○
Дверь захлопнулась следом за Дилюком с глухим стуком. Комната студенческого общежития погрузилась в мимолётную тишину, от которой на душе у молодого человека сделалось ещё хуже. Подойдя к письменному столу, занимающему широкое пространство между двумя кроватями, он стукнул кулаком по деревянной поверхности, уперев в неё костяшки. Соседа по комнате сейчас не было. И не удивительно, ведь Дилюк в это время, пожалуй, был единственным, кто не занимался учёбой или делами института. Тошнотворное чувство вновь охватило его, вынуждая нырять в него с головой. Ещё несколько месяцев назад молодой человек осознал, что студенческая деятельность в институте Фавония ни приносит ему не капли радости или удовольствия. Отвращение раз за разом лишь нарастало, не оставляя на душе ничего другого. Принятое Дилюком решение казалось ему верным и правильным, избавляющим от этих мучений, однако разговор с Кэей впервые заставил его сомневаться. Это всё, несомненно, вынуждало молодого человека поддаваться собственным эмоциям. Он всегда шёл у них на поводу: старался ради отца, решившего отправить своего сына в один из лучших институтов, а в итоге сам же бросил его, несмотря на все доводы отца посчитав это решение исключительно верным. Но ведь он попросту уже больше не мог поддерживать этот идеал. Сгорел, оставив после себя один лишь пепел. «Не ты ли всегда старался для репутации, дорожил ей не хуже других?» Слова друга всплывают в памяти ярким пятном. Так ли это всегда было? Вся эта учёба, репутация, студенческая деятельность, нужна была вовсе не Дилюку, а его отцу, надёжно вбившему данную идею своему сыну ещё с гимназии. Смотря перед собой — на пустую поверхность стола, медленно расплывающуюся перед глазами — он понимает, что решение всё-таки было верным. Завтра он уже уедет отсюда, покинет комнату общежития и стены института Фавония, отправится в Штутгарт, Берлин. Куда угодно, лишь бы не возвращаться обратно в Монд. Там будет ждать отец, который станет давить на Дилюка ещё сильнее, чем его собственные мысли, затуманенные сомнениями. Дилюк устал от всего: от бесполезной учёбы, от института, временами не дающего толковых знаний, а лишь беспринципно требующего поддерживать его репутацию, от советов и желаний отца, которые он должен по какой-то причине воплощать. И Кэйя в этом не виноват. Однако именно он стал невольной мишенью… Негромкий стук в дверь проходит мимо ушей Дилюка. Лишь когда знакомый голос зовёт его по имени, молодой человек решает обернуться. — Староста? Джинн тактично остаётся стоять в дверях, так и приложив костяшки к косяку для монотонного ритма. Пару секунд она мнётся, словно бы не решаясь войти в комнату или до этого совершенно не ожидав, что застанет одного из студентов свой группы в довольно плачевном, подавленном состоянии. Рагнвиндр прочищает горло, подходя к девушке. Неловкая пауза между ними кажется весьма неприятной. Совсем не та, что совершенно не волновала Дилюка в кабинете декана. — У тебя ко мне какое-то дело? — Ты отчисляешься? Вопрос вынуждает молодого человека на секунду отвести взгляд, слегка хмуря брови. — Полагаю, тебе это должно было быть известно. Как старосте группы… — Именно, — Джинн плотно сомкнула губы, — Это было известно нам всем: Лизе, Альбедо, Эоле… Только не Кэйе, как я полагаю… Староста тяжело вздыхает. — Почему ты не сказал ему? — Разве я должен перед кем-то отчитываться? —вновь сжимая зубы от преследующего его вопроса, почти сквозь них произносит Дилюк. — Я всегда полагала, что Кэйя для тебя не просто «кто-то», — Джинн отводит взгляд, слегка пожимая плечами. В её словах, казалось, был смысл, который он и так прекрасно видел, но не хотел признавать. — Вы ведь с первого курса всегда вместе. После слов девушки на комнату опустилась неприятная тишина. Джинн смотрела в пол, очевидно, более не желая своими словами задеть Дилюка, а тот молчал, не находя должного ответа её словам. Что он мог сделать? Прямо сейчас отправиться к Кэйе, извиниться перед ним за то, что даже не рассказал другу о том, что покидает не только институт, но и его? Эмоции всегда брали над Дилюком верх, вот только интерпретировать он их толком не мог. Зачастую этим занимался именно Кэйя, способный временами без слов понимать друга. Вот и теперь Дилюку хотелось верить, что тот сам всё понял, осознал и не был в обиде на него. Иначе чувство вины сожрёт его вместе со всем тем отвращением и тошнотой, так и рвущимися изнутри наружу. — Ты ведь поговоришь с ним? — Джинн подняла на молодого человека взгляд. — Обещай, что поговоришь с ним… За её вопросом последовала тишина. Она была кратким ответом за место того нескладного, сухого, безответственного, который Дилюк мог дать старосте. Он не мог сформулировать ни единой мысли, которые он бы направил в нужное русло. Поговорить с Кэйей? Извиниться? Всё это звучало так тяжело, что невыносимо изнашивало его душу, стоило только остаться вновь одному в комнате, когда за дверью затих звук шагов Джинн…I.
6 апреля 2024 г. в 11:11
— Это твоё окончательное решение?
Варка смотрит на небрежно брошенные ему на стол документы, и разочарование почти мелькает в его глазах, когда декан проходится взглядом по заявлению, каждая буква которого выписана аккуратным — уж даже слишком — почерком.
Отчётливее всего на бумаге виднелись слова первого же предложения: «Прошу отчислить по собственному желанию». В самом нижнем углу — дата и слегка вычурная подпись.
Недолгое молчание следует сразу же за вопросом, и мужчине остаётся лишь тихо вздохнуть, пропуская воздух сквозь зубы, прерывая этим неприятно осевшую тишину. Кабинет декана ещё никогда не казался столь неуютным. Обычно, сколько бы студентов не находилось в этих стенах, беседам и простым разговорам всегда находилось место — те не тянулись напряжённой струной, грозя перетечь в попросту нежеланную неловкость.
Конечно, всё это подразумевалось при условии, что студенты были куда разговорчивее нынешнего гостя Варки. На него же мужчина смотрит исподлобья, отбивая слабыми постукиваниями шариковой ручки короткий, едва слышный ритм.
— Знаешь, ты мог бы стать одним из лучших выпускников института Фавония…
«К чему уже теперь эти разговоры?» — сам того не понимая, думает мужчина, на секунду вынуждая ручку замереть в воздухе, прерывая размеренный такт.
В ответ на эти слова Дилюк лишь кривит губы, прожигая декана угрюмым взглядом.
— К чему теперь подобные разговоры? — словно повторяя мысли самого Варки, произносит молодой человек, резко и сухо чеканя каждое слово. — Делайте свою работу и принимайте бумаги. О большем уже нет нужды говорить.
Варка слегка почёсывает щетину, скребя её пальцами, и выдаёт невнятное бормотание. Пожалуй, сейчас он отдал бы всё, чтобы на его месте вновь оказалась Венесса, всегда знающая подход к любым студентам и так удобно уже несколько лет как переехавшая на пост директора института. Декану явно не хватало её способностей, помогающих не только репутации заведения, но и абсолютно любому из учащихся…
Воздух колеблется, слабо вздрагивает следом за тихим хлопком двери, что закрывается одновременно с глухим стоном Варки.
Яркий свет тонкими линиями пересекает пространство широкого коридора, когда Дилюк, наконец, покидает деканат. Тяжёлая дубовая дверь с золотистой табличкой оказывается у него за спиной, и молодой человек едва пересиливает желание опереться об неё спиной и сползти вниз — прямиком до шероховатой дорожки, покрывающей светлый линолеум. Мелкие пылинки танцуют в воздухе, прекрасно различимые в тех участках, где солнечные лучи пронзают пространство острыми лезвиями.
Ни одна кроха пыли не опускается на пол или подоконник ближайшего окна — те лишь парят в воздухе, заполняя собой освещённое пространство. Пожалуй, даже грязь, не решит пошатнуть репутацию одного из лучших институтов Германии. Здесь она слишком ценна, абсолютно бесценна, чтобы пятнать её.
Это знает каждый студент. И каждый, без исключения, будет из кожи вон лезть, лишь бы оправдать эту репутацию, соответствовать ей и хранить, как настоящий рыцарь.
Дилюк тяжело вздыхает, опуская веки и потирая переносицу двумя пальцами. Перед глазами яркими пятнами мелькают всё те же слабые лучи света, вынуждая неприятно морщиться.
Институт Фавония ценил и лелеял свою репутацию и репутацию своих студентов, ставя её превыше всего и полагаясь на многочисленные отзывы, строго проверяемые практически на всех сайтах, вплоть до оценок, выставляемых на форумах и Google-картах.
Всё это никогда не нравилось Дилюку. Мерзкое, почти тошнотворное чувство накатывало, погружая в него и заполняя им тело почти до самых краёв: не оставляя ничего. Было просто отвратительно вспоминать, сколько денег, а главное — нервов было вложено в эту самую «репутацию», так нужную не столько самим студентам, сколько злосчастному институту.
К счастью, осознание, что больше ничего из этого не могло волновать молодого человека, приносило Дилюку хоть какое-то счастье. Чрезвычайно смутное и туманное…
Никаких контрольных, курсовых, постоянного негласного правила «держать лицо» и прочего. Одно заявление, оставленное в кабинете декана, решило всё. О дипломе он задумается уже через год, если захочет отправить бумаги в уже другой институт.
Приведя, наконец, мысли в порядок, Дилюк уже хотел было отправиться прочь из коридора, распрощавшись с кабинетом и этими душными стенами, однако чья-то рука упёрлась в одну из них, целенаправленно преградив ему путь.
— И что же на этот раз забыл в деканате наш дорогой Рагнвиндр?
Знакомый, мелодично текущий голос едва не вырвал из горла Дилюка негодующий стон. Кэйя стоял прямо перед ним, намеренно оставляя места ещё в добрую половину коридора, создавая некую иллюзию выбора: он мог спокойно обогнуть Альбериха, оставив его вопрос, заданный привычно-издевательским тоном, без ответа, однако прекрасно понимал, что в случае с ним — разговора не избежать.
Наигранно изогнув одну бровь, молодой человек неотрывно смотрит на Дилюка, ожидая ответа. А тот даже не думает прерывать зрительный контакт, словно надеется, что Кэйя прочтёт всё в его взгляде, избавив Рагнвиндра от объяснений перед другом. Он был уверен, что порой Альберих буквально читал чужие мысли, вынуждая лишний раз не раскрывать понапрасну рот.
— Тебе есть до этого дело? — сухой вопрос срывается с губ Дилюка, когда тот на секунду прочищает горло.
— О, конечно же, нет. Я привык, что ты не сообщаешь мне о каждом своём шаге, работая исключительно в одиночку.
Тонкие ноты сарказма ощутимы в его голосе, и Дилюк невольно сжимает зубы, засовывая ответные слова обратно себе в горло. Сейчас вновь начать препираться с другом — последнее, что ему нужно.
— Мне просто интересна цель твоего пребывания у Варки, — Кэйя коротко усмехается, бросая в сторону Рагнвиндра косой взгляд, и облокачивается плечом о стену. — Ты у нас не староста, чтобы ходить к декану, а самых лучших студентов вряд ли вызывают к нему. Пожалуй, последнее даже должно входить в обязанности нашего директора, разве нет?
И вновь эти пустые разговоры ни о чём, будто бы намеренно тянущие время. Дилюк вздыхает, не находя в себе сил прервать друга.
— Это было дело не столь срочной важности. Уже всё сделано, и больше я там не появлюсь. Как, впрочем, и в самом институте…
Кэйя невольно замолкает, притихнув на секунду. Кажется, резкие слова цепляют его, вынуждая прищурить взгляд. Светлые глаза, в которых будто звёзды сверкают кристаллы, неотрывно смотрят на молодого человека, изучая. Большинство людей всегда были для Кэйи открытой книгой — Дилюк не исключение. Разница была лишь в том, что он был тяжёлой книгой с грубоватой обложкой и дурацкими кожаными ремешками, служащими своеобразным замко́м, читать которую будет, пожалуй, затруднительно.
— Подожди. Ты, должно быть, шутишь? — Кэйя едва заметно хмурится. — Нет, юмор никогда не был твоей сильной стороной, если тот не касался откровенного сарказма…
Он слабо посмеивается, словно бы пытаясь отвлечь самого себя от верного ответа, так внезапно пришедшего в голову. Хмурая тень омрачает Альбериха. Молодой человек сжимает челюсти, вынуждая желваки играть на выделяющихся острых скулах, лишь бы не выдать поразившую его на секунду дрожь. Та пробегает по всему телу, вызывая неприятную эмоцию осознания.
Дилюк лишь хмурится, исподлобья поглядывая на друга.
— Экзамены уже на носу, а ты решил отчисляться? — короткая усмешка на губах Кэйи не дрогнула, поддавшись охватившему его порыву, однако острый прищур кристальных глаз лишь усилился, почти прожигая Рагнвиндра неприятным холодом.
— Разве тебе есть до этого дело? — словно бы повторяя всё те же слова, глухо хмыкнул Дилюк. — Понимаю, ты всегда любил крутиться вокруг всего, что было связано со мной, однако сейчас ситуация совершенно иная.
— Думаешь, что мне плевать на твоё решение?
— Думаю, что тебе должно быть всё равно на мои личные решения, касающиеся только меня самого.
Рагнвиндр невольно скривил губы. Действительно, должно ли Кэйе быть дело до того, что его друг решил покинуть институт Фавония? Он ведь всего лишь его товарищ по учёбе — не больше.
Кэйя едва заметно поджал губы, стягивая их в тонкую линию, побледневшую от лёгкого напряжения и теперь резко выделяющуюся на фоне смуглой кожи.
— Эй, да ладно! Ты не можешь так поступить.— голос молодого человека едва ощутимо дрогнул, выдавая настоящие эмоции, которые Альберих так желал подавить в этот момент. — Все будут шушукаться и обсуждать, что один из лучших учеников нашего факультета самолично написал заявление на отчисление.
Не выдерживая более разговора, Дилюк скрипнул зубами.
— Не ты ли всегда старался для репутации, дорожил ей не хуже других?
— Мне это надоело.
Молодой человек так резко перебил его, что Кэйя поначалу не понял, говорит ли он об учёбе или об их нынешнем разговоре. Сухой тон Дилюка показался ему как никогда непривычным и грубым.
Альберих замолчал лишь на несколько секунд, однако в гнетущей тишине коридора они показались едва ли не целой вечностью.
— И что же, ты просто так вот уйдёшь? Ни прощальной вечеринки, ни хотя бы последней встречи со своим другом?