Ну, Les photos avec toi me manquent tellement
Je partirai — et tu oublieras probablement
si c'est le cas, charge le clip, donne-moi la paix
Qu'est-ce que j'apporte à ta vie? Vous plaisantez?
même si, souriez, c'est mieux pour tout le monde.
il reste un mois. laisse-moi être près
Je ne te quitterai pas.
J'aime.*
Всё посвящено только тебе. Мысли, чувства, всю свою жизнь я могу отдать тебе, если только ты попросишь. Титул, власть, любовь — я отдам тебе.***
Моё имя в последнее время стало известным в преступном мире. Наёмник, Живая Кровь, Торн — как только не называли меня. Но моё настоящее имя останется в тайне для них: наверно, только когда я умру в пьяной драке, все узнают — Аргонт Горн. Кажется, моя мать была поэтессой: имя было чудесно созвучно с моей фамилией. Ну, или просто бездарной женщиной, не имеющей фантазии. Я, почему то, лет до шестнадцати, был уверен, что она поэтесса. Повзрослел, принял титул, и стал склоняться ко второму варианту. Совершенно случайно про меня дружно забыли родные именно к этому времени. Я знал, что они сами придут ко мне лишь в одном случае: недостоин титула, своеволен или же нужны деньги. Но я предерживаюсь мнения, что для своих родных я должен стать лучшим, что бы смело смотреть на них свысока. Рассуждения ребенка? Ну да. Мне всего лишь двадцать шесть, и я — изгнанный аристократ, случайно прикончивший пару воров и просто плохих людей. Пару десятков. Сотен…***
Я — Лилиар Корру. Как только люди слышат моё имя, подозрительно косятся на меня. Как же хорошо иметь женское имя. Поверили? Это просто ужасно! Еще и с такой внешностью… Но я благодарен родителям. У нас — свой магазин трав, и цветов по совместительству. Наша семья не то что бы бедна, но — среднего достатка. Иногда, кстати, меня принимают за девушку. Я никогда не имел дел с криминалом, ведь мы живем с тихом районе, презираю жестокосердых. В жизни редко происходит что-то интересное, но на моем теле множество шрамов: орудуя с ножичками, я вечно их ронял. Скоро я перееду чуть дальше в город и открою свой магазинчик. Обожаю цветы! Я невинен, как цветок вишни. Думайте так дальше, дорогие. Кроме цветочков и резьбы по дереву, я легко раскрою вам череп ударом меча и всажу кинжал под ребра, если посмеете оскорбить меня.***
Я зашёл в магазин, взбешённый ситуацией, которая складывалась в моей жизни. Что бы остаться хоть кем-то в политическом поле, мне нужно было оказать милость дочери государя — какой-то там принцессе. Хоть и будучи изгнанником, по своей, кстати, воле, моё мнение всегда будет иметь вес. И поэтому положение мне дороже гордости. Вообще — гордость понятие весьма странное, как и честь. У женщин — не ложись под кого попало, вот тебе и гордость, давай отпор. А вот убила мужа в припадке ревности, так это не теряет лица. Бред. Ну, не буду углубляться в пространственные рассуждения — никогда я философию не любил. Колокольчик на деревянной двери приветливо звякнул, оповестив о моем присутствии продавца. Я подумал, что теперь уберу со своих дверей такой — уж очень привлекает внимание. Из помещения полилась симфония самых различных запахов, и через секунд тридцать я перестал их различать. Они просто слились в единый приятный аромат, но я надеялся, что он не останется за мной шлейфом: я не любил запахи. Ни резкие, ни сладкие. Разве что цитрус — весьма привлекательно. Он не приторный, и не горький, не вызывающий, словно алмаз, огранённый талантливым ювелиром. Нужно использовать чуть меньше метафор, иначе меня совершенно перестанут понимать люди. На звук из подсобки вышел… Чёрт, или вышла? Кто это? Мне определённо придется общаться с этим человеком. Спрошу имя, да и сориентирусь. Я заинтересованно повертел головой, делая вид, что прекрасно понимаю, что здесь и к чему. Клонило в сон после ночи, проведённой за уборкой моего дома. За уборкой я прикрываюсь тем, что ничего не делал. Какой я молодец! —Здравствуйте… Я Лилиар, чем могу помочь? — до меня долетел мелодичный голос, и я чертыхнулся. Имя — то девичье, а фигура — мужская. Личико просто прелесть, конечно, но так и не даёт разгадку тайны. Обижать постороннего мне точно не хотелось. Я хоть и первостепенный отщепенец, но не настолько же! —Здравствуй, — тут я несколько задумался. — Ричард. Как послать человека букетом? — кажется, слишком внезапно я начал с таких -то вопросов. Глаза паренька, или девицы, черт разберёт, чуть вопросительно уставились на меня. Я с нарастающим раздражением приготовился отвечать на ненавистные вопросы. Ну вот кого в здравом уме колышет, на кой шут мне букет? Хочу так, вот и все! К моему величайшему облегчению, человек за прилавком не стал лезть на рожон, и задал всего один вопрос: —Предательство или просто раздражающая поклонница? — после этих слов он оглянулся, выискивая что-то на полках, ожидая моего ответа. Немного подрастерявшись, я выбрал второй вариант. Объективно, они оба не подходили. Но второй был куда ближе. Не мог же я сказать, что хочу очень скрытно оскорбить принцессу. Любой уважающий себя человек в государстве тут же донесет на меня, и бывай, счастливая жизнь, привет, тюрьма и плаха. Даже если никто не питал особой любви к королевской семье, оскорблять их никто не осмеливался — всё-таки праители неплохие. Осмелев, и решив, что такой вопрос задавали и до меня, и устав назвать человека за прилавком так, я неразборчивой скороговоркой проговорил: —Вы парень? — тут же, по его чуть приглушенному смеху я понял, что прав. —Угадали. Вы далеко не первый, кто задаёт подобный вопрос. — он протянул мне черный цветок. — Это георгин, и означает он неприязнь. Я кивнул, отмечая, что оказывается, мне не дарили этих цветов. Ещё я вдруг допустил мысль, что, возможно, я должен пообщаться с Лилиаром подольше — умён, юн. дальше своим мыслям я не дал воли. Снова возвращаясь к цветам, я думал, что можно, в принципе, так убивать своих жертв — почему никто не пытался навредить мне? Либо мои недоброжелатели любят высказать все в лицо — от чего скорее всего получат несколько колотых ран — либо они законченные идиоты. Потом в моих руках оказались петунии и ещё какие-то цветочки. —Положите их на прилавок. Сейчас соберу. — он начал как-то перекручивать их, сплетая, и я задумчиво уставился на это действие. В голове проводя параллель между змеями в спячке, запутавшимся клубком ниток и человеком на перепутье дорог, я незаметно для себя ушёл в дебри разума. Спустя несколько минут, после того, как я несколько раз усмехнулся, глядя на то, как он забавно старается совладать с цветами, он окликнул меня. —Ричард, вот ваш букетик из неприязни, отвращения и горького сожаления о знакомстве, ноткой прощания и презрения. — Он ярко улыбался, протягивая мне букет, и я коротко, но искренне засмеялся с его подачи. Осматривая букет, я с некой горечью заметил, что он все же красив. Черно-красный цветок в середине, фиолетовые петунии обрамляют его, а по краям… неизвестные мне цветы, оранжевые, желтые и… листочки базилика? Удивительно. Заметив мое замешательство, он пояснил: «Лилии и цикламены». Положив на прилавок сумму, указанную Лилиаром, я замешкался. И сам не ведая, что творю, буквально подбегая к двери, я кинул ему в руку свиток. Свиток с моим именем и адресом. С моим положением в обществе. С тем, что я наёмник. Кажется, я идиот. Вот, мне не кажется!***
Мужчина ушёл, бросив мне свиток. Он показался мне приятным, гордым и несколько заносчивым. Но ему… шло? Я читал свиток, ужасаясь. Что на него нашло? Это приглашение? Предупреждение? Меня хотят убить, и он решил, что должен защитить меня? Вряд ли Аргонт стал бы шутить… Да и такое послание слишком рискованно, если я должен быть убит. И зачем нужна эта клоунада с букетом? Я чувствовал себя просто отвратительно: как в тех дешёвых бульварных романах, что читает моя сестра. Маньяк оставляет письмо, говоря, что он маньяк и убийца, и жертва, как мотылёчек, летит на свет. Какие шансы, что аристократ, пусть даже и изгнанный — а я не сомневался, что он таковой, тем более письмо подтверждало это — станет шутить такими вещами? Я тряхнул головой. Обдумаю это позже. Возможно, пройдёт неделя… или больше.***
—Вы не удивлены. — Ричард тихо стоял у окна, дожидаясь, пока Аргонт повернётся. Сам не понимая, кем они приходятся друг другу, он избегал обращений на «ты». Но всё же использовал. Друзья однажды, и в следующий миг посторонние, вместе пьют в таверне в секунду вновь становятся чужими. —Меня давно перестала удивлять человеческая подлость. — Он повернулся, откашливаясь. — дела идут не слишком хорошо. Кстати, я заходил в лавку, представился твоим именем. Просто будь в курсе. —За жертвой? Я могу быть скомпрометирован? Я так полагаю, мне следует уехать из города, Аргонт? —Нет же. И конечно, кричи моё имечко ещё громче. Я ходил за букетом принцессе. Ей, кстати, понравилось. Хотя, если бы там был хоть один толковый травник, меня могли казнить. —Не удивлен, Ар. Вот ни капельки. А если ты был у принцессы, а из замка отлучался две недели назад… Меня могли искать все эти дни? Ты фантастический идиот, настолько, что меня это даже восхищает. — Ричард недовольно нахмурил брови. Его волосы был коротко стрижены, в отличие от другого мужчины. — И почему такая реакция? Тебя предали, подло, горько, грязно. А ты спокоен, как удав. —А что мне делать? Я наёмник, убийца, позволь напомнить. Я не намерен верить каждому встречному, и мой секрет стоит двух ударов ножа или удачного выстрела мушкета. Или пистолета. А можно утопить в реке. Ричард поморщился. Сам он, конечно, не ангел, но вот то, с каким воодушевлением тот говорил о способах умерщвления людей, его не пугала, но отвращала. —Аристократ, ага. Титул возвращать собираешься себе? —Нет. Если раскинуть мозгами, то я с лёгкостью могу продать поместье, купить дом поскромнее, бросить убийства и жить на состояние и… на те деньги, что даёт государство за мою работу. —Я искренне советую, прекрати говорить о своей работе с искренней неприязнью. Сидишь, переписываешь бумажки за полицией в министерствах. Что тебе не нравится? Мог бы и поблагодарить судьбу, что… —Рот закрой. — Аргонт отвернулся к окну, прикуривая. Ему были отвратительны разговоры о том, что он министерский служащий. Наёмник звучит лучше. С дороги раздавалась песня крестьянина, ехавшего в скрипящей в телеге. Мужчины развернулись, выходя во двор. В руках у того, что был одет в темный плащ и лёгкую бордовую ситцевую рубашку и брюки, тлела сигара. Он периодически затягивался, выпуская дым и щурясь от солнца. Невольно Ричард заслушался песней, точнее чем-то вроде частушек.Мне говорят что я искусство,
Разве это не враньё?
Кто ж мне скажет, как однажды воду превратить в вино
Раз никто не понимает, я пойду на скалы плакать
Хоронить своих врагов и наговоры на них капать!
Он заливисто рассмеялся, касаясь руки другого, привлекая внимание. Он лениво отнял сигару от лица, всматриваясь в телегу. Она остановилась, и кажется, Аргонт побелел. —Ар, ты как полотно. Даже белее, но не подумай, тебе идёт. Этакий гоблин, которого неудачно замаскировали. — Ричард тоже всмотрелся в место, куда немигающим взглядом смотрел друг. Если хорошо знать его, он никогда не пропустил бы такую колкость мимо ушей. От неё бежал человек, кутаясь в нетипичный для этого месяца тяжелый плащ. Горн всегда жил возле озер, в низине, где дули промозглые ветра и было холодно даже в июле. Несколько верст — и люди могли умирать от жары, а здесь — пробирающий до костей холодок. В сезон ветров… особенно холодно. Человек был уже близко, и можно был близко, и Ричард отметил, что он женственен для юноши, но красив. Не видя замешательства на лице Аргонта, он встал с ступеней дома, подавая руку для приветствия.***
Это было самое ужасное путешествие в моей жизни! Конечно, возникал вопрос, на кой черт я туда еду. Правда, знакомы от году неделя! Сестра настойчиво просила меня оставить адрес, но я чувствовал, что вряд ли еду на свою смерть. После моего отказа, она пообещала, что если я вернусь с царапинами, она самолично прирежет того, кто посмеет совершить такое, причем маникюрными ножничками. Пролистав газеты я наткнулся на таинственные серии убийств чиновников, воров и вообще людей всех возможных рангов. Улик не оставлял таинственный палач — наёмник. на всех жертвах находили только два слова, написанные на белоснежной бумаге: sanguis vivus — живая кровь. Мой нервный смех был весьма кстати. я знал, что это мой новый знакомый. Почему я решил, что я не очередная жертва? А зачем ему приглашать меня в свой дом, рассказывать правду о себе, а потом выкидывать труп и вытирать кровь? Тем более, газетные вырезки ясно говорили, что как только жертва умирает, преступник — то есть Аргонт — перестает её мучить. Сначала, я упустил дилижанс. Теплый. Наверняка теплый, черт! Но пообещав, что обязательно доеду, я остановил телегу с крестьянином, который вез сено. Сначала я думал, что зазря взял плащ. Ну, хотя бы взял. Когда мы спускались в низину, мои руки уже были холоднее льда! После озяб в конец. Видя, видно, мою дрожь, которая по ощущениям, сотрясала всю округу, мне дали щедрый глоток хорошего, прошу заметить, эля. Стало заметно теплее, но мне было настолько плевать на происходящее, что я просто молился, что б скорее доехать, ненавидя всё живое. Но песни крестьянина неплохо развлекали. После того, как он остановился, я отдал ему монету — я, извольте заметить, хороший человек! — и побежал со всех ног к замку. Хотел я, конечно, быть царственно грациозным, учитывая титул, пусть и бывший, моего нового знакомого. Каким же он был бездушным уродом, не предупредив от этом пронизывающем все кости холоде! Покрыв его грязностями с ног до головы в мыслях, я там же извинился и ещё, кажется, быстрее помчался к дому. Обещая себе, что обязательно рассмотрю его чуть позже — хотя я успел заметить эту готичность, разбавленную чем-то ангельским, я увидел ещё одного мужчину, протягивающего мне руку. Аргонт курил, молча, расширенными глазами, словно неверяще глядел на меня. Как на диковину какую, ну, право! будто он думал, что я упущу шанс… В прочем, совершенно не важно, о чём я думал эти две недели.Уж точно не о цветах.
Кстати, о них. Подумав, что вежливость — наше все, я притащил букет. Я просто весьма оригинален! За наше недолгое недо-знакомство я так и не понял, разбирается ли он в языке цветов. Поэтому… я собрал букет из айвы, абутилонов и кервеля. Искренность, размышления и искушение — очаровательно. Вот и пусть думает. Когда я пожал руку незнакомому мужчине, Аргонт резко встал, все ещё смотря на меня удивлённо, и пожав мне руку аккуратно настолько, что я даже не почувствовал прикосновения, отрывистым жестом пригласил меня в дом, открывая широкие черные двери, водно, сделанные из хорошего дерева. Замок, напоминающий проткнутые крылья, был выполнен из серебристого металла. Красиво…***
Честно, я пребывал в прострации, покорно топая по своему дому за восторженным гостем. приехал, хотя знал, что я убийца. Приехал, хоть мы знакомы десять минут. Почему, для меня, конечно, осталось загадкой. Ещё и букетик дал. Надеюсь, он наполнен не чистой ненавистью и желанием прикончить меня прямо на месте. хотя я специально проверил, не трогал ли я его семью, и даже рылся в архивах. в первый раз я был искренне благодарен Ричарду за то, что он заставлял меня вести строгую документацию. И что греха таить, своей матери, которая заставила меня выучить все королевские семьи, их приближённых, а ещё — аристократов и графов. Я посматривал на парня, думая, что у меня, остолопа, нет даже еды в доме. Как же я хотел перестать быть одиноким, завести дружбу с этим наивным, как мне кажется, парнишкой. Черт, сколько ему лет вообще? Это обязательно нужно узнать. Я, конечно, обладаю дипломатическими навыками, да и манипуляции на высоте, но как заводить отношения, для меня всегда было загадкой. Я мог стать душой компании за один час, но не узнать о людях ничего. Слушать — утомительно, ведь я вижу их впервые и в последний раз. В последние дни я стал больно сентиментальным. Вполуха я слушал товарища, который мило беседовал с гостем. Ричард объявил, что должен уехать, и если до этого момента мы просто осматривали дом, то вот здесь меня накрыло волной страха. Нескольких моих молчаливых реплик вполне хватало для поддержания разговоров, и я молча растворялся в комплиментах по поводу моего поместья, ведь обустраивал я его сам. Пусть небольшое, но уставленное всякого рода вазочками, картинами, статуями и статуэтками, различной резной мебелью, оно отражало меня. Ну, как пафосно я себе это представлял. Мы вышли проводить его. —До встречи, Ричард! — мне вот интересно, когда эти двое успели стать лучшими друзьями. Лилиар повернулся ко мне, улыбаясь. И я, кажется, умер. Как говорится — не ищите, простите и поймите. Я много улыбок видел, разных. Фальшивых, искренних, с бахвальством и вымученных, от людей, которые умирали с гордостью, ненавистью или страхом. от дам, которые смеялись на балах, пока на них капал горячий воск со свечей. От детей, которые улыбались родителям за столом, и тех же детей, которые улыбались своим друзьям.И его я не мог отнести ни к одной из категорий.
Не столько он улыбался губами, сколько сияли его глаза. только сейчас я заметил, что они черно — карие. Так, что не видно зрачок, и так, что они переливались на свету, как гречишный мед. Словами не описать… И только в этот момент я решил, что буду разговаривать с ним, пока из моих лёгких не выбьет весь воздух. Букета в моих руках коснулся северный ветер, и я увидел, как парень ежится. Цветы затрепетали на холоде, и я открыл дверь, вновь приглашая его и проходя в кухню. Там пылал камин. Такого уюта в моём доме никогда не было, и я с горечью понял, что не я особенный — а он. Куда бы он не пришёл, везде будет царить такая атмосфера. От этого в груди колыхнулось что- то крайне неприятное.