закинув ремень за плечо, Адам поспешил прочь из комнаты, из дома, в целом насколько возможно далеко от всего, чего насмотрелся в Аду. Но, успев только притворить за собой дверь в гитарную подсобку, услышал громкий грохот на крыше и на мгновение застыл. Маммон лениво сложился гармошкой, возвращая себе обычную форму, и переместился в одну из своих комнат прямиком на диван. Почесал бок, раздумывая, щëлкнул пальцами и сменил свой парадный костюм на обычный. Подумал ещё немного и, кряхтя, поднялся, чтобы пройтись до кухни и взять себе чего на пожевать. Захватив каких-то начос, пошел обратно длинной дорогой и вдруг услышал какое-то копошение во внешнем круге комнат. В недоумении Маммон выглянул в дверной проём, всё так же держа хрустящую пачку перед собой, и встретился взглядом с?.. — Пиздец. Адамом собственной персоной. Он искренне пытался найти окно, через которое попал в дом, но откровенно запутался во всех этих адских коридорах. Адам попытался выбить новое, однако каким-то волшебным образом изнутри это сделать совершенно не получалось. Когда бывший ангел размышлял, куда бы ему бежать или где прятаться, его настороженный взгляд упал на проход в какой-то своеобразный внутренний круг. В этом проходе он увидел… — Пиздец. Маммона собственной персоной. Они выдохнули одновременно, и слово прозвучала с двух сторон так, будто каждый удивляется не тому, кого увидел, а тому, как оказался в такой ситуации. На лице Маммона постепенно проступало осознание, а когда он глянул на гитару за спиной Адама, появился ещё и гнев. Адам в свою очередь абсолютно не знал, как объясняться и стоит ли оно того, поэтому просто настороженно глядел в ответ, встопорщив крылья. — Кого я вижу, — угрожающе начал Маммон, перехватывая начос нижней рукой. Остальные ладони сжались в кулаки. — На воровство у вас там тоже воля божья? Атаковал, не дожидаясь ответа. Адам как-то совсем неуклюже осел на пол и чудом увернулся, распластав крылья по полу. Когда Маммон поднял руку, чтобы атаковать снова, он судорожно и скоро выставил перед грудью гитару, крепко обхватив её корпус руками: — Она в заложниках. Ты не сможешь мне навредить, пока эта детка у меня в руках, сам понимаешь. Попробуй, ну! Маммон удивлённо открывает рот. Он серьёзно думает, что это сработает? — Твой блеф звучит жалко. Не позорься. Адам в ответ только щерится, пушится, скалит зубы в ухмылке. Хорошо, это сработало. — И чего ты хочешь? — Мне почему-то казалось, что ты догадливее, — донеслось из-за гитары. — Надо на что-то жить в этой вашей помойке, а работать на кого-то из местных чмырей я не хочу. Ты и так богатый, у тебя взять не особо жалко. — Так почему ты мою гитару воруешь, а не деньги? — Ну, — Адам выпрямляется на полу и кажется куда увереннее, чем раньше. Почувствовал, видать, что пока его бить не собираются. — Это же очевидно. Я в гитарном деле талант с самого зарождения, не смог удержаться перед таким грифом — в руку лёг, как родной. — Во времена зарождения ты мог только по камням стучать. — Тогда с появления этих музыкальных штуковин. — Бред несëшь. — Сейчас я несу только твою гитару, — пожал плечами Адам и тут же получил по лицу. Маммон выглядел довольным, потирая гудящий кулак. — Докажи, что ты хоть чего-то стоишь. Инструмент дорогой, и отдавать я его тебе не собираюсь, но могу позволить сыграть что-нибудь. Адам оскалился: — Это, блять, будет лучшим, что ты когда-либо слышал в этой дыре. Маммон не ожидал ничего удивительного и просто хотел проверить границы наглости ворвавшегося к нему в дом грешника. Конечно, их не оказалось. — Показывай, где там у тебя лучшая сцена. — В другой части города, — зевнул Маммон. — На кой черт мне сцена дома? Играй здесь. Адам глянул так, будто именно из-за него выступление получится дерьмовым. Медленно закатил глаза: — Лаадно. Но ты лишаешься визуала. По просьбе Маммон переместил комбоусилитель и кабели, наблюдал, как любовно Адам оглаживает блестящие бока гитары. Внезапно струны загудели, будто сами собой, и а бывший ангел выдохнул, приготовившись. Игра не была чем-то новым или открывающим какие-то неизвестные до этого идеи, но она оказалась чертовски хороша. Адам бил пальцами, будто держал в руках оружие, а не музыкальный инструмент, переставлял пальцы с лада на лад резко и с подтаскиванием, из-за чего звук получался временами воющий. Раскатами менялись аккорды и становились всё громче, заставляя Маммона облокотиться на дверной косяк и почесать пальцем подбородок. Заканчивал Адам уже откровенно бесясь, подвывал переходам и упал в конце концов на колени, когтем случайно обрывая струну. — Охуенно? Адам, удивительно, смотрел снизу вверх, натруженно дышал, довольный собой. — Охуенно, — признал Маммон, складывая все четыре руки на груди. Плевать на струны и на поцарапанный пол, пока что плевать. — Ты играешь тяжелее, чем я думал. — Я самый тяжёлый в этой ебаной помойке, сечëшь? Грех усмехнулся, дожидаясь, пока бывший ангел встанет и поравняется с ним. — У меня недавно один олух слетел с места. Не хочешь встать на замену? — Никого заменять не собираюсь, — сказал Адам. — Но если взамен поживу у тебя первое время, то могу стать новой звездой на этих твоих плакатах повсюду. Маммон подумал немного и щëлкнул пальцами, призывая забытую пачку начос. — Сделка имеет место быть. Оставайся на первое время и только посмей не выкладываться по полной на каждом концерте. Адам вопросительно покосился сначала на начос, потом на Маммона. — Меру в потребностях знай, — хмыкнул грех, занёс над головой и проглотил закуску вместе с упаковкой. — Хуëвые у тебя условия труда, босс.***
Обретя жильё, Адам не чувствовал себя дома, ощущал себя в чём-то увязшим, но одновременно чувствовал своё превосходство над любым жителем Жадности. Ад раздражал, пейзажи за окнами тоже, поэтому в отведённой для него комнате шторы плотной плёнкой закрывали обзор, а люстра с лампочками горела круглые сутки. В нервном, мигающем от напряжения свете жил Адам и сам со временем становился таким же нервным и мигающим. Он вовсе перестал ухаживать за крыльями, вспоминая о них только когда приходилось летать, и в конце концов те перестали выглядеть хоть каплю прилично. Адаму было плевать на свой внешний вид, плевать на вид снаружи, плевать на то, что творилось у него внутри. Маммон первое время ленился как-то комментировать состояние коллеги, но в какой-то момент это стало невозможно. Тогда он избрал лучший вид решения проблемы — выставил Адама за дверь и сказал, чтобы тот не возвращался до вечера. Окна, двери укрепил ещё давно, так что через них обратно не ворвётся. Адам думал забиться куда-нибудь и переждать, чтобы потом вернуться в свою комнату и забыть о странной прихоти Маммона, но в конце концов не выдержал находиться так близко к серистой земле Ада и неуклюже поднялся на ноги. Что может помочь ему скрасить ожидание? Возможно, прогулка по какому-нибудь приличному району города. Так и началась его реабилитация. Пока Маммон думал, как бы подготовить публику к его новой звезде и сделать так, чтобы вместо денег на его голову не свалился ушат осуждения, Адам вынужденно гулял по улицам Маммонополиса, иногда цепляясь к прохожим, если его что-то не устраивало. Он думал, что имеет на это полное право — ведь не эти жалкие демоны тусуются с самим смертным грехом, не они живут в огромном доме со всем, что только пожелать можно. Всем, кроме единственного, что ему нужно — возвращения в Рай, думал Адам и остервенело одергивал себя. Всë, забыли, обмудки с Рая теперь для него как бывшие и заботить не должны; а вот этот мелкий бес, прошедший мимо слишком близко, очень даже должен. Однажды Адам случайно столкнулся плечами с каким-то демоном, проходя по шумной улице. — Ты чë, нарываешься?! — Бывший ангел моментально развернулся, хватая прохожего за предплечье. — Смотри, куда идёшь, мразь низшая. В ответ всегда шли извинения и дальнейший побег, но демон как-то внезапно распалился и с размаху, без предупреждения, ударил прямо в лицо. Потом ещё, ещё и ещё, пока ничего не соображающий грешник пытался собрать свои забытые силы в кучу. А остальные проходили мимо и даже не переводили взгляд на объект избиения — Адам действительно поступил бы так же, будь на их месте, но сейчас это безразличие ударило под дых. Он вернулся к дворцу Маммона гораздо раньше обычного и сидел обиженно, сжавшись от нависших и обвивших невидимых канатов, словно бездомная побитая собака, у порога, жалея себя и обвиняя весь мир: Ад, толпу, бесов, демонов, мерзкие лужи и самого Маммона тоже. Тот вернулся только вечером. Открыть дверь и увидеть, как, держась за косяк, внутрь вползает бывший ангел с, кажется, ещё более помятыми крыльями, пыльной бесформенной рясой и совершенно нечитаемым выражением лица, было в крайней степени удивительно и даже смешно. Маммон ожидал, что Адам нарвëтся, и это случилось. Теперь грешник молча проковылял мимо, игнорируя необходимость снять обувь или умыться, и направился к кухне. Маммон, предвкушая страдальческие монологи, заинтересованно поспешил следом. — Пидарасы, — сказал Адам, с размаху закрывая дверь какого-то ящика, который проверял на наличие вкусного. Маммон ненавязчиво стоял у входа, привычно прислонившись к дверному косяку. — Как они вообще могут реагировать так на кого-то, кто может взъебать их с одного удара? — он продолжил рыться в ящиках, скидывая всё, что посчитал подходящим, на стол. — Напасть исподтишка, ну конечно, только так адские уëбки и умеют. Пускай попробует надрать мне зад в честном бою! — перешёл к холодильнику, вытащил из нижнего ящика банку мороженого. — Грязь из-под ногтей, шелуха, гондоны. Надеюсь, мои девочки прилетят сюда как можно скорее и перережут глотки всему этому ебаному кругу, всему Аду. — Но тогда они должны будут убить и тебя, — сдерживая смешок, заметил Маммон. Адам замер, держась за стол, и глянул на демона в проходе. Глаза, лицо его снова перестали выражать гнев; он весь будто скукожился и опустел, рука соскользнула со столешницы. Маммон неожиданно для себя подобрался, протянул руки вперёд: — Эй, спокойно, — он в жизни никому ничего приятного не говорил, поэтому фразу не продолжил и просто отвёл взгляд. Бывший ангел никак не реагировал, поэтому Маммон усилием воли выдавил: — У меня есть клëвое пойло, прислали из круга Лени. Хочешь попробовать? Адам отмер, выдохнул, крепко зажмурился, чтобы спустя мгновение вернуть себе привычный вид. — Да. — И славно. И дом будто снова ожил, вернул себе звук и цвет, когда Адам забрал мороженое и начос, равняясь с Маммоном, и закинул одну пачку тому в пасть, как он любил. Маммон уцепился рукой за чужое плечо, в случайном жесте притянул ближе и сказал: — Я того ублюдка найду, — будто делился каким-то весёлым секретом. — Он получит за то, что портит рожу моему новому главному клоуну. — Ты ебало-то завали, — хмыкнул Адам в ответ. — Клоун здесь ты, а я — рок-звезда. Они пошли по этим длинным бесячим коридорам куда-то вглубь, и Адам впервые нашёл силы снова прижать крылья к бокам и как-то незаметно для себя подумал, что из сраной паутины, которую вокруг него наплëл Маммон, выбираться он, наверное, не хочет.