• • • • • • • • • • •
Таблетки больше почему-то не давали и милая медсестра не приходила, что несомненно печалило Хёнджина. Мнимой безопасности от объятий психотропных веществ больше не ощущалось, и теперь он слышал каждое слово в своей голове, каждую мысль что проскальзывала и заставляла думать, а делать этого он не хотел, желание было лишь бренно дожить положенный срок и покинуть этот мир. Он больше не сидел в своей кровати, а ходил. Тридцать три шага. За тридцать три шага можно было обойти весь периметр комнаты. И он ходил, наматывая круги, пытаясь хоть как-то унять рой, что жужжал у него в голове. Хёнджин так до конца не понимал что он такое, как всё это произошло. Воспоминания о том дне маячили перед глазами, он пытался восстановить в своём мозгу картинку тех каллиграфических записей, что случайно нашёл в комнате у родителей, когда хотел сделать подарок. Надеялся что порадует любимых родителей на годовщину, но всё что он смог тогда сделать — в шоке разгребать страница за страницей, исписанные какими-то показателями, замерами, формулами. И постоянно мелькавшее имя, не только своё, но и Джисона с Феликсом. Джисон и Феликс. Он обрёк их на весь этот ужас, который теперь они должны были переживать в стенах этого места. Как они? Где они? Он помнит отрывочно вид Феликса, что заставляет ежится его до сих. Но сложнее понять что с Джисоном. Тот всегда был заводилой в компании, но если что-то случалось, то он закрывался в себе, закрывался от лучших друзей. Они могли неделю приходить к нему домой, дожидаясь когда тот откроет дверь и позволит хотя бы увидеть, обнять. У Джисона была серьезная травма, будучи маленьким он был в компании детей, которые издевались над ним, всегда смеялись, но что можно взять с маленького мальчика, который как цветок тянулся к солнцу, был так зависим от человеческого тепла. Они закрыли его в каком-то заброшенном маленьком помещении, где он пытался вырваться наружу, барабаня по двери и зовя на помощь. С Ханом очень долго работали психологи, а маленьких хулиганов так и не привлекли к ответственности, они безнаказанно доставали мальчика ещё несколько лет, пока один из их главарей не получил маленьким кулачком по своему самодовольному лицу от Феликса, который только переехал и стал жить по соседству. У Ли всегда было развито чувство справедливости, поэтому с того дня он стал защитником такого несуразного, немного неуклюжего, но всегда ярко улыбающегося Джисона. А уже в школе они познакомились с Хёнджином, за которым постоянно бегали многие ученики, но тот выбрал двух постоянно вылезающих в неприятности людей, становясь третьим нарушителем спокойствия. У учителя Мин на третий год обучения начал дёргаться глаз из-за их проделок, но даже попадая постоянно в какие-то истории, они были любимчиками учителей и в старшей школе были лучшими учениками класса, а Феликс занял пост старосты. А где теперь они были? Хёнджин не знал. И это убивало его сильнее всего. Всё то безразличие что настигло в какой-то момент, сейчас становилось просто туманным, напускным. И буря из чувств постепенно сносила всё на своём пути пытаясь настигнуть парня, но он не был уверен в том, что справится с ней и не разобьётся. Но можно ли разбить уже и так собранную, бережно склеенную вазу? Скотч трещал по швам, куски отваливались, и вряд ли их можно было прикрепить назад, они просто напросто были утеряны, а где и когда — неизвестно. Каждый втихаря отхапал себе по кусочку и, как сороки, берегли свои украшения. Он лежал в своей постели под флисовым одеялом, которое ни черта не согревало. После последнего опыта холод призраком преследовал его везде. Ни одеяло, ни носки совсем не грели, вытягивая из него жизненные силы вместе с последним крупицам тепла. Он был уверен, что температура навсегда опустилась до критического минимума и больше не поднимется вовсе, делая из него вампира с вечно холодными руками, синими венами и впалыми глазами. Но что его беспокоило больше всего — это лишь одно имя. Киён. Кто такой Киён и почему парень по имени Минхо подумал что Хёнджин это он. Слишком много несостыковок. Он не был глупым, но нахождение уже вторую неделю в этих стенах постепенно выживало сознание Хёнджина, и он не в силах был даже нормально размышлять и анализировать. Может тот красивый парень просто не рассмотрел его как нужно? Ему показалось? Но он был слишком уверен в своих словах, пока Чан не сказал ему обратное. Смотря в потолок, он считал до десяти, чтобы успокоить башенный ритм мыслей, что налетели сразу же на это имя, как только Хёнджин подумал о нём. Что скрывает этот центр? Может они создают армию одинаковых людей? И Киён его двойник? Или же всё намного сложнее и единственные люди, которые могут знать ответы на этот вопрос — это Кристофер и Минхо. Однако ненависть Бана была настолько чистой, что отсвечивала на свету и застилала глаза, а Минхо он вовсе не знал: зачем тот приехал, кто он такой, и как он связан с этим центром. Но что знал Хёнджин точно, ощущал каждой клеточкой своего организма — влечение. Посмотрев раз в те глаза, он не мог забыть этот взгляд бездонных тёмных глаз, что лазером были высечены на подкорке сознания и преследовали его везде. Он помнил каждую черту лица, хотя в тот момент был на грани, а главным тогда было то, что Минхо не всё равно, он не прошёл мимо как это сделал бы любой работник центра. И сейчас Хёнджину оставалось надеяться лишь на одно — встретиться ещё раз с этим человеком. Но как говорят? Бойся своих желаний и надежд? Никто не знает, когда они станут реальностью и что принесут за собой.• • • • • • • • • • •
Что случилось было неизвестно. Хёнджин помнил что на утро за ним пришёл злой Кун и, грубо взяв за руку, повёл в какой-то кабинет. Но это была не та часть центра, куда обычно водили Хёнджина, стены не пестрили раздражая белым цветом, а стали более тёплыми. Складывалось чёткое ощущение, что это была жилая часть, но зайдя в комнату он ощутил странное чувство где-то в районе сердца. И увидел его. Минхо стоял спиной к нему разговаривая тихо о чём-то с Сынмином. На его невероятно красивом лице виднелись сведённые к переносице брови, которые он периодически хмурил в процессе общения, но что-то было не так. Хёнджин чувствовал отчаяние, клубящиеся в комнате, оно тонкими иглами проникало под кожу, забиралось поглубже и там оставалось. А дальше ничего. Он помнил только губы, маленькие ладошки и сбитое к чёрту дыхание. Медовый голос что-то говорил на совершенно на отвлечённые темы, а где-то внутри зарождалось неимоверное возбуждение, которое оседало на кончиках пальцев. Хёнджин не понимал что привело его к этому. Минхо был объективно красив: эти темно-карие глаза, словно ночное небо, были пронизаны таинственным блеском, они завораживали своей глубиной и ясностью взгляда, заставляли замирать сердце и после набирать обороты со скоростью света. Минхо смотрел ими донельзя много, вводя в критическое состоянии, гипнотизируя. И чувство комфорта. Парень дарил непомерное чувство теплоты, слово окатывая им с ног до головы, всё мысли покидали голову и хотелось просто смотреть, вычленять каждую деталь из образа. Эти губы…он не знал что у кого-то могут быть такие невероятные губы. Их хотелось целовать, кусать и просто смотреть. Но всё что помнил Хёнджин — тот голос. Те прикосновения. Они целуются так, словно это их последний поцелуй в жизни, будто завтра не произойдет, если они перестанут. Влечение слишком сильное… Минхо хочется касаться, но он не позволяет, ведёт своей небольшой ладонью по телу, обследуя. Он оставляет поцелуй за поцелуем на изгибе челюсти, в уголке рта и на кончике губ, облизывает их, пожирает, пирует на них. Поцелуй может и начался с Хёнджина, но ситуацией владел только Минхо. Они целуются пока легкие не начинают гореть, требуя вдоха, пока воздух не пропитывается его ароматом… Аромат, словно яркий взрыв заполняет всё вокруг. Он сладкий, но с мягкой кислинкой, что оседает на кончике языка. Его хочется облизывать, словно он покрыт сладким маревом, липким мёдом или чем-то другим, а Хёнджин словно какое-то насекомое, которое попалось в эту ловушку. Стон, похожий на всхлип, срывается с губ Хвана, когда Минхо касается чувствительного члена под лёгкими хлопковыми штанами. Не нарушая своего ритма, Минхо давит, заставляя лечь на спину. Его руки скользят по худым бедрам, и он перекидывает свои, удобно усаживаясь и припадает обратно, словно губы Хёнджин живительная влага, которая спасёт его жизнь. Возбуждение настолько сильное, что протяни руку, и его можно было бы почувствовать, они словно в вакууме, где нет больше ничего. И Хёнджин отдается неизвестности. Он не знает что будет дальше, что происходит сейчас, но он чувствует себя живым. Ему плевать на то, что он видит этого человека второй раз в жизни, что на периферии постоянно пищит непонятный браслет, который перед своим уходом закрепил Сынмин на его руке. Ему просто хочется быть в моменте, быть обычным человеком, который также может целоваться с первым встречным. Ему нравится этот морок, что витает в этой комнате, завлекая каждого. Но ему было всё равно. Это спокойствие, тишина в голове были настолько привлекательны, что он готов был провести так весь день. Всхлипы и стоны Хёнджина дрожат и вибрируют у Минхо в горле с каждым ударом и каждым прикосновением его губ к разгоряченной коже. Если бы можно было измерить температуру, то она впервые бы поднялась до 39 после эксперимента. И это чувство тепла было лучшим за последние дни. Парень закрыл глаза с надеждой, что это никогда не закончится, но не ожидал того, что к его разгоряченной коже под лёгкой футболкой потянется нечто прохладное, лёгким движениями очерчивающее каждую впадинку, каждый сантиметр его тела. Совсем тихий, утробный стон коснулся ушей Минхо. Реакция Хёнджина не заставляла долго ждать: его стройное тело вытянулось и замерло, глаза всё также были закрыты, а губы приоткрылись. Минхо следил за этим. Хёнджин настоящее искусство, особенно в таком опьянённом состоянии, когда на щёки спускается лёгкий румянец, к и так розовым губам приливает кровь от избытка адреналина, а голова наклоняется назад, подставляя лебединую шею, которая так и манит прикоснуться в местечку под скулой, чтобы ощутить это гулкое сердцебиение. Но совсем на мгновение Хёнджин открывает глаза и попадает словно в капкан тех самых тёмных, смолянистых глаз, что так пристально следят за каждой реакцией парня, пожирая. Блики отражаются во взгляде напротив, заключая безвозмездно в ловушку, заставляя сильнее прогибаться в пояснице и томно, совершенно тихо скулить. Хёнджин с трудом сглатывает слюну, находясь где-то за пределами этого помещения. Холодные пальцы пробираются под раздражающую резинку штанов и спускаются чуть ниже, задевая уже и так разгоряченную плоть, вызывая при этом лёгкое шипение. Тонкая струйка пота, что скатывается вниз по виску, сразу находит своё место на языке у Минхо, что медленным движением слизывает её, уводя всё ниже до ярёмной впадины, слегка прикусывая тонкую кожу. Он двигает рукой по члену грубым, отрывистым движением насколько это позволяет ткань. Тихий скулеж становился всё громче и громче. Хёнджин задыхается, когда волна обрушивается на него. Это было безумием. Но Хёнджин не хотел, чтобы оно заканчивалось. Все что он мог ощущать, было сокрушительное удовольствие, и хотя оно смыло страх, но это все было лишь временным. В ушах звенело, а конечности дрожали от силы удовольствия. Оргазм пронзил парня, как горячая волна, неистовая и неконтролируемая. Но всё когда-нибудь заканчивается. И проклятое осознание поражает. Мысли, что покинули его в мгновение, возвращаются и сбивают с ног. Хёнджин облажался. Тьма накатила на него внезапно. Стены комнаты, казалось, сжимались, приближаясь, готовые поглотить его целиком. Он ощущал, как каждый вздох становится тяжелее, каждый шаг — медленнее, пока, наконец, не обнаружил себя, сжатого в углу, словно последний оплот своего существования. Он забился в угол, как испуганный зверек, чьи глаза отражали бесконечную пустоту ночного леса. Его тело начало трясти — не от холода, а от острого, жгучего осознания. Что он сделал? — его голос был хриплым, словно листья, шуршащие под ногами осенью. В его голове вихрем кружились мысли, словно листья в бешеном танце ветра перед грозой. Он видел их — свои действия, словно отражения, искаженные и мрачные. Отчаяние охватило его, как туман окутывает утренние поля, скрывая их красоту и превращая в мир теней. Он боялся не столько последствий, сколько самого себя — того, кем он мог стать, переступив черту. Прости — он повторял, как мантру, способную отменить прошлое. Но слова были бессильны перед лицом реальности, как лепестки, сорванные ветром с цветка, уже не способные вернуться на свои места. Он смотрел на Минхо, что стоял в середине комнаты и глотал воздух, не в силах сделать что-то. Было заметно, как реальность накатывала на него, его трясло, когда он смотрел на Хёнджина, что забился в угол, перекатываясь из стороны в сторону и закрывая свои глаза. — Хёнджин-а…прости меня, — сквозь накатывающие горячие слёзы говорил мужчина. Он попытался подойти, но был остановлен тихим голосом. — Не подходи ко мне, не подходи, — безмолвно кричал юноша, ощущая как комната наполняется сожалением и болью, что отражались на лице Минхо, — Не подходи! Я МОНСТР. Ли вздрогнул от пронзительного воя, что наполнил комнату, эхом отражаясь от стен. Он видел как парень перед ним ломается всё больше, пытался подойти к нему, но ноги не слушали его. Минхо попытался выровнять дыхание, успокоиться — спокоен он, будет спокоен и Хёнджин. Постепенно помещение начали оглушать тихо всхлипы, которые тихонько затихали с каждой минутой. И только когда те совсем стихли, Минхо смог подойти, упав на колени перед парнем, пытаясь протянуть к нему руки. — Тебе не за что извиняться, Хёнджин, — шёпот было еле слышно, но в пустой комнате каждое слово становилось громче, — Здесь только один монстр и это не ты. Отчаянно. Больно. — Ты не виновен в том, что сделал я. Твоё влечение, твои эмоции обусловлены лишь моим воздействием. Прости меня, Хёнджин, прости, — слёзы наполняли красивые глаза, собиралась на ресницах. — Почему хён? Что значит твоим воздействием? Минхо вздрогнул сильнее, он думал что Хёнджин ударит его, сделает что угодно лишь бы не видеть, а не назовёт его хёном. Хён. Он был старшим для парня перед собой, тем кто должен был защищать его. — В…в 91 году в стенах этого центра родился мальчик. Он рос, становился сильнее, но никогда не мог контролировать свои эмоции, создавал эмоциональный фон, влияющий на людей. Если ему было грустно, то всё кто был рядом проникались этим чувством, становились печальными. И не потому что им был жаль мальчика. А потому что мальчик был маленьким манипулятором, даже не осознавая этого. Этим мальчиком был я, Хёнджин. Из-за моего лица и контакта со мной, люди могут чувствовать что угодно. Я дурманю сознание…и ты не исключение. Осознание правды воспринималось горечью. Ему не дали выбора. Опять. Это всё было не его эмоции, чувства. Он был не более чем пешкой в чужой игре, инструментом для достижения неизвестных целей. Он — лишь отголосок чужих желаний, в игре, где он не знает своих ролей. Он ищет ответы, но они ускользают, оставляя его с вопросом.Зачем всё это? — Почему я, хён? За что вы так со мной, чем я заслужил это всё? — Ты не виновен, Хёнджин. Никто здесь не виноват, — слышится голос около двери, и повернув голову в сторону, они замечают Сынмина, что обеспокоенно осматривает обоих, — Минхо не хотел этого, он такая же фигура на шахматной доске, как и ты. И эту партию начали играть задолго до вашего рождения. — Что ты знаешь, Сынмин? Тебя не было тогда, какого черта, — спросил Минхо, смотря настороженно. — Всё. Я знаю всё. Начиная от того, кто такой Киён и заканчивая Ин Дахёном, — имя последнего заставило вздрогнуть Ли, укрыться в своих же объятиях. Оглушительная тишина повисала в помещении. — Ты расскажешь всё, — уверенно говорил Хёнджин, подорвавшись с пола и приближаясь к Сынмину, — И начнёшь с того, кто такой Киён. Хёнджин давил, сам того не понимая, заставлял говорить. Ему нужно было узнать кто такой Киён, а теперь ещё и Дахён. Что заставило бояться Минхо. — Он твой брат.