На другом берегу

      Глава 6. Ветка сирени.       После завтрака Колесников собрал кураторов у себя. По случаю воскресенья было решено сделать перерыв в занятиях и провести мастер-классы.       – Ребята проявили живой интерес к керамическому искусству, на экскурсию по мастерской записалось больше всего человек. Эту группу я буду сопровождать самостоятельно, есть нюансы по технике безопасности. Кто хочет ко мне присоединиться?       Рука Лебедь взлетела раньше, чем Колесников успел закончить фразу.       – Я тоже интересуюсь чернолощеной керамикой, такой необычный метод обжига! – сказала Лебедь и зарумянилась.       – С каких это пор? – буркнул Стрешнев. Он был все еще зол после вчерашнего: команда Лебедь и Майи разгромила их с Ксеней во вчерашней “Шляпе”.       – А вот всегда, – ответила Лебедь.       – Кристина, я надеюсь на вас, – улыбнулся Колесников, – после собрания проведу вам инструктаж. Максим встретит нас на месте. Майя великодушно согласилась помочь желающим нарисовать пейзаж. В группу записалось пять человек. Андрей, вы поможете с реквизитом? В кабинете ИЗО есть этюдники и треноги, отнесете необходимое количество к Длинному мосту?       – Обязательно, если меня не заставят малевать.       Майя не обратила внимания на грубость, она снова что-то рисовала в скетчбуке.       – Вы можете составить компанию Ксении, – предложил Колесников, – она проведет спортивное мероприятие. Местная молодежь присоединится – чтобы у вас получились две волейбольные команды. Лика, вам остается..       – Рисование, я уже поняла, – кивнула Лика. Она была бы рада провести полдня подальше от Стрешнева и поближе к Майе: та явно прекрасно знала Назара, просто не хотела говорить о нем.       – Лика оставит пустой холст, но всем скажет, что нарисовала картину, – съязвил Стрешнев.       – У нас будут не холсты, а картон, – прокомментировала Майя. Стрешнев сделал круглые глаза, а Лика улыбнулась.       Чудинка грела рыжеватые берега в солнечных лучах, успокаивающе шумела, пробегая под Длинным мостом. Высокий кустарник, хоть и давал тень, но не спасал от жары. Лика чувствовала, как ноги плавятся в джинсах, она закатала штанины до колен, это не сильно помогло. Краски, к удивлению Лики, практически ничем не пахли, только слегка – льняным маслом. В воздухе стоял густой горьковатый дух неведомой травы, решившей зацвести в конце августа. И, всегдашний, чудиновский, – дыма. Майя расхаживала между рисовальщиками, помогая:       – Добавь блики от солнца на воде, смотри, как она сверкает! Небольшой кистью, да.       Майя спрятала рыжий хвост под платок, а поверх сарафана надела фартук, перемазанный краской. Большие карманы и вышивка по лямкам навели Лику на мысли о Лидии Николаевне. Лика не любила историю двадцатого века: одни только слова “коллективизация” или “продразверстка” заставляли вспоминать, как она завалила первую в жизни контрольную. Понимающий всех и вся Колесников предложил поставить “4” авансом в связи с Ликиной “ситуацией”. Лика согласилась, больше из страха – отец слишком трепетно относился к профильным предметам. И с тех пор испытывала мучительное чувство стыда рядом с прежде обожаемым Колесниковым.       – Сделай небо посветлее, – ласково проговорила Майя, указывая кончиком кисти на картину мальчишки из Стрешневской подгруппы, – Напоминаю, ребята! Не пишите открытыми цветами, оттенок подбираем на палитре. И разводите краску чуть пожиже, чтоб легче было стереть, если что.       Лика попыталась обозначить контур колокольни на другом берегу. Майя была слишком занята со школьниками, к Лике не подходила, поэтому приходилось выкручиваться. Лика не знала, как точнее изобразить осыпающуюся побелку и кирпичные язвы. Поэтому она дорисовала сверху над имеющимся ярусом еще один – поменьше, будто он и не обрушился. Белым – стены, оконные проемы – серым. Лике снова показалось, что над скелетом колокольни сверкнуло золото. Глаза слезились от невыносимо ярких солнечных бликов. Лика добавила в желтую краску немного оранжевой и тонкой кистью вывела шпиль.       – Тут нужно затемнить, видишь, от дерева падает тень. Давай помогу тебе подобрать оттенок.       Майя забрала у девочки палитру, выдавила из тюбиков несколько новых цветов, покопалась в необъятном кармане и достала мастихин, заметила Ликин взгляд и кивнула ей.       – Можешь глянуть и мое тоже? – попросила Лика.       Майя улыбнулась, подошла ближе, заглянула через Ликино плечо и ахнула, палитра выскользнула из Майиных рук, шлепнулась прямиком на Ликины колени.       – Мои любимые джинсы, – констатировала Лика.       Она с отчаянием посмотрела на расплывшиеся пятна – тут тебе и синий, и зеленый, даже коричневый. Майя прижала руки ко рту, но взгляд ее был направлен не на печальный результат собственной неловкости, а исключительно на Ликину работу.       – Май, оно отстирывается?       Майя медленно покачала головой.       – Масло? Я бы не сказала, что легко отстирывается, – она будто вела отвлеченную беседу о качествах красок.       – Может, есть какой-то растворитель, который поможет, а? Хотя бы минимизирует последствия, – Лику начала раздражать Майина безучастность.       – У дяди Мити есть растворитель краски, – кивнула Майя, но, казалось, она не понимала, о чем речь, палитра валялась в траве и Майя не спешила ее поднимать.       – Я пойду, поищу растворитель, – Лика встала. Майя кивнула, но взгляд у нее был по-прежнему отрешенный. Могла бы чуть больше расстроиться из-за того, что испортила единственную шмотку, в которой Лика чувствовала себя комфортно!       Лика с досады махнула рукой, встала, раскладной стульчик, явно позаимствованный у рыбаков, упал. Лика быстрым шагом двинулась прочь от реки к деревне.       Ближе всего к Длинному мосту должен был находиться домик Профессора и Лика даже видела его издалека, пока не прошла, пригнувшись, между двумя вербами и не оказалась у низкого сруба с маленькими окошками. Дверь открылась, на порог вышла девушка, замотанная в простыню, на голове – цветастый платок, повязанный наподобие чалмы, из-под него торчали мокрые рыжие пряди, а от белых покатых плеч девушки струился пар. Она вылила в траву воду из деревянной кадушки, пахнуло чем-то хвойным. Не обратив на Лику никакого внимания, незнакомка зашла в домик, плотно закрыв за собой дверь.       “Неужели, баня”, – подумала Лика. Но ведь баня была с противоположного конца Озерной улицы. Видимо, на развилке Лика ошиблась и прошла прямо, а не свернула к школе. Лика решила вернуться к мосту, рассчитывая оттуда выйти на правильную дорогу.       Под ногами пробежал рыжий кот, Лика чуть не наступила на него, качнулась, почти потеряв равновесие, выругалась. Кот оглянулся, посмотрел с укоризной и шмыгнул в кусты. Лика встала на цыпочки и поискала глазами единственный в деревне флюгер. Он оказался справа, а не слева. Лика-то пребывала в уверенности, что справа – озеро. Направившись в сторону мастерской, Лика не сомневалась: на сей раз она точно выбрала верную дорожку. Но опять прогадала. Тропка завела в тупик: уперлась в очередной типичный чудиновский домишко. Только вот на крыльце Лика увидела знакомую низкорослую фигурку в шали, легкий ветерок принес запах лаванды и, почему-то, сырой рыбы.       Лидия Николаевна стояла лицом к двери, окрестности оглашал громкий стук. Лика подошла ближе: в руке Лидия Николаевна держала ни что иное, как молоток и сноровисто долбила им по дверному наличнику, точнее, по огромному гвоздю, на котором висела щучья башка, здоровенная, с раскрытой пастью. И весьма зубастая. “Бабка-то, действительно, с придурью” – подумала Лика, пообещав себе впредь делить все сказанное Лидией Николаевной на двое. Окликать ее не решилась, а снова, в который уже раз, побрела назад.       Флюгер пропал из виду. Кругом были только похожие один на другой дома. Малина и крыжовник, заменявшие заборы. Впереди мелькнул длиннющий рыжий хвост и Лика, отчаявшись найти дорогу самостоятельно, решила следовать за котом. Хвост обогнул ближайший садик, через несколько метров повернул снова – на тонкую дорожку между двумя участками. Конечно, рассчитывать на кота было глупо, скорее всего, он просто шел по своим делам, но Лика разочарованно вздохнула: котяра привел ее в очередной тупик.       Это оказался живописный палисадник, разбитый у кого-то на заднем дворе. Лика будто попала на праздник первого сентября в сельскую школу. Только за высокими сочными гладиолусами и фиолетовыми астрами не было видно маленьких напуганных первоклашек с гигантскими рюкзаками. Цветочные клумбы упирались в лес. Лика, прокрутив в голове все свое путешествие, так и не смогла понять, как умудрилась оказаться в этой части деревни.       Лика не сразу заметила, что не одна. На низкой лавочке, сколоченной из распиленного бревна, сидел парень. Он, наклонившись, чертил что-то палочкой на утоптанной земле. Рыжие кудри закрывали лоб. Кот с требовательным “мяу” запрыгнул на лавку, а у Лики зазвенело в ушах, когда парень поднял голову – это был Назар.       – Привет, – нерешительно сказала Лика.       Назар улыбнулся и похлопал ладонью по бревну между собой и котом. Лика послушно села, ее взгляд упал на рисунки Назара и ей снова поплохело: Назар набросал на земле вполне узнаваемую реку и мост, а еще – мольберты с палитрами. Неужели, он был на берегу Чудинки утром? Наблюдал за их мастер-классом, а Лика и не заметила? Лика покраснела, вспомнив, что кусала ногти, думая, как нарисовать колокольню.       Кот снова басовито мяукнул и бесцеремонно прошелся по Ликиным коленям – к Назару. Лика получила хвостом по лицу и потерла ногу – зверь был тяжеловат, явно отъелся, крутясь около рыбаков. Назар лениво провел длинными пальцами по рыжей шерсти, вздохнул и немного укоризненно проговорил, обращаясь к коту:       – Всю деревню переполошила. Искала. Зачем?       – Я? – Лика растерялась.       – Ошибиться трудно: обо мне редко спрашивают, кому надо – так знают, – сказал Назар, погладив кота.       – Да никто о тебе ничего не знает, – выпалила Лика. Назар снова улыбнулся, широко, мечтательно, он слегка откинул голову и посмотрел прямо на солнце, ничуть не прищурившись. Кот урчал, как старый холодильник “Саратов”. Лика видела такой в трапезной, в нем остужались компоты и молоко. Все уже настолько привыкли поглощать пищу под глухой монотонный рокот гордости советской промышленности, что вздрагивали и озирались, когда холодильник замолкал.       – Как так вышло, – продолжила Лика, – никто не слышал твоего имени, Макс тебя не знает, хотя по виду ты его ровесник.       Назар вдруг отвлекся от начесывания кота, презрительно скривился.       – Брат художницы? Он ничего не знает. Его руки пахнут машинным маслом и видит он лишь то, что гремит и лязгает под самым носом.       Рыжий зверь, возмущенный тем, что ему перестали оказывать знаки внимания, боднул ушастой башкой руку Назара. Лика решила зайти с другой стороны.       – Ты давно живешь в Чудиново?       – Всегда.       – Кто твои родители?       Назар немного нахмурился, покачал головой:       – Они давно умерли.       Сердце у Лики застучало в ушах.       – Моя мама тоже умерла.       Назар, наконец, повернулся к Лике. Глаза у него все-таки оказались серо-голубыми, похожими на озерную воду.       – Почему ты здесь?       – Вообще-то, я просто приехала в летнюю школу.       – Тебе так нравится учение? Ты и на каникулах решила учиться?       – Нет, я не ученица, а куратор, слежу за учениками. И вообще, я не очень-то интересуюсь историей, честно говоря. То есть, раньше интересовалась, а сейчас – нет. Просто согласилась помочь Колесникову. Ну, Виктору Николаевичу, ты, наверное, про него знаешь.       – Значит, тебе нравится учитель и ты приехала из-за него? – спросил Назар. Лика почувствовала, как ей стало еще жарче, если это вообще было возможно, солнце припекало зверски – оно стояло в зените.       – Я просто хорошо к нему отношусь.       Она не могла уловить логику размышлений Назара.       – Ты любишь помогать другим? Почему тогда ты сейчас не с ними? Не играешь в мяч с подругой? Не рисуешь с художницей? Зачем ты здесь?       Лика почувствовала раздражение. Она и сама себе не могла этого объяснить. Зачем она поехала с Ксеней, если понимала, что видеть Колесникова не хочет? Зачем шаталась по деревне в поисках едва знакомого парня? И что за манера такая странная была у Назара – формулировать вопросы подобным образом? Будто Лика была ему должна.       Назар терпеливо ждал ответа и с полуулыбкой наблюдал, как Лика, вытянув из хвоста прядь волос, накручивала ее на палец. Вдруг он аккуратно ссадил кота с колен и остановил Ликину руку, задержав ее, высвободил из пальцев локон, заправил его за ухо, коснувшись Ликиной щеки. Ладонь у него была горячей и сухой, пахло от нее горьковато, будто очередной полевой травой.       – Расскажи про маму, – неожиданно сказал Назар, – что с ней случилось?       – Рак, – ответила Лика, – она умерла полтора года назад. Зимой.       Назар поежился, будто ему на мгновение стало холодно.       – Ты сирота?       – Не совсем, у меня есть отец, но мы не ладим.       Лика не понимала, зачем она выдает всю эту информацию едва знакомому и очень странному парню. Но ей так хотелось выговориться!       – Он недоволен мной. Тем, что я нигде не учусь. И тем, что я не похожа на маму.       – А ты довольна им? – Назар наклонил голову, под его пристальным взглядом Лика чувствовала себя неловко.       – Нет. Он никогда не приходил к ней в больницу. Он все свалил на меня, еще и за учебу ругал. Он бросил меня наедине со всем этим, – Лика запнулась, ворот футболки будто стал слишком тесным – сдавил шею и мешал говорить.       – Значит, тебя дома ничего не держит? – резюмировал Назар.       Лика никогда не ставила вопрос именно так. Дома. Мамины вещи, которые отец упорно не хотел разбирать, ее платья в шкафу, ее любимая чашка, ее стол, ее блокноты, ее стихи, которые отец обещал издать, но так и не собрался. Их квартира, где на каждом шагу поджидала боль. Московские улицы: суматоха, шум, пронизывающий ветер, пасмурные ноябрьские дни, сводившие Лику с ума, метро, кофейня, люди, которым было абсолютно наплевать, что на свете больше нет Ангелины Морозовой. Жалостливый и испуганный взгляд Ксени. Сейчас все это казалось таким далеким, серым, похожим на сон. Разве может существовать что-то более волнующее, более настоящее, чем медные кудри, чем горький запах, чем слепящее безжалостное солнце – горячее, как кожа Назара.       – Ты здесь из-за меня, – заявил Назар. Лика вытаращилась на него, точно щука, которую Лидия Николаевна надела головой на гвоздь.       – Вообще-то, – Лика смущенно засмеялась, – я искала растворитель краски, Майя уляпала мои любимые джинсы.       Назар воззрился на Ликины ноги с преувеличенным интересом, а Лика еще сильнее покраснела – она забыла отвернуть джинсы обратно и осознала, что выглядит нелепо.       – Это не трудно исправить, – Назар улыбнулся и провел рукой вдоль Ликиного бедра, ровно по месту приземления Майиной палитры. Лика хотела было возмутиться такой фамильярности, но не успела – голова закружилась. На ткани больше не было пятен краски. Только вышитая гладью ветка дерева с мелкими синими цветами и зелеными листиками. Лика быстро-быстро заморгала, перед глазами снова поплыли черные круги – будто она посмотрела на солнце.       – Как ты это сделал?       – Тебе не нравится?       – Нравится. Не в том дело.       – А в чем? – Назар нахмурился, – ты сама меня искала. Если тебя это пугает, я могу вернуть все, как было и сделать так, чтоб ты больше меня не увидела.       Мысль о том, что Назар может легко исчезнуть оказалась похожей на кусок льда, упавший зимой с дерева прямо за шиворот. Лика помотала головой, попыталась вдохнуть поглубже, но на ребра будто что-то давило, глоток воздуха не дал облегчения – только привкус травяной горечи во рту.       – Верь мне, – приказал Назар, – и все узнаешь.       Лика кивнула, мысли в голове ворочались медленно, неохотно и их легко перекрывал бешеный стук сердца. Назар протянул руку раскрытой ладонью вверх – на ней лежала небольшая веточка сирени, источавшая оглушительно сильный аромат.       – Нравится? – спросил Назар и ласково улыбнулся.       – Да.       Он аккуратно вставил сирень в Ликины волосы, снова будто ненароком коснувшись горячими пальцами ее лица.       – Если не побоишься, приходи завтра к полудню сюда же. Рыжий проводит. Кот, о котором Лика уже успела позабыть, согласно мяукнул и потерся о Ликины ноги. Лика наклонилась – погладить зверюгу, а когда подняла голову, Назара рядом не было.       – Ну что, Рыжий, пошли в школу что ли? – спросила Лика и кот лениво потрусил прочь. Проследовав за ним, Лика очень быстро вышла к спортплощадке. Навстречу ей стремительным шагом шел Профессор. Он заметил кота и прищурился.       – Лика, а мы вас потеряли. Вас не было на ужине, Виктор Николаевич места себе не находит.       Лика удивилась: какой такой ужин, едва минул полдень. Но, посмотрев на небо, осознала, что Профессор прав – солнышко уже успело перебраться к пролеску на другом берегу.       – Мне кажется, я получила тепловой удар, – пробормотала Лика, в голове, действительно, было тяжело, нехорошо.       – Вам плохо? Вы теряли сознание? Поэтому вас так долго не было? – всполошился Профессор.       – Нет. Я не теряла сознания, – ответила Лика и тут же засомневалась в собственных словах, – я просто заболталась с парнем из местных. Его зовут Назар.       Глазки-жуки замерли, Профессор посмотрел на Лику с нескрываемым удивлением.       – Интересно, – протянул он.       – Скажите мне, что вы видите, – Лика указала рукой на вышивку, оставленную Назаром.       – Главное, что видите именно вы, Лика.       – То, чего не может быть, – Лика сглотнула. Слишком хорошо вспомнился тот проклятый эпизод с таблетками, после которого отец в моменты ссор презрительно называл Лику наркоманкой.       – Принцип бритвы Оккама. Если отсечь все лишнее, единственное оставшееся и будет правдой.       – Но если я все придумала? – обращаясь скорее к самой себе спросила Лика.       – Вспомните мою лекцию, барышня. Вы же сами сделали вывод: человек не может придумать то, чего не видел. Как думаете, зачем я переехал в Чудиново? Я прекрасно осведомлен о том, что про меня говорят: дескать, я перегорел, помешался на альтруизме. Но на это была определенная причина.       – Вы знаете Назара, – догадалась Лика.       – Имел счастье встречаться, – подтвердил Профессор, – помните свое преображенское яблочко, Лика? Не сомневайтесь, если вы что-то чувствуете или видите – это происходит не в вашем воображении. А сейчас настоятельно рекомендую показаться Виктору Николаевичу.       Лика очень хотела лечь, голова болела, а ноги и руки не слушались. Но Колесников смотрел так разочарованно, что Лике все же хватило сил разозлиться.       – Виктор Николаевич, я – совершеннолетняя, я здесь по своей воле, ни по каким документам у вас не числюсь, вы не несете за меня ответственность и, уж простите, не платите мне. Даже на еду я скидывалась перед поездкой. Поэтому не понимаю, почему вы меня отчитываете.       – С такими аргументами трудно спорить, – вздохнул Колесников, – я не вправе ограничивать вашу свободу. Я просто хочу вам добра, Лика. Жаль, вы этого не видите.       Колесников скрылся за своей дверью, у Лики едва не воспламенились уши от накатившего стыда. К себе идти не хотелось – там ждал допрос от Ксени, но выбора не было.       Лика не раздеваясь плюхнулась на кровать и уставилась в потолок.       – Ты где пропадала? – ожидаемо спросила Ксеня, – Николаич тебя обыскался.       – Косплеишь Макса? – усмехнулась Лика, – тебе не особо это идет.       – Его словечки очень прилипчивые, – оправдалась Ксеня, – так где ты была?Колесников чуть с ума не сошел сегодня. Ты, Андрей.       – Что? – Лика села, – какой Андрей?       – Стрешнев, какой. Ты что, не в курсе? Он потянул связки на волейболе. Мы возили его в травмпункт.       Ликин стыд начал принимать невыносимые формы. Повезло же бедняге Колесникову с кураторами!       – Мы?       – Да, я ездила с Максом и Колесниковым, не бросать же было их в такой ситуации, – Ксеня почему-то покраснела.       – Как Стрешнев? Надеюсь, ему было больно.       – Пришлось купить, как его, голеностопный отрез, но, вроде, ничего серьезного. Ты-то где была?       – Ортез, – машинально поправила Лика, она провела руками по голове и наткнулась пальцами на веточку сирени. Вытащила ее из волос.       – Ого, красивая безделушка, – прокомментировала Ксеня.       – Безделушка?       – Ну да, явно не драгоценные металлы, но работа тонкая.       Лика чуть сжала пальцами цветки, сирень абсолютно точно была живой и пахла на всю комнату.       – Я думала, она настоящая, – Лика нервно рассмеялась.       – Шутишь? Сирень цветет в мае. Где ты вязала ее?       – Назар подарил.       – Назар? Ого! Значит, это с ним ты провела день?       Лика кивнула. Ксеня светилась, как ночник, привлекая полчища комаров. Лику напугал ее энтузиазм, особенно, когда она взгромоздилась на Ликину кровать, поджала под себя ноги и, заговорщически улыбнувшись, сказала:       – Знаешь, что означает сирень на языке цветов? Лика помотала головой. Хоть ее день и непонятным образом сократился, ей казалось, будто с утра прошла как минимум неделя.       – Первая любовь, Лик! Это практически признание! – Не уверена, что он знает язык цветов, – сказала Лика и ей вдруг очень захотелось, чтоб Ксеня оказалась права. Да и случайно ли Назар подарил именно сирень?       – Ладно, погоди, – махнула рукой Ксеня и подползла ближе, – тебе-то он нравится?       – Не знаю. Пока не разобралась. Ксень, скажи мне, что ты видишь? – Лика показала на вышивку.       – Грязные штаны, которые лучше выкинуть, – безапелляционно заявила Ксеня. А Лике в голову внезапно пришла идея.       – Дай свой айфон? Заряжен? – сказала она Ксене.       – На кой тебе? Все равно ни сети, ни вайфая, – Ксеня все же достала из тумбочки айфон, разблокировала и протянула Лике. Лика сфоткала свои джинсы и веточку сирени. Открыла галерею, посмотрела фотки и убедилась: глаза ее не обманули.       – А теперь? – Лика сунула телефон под нос Ксене.       – Что “теперь”? Ты думаешь, фотка испорченных джинс убедит меня в том, что их не надо выбрасывать?       Лика откинулась на подушку, признав свое поражение.