Смерть подушками глуша

— Он меня изнасиловал. Было тяжело видеть как блестят щеки Славы. Не от блесток, как бывает обычно, а от слез. Лев всегда был строг к своей семье и к самому себе, говорил, повторял про себя как мантру: «Не позволяй дорогим тебе людям плакать, Лев, не позволяй» В конечном итоге причиной многих слез своих родных людей оказался сам Лев. Он стал тем, кем всегда боялся стать — своим отцом. «Защищая» свою семью снаружи, он рушил ее изнутри. И вот до чего дошла его гиперопека. Слава просто перестал ему доверять. Он его боялся. Лев отвечал на насилие насилием. По крайней мере он так считал. В голове прокручивались воспоминания: ссоры, повышенные тона, пощечины. И это всегда был Лев. А Слава? Слава ведь ничего ему не сделал, даже наоборот, он стал смыслом его жизни. А для него Лев стал «абъюзером» — так Мики иногда называл тиранов. Когда-то он направил ружье на своего отца, теперь судьба направила это же ружье на него самого. На этот раз патроны были. И его убило. Когда-то звонкий и шелковистый, до боли любимый голос Славы осип. Он стоял прислонившись к проему двери, не отрывая зрительного контакта с Львом. На миг тому показалось, что он пытается найти во взгляде своего супруга ненависть или отвращение. — Артур сказал, что выпроводит Юлю из больницы, если я этого не сделаю. — на последних словах его голос дрогнул и ему пришлось опустит голову. Лев стоял со стаканом воды в руках. В последнее время его голова болит все чаще и чаще. Сам он списывает все на обезвоживание (все симптомы на него имеются), поэтому старается пить побольше воды. Как оказалось, вода испаряется не только от высокой температуры. Но и от стресса тоже. Он хотел спросить, точно ли это было? Может Славик просто неправильно понял Артура? Может Артур его не заставлял и он сам к нему прильнул? Но Лев быстро понял, что вместо «может» сердце подсказывает ему «надеюсь». «Надеюсь Славик просто неправильно понял Артура. Надеюсь Артур его не заставлял и он сам к нему прильнул». А потом он понял еще кое-что: он не оправдывает Артура. Лучше измена чем изнасилование. Измену Лев переживет, а вот Славик насилие — вряд-ли. Хотя, Лев тоже не переживет такого насилия. Особенно если оно было совершено с его любимым человеком. — А потом Юля умерла. — зачем-то добавил Лев. Поставив стакан на стол, он прошелся к Славе и встал вплотную к нему. Он старался не выдавать в себе эмоционального потрясения, но получалось плохо — дрожащие руки его выдавали. Он вспоминал, как Мики избивает Артура битой. Сначала он бьет его по ребрам, потом по яйцам, а потом разбивает ему нос в щепки. Становится чуть легче дышать, но не надолго; Льву хочется это повторить. Но уже самому, за Славика. И его снова накрывает волна удушающей ненависти к самому себе: он вновь жаждет насилия. Слава слегка ежится и отворачивает лицо от Льва. Свет от лампочки падает на его раскрасневшиеся скулы и щеки. Темная подводка вокруг глаз сплыла вниз. А слезы и не думали останавливаться. Они стекали по изнеженной коже Славы, которую Лев так любил целовать. Оранжевая футболка обливалась слезами своего хозяина. А сердце Льва — кровью. Тонкие губы напротив были сильно поджаты до бледноты. Обычно они всегда были красные. Лев подозревал его в использовании помады, но убедился в обратном, когда впервые его поцеловал. Он все еще помнит этот момент. Помнит его теплые губы, помнит холодный кончик его носа, помнит как его ресницы щекотали Льву переносицу. А потом эти губы изнасиловали. Он старался не винить в этом никого; говорил. Нет, скорее убеждал себя в том, что не виноват. Он не мог придти к нему на помощь, не мог его спасти, не мог предотвратить случившееся. Но все это звучит как обвинения, а не утешения. Внутренний голос добавил: «Не мог быть достаточно надежным, чтобы он тебе доверился и рассказал обо всем сразу». Слава попытался что-то сказать, но получилось только невнятное бормотание. Слезы хлынули с новой силой, уголки губ грозились вот-вот сползти вниз и он поспешил закрыть лицо руками, но Лев отбросил их и обнял его. Слава прижался к его плечу и крепко сжал одежду на спине Льва. Он снова что-то бормотал. Лев тоже вцепился в него как мог, вжал его тело в свое, будто так мог спрятать Славу от этого бренного мира. Он и не заметил, что тоже плачет, пока слеза не скатилась по подбородку вниз на плечо Славы. — Прости, прошу, прости… — Слава всхлипнул и посмотрел в лицо Льву. Они всегда были почти одинаково роста, но теперь Славик казался втрое меньше Льва. А все потому, что он стоял совсем сжавшись в маленький комочек. Лев чувствовал его тоненькие ребра и лопатки через объятия. Когда он успел так сильно исхудать? Лев не дал ему продолжить извиняться: просто накрыл его губы своими. Он целовал его трепетно, любимо, как в последний раз. Слава зажмурился (Лева понял это, потому что влажные ресницы Славы защекотали его веко) и постарался ответить на поцелуй, но выходило плохо. Он то и дело судорожно всхлипывал. Поцелуй пришлось оборвать. Они смотрели друг на друга в полной тишине. Первый в слезах, второй тоже. Оба разбитые, но не одни. Разбиты, но вместе. Так было всегда. Так было пятнадцать лет. Так будет и двадцать, и тридцать, и сорок. Так будет до самой смерти. Слава сглотнул и шмыгнул носом. Моментами это напоминало Льву фырчание ежа; Слава часто болел насморком и шмыгал носом чаще, чем дышал. — Ты не виноват. А еще ты похож на ежика. Они натянуто улыбнулись друг другу. Слава вернул голову на плечо своего супруга и они простояли так несколько десятков минут, покачиваясь словно в танце. И пусть медляка не было. Был Славин голос. Как по синей по степи Да из звездного ковша Да на лоб тебе да… — Спи, Синь подушками глуша. Лев прижался щекой к затылку Славы. Зарылся носом в волнистые волосы, вдохнул его сладкий парфюм. Сердце ответило тупой болью. Он понял, как сильно любит только сейчас. Он понял, как много любви в его дряхлом сердце. Пальцы все еще чувствовали холод метала на коже и тяжесть ружья. В груди все еще трепетала ярость, глаза все еще заливались слезами. В памяти все еще стоял снег, на нем — темная кровь. А губы хранили в себе тепло Славиных, его любимых, губ. Как по льстивой по трости Росным бисером плеща Заработают персты… Шаг подушками глуша. Слава снова шмыгнул, но больше не всхлипывал. Он повернул голову так, чтобы уткнуться холодным кончиком носа в шею Льва. Лев стал осторожно вытирать с его щеки уже остывшие слезы. Слава все еще напевал: Как из моря из Каспий- ского — синего плаща, Стрела свистнула да… (спи, Смерть подушками глуша)… И его голос больше никогда не дрогнул.