По большей части, начало дня было более чем удачным: светило яркое солнце, на небе редкие облака, не предвещающие дурной погоды. Этот день и был выбран генералом Вашингтоном для рекогносцировки позиций противника. Вчера, 25 августа были получены сведения, что британцы высадились в вершине Чесапикского залива в устье Элк-ривер. Что ж, еще было время для обдумывания своих последующих шагов.
Как раз одним из шагов была вылазка самого генерала, чтобы получить наиболее полную и достоверную картину передвижения британских войск.
Возможно, это было неочевидным шагом, но никто не подал и виду, когда Его Превосходительство помимо генерала Грина пригласил на эту «прогулку» и маркиза Лафайета, объясняя свое решение тем, что юному маркизу это будет полезно для накопления военного опыта.
Жильбер в то утро едва ли не подпрыгивал от нетерпения. Его взволнованному разуму все говорило о том, что этот шанс — один на миллион, более такой возможности может не представиться. Шутка ли, лично сопровождать генерала Континентальной армии! Быть может, это первый шаг на пути к столь желанному командованию?..
— Право слово, друг мой, вы будто нетерпеливый щенок, который жаждет прогулки, — поддел его Гамильтон, не отрываясь от написания очередного письма в Конгресс.
— О, mon petit lion [1], вы никак не заденете меня своими речами. Просто потому, что вы мне завидуете, ведь это я отправляюсь с генералом на разведку, а не вы, — парировал легко Жильбер, заслужив одобрительный смешок от Тенча Тилмана. Маркиз быстро учился парировать выпады непокорного адъютанта. Растет мальчик.
— Touché, — рассмеялся Лоуренс, скосив взгляд на Александра, который лишь чуть поморщился с улыбкой, но ничего не возразил. — Когда выдвигаетесь?
— В четыре. Думаю, это лучшее время, заход солнца не скоро, мы успеем вернуться к ночи. Нужна ли сейчас моя помощь вам?
— Французской корреспонденции сегодня не было, так что… — Тилман развел руками виновато.
Доверить маркизу переписку на английском языке не рисковал никто, понимая, что может за этим последовать. Тот и так не всегда верно трактовал некоторые слова, а уж в обезличенной переписке и подавно его ждал крах. Но, прекрасно понимая, что Жильберу в штабе пока заняться нечем, адъютанты консультировались с ним по поводу французских писем (и неважно, что И Лоуренс, и Гамильтон, и Тилман знали его в совершенстве), чему Лафайет был безмерно рад и благодарен.
Что ж, раз на сегодня в штабе дел не было, маркиз выбрал единственный вариант — военная подготовка. Честно говоря, это занятие давалось не так легко, как ему бы хотелось. Американцы не особо стремились учиться чему-либо у французского аристократа, считая это совершенно лишним. Они умели драться, в конце концов! Лафайет же считал иначе, отмечая, что патриоты не особо знакомы с европейской тактикой ведения боя. Они не использовали все доступные им ресурсы, такие как штыки, например. Кажется, для них это был просто ненужный элемент винтовки, который больше мешался, чем помогал. Ничего, маркиз в силах это изменить. Пусть сейчас у него готовы учиться человек пятнадцать, преимущественно, молодые солдаты, но время придет и их станет больше. Не за горами первая битва, на которой он постарается отличиться и его авторитет вырастет в рядах армии. Никто более не станет говорить, что он наживает славу на чужом горе и ничего из себя не представляет.
После полудня погода начала меняться. С запада подул прохладный ветер, затянув небо облаками, скрыв солнце. В течение часа температура ощутимо стала ниже. Не до такой степени, чтобы дрожать от холода, но чтобы чувствовать легкий дискомфорт.
Первые часы поездки были довольно приятными. Не встречая пока никаких сил неприятеля, Вашингтон, Грин и Лафайет ехали рядом, ведя беседу о разной ерунде, которая не была связана с военными вопросами. Жильбер такие моменты ценил более всего: генерал Вашингтон раскрывался с абсолютно новой стороны, превращаясь из лидера нации в простого человека со своими теплыми воспоминаниями мирной жизни, симпатиями и антипатиями. Это был разительный контраст для молодого генерала, когда в такой неформальной обстановке Вашингтон мог позволить себе короткий тихий смех или вспомнить забавную шутку.
— Как поживает миссис Грин, Натаниэль? Надеюсь, она не ревнует, что нам приходится забрать все твое внимание на военные действия в такой важный для вас момент? [2] — спросил с улыбкой Вашингтон, продолжая все же зорко оглядывать горизонт в поисках красных мундиров.
— Кетти умница и понимает важность моих усилий. К счастью, сейчас и она, и дети здоровы и полны сил.
— Будем ли мы иметь удовольствие видеть ее вновь в лагере?
— Ваше Превосходительство, вы же знаете мою жену. Она ни за что не останется в стороне, — в голосе Грина слышалась трепетная нежность. — Без сомнения, она уже планирует, как в зимнем лагере переоборудует нашу палатку в уютный домик.
— Если ей это и вправду удастся, я лично назначу миссис Грин главным проектировщиком и инженером, — слова Вашингтона вызвали смех двух генералов. — Ну, а вы, дорогой маркиз, обзавелись любовным интересом?
Лафайет застенчиво улыбнулся генералу, отводя взгляд к небу, где тучи сгущались все сильнее.
— Уже три года, как я счастливо женат на самой прекрасной женщине во всем белом свете, mon général. Но, увы, похвастать ее присутствием в Америке я не могу… Мы в ожидании второго ребенка, — в горле образовался ком, когда Жильбер вспомнил о своей милой Адриенне. Простила ли она ему побег в Америку? Его желание рискнуть своей жизнью в чужой войне? Стоит написать ей еще одно письмо…
— Так вы семьянин, маркиз? Все-то вы успели в этой жизни. Нелегко находиться вдали от жены в такой важный момент, как рождение ребенка, не так ли? — Грин понимающе оглядел молодого человека, который явно сейчас мыслями находился за тысячи миль от их местоположения.
— Адриенна сильная, она справится. Тем более, она находится сейчас со своей семьей. Думаю, уже через несколько месяцев я получу радостное известие о рождении сына или дочери, — выдавил из себя улыбку Жильбер, отгоняя тоску по любимой.
— И мы обязательно отметим данное событие, маркиз. Рождение детей всегда праздник в военное время. А сейчас, давайте ускоримся, погода портится все сильнее, нужно успеть до дождя, — Вашингтон украдкой оглядел долговязого Лафайета, которому было бы явно тяжелее, нежели ему и Грину переносить удары непогоды.
Поездка заняла куда больше времени, чем планировалось изначально. Не зная наверняка, откуда появится враг, всадники действовали, в сущности, вслепую. Это вновь дало главнокомандующему пищу для размышлений, что разведка действует не особо эффективно из-за разрозненности получаемых данных. Когда же совсем стемнело, а на землю упали первые капли дождя, Вашингтон выдохнул и бросил через плечо:
— Возвращаемся, пока мы не вымокли до нитки.
Кажется, этот приказ заставил свободнее вздохнуть всех в отряде: и генералов, и охрану. В конце концов, никому не хотелось находиться на улице в такую погоду, тем более, что дождь усиливался с каждой минутой. Уже через пятнадцать минут разразился самый настоящий ливень, а вдалеке сверкнула яркая молния. Плащи быстро промокли насквозь, и Жильбер с неудовольствием отметил, что его бриджи тоже стали влажными и неприятно липли к телу, а резкие порывы ветра заставляли непрестанно дрожать от холода. Каждый раз, когда генерал Вашингтон бросал на него взгляд, маркиз пытался сесть в седле ровнее, проклиная свое хрупкое тело, страдающее от непогоды. Не хватало еще, чтобы главнокомандующий посчитал его слабым неженкой! Тогда командования вовек не видать…
— Нужно скрыться от дождя, продолжать путь невозможно, — голос Вашингтона звучал глухо сквозь шум ветра и дождя.
— Генерал Вашингтон, это слишком опасно, мы слишком близко к вражеским позициям, — Грин надвинул треуголку ниже, чтобы защитить лицо от холодных капель. — Нас всего пятнадцать человек, мы даже не сможем защитить вас.
— Красные мундиры не знают, что мы здесь. Да и в такую погоду вряд ли будут здесь патрули. Пока бушует буря, мы в безопасности, — коротко возразил Джордж, но в голосе почувствовалась прохлада, что означало лишь одно: спорить в данный момент бесполезно. Чуть поджав губы, Натаниэль покорно кивнул, все же положив правую руку на кобуру для собственного успокоения. Жильбер и сам присобрался, зорко оглядывая местность вокруг. В глубокой темноте ночи, когда звезды погасли, скрытые за свинцовыми тяжелыми тучами, напряжение внутри росло с каждым мгновением. Сердце забилось быстрее, а в затылке появилось неприятное ощущение, будто на тебя кто-то смотрит из-за деревьев.
«В конце концов, это смешно. Мы не обнаружили следов патрулей противника, здесь мы одни. Единственное, что нам угрожает — буря» — убеждал себя маркиз, злясь на реакцию своего тела. Если он пугается лишь мысли о засаде, как можно вообще думать о войне?..
— Ваше Превосходительство, разрешите обратиться? — голос одного из охранников вырвал маркиза из вереницы мыслей.
— Разрешаю.
— Сэр, не так давно мы проезжали мимо одного фермерского дома. Быть может, стоит переждать непогоду там? Лагерь в двух часах езды, лошади не смогут двигаться быстрее по размытым дорогам.
Вашингтон натянул поводья, заставляя своего коня, Нельсона, замереть на месте и нервно водить мордой, стараясь стряхнуть ненавистную воду. Идея солдата звучала более чем разумно, генерал и сам видел этот дом. Если поторопиться, через минут тридцать, самое большее сорок, они будут в тепле.
— Да, это хорошее решение. Поворачиваем назад, — принял решение генерал, проигнорировав несогласное покачивание головы генерала Грина. Все равно, более лучшего решения они уже не найдут.
Оказаться в тепле после непродолжительных переговоров с хозяевами фермы было блаженством для всех. Пройдя в выделенную им большую комнату на первом этаже, Жильбер сразу прошел к пылающему камину и снял промокший плащ и мундир, повесив их на спинку стула. Полностью просохнуть вряд ли успеет до утра, но мало ли?..
— Не лучшая погода для конца августа. Обычно все гораздо лучше, — негромко заметил Натаниэль, повторив действия молодого генерала. — Во Франции погода явно лучше, не так ли?
— У нас нет таких резких перепадов, это верно. Но я уже начинаю привыкать к погодным условиям Америки. Однако запасную рубашку стоило взять, — иронично улыбнулся маркиз, приглаживая мокрые волосы. От дождя пудра смылась и теперь лежала проплешинами, обнажая натуральные рыжие волосы юноши. — Как вы считаете, генерал Грин…
— Натаниэль, прошу вас, маркиз.
— Oh…oui, merci. Натаниэль, как вы считаете, мы действительно здесь в опасности? Ладно мы, но генерал Вашингтон…
— Я не особо доволен данным решением, но иного выбора у нас и нет, по сути. Раз генерал решил остановиться здесь, так тому и быть. Стоит быть начеку лишь. На рассвете мы покинем это место и вернемся в лагерь, а пока… лучше нам всем отдохнуть и набраться сил.
— Да, это здравая мысль, — Жильбер согласно кивнул, наблюдая, как сопровождающие генералов солдаты размещаются на полу для отдыха. Вскоре уснул в углу и Грин, облокотившись спиной па стену и положив пистолеты на колени. Вот только генерал Вашингтон так и не появился в комнате отдыха.
Промучившись на неудобном полу с добрый час, Жильбер не выдержал. Стараясь быть максимально тихим, чтобы не побеспокоить остальных, маркиз поднялся с пола и тихо вышел за дверь в поисках генерала. Сильной тревоги в душе не было: если б Его Превосходительству грозила опасность, дозорные на улице уже подали бы знак. Следовательно, тот отсутствовал по другой причине.
Вашингтон нашелся на крыльце дома, опирающийся на дверной косяк и задумчиво глядящий в темноту ночи. Лафайет на мгновение замешкался: стоит ли нарушать уединение генерала? Половица под ногой противно скрипнула, заставив и Вашингтона, и маркиза вздрогнуть от постороннего звука. Обернувшись, генерал чуть нахмурился, но взгляд потеплел при виде человека, который потревожил его покой.
— Маркиз? Видимо, не только у меня бессонница в такой час, — негромко произнес мужчина, жестом приглашая Жильбера встать рядом.
— Что-то в этом месте не дает мне… как вы говорите… комфорт? — медленно поравнялся рядом с Вашингтоном, зябко поежившись. — Здесь тревожно.
— Да, согласен… Близость к противнику всегда вызывает подобное чувство… Любой предатель может стать причиной моей гибели сегодня.[3]
— Никто не посмеет вас предать, mon général! — жарко возразил Лафайет, в запале сжав предплечье генерала. — Каждый здесь отдаст жизнь за вас. И в лагере тоже!
Такой порыв молодого человека заставил Вашингтона напрячься. Он ненавидел физический контакт, который инициировал не он лично, так что рука Лафайета на предплечье вызвала дискомфорт и желание сразу отстраниться. Но… Он не сделал этого, терпеливо дожидавшись, пока маркиз сам не отпустил его, почувствовав напряжение генерала.
— Вы еще слишком молоды, дорогой мой маркиз…
— Мне почти двадцать, — перебил Жильбер в нелепой попытке казаться старше своих лет.
— Почти? — на губах Вашингтона проявилась легкая улыбка. Такое замечание Жильбера его повеселило.
— Шестого сентября исполнится… Я не так уж молод.
— Простите, маркиз, но для меня вы и в тридцать будете молоды на фоне моих лет, — мягко возразил генерал. — Но я не к тому вел… Вы еще молоды, и видите мир идеальным, поделенным на черное и белое. Но я, вероятно, разочарую вас: мир имеет тысячи разных оттенков. Не существует абсолютной преданности. В нашем лагере, возможно, есть шпионы, дезертиры. Это неизбежно, потому что каждый сражается за что-то свое, личное. Наши солдаты идут в бой не ради меня, а ради будущего, ради мечты… Так что, жизнь солдаты отдают не за меня вовсе.
Лафайет молчаливо глядел на своего генерала, даже не зная, что на это ответить. Для него было немыслимо допустить одну только мысль, что кто-то может играть двойную игру. К чему притворяться и обманывать, если можно сразу выбрать сторону в конфликте и придерживаться ее? Разве не в том смысл своего выбора, своей цели? Это не укладывалось в голове маркиза.
— Поэтому вы не даете мне командование, mon général? — спросил, наконец, тихо, не сводя глаз с лица главнокомандующего, который от этого вопроса нахмурился. Вот и снова этот извечный вопрос Лафайета…
— Маркиз… Думаю, настало время поговорить нам с вами откровенно. Я писал одному из членов Конгресса, Бенджамину Харрисону касательно вашего будущего в Континентальной армии. И мне ясно дали понять, что ваше звание генерал-майора является почетным и Конгресс не планировал давать вам командования. Вероятно, вы неправильно поняли. Мне жаль, — в голосе генерала и правда сквозило сожаление. Жильбер пусть и был очень молод, но его запал и жажда справедливости заставляли задумать о том, так ли воодушевлены сами американцы?
Маркиз, казалось, окаменел. Неправильно понял… Вот уже вторая неудача в Америке связана лишь с тем фактом, что он совершенно иначе истолковывает слова других. И что же, сидеть в стороне, глядя на то, как другие отвоевывают свою независимость? Неужели он останется бесполезным иммигрантом, ничего не добившимся?
— Но хотя бы в битвах я могу участвовать? Как солдат? — упавшим голосом беспомощно уточнил Лафайет, сжав нервно кулаки, чтобы скрыть дрожь в пальцах.
— Разумеется, вы можете, дорогой маркиз. Но я настоятельно прошу вас: не торопитесь. Дайте себе время научиться всему, — голос Вашингтона смягчился. В любой другой ситуации он бы просто закончил разговор и отпустил собеседника. Лафайета же хотелось поддержать и уверить в его важности для армии и самого Вашингтона. — Я не рассказывал вам о начале своей военной карьеры?
— Боюсь, что нет, сэр, — вопрос застал маркиза врасплох. Какое сейчас это имело отношение к делу? Однако, это в должной степени заинтересовало Жильбера, чего и добивался Вашингтон.
— Я был молод, ненамного старше вас, когда бушевала Семилетняя война. Я был простым майором, когда в Америку прибыл английский генерал. Эдвард Брэддок. Блестящий тактик, невероятный человек, который стал для меня в некотором роде кумиром и учителем. Я был при Брэддоке адъютантом, помогал ориентироваться в долине Огайо и консультировал касательно местных племен индейцев. Вы, наверное, знаете, об экспедиции генерала Брэддока на форт Дюкен. Я пытался убедить его, что европейская тактика ведения боя в Америке не работает, особенно с местными племенами, но он не слушал. Это была катастрофа: нас взяли в кольцо, открыв огонь. Все офицеры были убиты, сам генерал ранен, а армия позорно бежала… Не знаю, как я не получил ни одного ранения в этой резне. Генерал умер через два дня, — Вашингтон сжал зубы, напряженно глядя перед собой. — Чтобы индейцы не осквернили его тело, я приказал похоронить его на дороге, а затем остатки армии промаршировали по захоронению, чтобы скрыть любые следы. Этот эпизод в моей жизни научил меня весьма важному уроку: слушать своих подчиненных. Не всегда я могу быть прав, и мнение других позволяет взглянуть на ситуацию с разных сторон. Поэтому наши советы такие оживленные, как вы могли заметить. Учитесь, маркиз. Не торопитесь брать на себя ответственность за чужие жизни, это тяжкое бремя. Учитесь, наблюдайте, растите в профессиональном плане. Просто подождите немного, в конце концов. С вашим запалом слава найдет вас рано или поздно. И пусть сейчас я не могу предложить вам командование… Я предлагаю вам свою помощь. Помощь как друга и отца.
Последние слова вырвались из уст главнокомандующего прежде, чем он успел их обдумать. С удивлением он слышал свой голос будто со стороны, но, что странно, они не вызвали у него ничего, кроме теплоты в сердце. Будто так и должно быть, предлагать этому юному, совершенно неиспорченному молодому человеку не только поддержку друга, но и отца. Не имея своих родных детей, Жильбер в Джордже необъяснимым образом рождал те же чувства и эмоции, которые Вашингтон испытывал по отношению к детям своей супруги Марты. Возможно, будь у него такой сын, как Лафайет, он был бы горд…
Лафайет же, услышав слова генерала, даже перестал дышать, судорожно прокручивая каждое слово генерала в своей голове, пытаясь найти другой смысл слов и не находя его. Неужели это правда? Потеряв отца в раннем возрасте, сейчас он обретал его в лице своего кумира? Кажется, это было даже прекраснее, нежели командование! На губах медленно заиграла яркая счастливая улыбка, на которую Вашингтон более сдержанно ответил. На душе сразу стало легче, а тревожность ушла на задний план.
— Je serai heureux d'apprendre de vous, mon général…[4] Это для меня честь, благодарю вас! — Вашингтон только теплее улыбнулся на этот несвязный поток французского и английского языков, не понимая и половины сказанного. Но, судя по всему, он сумел успокоить Жильбера.
— Я рад, что смог хоть немного вас утешить после таких нелегких для вас новостей. Но сейчас нам нужно отдохнуть. Мы выдвигаемся на рассвете, постарайтесь поспать. Как у вас говорят? Bonne nuit?
— Bonne nuit, mon cher général.
Остаток ночи прошел в мирной тишине, нарушаемой только стуком дождя по крыше и окнам временного пристанища.
***
— …Нам ни в коем случае нельзя потерять Филадельфию! Это сердце революции!
— С каких пор город у нас является сердцем? Революция происходит не благодаря городу, а людям! Если мы оставим Филадельфию, ничего не изменится.
— Кроме того, что люди потеряют всякую веру в наше предприятие — да, ничего не изменится! Для патриотов столица Декларации несет в себе сакральный смысл. Нам во что бы то ни стало нужно удержать позиции.
Дебаты продолжались уже второй час, и каждый в комнате распалился донельзя. Вашингтон устало потер переносицу. Начинала болеть голова от шума. Генералы разделились на два лагеря, и каждый пытался убедить главнокомандующего в своей правоте в вопросах судьбы Филадельфии.
Филадельфия… Город-символ. Город-надежда. Каждый из тех, кто подписал Декларацию независимости, понимал, что пути назад уже не будет. Впереди либо победа, либо позорная смерть на виселице. И сейчас, Джорджу Вашингтону, главнокомандующему Континентальной армии, необходимо было принять важное решение.
— Достаточно, господа, — наконец подал голос Вашингтон, складывая руки за спиной. В комнате мгновенно, словно по щелчку пальцев, наступила тишина. — Мы старались избегать генеральных сражений, выматывая врага постоянными перемещениями и единичными нападениями. Сейчас, как бы мне этого ни хотелось, у нас нет выбора. Если мы сдадим Филадельфию без боя, это породит серьезный политический кризис. Народ не простит нам подобного шага. Посему, джентльмены, будьте готовы: мы дадим генеральное сражение.
Вашингтон склонился над картой и рукой указал на участок, где пройдет одно из знаковых событий перед уходом на зимние квартиры. Опустив глаза, генералы проследили за направлением руки генерала: участок возле реки.
Брендивайн.
Сноски:
1. Мой маленький лев (фр.)
2. 14 марта 1777 года у генерала Грина и его супруги Кетрин родился второй ребенок, дочь Марта. После этого миссис Грин заболела пневмонией и продолжительное время лечилась.
3. «Любой предатель мог стать причиной моей гибели» — фраза, которую Джордж Вашингтон произнес, покидая дом, в котором ему пришлось переждать бурю с Грином и Лафайетом 26 августа 1777 г. В ту ночь действительно существовала опасность быть захваченными британскими войсками; дом, в котором эти трое вместе с охраной остановились, был в опасной близости от позиций противника.
4. Я буду счастлив учиться у вас, мой генерал (фр.)
