******
– Бакуго, придержи лифт. Он поправляет галстук на ходу и видит, как Бакуго определённо тянется не к кнопке открытия дверей. Тодороки успевает просунуть ботинок между створок и лифт лязгает, распахиваясь. – Встал не с той ноги? – они не разговаривали с субботы, с той игры в семь минут, и Бакуго игнорирует его, просто угрюмо глядя перед собой. – Кацуки, – мягче произносит Тодороки и видит, как Бакуго едва вздрагивает и его скулы чуть краснеют. – Кацу. – Заткнись, – наконец ворчит тот, нетерпеливо притоптывая. – Просто заткнись, Тодороки. Он первый вылетает из лифта, так и не взглянув на Шото. Большую часть занятий Тодороки задумчиво пялится в затылок Бакуго, мрачного больше обычного, но на удивление молчаливого. Киришима на перерыве тянет его за собой на обед, и Тодороки улавливает обрывок фразы про "всё ли в порядке", но ответ услышать не успевает. Это становится очередным челленджем: поймать Бакуго больше, чем на минуту, и заставить его говорить. Тодороки требуется, кажется, несколько дней, пока их не ставят спарринг-партнёрами и уйти некуда. – Ты избегаешь меня. Тодороки тяжело дышит, вокруг них разбросаны куски взорванного льда и пахнет дымом. – Тебе кажется, – рычит Бакуго, выставляя ладонь снова вперёд, потрескивание его причуды заставляет сделать шаг назад. – Какого хера тебе от меня надо, ледышка? – Погово... – Тодороки закрывается льдом от взрыва и отпрыгивает в сторону, отвечая метким броском. Из-за дыма Бакуго не успевает увернуться и его сбивает с ног. – Поговори со мной. – О чëм? Бакуго хмуро смотрит на него, но руку не принимает, поднимаясь самостоятельно и отряхиваясь. Они слышат, как Айзава заканчивает урок, но остаются на месте, глядя друг на друга. От Тодороки идёт пар из-за тающего льда, дверь захлопывается, и остаётся только это тихое шипение и тяжёлое дыхание на двоих. – В субботу я хотел пойти за тобой, но ты слишком быстро сбежал. – А ты хотел, чтобы я торчал среди этих пьяных придурков в мокрых штанах? – фыркает Бакуго. – За кого ты меня принимаешь, тупица? – То есть, если бы я пришёл… – Никаких "если", – он закатывает глаза и принимается разминать ладонь, отводя взгляд. Тодороки не понимает, эти покрасневшие скулы из-за их интенсивной тренировки или напоминания о том, что было в кладовке. – Чего ты добиваешься? – Не знаю, – честно отзывается Тодороки спустя минуту и шагает ближе. – Дай. Он бережно обхватывает ладонь Бакуго своими и давит на мышцу между большим и указательным пальцами. Бакуго шипит от неожиданности, вздрагивая, и болезненно морщится. – Какого… – Ты сегодня был медленнее, чем обычно, – спокойно поясняет Тодороки, продолжая неторопливо разминать зажим. – Твои руки не только самое опасное оружие, но и самое уязвимое место. Бакуго цыкает, выдыхая через нос, но остаётся стоять на месте. Пальцы Тодороки, одновременно прохладные и тëплые, из-за контраста облегчают боль, поэтому он позволяет заняться второй ладонью. – Не думай, что я скажу тебе за это спасибо. – Я бы удивился. Ты сам требовал сражаться в полную силу, так что ты тоже должен чувствовать себя нормально. Он не говорит "хорошо" лишь потому, что ему самому не очень знакомо это понятие. Зато Тодороки прекрасно знает, как может быть плохо, если ты не в форме. – Угу, – Бакуго встряхивает рукой, чувствуя, что ему действительно стало легче. – И что ты хочешь взамен? – Взамен? – глупо повторяет Тодороки, склонив голову. – В смысле? – За это, – Бакуго раздражëнно вздыхает, будто это самая очевидная вещь на свете, и машет ладонью перед Тодороки. – С чего ты взял, что я что-то потребую взамен? – Потому что так обычно и работает вся эта хуйня с помощью. Ты делаешь что-то, чтобы что-то получить в ответ. – О. – Тодороки хмурится на мгновение. – Оу. Я понял. Тогда я хочу, чтобы ты перестал меня игнорировать настолько явно. – Отъебись, – бормочет Бакуго. – Это не то, что я имел в виду, это работает не так. – Тогда просто прими мою… Помощь? Заботу? Не знаю, называй, как хочешь. – Я ненавижу тебя. – Мы вроде уже выяснили, что нет. Бакуго медленно краснеет и тут же зло щурится. В его ладони хлопает крошечный взрыв, но так же быстро потухает, и Тодороки смотрит на искусанные губы так, будто ищет ответ на один из самых сложных вопросов вселенной. Возможно, так и есть, потому что помимо него Бакуго был одним из самых закрытых людей из их класса, словно головоломка без инструкции. А Тодороки, с трудом признаваясь в этом даже самому себе, любил сложные вызовы. – Кацу, – он нарушает тишину первым. – Хочешь пообедать вместе? Бакуго не понимает, как сегодняшний день закончился тем, что они сидят на кухне общежития вдвоём и спокойно едят, пока остальные в гостиной спорят, чья очередь засесть за Injustice. Тодороки по большей степени молчит, что Бакуго мысленно записывает в плюсы, пока к ним не врывается взбудораженный Каминари и не хлопает его по плечу. – Вы только что пропустили зарубу века, Киришима продул Яойорозу! Бакуго вздрагивает от прикосновения почти незаметно и отодвигается, и Тодороки бы не обратил на это внимания, если бы не был так сосредоточен на разглядывании Кацуки последние минут пять. – Поздравляю, – спокойно произносит он, искренне не понимающий эмоций из-за схватки в игре. – Отвали, – почти одновременно с ним произносит Бакуго раздражëнно, застигнутый врасплох. – Иди отсюда, пока я не заставил мыть тебя посуду за всех. Денки фыркает, сбегая, и Тодороки опускает палочки. – Что не так? Ты вздрогнул. – Ненавижу, когда подходят со спины. – Нет, это не злость, – Тодороки, доев, встаёт. – Ты… Тебе неприятно, когда тебя трогают? Или ты… испугался? – Я никогда ничего не боюсь, – цедит Бакуго, палочки в его руке ломаются пополам, когда он слишком сильно их сжимает. – Если ты ещё хоть раз… – О. – только и произносит Тодороки этим своим тоном "я что-то понял" и кивает. – Тогда можно я тебя коснусь? Он тянет руку к волосам Бакуго и даже успевает коснуться мягкой пряди, когда тот ударяет его по ладони, отталкивая, и Тодороки не знает, как описать выражение на чужом лице. Оцепенение? Злость? Испуг? Как будто хищник, загнанный в угол, готовый шипеть и драться насмерть. – Всё хорошо, Кацу, – шепчет Тодороки, словно успокаивает. И тянет руку снова, на этот раз останавливаясь буквально в нескольких сантиметрах. – Я не собираюсь причинять тебе вред. Можно? Бакуго сжимает челюсть до желваков, напряжённый, и поверхностно дышит. Ему требуется несколько минут, в течение которых Тодороки просто спокойно стоит, дожидаясь ответа и ничего не делая, и наконец чуть наклоняет голову вместо ответа вслух. – Знаешь, с виду и не скажешь сразу, что у тебя такие мягкие волосы, – Тодороки зарывается в них пальцами и легко поглаживает, ведёт дальше, к виску, и чуть давит на горячую кожу. – У тебя проблемы с прикосновениями? – Нет у меня проблем, – огрызается Бакуго. – Чего ты меня как кота погладить пытаешься? – Я люблю котов, – просто отвечает Тодороки и кончиком пальца обводит край его уха. Бакуго фыркает и тут же давится вздохом, когда Тодороки тянет его за волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову и встретиться взглядами. – Мы на кухне, – обманчиво спокойно напоминает Бакуго. Тодороки сжимает пальцы чуть крепче, замечая, как за доли секунды Кацуки снова напряжённо замирает и начинает следить за ним, готовый в любой момент использовать причуду. – Ты боишься, что кто-то зайдет и увидит? – Ты заебал считать, что я чего-то боюсь, – Бакуго морщит нос и звучит скорее устало и чуть раздражëнно, чем зло. – Я один из лучших в классе, кого мне здесь бояться? – Его? – Тодороки отпускает мягкие пряди и возвращает пальцы на висок, чтобы легконько погладить. – Я имею в виду тебя. Я знаю, что ты сильный, но мне знакомо чувство, когда приходится держать всё в себе, потому что не хочешь и не можешь никому рассказать. – Не помню, чтобы записывался на сеанс терапии, доктор Фрост, – Бакуго хмыкает и прикрывает глаза. – Я просто вспомнил тот инцидент с грязевым монстром и летний лагерь, – пожимает плечами Тодороки. – Когда тебя похитили. Жаль, мы тогда ещё не были друзьями. – Мы и сейчас не друзья, – Бакуго дëргает плечом. – Знаешь, для молчаливого ты слишком много пиздишь. – Кто-нибудь вообще спрашивал после всего этого, как ты себя чувствуешь? Бакуго отталкивает его руку резче, чем в прошлый раз, и встаёт. Его губы плотно сжаты, а брови нахмурены, и вместо ответа он просто собирает всю посуду со стола и отходит к раковине. – Я угадал? Тодороки больше ничего не успевает добавить, Бакуго резко разворачивается и, в один шаг преодолев расстояние между ними, хватает его за воротник рубашки, дëргая к себе и ощутимо встряхивая. – Ты, блять, можешь заткнуться уже? – вторую руку он останавливает рядом с чужим ухом, чтобы треск причуды было слышно громче. – Какое нахуй тебе дело, Тодороки? Если мы раз засосались в ебаной кладовке и ты залез ко мне в штаны, это ещё ничего не… Тодороки движется ближе, ещё больше сокращая между ними дистанцию, скользит ладонью на бок, цепляясь за футболку, и впечатывается губами в губы. Он пользуется моментом, когда Бакуго выдыхает от неожиданности, и толкается языком в рот, на этот раз абсолютно уверенный, что ему ничего не грозит. Бакуго, невольно отступив, утыкается задом в край столешницы, и Тодороки льнëт к нему, устраивая вторую ладонь сзади на шее. Они скорее кусаются, чем целуются, во рту в какой-то момент ощущается привкус крови. И резко отстраняются друг от друга, когда на пол падает тарелка, оставленная на краю, и разбивается. Бакуго отпихивает его от себя, тяжело дыша, и вытирает рот ладонью. – Съеби, – чуть хрипло требует он. – Эй, что случилось? Я слышала, что что-то упало, – к ним врывается Мина и замирает, непонимающе разглядывая обоих. – Я просто задел тарелку, – спокойно отзывается Тодороки, – всё нормально. – Бакуго, у тебя кровь, – она показывает на свои губы. – Ты в порядке? И Бакуго, и так доведëнного за последние полчаса, срывает. Он хватает тряпку у раковины и кидает прямо в Тодороки. – Ты проебался, ты и убирай, – почти рычит он. – Следующего, кто спросит, в порядке ли я, я взорву в ебаный фарш. Он уходит, и несколько минут Мина и Тодороки стоят молча, а потом она вздыхает. – Не знаю, что произошло, но не парься, Бакуго вечно недоволен или зол чем-то. – У него есть на это причины, – пожимает плечами Тодороки и опускается на пол. – Тебе лучше вернуться, я уберу все осколки.*********
На часах три утра, Тодороки задумчиво пялится в ноутбук, проклиная бессонницу. Он не в первый раз не может уснуть так долго, но сегодня в голове крутится Бакуго и Шото ничего не может с этим поделать. В одной из вкладок висит на паузе видео с грязевым монстром, в другой едва слышный лоу-фай, который ему показала недавно Джиро. Тодороки вздыхает, подхватывая чашку, и идёт на балкон, на ходу подогревая чай. Свежий воздух приятно холодит босые ступни и он зевает, наконец чувствуя, как немного начинает клонить в сон. Ровно до тех пор, пока откуда-то снизу не доносятся звуки, похожие то ли на всхлипы, то ли на скуление щенка. Тодороки хмурится, осторожно опуская чашку на пол, и без раздумий легко перемахивает через перила. Балконная дверь Бакуго приоткрыта, поэтому Шото просто растапливает лëд, по которому спустился, и проходит в комнату. Из-за плотно задëрнутых штор очень темно, и через пару шагов Тодороки приходится остановится, чтобы дать глазам привыкнуть. Он ни разу до этого не представлял, как выглядит комната Бакуго, никто из их класса не заходил сюда, когда девушки организовали общий тур по всем спальням, но обстановка кажется… простой? Лаконичной и очень удобно организованной, ничего лишнего ни на полу, ни на рабочем столе. Тодороки слышит ещё один тихий всхлип и, дойдя до кровати, садится рядом с одеяльным гнездом. – Бакуго? – тихо зовёт он, забираясь на постель с ногами. – Бакуго, эй. Ему приходится запустить руку под одеяло и намеренно холодными пальцами коснуться чужого горячего плеча. Бакуго резко садится, шумно выдыхая, растрëпанный, с покрасневшими, чуть влажными щеками, и медленно моргает. – Тодороки? – непонимающе, сонно спрашивает он. И тихо, чуть потерянно повторяет. – Тодороки. Какого чëрта ты делаешь в моей комнате?.. Тодороки подаётся вперëд и сгребает его в охапку. Он ожидает чего угодно, но не того, что Бакуго просто уткнётся в его шею и шумно выдохнет. – Кацу? – Помолчи. Тодороки прижимается щекой к его виску и мягко поглаживает по спине, терпеливо дожидаясь, пока едва заметная дрожь окончательно утихнет. – Очередной кошмар, – наконец бормочет Бакуго. – Ничего нового. Тодороки ждёт продолжения, но через несколько минут всё же сдаётся. – Ты можешь рассказать, если хочешь. – Нахуя? Что ты сделаешь с тем, что в каждом кошмаре я чувствую себя бессильным, как это было тогда? И что вспоминаю, как я всех подвëл из-за того, что тупо попался? Три утра, думает Тодороки, самое время для искренности. Он продолжает осторожно поглаживать спину Бакуго, обнимая крепче и согревая. – Я могу выслушать, я всё равно никому не расскажу. Или побыть с тобой. – Выслушать, – насмешливо фыркает Бакуго. – Тебе с твоим отцом самому нужен кто-то, кто выслушает всё это дерьмо. Даже не пытайся меня переубедить. – На этот раз нас никто не прервëт, так что если хочешь, можем опять сыграть в правду или вызов, – пожимает плечами Тодороки. – Правда за правду. Пойдёт? – Ты дурной, – хмыкает Бакуго. – Правда. – Что тебе снилось? Бакуго со вздохом сползает вниз и, когда Тодороки усаживается удобнее, опëршись о стену, укладывает голову ему на колени. – Когда я был у Лиги, я… – он медленно выдыхает, ëрзая и пытаясь устроиться. – Я был готов сражаться до смерти, само собой. Как и полагается будущему герою номер один, понимаешь? – Но? – негромко спрашивает Тодороки, устраивая ладонь на его плече и легко сжимая. – Мне снится, что я не справляюсь. Каждый чëртов раз. Если я недостаточно сильный, чтобы защитить себя, то как я буду защищать других? – Бакуго, ты… – Твоя очередь, – перебивает Бакуго. – Ты говорил правда за правду. Какого чëрта ты не спишь в это время? – Бессонница, – пожимает плечами. – Я привык, со мной это часто бывает. Мне показалось, что я слышу что-то странное, поэтому просто спрыгнул к тебе. Балкон не был закрыт, но всё равно прости за вторжение без приглашения. – Ты всё равно уже здесь, – Бакуго подтягивает одеяло, зевая. От мягких поглаживаний по волосам он медленно расслабляется. – Так и быть, правда. – Просто рассказывай дальше. Его пальцы легко очерчивают бровь Бакуго, движутся к скуле и замирают у края губ. – Прекрати меня лапать, – беззлобно ворчит тот, даже не пошевелившись. – Мои пальцы были и на более интересных частях твоего тела, – фыркает Тодороки. – Но если ты скажешь, я перестану. – Мне не хочется это признавать, но… Но да, тогда мне было страшно и это всё ещё преследует меня в кошмарах. Я всё ещё чувствую себя виноватым, что подставил Всемогущего и подвëл его. Что из-за меня… – Шшш, – Тодороки прижимает пальцы к его губам, заставляя замолчать, и шепчет. – Ты совсем не в порядке, Кацуки. – Не очень похоже на игру, – невнятно бормочет Бакуго, хмурясь. – Я соврал, – просто признаётся Тодороки, ловя его взгляд. – Но это был единственный способ заставить тебя поговорить со мной, нет? Бакуго медленно выдыхает на его пальцы, а потом разворачивается на бок и прикрывает глаза, давая ладони соскользнуть с лица. – И что ты будешь делать с этой информацией? – Мм? Ничего. Я просто хотел, чтобы ты признал это перед самим собой. – Отмороженный. Тодороки фыркает, снова начиная его неторопливо поглаживать, и только через пару минут понимает, что Бакуго уснул. Его дыхание стало ровным и спокойным, и у Тодороки ощущение, будто на его коленях уснул кот, которого не хочется беспокоить, потому что если его разбудить, тот сбежит и вновь закроется. Поэтому он просто чуть сдвигается и закрывает глаза, надеясь хоть немного подремать. Его будит будильник и ëрзанье на бëдрах. Тодороки медленно открывает глаза и встречается взглядом с сонным Бакуго, практически утыкающимся лицом в его пах. И это не способствует ни единой приличной мысли. – Ты дышишь мне прямо… – Да что ты, – хрипло хмыкает тот. – Я и не заметил. Горячее дыхание Бакуго влажно оседает на чуть натянутой тонкой пижамной ткани. И если бы Тодороки мог почувствовать из-за этого неловкость, он обязательно так бы и сделал. Но сейчас всё его внимание сосредотачивается на близости чужих мягких губ, и лёгкое движение бëдер в их сторону становится жизненной необходимостью. – Если ты не отодвинешься, – тихо предупреждает Тодороки, – тебе придётся разбираться с последствиями. – Мгм. Сонный Бакуго в собственной комнате за закрытыми дверями ужасен. Он движется вперёд ещё немного и утыкается лицом в пах. А потом высовывает язык и прижимает прямо сквозь ткань к члену. Тодороки сдавленно удивлённо стонет, запуская пальцы в растрëпанные волосы и крепко сжимая. – Может, мне оставить тебя так, – бормочет Бакуго, влажная от слюны ткань натягивается на полувозбуждëнном члене, – и выставить за дверь? – Не знал, что ты настолько жестокий. Бакуго фыркает. Колебания прохладного воздуха только дополнительно стимулируют, и Тодороки сглатывает, тяжело дыша. Его пальцы чуть подрагивают от желания надавить на затылок и вжать лицо чуть покрасневшего Бакуго в свой пах сильнее, но он держится на остатках самоконтроля. Бакуго криво ухмыляется и трëтся щекой, возбуждая сильнее, а потом прихватывает зубами край пижамы и тянет вниз, устраивая ладонь на обнажившемся бедре. Он ужасно неловкий, и буквально каждое движение говорит, что он делает это впервые. Тодороки приподнимает бëдра, позволяя стянуть штаны, и прикусывает губу, разглядывая Бакуго, уставившегося на его член. – Кацуки? – Моя очередь, – он упирается локтем в матрас и смыкает губы на головке, языком толкая за щеку и крупно сглатывая. – Кацу, – Тодороки стонет, невольно потянув его за волосы и съехав чуть ниже. – Ч-чëрт, ты… Твой рот. Я не… Бакуго мычит, кажется, довольный его реакцией, и помогает себе свободной рукой, оглаживая ствол по всей длине и мягко придерживая. Он медлит, осторожно двинув ртом, и, чуть привыкнув, упрямо подаётся дальше, стараясь взять глубже. – И мне даже не пришлось брать тебя на слабо для этого, да? – хрипло дразнит Тодороки, касаясь пальцами щеки Бакуго там, где сейчас выпирает его член. – Это выглядит так восхитительно бесстыдно, я точно не сплю? Бакуго двигает головой резче, легко царапая его зубами, на самой грани боли, и Тодороки охает, невольно вскидывая бëдра навстречу. Ощущение плотно сомкнутых губ и осторожные движения горячего влажного языка вместе с пониманием, чей это рот, сводят с ума. – Ещё, – бормочет Тодороки, – ты не представляешь, как я хочу выебать твой рот, Кацу, ты так стараешься, такой хороший мальчик. Румянец Бакуго от его слов, кажется, становится только ярче. Он жмурится, фокусируясь на ласке, и вбирает член глубже, до середины, сжимая ниже пальцы и подстраиваясь под общий ритм. От чужого глухого, тихого стона Тодороки вздрагивает, низ живота подводит от острого возбуждения и он тянет Бакуго за волосы на затылке. Бакуго выпускает его член изо рта с пошлым звуком. От влажно блестящей головки к его губам тянется ниточка слюны. – Чего? – хрипло спрашивает он, облизываясь и глядя из-под ресниц. Тодороки смотрит в его потемневшие насмешливые глаза и хочет умереть прямо сейчас. – Ты ужасно пиздливый в такие моменты, Тодороки. Такой грязный язык. – Тебе это нравится, – уверенно отзывается тот, нажимая большим пальцем на мягкую, припухшую и порозовевшую губу. – Как и… я? Бакуго издаёт непонятное "тц" и склоняется, снова насаживаясь ртом на член, абсолютно игнорируя последние реплики, и у Тодороки сбивается дыхание. Пальцы подрагивают, когда он давит на затылок Бакуго, прося большего, и тот шумно выдыхает, позволяя. Это безмолвное разрешение значит столько, что Тодороки сдаётся и сам задаëт темп, толкаясь глубже. Эта одуряющая теснота, шумное дыхание Бакуго, почти превращающееся в тихие, невнятные стоны, его язык и бесстыдные мокрые звуки движений отключают мозг окончательно. – Так хорошо, – шепчет он, сжимая мягкие пряди и снова толкаясь. – Я хочу тебя, Кацуки. Всего, любого. Ох, чëрт. Ты сейчас такой красивый, ты не представляешь. Бакуго фыркает, сглатывая, его губы и подбородок влажно блестят от слюны и смазки, и он как-то умудряется ухмыльнуться краем рта. Тодороки вздрагивает, резко отпуская его, почти успевая отстраниться, когда кончает, и Бакуго жмурится, когда сперма попадает ему на лицо. – Прости, – Тодороки пытается отдышаться, разглядывая его, и это выглядит настолько пошло, что он бессильно стонет, но не может отвести взгляд. – Я думал, у тебя лучше с самоконтролем, – Бакуго медленно утирает лицо ладонью, а потом стирает всё это об штаны Тодороки. Тот просто подаётся вперёд и ловит его губы в поцелуй, зализывая вчерашний укус, пока его не отпихивают. – Отвали, я хочу в душ, тут теперь пиздец липко. – И тебе доброе утро. Бакуго приподнимает бровь, выражая всем своим видом насмешливое удивление, и встаёт. Он в одних тесных боксерах, и Тодороки ловит шанс разглядеть его тело получше при свете. – Не знал, что у тебя встаёт на отсос кому-то. – Заткнись, – Бакуго кидает в него полотенце из шкафа. – Интернет научил тебя куче плохих слов, ты перестарался с расширением лексикона, придурок. – Иди сюда, Кацу, – это звучит тихо и мягко, почти гипнотически. Бакуго даже невольно делает небольшой шаг к постели, но потом встряхивает головой, очнувшись. – Ты уже и так за последние пять часов залез ко мне в голову и в постель, отъебись. Иначе я выставлю тебя за дверь в таком виде. Тодороки хмыкает, сползая и наконец вытягиваясь на постели, отчаянно зевая. – Ты самый красивый взрыв, который я когда-либо видел, Кацуки Бакуго. Бакуго показывает ему средний палец, не отвечая, накидывает полотенце на плечи и выходит. И Тодороки остаётся в его постели, под его одеялом, окружëнный успокаивающей тишиной и мягким запахом жжëной карамели.*******
Он не знает, который час, когда просыпается всё там же, в комнате Бакуго, и даже на кровати. Сам Бакуго сидит на полу, опëршись спиной о кровать и читает. Тодороки сонно двигается и утыкается лбом ему в затылок, зевая. – Я думал, ты разбудишь меня, когда вернëшься, и выгонишь. – Ты не спал почти всю ночь, придурок, – Бакуго переворачивает страницу, старательно игнорируя тëплое, щекочущее сопение. – Тем более, сегодня суббота. – Спасибо. – На столе завтрак. Чай сам себе погреешь, микроволновка. На лице Тодороки сама по себе появляется лëгкая улыбка и он трëтся щекой о Бакуго. Тот вздрагивает и дёргается в бок, едва не падая и роняя книгу. И тут же встаëт, делая вид, что ничего не произошло. При свете дня, в безопасности и почти одиночестве Бакуго кажется ему другим. Не таким вечно нахмуренным, злым или сосредоточенным. Скорее устало спокойным и измученным. И Тодороки хочет знать, почему. Хочет знать, как заставить Бакуго искренне улыбнуться и засмеяться. Заставить его почувствовать что-то, кроме липкого страха, кошмаров, вины и ядовитого перфекционизма, шепчущего быть лучше всех, выходить за лимиты. Быть плюс ультра, но ещё круче. – Я не знаю, почему, – шепчет он и на удивлëнное "э?" садится и просто пожимает плечами. – Ты катастрофа с большим радиусом поражения. И у меня ощущение, что я в самом эпицентре взрыва, но не хочу никуда бежать и прятаться. Я хочу… Хочу увидеть всë сам. – Должен ли я задуматься о твоих суицидальных наклонностях? – полушутливо отзывается Бакуго, захлопывая книгу. Это что-то из летнего списка чтения по английскому на следующий год. – Через час я ухожу на тренировку. Тодороки не уточняет, приглашение ли это, потому что иначе бы Бакуго выразился по-другому. Что-нибудь вроде "съебись, у меня есть другие дела" или "какого хера ты ещё в моей кровати и комнате, половинчатый". Но он должен признать, что кровать Бакуго слишком удобная, особенно если в ней ещё и её хозяин. – Я обещал Мидории, Ииде и Урараке сделать с ними домашку чуть позже. – Да мне похер. И обычно бы Тодороки просто кивнул на это, но сейчас тон его голоса звучит как-то не так. Чуть более… разочарованно? – Я могу перенести. Или присоединиться к тебе позже, – ему всё-таки приходится вылезти из уютного, мягкого одеяла, чтобы позавтракать. – И мне всё ещё похер, – хмыкает Бакуго, открывая шкаф, чтобы переодеться. Тодороки замирает с чашкой в руке, залипая на его обнажившуюся спину, и медленно отставляет полусогретый чай обратно. Возможно, это последнее, что он сделает сегодня в своей жизни, но это стоит того. Поэтому Тодороки молча подходит сзади и кладёт ладони на талию Бакуго, пытаясь понять, сможет ли он соприкоснуться пальцами. Кожа под его руками мягкая и нежная, горячая, почти как запомнилось из кладовки. – Почти, – бессознательно бормочет он вслух, делая нажим рук чуть сильнее. – Так узко. И только после этого замечает, что Бакуго молча стоит, замерев с майкой в руках, а мочки его ушей чуть покраснели. И такая реакция каждый раз вводит Тодороки одновременно в ступор и в восторг. Кацуки прекрасно должен осознавать, насколько хорошо он выглядит, но в это же время при каждом проявлении внимания ощущение такое, будто ему только что раскрыли огромную тайну. – Какого хера? – Твоя талия, – говорит Тодороки, как будто это всё объясняет, и прижимается губами к его плечу на мгновение. И, всё ещё сонный, не понимает, показался ли ему этот еле слышный выдох. – Всегда было интересно. Ему хочется прижаться сзади и скользнуть ладонью ниже, на подтянутый плоский живот, чтобы ощутить, как Бакуго вздрагивает под его лаской и поддаётся. И его пальцы даже начинают движение, пока их тяжело не прижимают рукой. – У меня тренировка, – чуть хрипло бормочет Бакуго. И это не "нет". Тодороки медленно, нехотя отстраняется и возвращается к завтраку, наблюдая, как Бакуго всё же заканчивает переодеваться. – Спасибо, – наконец произносит он, вертя в руках пустую чашку. – За завтрак, я имею в виду. – Не обольщайся, – хмыкает Бакуго, – я не готовил лично для тебя. Я ухожу. У тебя вроде тоже были дела. Тодороки задумчиво смотрит на балконную дверь, прикидывая, возвращаться ли ему тем же способом, как в него прилетают тëплые носки. – Ты же не будешь как идиот ходить босиком по коридорам, – Бакуго не смотрит на него, вытаскивая и кидая следом свои спортивные штаны и худи. – Хотя я бы не удивился. Я ухожу, убери за собой сам. Дверь захлопывается и Тодороки несколько минут пялится в вещи в своих руках, сминая мягкую дорогую ткань. И как он должен всё это понимать?