Alhena

      Что там говорили? Спасение утопающих — дело рук самих утопающих? А что делать если он и не был утопающим? Что если его нещадно топили, без шанса на спасение? Родительская любовь заканчивалась на утренних поцелуях в щеку, а начиналась с того, что маленький Хёнджин подписал кабальный контракт до своего рождения. Взращенный в пробирке он автоматически становился подопытной крысой именитых генетиков Кореи, которым чудны были понятия семьи и родительства. Он изначально был методом по достижению их целей. И никогда не был любимым сыном, гордостью школы и подающим надежды танцором. И всё что он смог сделать, когда нашёл записи в родительской комнате — это бежать.       И он бежал. Отталкиваясь от этих злосчастных рук, что каждый раз тянули на дно. Задыхался, но бежал, ощущая ритм собственного сердца, кардиограмма которого показала сплошные пики с минимальной частотой. Он не понимал куда бежать, это были сплошные коридоры с нескончаемыми дверями и только цифры на них говорили о том, что он не бегает кругами. Чёртов лабиринт, питающийся страхом и болью. Но он бежал не из собственного дома, где главными монстрами были не чудовища из под кровати, а те, чьи фотографии с маленьким мальчиком на руках висели по всему коридору. Опять они...коридоры сводили его с ума, но если дома это были зелёные стены, что хранили тёплые воспоминания из детства, то здесь всё было чисто белым. И этот цвет был похоронным, впитавшим всё отчаяние людей, их боль и крики. А теперь он стал единственным ориентиром, стена за стеной.       Он был здесь не первый день, но ни разу не видел тех, из-за кого это всё началось. Тех, чьим почерком было написано его имя, а ещё имена тех, с кем он дружил. А теперь он даже не знает, где сейчас Джисон и Феликс. Хёнджин не видел их с того самого дня, когда днём схватил их за руки и заставил бежать по домам, собирая вещи. Но где-то он просчитался. И это было фатально.       Всё что осталось от того дня в памяти - картина, что висела в гостиной дома и укол боли в плече. А дальше беспробудная темнота.       Хёнджин помнил, что ему нужно было бежать к столовой. Там совсем рядом была неприметная на первый взгляд дверь, но в один из дней он видел, как военные заносили ящики с едой через неё. Он видел лучи солнца, что были так рядом, что звали, становились заветным желанием. Свет первых звёзд едва касался вершин многочисленных зданий, рассеянных по огромной территории научного центра, когда он смог выбраться из здания. Он, словно призрак, вывалился из-за угла – в белой пижаме, босиком, с лицом, искажённым страхом. Выбежал из черного выхода одного из зданий, как тень, отрываясь от поглощающей его темноты.       Территория научного центра была огромна. Складывалось ощущение, что он был здесь...помнил эту сеть аллей, что простиралась между зданиями, усаженных редкими деревьями, чьи тени создавали на земле узоры, напоминающие древние символы. По периметру, как стражи, возвышались металлические ограждения, а каждый вход и выход контролировались камерами, неусыпно следившими за каждым движением, по периметру ходили люди в форме и с оружием в руках. Воздух был пропитан запахом озона и чего-то ещё, чего Хёнджин не мог уловить. Ощущал лишь только зарождающееся ликование, он смог, он покинул здание. Осталось найти выход с территории.       Хёнджин бежал, не оглядываясь, его ступни бесшумно касались холодного асфальта аллей. Он не знал, от кого бежит, но инстинкт самосохранения подгонял его, заставляя двигаться всё быстрее и быстрее. За его спиной раздавался топот ног и лай собак, отдаляющийся и приближающийся в такт его собственному сердцебиению, сковывая его сильнее. Но силы будто были умножены на два, скопились где-то в ступнях и заставляли бежать.       И вот, когда он уже почти ощутил вкус свободы, увидев перед собой единственный выход, мир вдруг рухнул. Он врезался в крепкое тело мужчины в форме, который вышел из-за угла. Мужчина был как скала, его мускулистые руки мгновенно схватили парня, а в глазах пылала ярость. Это был взгляд человека, который не привык проигрывать, взгляд хищника, который только что поймал свою добычу.       И тут он понял, что догонялки закончились, кошка поймала мышку. Теперь он стоял лицом к лицу со своим страхом, и в этом последнем столкновении, в этом последнем мгновении перед неизбежным, осознал, что свобода – это не просто отсутствие стен, но и возможность выбирать, кем быть. И теперь его свобода была в руках Кристофера.       Внезапно, Бан действует без колебаний. Он сбивает Хёнджина с ног, резко хватая его за длинные тёмные волосы, которые отросли за время его пребывания в центре. Юноша чувствует, как мир вокруг него падает вместе с ним, а боль охватывает его сознание. Ощущает острую боль в голове, когда его волосы жестко тянут назад, и резкую боль в спине и копчике, когда его тело ударяется о холодный асфальт. В этот момент времени замирает, и в его голове остаётся только эхо боли и шок от неожиданного выпада мужчины.       Как штормовой океан, так и асфальт встречает кожу, безжалостно и беспощадно. Каждый камешек впивается в плоть, оставляя следы боли и отчаяния. Босые ноги, лишенные защиты, стираются о шероховатую поверхность, словно мел о доску. Боль оглушает, заполняет сознание, не оставляя места для мыслей. Она врывается в каждую клетку, разрывая тишину ночи своим безмолвным криком.       Боль не просто физическая – она психологическая, она заставляет вспомнить каждый момент жизни, каждую ошибку, каждую радость, которая теперь кажется такой далёкой. Это испытание на прочность, где каждый крик уносится в вечность, а каждое мгновение кажется вечностью. Вечностью ненависти за то, что его породили. Создали монстра, а теперь несщядно пытаются вытащить из глубины души всю правду, разрезая наживую скальпелем.       Ноги уже не чувствуют холод асфальта, они онемели от бесконечной агонии. Сознание пытается улетучиться, искать спасения в обмороке, но инстинкт выживания держит его на грани, заставляя переносить эту невыносимую боль. В этой борьбе между телом и духом, между желанием сдаться и необходимостью выстоять, рождается новое понимание жизни, где каждая секунда ценна, каждый вдох – это дар, а каждый шаг – это история.       Хёнджина бессильно волочат по асфальту, его руки скованы, а в голове царит хаос. Он не понимает, что происходит, не слышит ни гула голосов, ни резких приказов Кристофера об усилении охраны. Всё вокруг кажется ему далёким и нереальным. Подойдя к двери, из которой он когда-то сбежал, его жестко тянут за волосы вверх, вынуждая подняться на ноги. Новый всплеск боли, слёзы всё больше катятся по щекам. Он заходит, чувствуя каждый шаг, как будто это последний, видит кровавые следы свои стёртых ступней на белом, словно лист бумаги, полу.       Коридоры закручиваются в уже знакомый лабиринт развилок, где каждый поворот напоминает о предательстве и страхе, том самом ликовании. Дверь медицинского кабинета вновь перед его лицом, и неожиданно паника охватывает его целиком. Хёнджин начинает сопротивляться, биться и кусаться, в попытке избежать неизбежного расцарапывает сильную руку, словно высеченную из камня, которая напрягается при каждом движении. Предплечья увиты сетью вен, которые как реки растекаются по всей руке, свидетельствуя о мощи и выносливости, скрытой в каждом жесте. Эти руки — инструменты воли, способные на нежность и разрушение с равной силой, сейчас же покрываются кровавыми царапинами, заставляя напрячься ещё сильнее. Но Кристофер, словно статуя, непоколебим в своих намерениях. Он закидывает того на плечо, как мешок, и несёт его сквозь коридоры, не обращая внимания на его борьбу и немые крики. В комнате, куда его заносят, Хёнджин чувствует, как его опускают на холодный пол, и страх с новой силой захватывает его тело, сковывая и заставляя задыхаться.       Когда его голову подняли, заставив встретиться взглядом с Кристофером, в его глазах отразился самый настоящий ужас. Глаза того были полны холода. Он начал говорить тихо, но каждое слово было как удар кнута, наполненное злобой и угрозой. Хёнджин чувствовал, как страх сковывает его изнутри, словно ледяные оковы. Ненависть росла с каждым словом, каждым взглядом, каждым дыханием, которое он был вынужден делать в этой комнате. Он чувствовал, как его душа кричит о помощи, о спасении от этого кошмара, который, казалось, не имел конца.       — Нет, малыш, ты не понял. Игры кончились. Тепрь ты сидишь и делаешь то, что скажут. Если с доктором Кимом что-то произойдет, то я лично притащу твоих друзей сюда. И заставлю их монотонно умирать у тебя на глазах. А ты будешь смотреть. И запоминать кто был виноват в этом, — рука, что на первый взгляд казалась непримечательной сегодня в полную меру показывала свою силы, ощущаясь теперь тяжестью на подбородке. Мужчина сдавил щеки с такой силой, что в мгновение можно было услышать писк боли, что пронзил пустое помещение, — Твоя свобода кончилась после того, как тебя приволок доктор Хван. Теперь ты никто, лишь подопытный экземпляр, которых у нас сотни. Будешь не ты, так станет другой. Ты играешь не с теми людьми, они раздавят тебя, как мерзкого таракана под своими ногами. Запомни это.       И тяжёлой поступью мужчина разворачивается и выходит из кабинета, пропуская двух других, чьи лица скрыты за повязкой на лице.       В комнате, где белизна стен сливается с тишиной, доктор Ким подходит к креслу, куда буквально свалили парня, чья пижама превратилась в месиво из крови и грязи. Мужчина замечает лёгкое подрагивание рук и резкое дыхание Хёнджина. Аккуратно присаживаясь перед ним, он снимает разорванные штаны, замечая как резко дёргается парень. Медленно, но достаточно быстро он вводит успокоительное в бедро, в воздухе витает легкий аромат антисептика, а звук шагов доктора едва уловим. Юноша чувствует, как медленно рассеивается напряжение, оставляя после себя лишь ощущение покоя, тело постепенно расплывается в кресле, а сознание закутывается лёгким туманом.       Доктор Ким, сосредоточенно и внимательно, наблюдает за каждым мимолетным изменением в состоянии, делает записи. Хёнджин лежит в кресле, глаза полузакрыты, и в его голове эхом отдаются слова Кристофера, заставляя покрываться мурашками.       Когда доктор Ким касается стёртых ступней, чувствуется легкое покалывание, но боль уходит, уступая место мягким ладоням, которые обрабатывают раны, стараясь принести как можно меньше дискомфорта. Затем слышится звук латексных перчаток, что летят в урну под столом.       Хёнджин, погруженный в полудрему от успокоительного, едва улавливает смысл слов. Но чувствуют, как дотрагиваются до его носа. Он ощущает резку боль, что заставляет открыть глаза, в уголках которых снова собираются соленые слёзы. Сквозь пелену он видит темные глаза, что сосредоточено пытаются осмотреть его гематому. В этот момент, он осознает, что не один, и что перед ним не просто врач, а человек, который искренне желает помочь. В этом чисто белом помещении, где время кажется остановившимся, можно найти утешение в том, что его боль понимают и разделяют. Совсем тихий, медовый голос разрезает тишину.       — Что случилось с твоим носом?       Хёнджин хочет сказать хоть что-то, но чувствует что не может. Сухость во рту сковывает его, он пытается разлепить сухие, потрескавшиеся губы и ощущает как нижняя губа разрывается, капельки крови смачивают её. Он видит как доктор Ким подносит ему пластиковый стакан, но резко мотает головой и слышит лишь одно слово - вода.              И тут же припадает, словно странник в пустыне, к единственному источнику воды, жадно поглощая её до самого конца. Закончив пить он отталкивается назад, ложась всей спиной на холодную спинку кресла.       — Недавн...— он пугается своего сиплого голоса, но продолжает сквозь зарождающуюся боль в горле говорить, — Недавно в столовой произошёл случай. Мой сопровождающий что-то говорил...я не могу вспомнить что это было, но из его мерзкого рта лилось столько жёлчи, кажется он говорил про моих любимых мамочку и папочку, — в голосе слышалось отвращение, он буквально выплюнул эти слова, — И я не выдержал, подскочил. Всё будто в тумане, я помню свои руки на его плечах и страх в его глазах...а через секунду он уже захлёбывался собственной кровью на полу. Никто ему не помог, он умер у меня на глазах, а я ощутил такое спокойствие. Мне не было больно. Но это было пока. Нос мне тогда и повредили, — последний слова он уже просто просипел, не в силах сказать что-либо ещё.       Сквозь кашель доктор Ким слышит шёпот, что пробирает до костей.       — Расскажите же доктор кто я такой? Тот самый монстр из фильмов?       — Нет, Хёнджин...ты хуже, намного хуже любого монстра. Они все выдумка...а ты настоящий, живой. И ты подчиняешь людей. Ты можешь убить по щелчку пальцев...и ты главное достояние этого центра.