Формы любви

      Мрачным взглядом глядя куда-то вперёд, мыслями параликтор Аминас Рент был совершенно не на вылазке. Гнездо недобитых культистов вскрылось совершенно внезапно, и Орден Врат быстро взял ячейку в оборот, заслав туда своих шпионов и разведчиков. Те докладывали, что культисты были смешанные, и тамплиеры Костяного Лабиринта, и фанатики Дескари, так что цель была довольно крупной и потенциально опасной. Ведь после закрытия Мировой Язвы демонопоклонники постарались максимально залечь на дно, затаившись и выжидая удачный момент для нанесения удара. Поэтому передушить сейчас как можно больше ростков, когда они слабы и деморализованы, очень правильное решение, и ордена Рыцарей Преисподней эффективно воплощали его.       На эту вылазку параликтор повёл своих людей лично. Не то чтобы в этом была большая практичная необходимость, но Аминас успокаивал совесть тем, что рыба крупная и опасная, и старшему офицеру грех трусливо отсиживаться в стороне, а не лично вступить с хаосом в борьбу. На самом же деле всё было гораздо прозаичнее: ему просто необходимо было отвлечься, а что кроме работы, могло эффективно занять мысли? Которые снова и снова возвращались в прошлое и никак не хотели концентрироваться на насущной задаче.       Всё началось тем злополучным вечером, и эльф успел трижды проклясть себя за то, что вообще коснулся этой темы. Вернее, коснулся не он, но вместо того чтобы смолчать, принять хрупкий дар чужого доверия, он просто разрушил всё, что только можно было разрушить. Неудивительно, что Дейран не хотел его прощать, как бы он ни старался искупить свою вину. Вероятно, он даже слышать не хотел о существовании Аминаса Рента, и бессильная злость снова и снова тлеющими углями вспыхивала где-то в груди.       О своём внезапном любовнике, графе Арендее, параликтор Ордена Врат навёл справки сразу же, как стало понятно, что сексом на одну ночь их отношения не закончатся. Поэтому конечно, он знал обо всех скандалах, похождениях и эпатажных выходках молодого аристократа. Знал и о Чужаке, о расследовании Летра и о том, что Ир приложила руку к смерти инквизитора, не дав ему ни убить, ни судить Дейрана. Последнее, кстати, уберегло графа от заточения в лечебнице, ведь способности оракула никуда у него делись, так что потенциально он продолжал оставаться живыми вратами в мир Чужака. Весьма любопытный феномен — и к этому опытный дознаватель и маг тоже осторожно присматривался, пытаясь понять, активны ли ещё эти врата и куда они ведут.       Однако до поры до времени они не говорили об этом. Для Дейрана предсказуемо это была не самая приятная тема для разговора; Аминас же привык действовать осторожно, наблюдать и следить, собирая информацию и продумывая стратегию поведения. Поэтому ни к чему графу было знать об исключительной осведомлённости любовника, которую тот и не афишировал.       Всё изменил памятный, злополучный вечер. Доверие — хрупкий и бесценный дар, и у Дейрана всегда было с этим туго. Живя в постоянном страхе разоблачения и смерти, он привык полагаться исключительно на себя и свои силы, и открываться кому-то другому было... страшно? Опасно, неизведанно, непонятно — подобрать описаний негативным переживаниям можно было много. Однако тогда Дейран заговорил об этом, неуверенно, сомневаясь, но решаясь на очень храбрый и непростой шаг.       Ведь уже давно они оба поняли, что секс не то что не единственное, а вообще не самое главное, что удерживает их вместе. Симпатия и привязанность перерастала во что-то большее и более крепкое, и глупо было отрицать очевидное. Неудивительно, что Дейран решился пойти дальше, открывая перед любовником уязвимую часть себя и вручая своё доверие.       Он рассказал про Чужака. Рассказал, как и почему он пришёл. Рассказал и про свои переживания, десять лет экзистенциального ужаса. И сейчас, когда Ир подарила ему надежду и свободу, он никогда не чувствовал себя счастливее. И вероятно, граф хотел разделить это чувство с тем, кто стал важен, а Аминас... повёл себя как последний мудак.       Профессиональная деформация, когда работа и долг превыше всего, убивала эмпатию и усложняла межличностную коммуникацию. А параликтор Рент провёл среди разведчиков Ордена Врат бо́льшую часть своей жизни, и то, что происходило сейчас... для него было чем-то новым и не до конца ясным. И пусть он был довольно стар и опытен — в столь личных отношениях иногда ощущал себя несмышлёным подростком. — Я знаю. Чужак довольно любопытный феномен. И то, что ты до сих пор не утратил свои способности оракула, делает ситуацию ещё интереснее. Врата по-прежнему открыты — знать бы, куда они ведут, — так он сказал тогда и практически сразу же пожалел о своих словах, видя, как Дейран дёрнулся словно от пощёчины. — Вот как, — хрипло и бесцветно ответил граф. — Я для тебя всего лишь интересный образец для наблюдения...       Не было ни истерики, ни громкого выяснения отношений в духе эпатажного юноши. Он молча встал из-за стола и ушёл, не дав Аминасу сказать ни слова. И больше не возвращался, и не желал его ни видеть, ни слышать, игнорируя все попытки достучаться и добиться прощения. Ведь он совсем не то имел в виду...       Нет, сначала исследование было одной из веских причин, по которым для себя параликтор Рент определил эти отношения любопытными и многообещающими. Но со временем, проводя с графом всё больше времени и сближаясь сильнее, он совершенно искренне пересмотрел свои приоритеты. Дейран стал дорог сам по себе, но после такого сокрушительного фиаско он никогда и ни за что не поверит в это.       Аминас чертыхнулся себе под нос, постаравшись прогнать наваждение. Сосредоточиться на деле — но в груди всё ныло и тянуло, и вместо злости пришла невыносимая тоска. Он скучал по Дейрану, но он совершенно не знал, что сделать ещё, чтобы заслужить его доверие обратно.       Шпионы дали знак, и параликтор встрепенулся, отгоняя личное на второй план. Сосредоточился на деле и по команде первым ворвался внутрь, начиная эту долгую и кровавую ночь, с тяжёлыми боями зачищая культистское подземелье. Рвался в бой, не щадя себя, и потому помнил плохо и очень смутно, что на самом деле происходило в подвале старого дома. Кажется, несколько раз в него прилетало заклинаниями, да и клинки культистов задевали — но в кураже боя и внутреннего отчаяния это казалось неважным, так, лишь царапинами, и окончательно тьма поглотила его, когда мраморная статуя Бафомета обрушилась на параликтора, придавив к полу. И он не знал, ни чем закончилась операция, ни в каком плачевном, на самом деле, был состоянии. Тьма и пустота забрали его в свои объятия, и более не было ничего, что имело бы хоть какое-то значение. — Слыхали, в Кенабресе снова накрыли сектантское кодло, — какая-то дама обсуждала последние сплетни со своим ухажёром, и Дейран бросил на них небрежный взгляд. Очередной раут в Пороге Небес не принёс желанной радости или хотя бы забытия, но вызывал лишь раздражение. Было ли всё дело в том, что подобное времяпровождение давно осточертело графу, или же его душу глодало совсем иное чувство?.. — Да-да, и говорят, не королевская гвардия их разгромила, а дьяволы из Рыцарей Преисподней! — активно закивал аристократ. — Вроде как, сам параликтор возглавлял операцию. Потрепало его там, конечно, знатно: ходят слухи, что он до сих пор на пороге смерти, и его сигниферы собирают его чуть ли не по частям. Аж жаль, доводилось однажды видеть этого эльфа, такой импозантный красавец, любо-дорого взглянуть! — мужчина мечтательно закатил глаза, а сердце в груди Дейрана невольно пропустило удар.       Он знал только одного параликтора-эльфа, ошивающегося в этих краях, и услышанная информация не понравилась ему совершенно. — Что, говорите, за культисты там были? — как бы невзначай, уронил граф, небрежно подойдя ближе и вклинившись в разговор. — Рыцари Преисподней точно что дьяволы во плоти, кому это удалось потрепать их? — Да недобитки какие-то, тамплиеры и культисты Дескари, — легкомысленно хмыкнул аристократ. — Идейные какие-то, магуи мощные. Чёрнодоспешники вроде внезапно на них налетели, а врасплох не застали, твари сражались до последнего. Всех их, конечно, дьяволы уложили, да только и сами потери понесли. Вон, половину отряда вперёд ногами вынесли, а главного их чуть ли не по частям собирают. Но говорят, шансы у него минимальные, готовятся, что он вот-вот Фаразме душу отдаст. — Это ж откуда ты так осведомлён, друг мой? — остро прищурился Дейран, на что собеседник пожал плечами: — Муж сестры моей высокопоставленный жрец при храме Иомедай. Они первые прибыли на место бойни, выносили трупы да помогали раненым. Чёрнодоспешники всех своих с собой забрали, отступили в форпост, там будут хоронить погибших и заниматься ранеными.       Дейран стиснул кулаки. Сердце сжалось, а после быстро застучало заполошной птицей. Ему должно быть всё равно! Этот остроухий мудила предал его! Но почему же тогда от одной мысли, что он вот-вот получит известие о его смерти, становилось дурно? Почему от одной фантазии разбитого изувеченного тела в крови хотелось бросить всё и бежать на помощь? Сделать хоть что-то, чтобы спасти, отсрочить неизбежное, вытащить с того света?       Дейран чертыхнулся. Он всё ещё злился и был обижен, но какой в этом будет смысл, если Аминас погибнет? С другой стороны, почему он должен так переживать и беспокоиться, если он был нужен ему только как интересный подопытный образец? Откуда вдруг проснулось это сострадание и альтруизм?..       Однажды он захотел довериться этому эльфу. Однажды он уже ощущал, как невыносима разлука с ним. Обманывать себя не было смысла, ведь этот засранец стал слишком важен. И все попытки забыться и отвлечься не приносили радости, а лишь вызывали раздражение потому, что было это мучительное расставание. Ссора и недосказанность — и Дейран вынужден был признаться самому себе, что несмотря ни на что он всё-таки попал. И даже если думал, что это крах всего, не мог смириться и отпустить. И теперь, когда жизнь Аминаса висела на волоске... — Приём окончен! — громко, так, чтобы услышали все, провозгласил граф. — Благодарю за визит. Слуги сопроводят вас, — и не говоря больше ни слова, ничего никому не объясняя, он сорвался с места, убежав в свои покои. Спешно переоделся в походную одежду, сложил сумку с зельями, свитками, мазями и инструментами и убежал в ночь, запрыгивая на первого же попавшего коня, на всех парах несясь к форпосту Рыцарей Преисподней.       Его прибытие стало неожиданностью, но дозорные узнали его. Пропустили внутрь, и Дейран первым делом справился о том, где параликтор Рент. Едва живой, он лежал в госпитале, и сигниферы четвёртые сутки упрямо сражались за его жизнь. И когда графа привели к нему, он понял, почему.       Всё тело эльфа было в бинтах, гематомах и швах. Многочисленные внутренние повреждения, ушибы внутренностей и внутреннее кровотечение, сломанные рёбра и позвоночник, травмированная голова — параликтор, не щадя себя, шёл в бой, принимая на свою грудь первые удары. Врагов было много, все они были яростными, и зачистка гнезда культистов просто превратилась в кровавую бойню. А параликтор будто сознательно бросался в самую жёсткую зарубу, как будто ища смерть, и слушая торопливый рассказ одного из сигниферов, Дейран мысленно выругался. — Дурак! — прошептал в сердцах, направляя все свои целительские и медицинские умения, чтобы стабилизировать своего суицидника.       Вокруг была лишь тьма. Холодная пустота, в которой он блуждал бесцельно. Вся его жизнь была посвящена борьбе с хаосом, и он не знал ничего, кроме работы, поддержания и обеспечения порядка, суровых тренировок и боёв. И теперь, когда в жизнь ворвался яркий непознанный свет, он оказался так растерян, что не уберёг его и всё испортил. Снова оказался в одиночестве, но почему-то теперь оно ощущалось невыносимой тянущей тоской, отбирающей радость и смысл двигаться дальше.       Поэтому он блуждает во мраке. Зачем возвращаться отсюда? Он всегда знал, что покинет орден лишь ногами вперёд, и можно сказать, что своей цели он практически добился. Почему же тогда не может и не хочет уходить окончательно, отчаянно цепляясь за последние нити? От сожалений и мучительной недосказанности, не дающей просто так опустить руки и бросить всё. И ему просто жизненно необходимо сказать о том, как любовник и партнёр на самом деле важен и необходим...       Свет прорезает тьму внезапно. Нарастает постепенно, и рассеянное сознание тяжело возвращается в тело. Приходит притуплённая обезболивающими, но всё же ощутимая боль во всём теле, и тихий стон срывается с губ. Впрочем, это неважно, и расплывающийся, помутнённый взгляд цепляется за светловолосую фигуру. Самую родную и важную, и он тянет слабую руку, хрипя едва слышно: — Дей... ран...       Аазимар оставался рядом с параликтором все четыре дня со своего прибытия. Невозмутимо говорил о том, что «я не забочусь, это всего лишь акт прагматизма, чтобы разведка не лишалась своего главы», однако всем в форпосте было понятно, что на самом деле скрывается за этими словами. Ведь они видели, как трепетно граф ухаживает за параликтором, почти не спит, не отходя от него, и отдаёт все силы, чтобы вытащить его с порога смерти. И вот теперь, когда Аминас наконец-то впервые пришёл в себя, Дейран ощутил облегчение. А сердце дрогнуло, когда эльф потянулся к нему, и граф послушно приблизился, опустившись на край кровати, перехватив слабую холодную ладонь. — Молчи, — произнёс слегка грубовато, но облегчение и радость всё равно отчётливо сквозили в его голосе. Что бы ни случилось между ними в прошлом, сейчас это было неважно, ведь главное, что Аминас был жив. — Прости... меня... — сознание так и норовило ускользнуть во тьму обратно, и эльфу приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы удерживать его. Ведь недосказанность была фатальной, а он всё ещё мог умереть в любой момент. — Ты... ценен для... меня... Ты не... образец... для наблюдений... Ты нужен... мне такой... какой ты есть... — слова давались с трудом, вылетали с хрипом и свистом, и Аминас попытался сжать пальцы аазимара, которыми тот держал его руку. — Прошу... не... уходи... больше... — борьбу с собственным сознанием он всё-таки проиграл, вновь проваливаясь в забытие, не видя и не зная, как тяжело вздохнул Дейран.       Предательское тепло растеклось внутри, и он почти ласково погладил Аминаса по щеке. Вредные остатки обиды всё ещё копошились где-то глубоко в душе, и так просто, конечно, граф не забудет любовнику его промах. Однако едва не потеряв его, он был готов несколько пересмотреть свою позицию и всё-таки пойти на мирные переговоры. Ведь на пороге смерти Аминас думал о нём и искал его прощения, и что-то это всё-таки значило.