Ты моя.

Не знаю, что меня разбудило. Может быть, свет полной луны, бесстыдно заглядывающей в комнату через окно, или неожиданный порыв ветра. Распахиваю глаза, не сразу понимая, где нахожусь. Когда сознание возвращается, смотрю на часы. 02:17 От выпитого накануне вина во рту неприятно сухо, голова кажется ватной, а желудок, напротив, активно подает признаки жизни, напоминая, что вчера я почти ничего не ела. Да, сейчас я бы не отказалась перекусить, но для начала — воды. Интересно, Пчёлкин спит? Чего бы мне точно не хотелось, так это столкнуться с ним в коридоре. Ради своего спокойствия я даже готова перетерпеть голод, но вот жажда... Взвесив все за и против, спускаю босые ноги на пол и медленно поднимаюсь с кровати. Стараясь не создавать ни малейшего шума, открываю дверь своей спальни и прислушиваюсь. Коридор погружен во мрак и тишину. За закрытой дверью комнаты Пчёлкина не раздается ни звука. Должно быть, он все-таки спит и до моих ночных похождений ему нет никакого дела. Осмелев, на цыпочках иду на кухню. Здесь все мне незнакомо, но включать свет я не хочу — тусклого освещения за окном достаточно, чтобы я могла рассмотреть планировку. Осторожно огибаю стол в виде барной стойки и медленно открываю холодильник. Вытащив маленькую бутылку питьевой воды, прикладываю горлышко к губам и жадно пью. Утолив жажду, лениво закручиваю крышку, изучая темные тени за окном, как вдруг тишину квартиры нарушает посторонний звук. Резко оборачиваюсь, прижимая бутылку к груди, словно она способна меня защитить, и вижу в дверном проеме знакомый мужской силуэт. О господи, как давно Пчёлкин тут стоит? Я его разбудила? Он следит за мной? В волнении закусив нижнюю губу, растерянно смотрю на него, не в состоянии произнести ни слова. Из одежды на нем только низко сидящие на бедрах спортивные штаны, под кожей на руках перекатываются проработанные мускулы. Я вдруг понимаю, что впервые вижу Витю таким — не в деловом костюме, домашним, расслабленным и словно более настоящим. С трудом подавляю внезапную нервную судорогу, скрутившую желудок, и вспоминаю, что я стою перед ним в одной тонкой ночной сорочке. Неловким жестом одергиваю подол и пытаюсь пригладить взлохмаченные волосы. - Извини, что разбудила. Я не... - замолкаю, с трудом подбирая слова. — Я просто... Я хотела пить. — Я так и понял, - в низком голосе отчетливо слышны хриплые нотки. Я молчу. Витя тоже больше ничего не говорит и просто наблюдает за мной. Чем больше времени проходит, тем более неловкой становится тишина. В темноте ночи я не могу видеть выражение его глаз, но уверена, что он смотрит на меня. В этот миг ощущаю себя зверьком, неосторожно выскочившим на дорогу и ослепленным светом автомобильных фар, потому что я тоже смотрю на него, неспособная отвести взгляд. Когда молчание становится совсем неприличным, Витя вдруг отталкивается от дверного косяка и идет в мою сторону. Это движение выводит меня из гипнотического транса. В голове щелкает кнопка тревоги, моя личная сирена разражается предупредительным воем. Я знаю, что ради своего блага мне нужно поскорее убраться отсюда. Торопливо огибаю кухонный стол с противоположной от Вити стороны и неожиданно вскрикиваю от резкой боли, обжигающей палец. - Что с тобой? Нечленораздельно мычу, сгибая правую ногу в колене, и обхватываю ладонью ступню, по которой расходятся мучительные спазмы. — Ударилась, — сипло бормочу я. — Палец... Громко щелкает выключатель, кухню заливает приглушенный свет, но от острого болевого шока у меня, наоборот, темнеет в глазах, а в ушах начинает шуметь. Я жмурюсь, но успеваю заметить, как Витя стремительно сокращает расстояние между нами и оказывается рядом. Его ладони ложатся мне на талию. На мгновение моя грудь оказывается прижата к его мускулистой груди, наши бедра соприкасаются, а затем он рывком поднимает меня и легко, словно я совсем ничего не вешу, усаживает на барную стойку. Боль постепенно отступает, но вместе с тем в ноздри проникает волнующий, мужественный запах крепкого тела, так некстати оказавшегося рядом. Сердце начинает колотиться как безумное. Чтобы не допустить никаких глупостей, я делаю попытку соскользнуть со стола на пол. - Не дергайся, — строго осаживает меня Витя. — Скажи, где болит. Я опускаю глаза и цепенею. Подол и без того короткой сорочки задрался, почти полностью открыв бедра. Сквозь тонкий шелк отчетливо просвечивает-ся грудь, а ноги в этой позиции разведены, и я почти уверена, что Пчёлкин уже познакомился с цветом моих трусиков. — Все нормально, — нервно бормочу я, но Витя не обращает на мои слова никакого внимания. Он осторожно ощупывает мою ногу, и места, в которых его пальцы соприкасаются с моей кожей, начинает приятно покалывать. Боль отходит на второй план. Сейчас весь мир сужается до его ласковых прикосновений, и то тепло, которое неожиданно разливается по всему телу, кажется мне бесстыжим предательством собственных принципов. - У тебя мизинец в крови, — говорит Витя, опускаясь на корточки и бережно, но твердо обхватывая пальцами мою лодыжку. — Вряд ли это перелом. Ты, похоже, налетела на угол стойки. Сиди тихо. Я сейчас вернусь. Он поднимается и выходит из кухни, позволяя мне перевести дыхание. Но возвращается чересчур быстро, до того как я успеваю вернуть утраченное самообладание, держа в руках флакончик с перекисью и упаковку ватных дисков. Вновь опустившись на корточки перед столом, на котором я сижу, и смочив вату перекисью, Пчёлкин осторожно промокает сочащийся порез на пальце. В этот момент его неожиданная забота перечеркивает все другое, что я о нем знаю, и причины, по которым мне нельзя расслабляться рядом с ним, растворяются в черноте ночи. Я оказываюсь не в состоянии оторвать глаз от его склоненной головы. Взгляд жадно скользит по взлохмаченным волосам, по волевому профилю, по обнаженным плечам. Внезапно поймав себя на том, что мне приятно смотреть на него, в смущении и замешательстве прикрываю глаза. Тело впадает в блаженную истому. Каждая клеточка словно просыпается от долгого сна. Ощущения столь сильные, что я не могу сдержать судорожный вздох. Витя поднимает глаза. - Больно? Я киваю. С моей стороны это откровенная ложь, но не могу же я в самом деле признаться, что дрожу от его прикосновений. Пчёлкин склоняется еще ниже над пострадавшей от столкновения с кухонной мебелью ногой и дует на палец. Если вспомнить все самые эротичные моменты в моей жизни, ни один из них не сравнится с этим. Меня охватывает чувство полнейшей беспомощности, незнакомое до сих пор. Хочется крикнуть, чтобы Витя прекратил, и в то же время - чтобы этот момент никогда не кончался. — Все хорошо. Спасибо, — шепчу я, когда он, мастерски забинтовав палец, выпускает мою ногу и выпрямляется в полный рост. Я сползаю со стола и обхватываю себя руками. Мы оказываемся стоящими друг напротив друга. Жар, исходящий от мужского тела, проникает в меня, разжигая кровь. Сердце неистово бьется в грудную клетку. Знает ли он об этом? Чувствует, какую ответную реакцию вызывает? Словно отвечая на мой невысказанный вопрос, Витя поднимает руку и ласково отводит упавшую на глаза прядь волос, задевает пальцем щеку, касается мочки уха. — Хочешь что-нибудь? - спрашивает он, гипнотизируя меня взглядом. — Что? - выдыхаю я, не в состоянии осмыслить его вопрос. В душе царит хаос — там смешались чувства и ощущения, напоминающие дующий в разные стороны ветер, с которым я не могу справиться. Что он имеет в виду? Он что-то мне предлагает? Несмотря на то что я пила две минуты назад, горло вновь похоже на Сахару. Я тяжело сглатываю, непонимающе глядя в глубокие голубые глаза. — Пить, есть? — Витя вопросительно при-поднимает бровь. — Ты же за этим пришла на кухню ночью. — Я уже попила, — отвечаю тихо, указывая на бутылку, которая теперь одиноко валяется на полу. — Тогда иди, — говорит он нетерпеливо, запуская пальцы в растрепанные волосы. Что-то новое в его голосе - напряженность, особые сердитые нотки - не позволяет мне ослушаться. Но вместе с этим приходит осознание неотвратимого сдвига в наших отношениях, возникшего в призрачном свете кухни этой ночью. Припадая на одну ногу, я медленно возвращаюсь в свою комнату, но меня неотступно преследует мысль: интересно, что я почувствую, если Пчёлкин вновь коснется своей горячей ладонью моей кожи. И на этот раз не лодыжки и пальца, а тех частей тела, которые теперь жаждут познать волшебство его прикосновений.