Поверхность въедается глубже под кожу, всего секунда отделяет от очередной непоправимой ошибки, но ничего иного не остаётся, ничего иного не предполагается вовсе. Комом в горле, жгучим и резким движением вправо, так, чтобы почти не заметить, но так, чтобы после прочувствовать целиком и полностью так, как следует. Так, как заслужил.
Кровь клубится на конце продольного выреза, там, где кожа уже почти не расходится, копится в самом уголку, забивая собой новоиспеченный порез. Один. Заканчивать на этом не хотелось вовсе, глубже и глубже давя в запястье, с каждым новым разом стараясь сделать больнее, сильнее, твою ж мать, вложить всю ненависть. К себе и миру, к себе и всей своей сущности. К Дилану, а не Водке. Водка не так слаб, чтобы заниматься этим, вот в чем дело. Водка не так слаб, чтобы не переступить через себя, заставив сглотнуть давящее горловое чувство, вогнать подальше, прямо как мелкий, но острый предмет в руке. До крови, до подтёков и потом горячий душ смоет остатки, так больше боли для закрепления результата. Результата существования Водки, а не Дилана.
Водка не слаб, но нестабилен. Он провоцирует течение алой почти вязкой с сгустками жиже по руке вниз и её тут же вымывает струя горячей, выжигающей воды. Кипяток.
Провоцирует. Лишь бы больнее.
И ещё десять раз. Ещё
десять полос. Ещё
глубже и
глубже.
***
— Водка, нам никак не могут достать эти чёртовы патроны, долбаный ублюдок!
Провоцирует