Жертвы иллюзий

— О беспокойная Пэт Монтандон, ты слышишь нас? — Хосок с деловым видом обращается в пустоту мрачной комнаты, в которой горят лишь пара свечей, чтобы было видно лица присутствующих и спиритическую доску. На интервью с призраками изъявили желание поприсутствовать ещё четыре человека, помимо Хосока и Санни, сидящих друг напротив друга за круглым столом. Слева от Санни две женщины лет шестидесяти — видимо, решившие, что в жизни нужно попробовать действительно всё, включая разговоры с усопшими. А справа — женатая пара афроамериканцев, по которым сразу стало понятно — они прошаренные в подобных перфомансах. Девушка с шикарным упругим афро сразу же заявила, что они с супругом из Нового Орлеана — американской столицы вуду. И сейчас она с ещё более серьёзным видом, чем Хосок, сидит с руками на планшетке с указателем и пытается направить всю свою энергетику на доску Уиджи. Хосок приоткрывает один глаз и хмурится, замечая, что Санни халтурит. Ну что он хотел? Что она будет сидеть зажмурившись, как остальные, и пытаться расшатать электромагнитные поля? Приходится тут же прикрыть веки — она и так убедилась в своей теории. Все присутствующие поголовно излишне серьёзно относятся к данному мероприятию. — Пэт Монтандон, мы пришли, чтобы поговорить с тобой! — повторяет Хосок, а Санни чувствует, как по полу пробегает сквозняк. Язычки пламени на свечах чуть подрагивают, и создаётся впечатление, будто и правда кто-то посторонний вошёл в комнату. — Она здесь, я уже чувствую, — произносит девушка с афро — кажется, она представилась как Биара. — Пэт здесь, продолжайте! — её потрясывает от нетерпения, и Санни подавляет ехидную улыбку. Как бы сильно она не сомневалась в праведности «хобби» Виктора и Хосока, но стоит отдать должное — кажется, некоторые люди и правда жаждут быть обманутыми. Их сюда никто не тащил, не завлекал листовками на улице и не гипнотизировал. Они сами пришли — Хосок сказал, что Биара с мужем первые связались с ним. Парочка женщин в возрасте тоже по-видимому подготовила несколько вопросов для неспокойных духов — все выжидали полнолуния. Если к концу ночи Виктор не нацепит на Санни волчью маску и не заставит бегать по лесу, имитируя ликантропов, то ночь точно пройдёт зря. Но, может, он подготовил что-то покруче оборотней? Санни теперь даже жалеет, что не увлекалась всей этой мистической стороной родного города. Кажется, когда она училась в средних классах, по школе гуляла книга с мистическими байками Сан-Франциско. Но Санни уже тогда считала, что это лишь слухи и выдумки, поэтому даже картинки не посмотрела — очень зря. Надо будет потом загуглить хоть что-то. Ну так, для собственного успокоения — предупреждён, значит вооружён. А парни явно не собираются ставить её в известность касательно дальнейших планов. Взглянуть бы одним глазком в записную книжку Хосока… Планшетка под пальцами чуть дёргается, и от неожиданности даже Санни вздрагивает, открывая глаза. — Она здесь, — практически загробным голосом произносит Хосок, нагнетая обстановку. — Пэт Монтандон, ты слышишь нас? — в очередной раз спрашивает Хосок, и планшетка-указатель, на которой все присуствующие держат руки, начинает медленно скользить по доске в сторону ответа «да». — Чёрт, — выругивается муж Биары, и она тут же шикает на него: — Тише, не сбивай ауру. Даже интересно, он такой же подкаблучник, как и новоиспечённый муж «чёрной невесты», или просто тоже тронутый на голову? — Мисс Монтандон, мы хотели бы задать вам несколько вопросов, — продолжает Хосок, глядя куда-то в чернеющую пустоту над столом. — Вы дадите нам ответы? Все затаив дыхание ждут какой-то реакции от духа, буравя взглядом планшетку. И стоит указателю чуть сдвинуться, как все охают, когда дух снова «отвечает» своё безмолвное «да». — Можно, мы первые? — осторожно интересуется Биара, обращаясь то ли к Хосоку, то ли к призраку. Но в отличие от призрака, Хосок даёт ответ, положительно кивнув. — Уважаемая Пэт Монтандон, мы с моим мужем Джозефом пытаемся завести ребёнка… Она сейчас серьёзно? Санни непроизвольно морщит лоб, пребывая в неком шоке, что люди настолько отчаиваются в своих желаниях, что готовы платить деньги и спрашивать у духов дату для благоприятного зачатия. И пока Биара распинается, пересказывая — зачем-то — историю их тщетных многолетних попыток, её муж согласно кивает на всё, а лицо Санни ещё больше перекашивается от недоумения. Понятное дело, что ей жалко эту пару — они явно отчаялись, раз пришли сюда. Причём настолько, что из рассказа Биары становится понятно, что врачи разводят руками и не понимают в чём проблема их бесплодия. К концу этого душещипательного монолога уже даже одна из женщин справа от Санни роняет слезу, пытаясь плечом вытереть мокрый подбородок, ведь Хосок строго запретил убирать руки с планшетки. — Прошу, мисс Монтандон, скажите дату, когда мы сможем зачать ребёнка, — уже чуть ли не давясь слезами произносит Биара, а Санни украдкой поглядывает на Хосока. Судя по его лицу, его тоже не особо прельщает обманывать несчастную женщину, но он ведёт себя профессионально. Лишь одаривает Санни ответным грустным взглядом и устремляет внимание на их пальцы, держащие планшетку. Указатель опять какое-то время стоит на месте, а потом едва ощутимо сдвигается с места, проскальзывая к панели с цифрами. — Один, — озвучивает вслух Джозеф, в то время как Биара, похоже, совсем перестаёт шевелиться. — Ноль. Один. Два. — Десятое декабря? — хмурится Биара, шмыгая носом. — Или двенадцатое октября, — задумчиво произносит Джозеф, и Биара тут же поворачивает на него голову: — Это ведь совсем скоро! — в её голосе звучит то, чего Санни Мун страшится, как огня — надежда. И пока Биара в очередной раз заливается слезами, но уже от счастья, Санни понимает, какое сильное разочарование испытает эта женщина, увидев на заветном тесте на беременность одну полоску. — Чтобы наверняка, лучше воспользоваться всеми датами в этот промежуток, — советует одна из женщин, чуть подаваясь вперёд. — Говорю тебе как мать пятерых — дети сами выбирают дату, когда прийти к нам, поэтому нужно дать им больше возможностей. А вот эта мадам точно знает, о чём говорит. Хоть Санни и слышит её совет как «трахайтесь, как кролики, ведь раз в год и палка стреляет», но если Биара так всегда «копит силы» до определённого дня, то неудивительно, что у неё ничего не получается. Кузина Санни так залетела на своём школьном выпускном от пацана, про которого сама же шутила, что тот импотент — всякое бывает и всегда в неподходящий момент. — Мы обязательно будем пробовать, — активно кивает Биара, а спиральки её кудрей пружинят в такт движениям головы. — Следующий вопрос — время сеанса ограничено. Проход в потусторонний мир скоро может закрыться, — серьёзно произносит Хосок, прерывая болтовню женщин, которые уже вовсю обсуждают пол незачатого ребёнка. — Можно я? — женщина с пятью детьми ждёт разрешения Хосока, и тот согласно кивает. — Мисс Пэт Монтандон, меня зовут Аманда Ригл. Жена моего второго сына… Судя по резюме, которое Аманда составила на свою невестку, это не с девушкой что-то не так, а самой Аманде Ригл нужен психиатр. С виду вполне себе хорошо одетая женщина, вовсе не выглядящая на свои шестьдесят, отчаянно верит в то, что её невестка Николь приворожила её сына Гарри. И когда планшетка-указатель всё же говорит ей «нет», Аманда начинает спорить с невидимым духом, будто пытаясь убедить всезнающее существо, что оно ни черта не знает. Сдержаться тут весьма трудно, и Санни поджимает губы в игривой сдавленной улыбке, стараясь смотреть лишь на столешницу, а не на негодующую Аманду, которая уже ищет поддержки не у призраков, а у присутствующих в комнате. — Если дух сказал нет, значит нет, — спокойно произносит Хосок, хотя в его голосе проскальзывает некое раздражение. — У Вас есть ещё вопросы к мисс Монтандон? — Нет, у меня всё, — растерянно бормочет она, передавая эстафету своей подруге. — Дорогая Пэт Монтандон, меня зовут Уиллоу Джойс, и у меня очень короткий вопрос: счастлив ли мой бывший муж Барри со своей новой шваброй? — абсолютно искренне произносит она, и тут уже даже Хосок едва сдерживает смешок, за что Санни его не в праве осуждать. Конечно, что ещё так можно жаждать услышать, как не то, что бывший несчастен в своих новых отношениях. Эстер разменяла много парней — практически всех бросила сама. Но даже ей приятно видеть, как бывшие ухажёры публикуют страдальческие истории в соцсетях и цитируют в своих профилях неизвестных поэтов с разбитыми сердцами. А что уже говорить о женщине, больше десятка лет прожившей с мужчиной, который потом изменил ей с какой-то фермершей и уехал из города на ранчо доить коров и убирать навоз. Как только Уиллоу Джойс заканчивает распинаться о том, какая же последняя скотина её муж, наконец-то нашедший своё место в жизни — в свинарнике по пояс в дерьме — планшетка мерзким слизняком ползёт в сторону ответа «да». И Санни в этот момент хочется прибить Виктора, ведь, скорее всего, это его рук дело. И этот придурок сейчас абсолютно не понял, что брошенная женщина не желает слышать ничего положительного о своём бывшем муже. — Вот же ублюдок, — выругивается её подруга Аманда, а сама Уиллоу напрягается, стискивая губы в тонкую ниточку — ещё бы она была довольна. И когда Хосок прочищает горло — будто случайно — Санни поднимает на него взгляд и понимает, что он тоже недоволен ответом спиритической доски. Но пара секунд, и планшетка-указатель переползает в сторону ответа «нет», а Санни давится смехом. Вроде же Виктор профессионал в управлении человеческим сознанием, а таких простых вещей не знает. — Так да или нет? Он счастлив с этой индюшкой? — Уиллоу непонимающе смотрит куда-то в невидимый потолок, желая получить больше конкретики. И планшетка ещё раз дёргается, снова отвечая «нет». — Духи иногда могут не так понимать вопрос, — Биара чуть подаётся вперёд, привлекая к себе внимание Уиллоу. — Думаю, что он несчастен. — Правда? — с кристальной надеждой переспрашивает Уиллоу, и Биара широко улыбается ей, кивая. — Мисс Монтандон устала, — прерывает их Хосок. — Пора завершать сеанс. — Но Гертруда ещё не задала вопрос, — эта зацикленная на гаданиях фанатичка Биара Санни сразу не понравилась. И всё-то она подмечает. Кажется, «Гертруда» останется с Санни до самого утра, чтобы сохранить анонимность для жертв сегодняшних иллюзий. Но Санни надеется, что никого из этих людей она больше никогда не встретит — включая Виктора и Хосока. Последний, кстати, не боясь, представился собственным именем — притворщик, не любящий лгать — забавно. — Грета, какой вопрос ты хочешь задать доске? — Хосок невозмутимо смотрит Санни в глаза, будто действительно ждёт, что она сейчас будет этим заниматься. — Если честно, мне просто было любопытно, как происходит спиритический сеанс, — нервно хихикает Санни, оглядывая присутствующих, будто пытаясь объяснить своё нежелание спрашивать что-то у доски. В их уговоре не было и слова про то, что Санни должна будет говорить с доской. Она тут лишь для того, чтобы сделать более эффектным финал потустороннего телеграфа. Но судя по настойчивости Биары, которую подхватывают и остальные, Санни всё же придётся что-то спросить. — Нужно задать вопрос, — настаивает Биара, будто это она проводит сеанс, а не Хосок. — Давай, что угодно. — Разве тебе не любопытно? — недоумевает Аманда, искренне не понимая, как можно отвергать возможность узнать что-то сокровенное о чужих жизнях. Помощи от Хосока ждать не приходится. Он серьёзно смотрит в упор, и Санни понимает, что из этого болота, в которое её швырнули, как котёнка, ей придётся выбираться самой. Что ещё за школа естественного отбора? Они ведь должны быть союзниками, разве нет? — Мисс Пэт Монтандон, — Санни изо всех сил старается не засмеяться. Все вокруг чересчур серьёзно относятся к данному мероприятию — её точно проклянут, если она осквернит это магическое таинство своим ребячеством. — Моя бабушка умерла два года назад, — слова царапают нёбо, и Санни сглатывает, прежде чем закончить свой вопрос: — Скажите, умирать — это больно? — а о чём ещё спрашивать мертвецов, как не об этом? Указатель планшетки замирает посередине, где-то между ответами «да» и «нет», а по коленям Санни взбираются мурашки, щекоча солнечное сплетение. — Что это значит? — даже всезнающая Биара в замешательстве. — Думаю, всё индивидуально, — пожимает плечами Хосок, поднимая взгляд на Санни: — Спроси более конкретно. — Вам было больно умирать? — уточняет она, и через пару секунд планшетка проскальзывает к ответу «да». И прежде, чем Санни сама успевает понять, что делает, вопрос вырывается, будто неконтролируемый гейзер забытых воспоминаний: — А моей бабушке? — кажется, дыхание затаила не только Санни, но и все присутствующие. Она прекрасно ощущает, как Хосок сейчас прожигает дыру в центре её лба, но сама не может прекратить пялиться на планшетку, дожидаясь действий доски. Это то, что не даёт ей покоя. То, о чём она постоянно спрашивает бабушку, но никогда не слышит ответ. Наверное, потому что её бабуля ещё при жизни потеряла голос, а может, потому что и в загробном мире все молчат. Доска Уиджи — это лишь детская забава. В летних лагерях всегда находится умник, который притаскивает её, а потом все собираются после отбоя в одной комнате, забрасывая неспящих духов дурацкими пубертатными вопросами. Но присутствующие явно переросли этот чудный коварный возраст. И какими бы глупыми Санни не казались их вопросы, эти люди настолько отчаялись в своих поисках, что пришли за шпаргалками к мертвецам. И кажется, Санни тоже отчаялась — хочется получить ответ и перешагнуть уже эту черту. Но чёртова планшетка замирает в центре доски, будто отказываясь проливать свет на ночные кошмары Санни Мун, которые скользкими щупальцами пугают перед сном. Что за фигня? Почему все пришедшие сюда получили то, что хотели, а Санни так и остаётся в растерянных чувствах? Хочется вскинуть руки, перевернуть стол и ошарашить всех присутствующих, являя кишечный тракт проводов, которые Хосок подключал до того, как в дверь четыре раза постучали Биара и Джозеф, пришедшие первыми. Как же хочется добиться того, чтобы чужие надежды так же звонко разбились о пол, как один из бокалов в секретере. — Боже, что происходит? — очень вовремя Аманда вспомнила о существовании Бога. — Руки на пленшетке! — восклицает Хосок, как только она собирается отнять их. — Нельзя сейчас прерывать канал с потусторонним миром — кто-то из нас может там застрять. — Как быть? Дух, кажется, разгневан, — Биара нервно смотрит на всех присутствующих поочерёдно, а Санни вздрагивает, чувствуя пинок под столом. Разбитый стакан в серванте — часть плана. А вот растерянность Санни точно не прописана в сценарии этого мероприятия. Хосок зыркает на неё так, будто сейчас укусить готов, и приходится взять себя в руки, чтобы не подводить своих новых «коллег». — Что это? — Санни игнорирует волнующий всех вопрос, указывая взглядом куда-то над головой Хосока. — Вы видите это? А что — это? Санни просто дали указание, так сказать. «Они сами найдут, что разглядеть», — самодовольно хмыкнул в тот момент Виктор, возюкая кисточкой в банке с люминесцентной краской. И как ни странно, оказался прав. Все как по команде поднимают головы, вглядываясь в пустоту бездушной комнаты над головой Хосока. Сквозняк на полу начинает ощущаться сильнее, и Санни чувствует, как бегут мурашки, спотыкаясь о её колени, когда язычки пламени начинают отплясывать польку. — Господи, вы видите? — Уиллоу как заворожённая смотрит куда-то за спину Джозефа, боясь моргнуть, и он тут же оборачивается, вздрагивая от увиденного. …а вот и люминесцентный спектакль подоспел. На мгновение Санни будто и вовсе забывает, что это всё — иллюзии. Призрачные светящиеся пятна парят в воздухе, будто морские медузы, излучая слабое сияние. Один, второй, третий — по всей комнате начинают парить полупрозрачные бесформенные дымки, и Санни чувствует, как сердце застревает где-то между рёбрами, когда Уиллоу вскрикивает, отнимая руки от планшетки, почувствовав запах гари. …диффузор тоже в дело пошёл. — Верни! — в один голос визжат Уиллоу и Аманда, но уже поздно. Порядок ритуала нарушен — последствий не избежать. В шкафу начинает дребезжать хрусталь, и стоит одному бокалу треснуть, как они хаотично взрываются один за другим, будто попкорн в микроволновке. Биара — изначально преподносящая себя как знатока потустороннего мира — закрывает уши руками, жмурясь и скукоживаясь. Санни даже кажется, что девушка молится. Да и сама Санни уже почти готова взмолиться, когда глаза Хосока внезапно закатываются, заливаясь молочным белком. И его начинает трясти, будто в припадке — а это точно по плану? — Чёрт! Сделайте что-нибудь! — верещит Джозеф, тоже убирая руки с планшетки и приобнимая жену за плечи, будто пытаясь защитить от «наказания», которому они все подверглись из-за неосторожности. В комнате становится так холодно, что пальцы на руках начинают постепенно неметь. Но может, это вовсе не от сквозняка, а от испуга? Всё выглядит настолько правдоподобно, что Санни и вовсе чувствует себя где-то на границе мира живых и мёртвых. А когда светящиеся субстанции начинают скапливаться вокруг Хосока, он внезапно распахивает глаза, которые снова приобрели коричневый пигмент, но по-прежнему не кажутся живыми. Он открывает рот, издавая клокочущий в глотке стон, что складывается ощущение, будто ещё немного, и Санни сама завоет от увиденной картины. И как только дымка теряет свою структуру, Хосок падает на столешницу, будто и вовсе без чувств, а огни моментально гаснут, погружая всех в кромешную тьму. — Что с ним? — Что происходит? — Все живы? Вопросы поочерёдно рвут непроглядную густоту ночи, заполняющую комнату, и Санни сама хочет спросить хоть у кого-то, что теперь делать. Но раздаётся голос Хосока: — Всё в порядке, — хрипит он, и по шевелению становится понятно, что он поднимается со стола. — Такое случается. Я ведь предупреждал, что не надо убирать руки от планшета. — Хосок, с Вами всё хорошо? — обеспокоенный голос Аманды звучит почти успокаивающе. Но Санни не может вдохнуть, пока не загорается фонарик на мобильнике Джозефа, которым он освещает столешницу и всех присутствующих. Приходится зажмуриться от яркого света, когда Джозеф светит прямо в лицо Санни, будто проверяя, точно ли она в себе, а не одержима разгневанным духом. — Призраки не любят, когда к ним неуважительно относятся, — пожимает плечами Хосок, поправляя рукава своей чёрной рубашки, которую надел для солидности. — Мне пришлось сходить к ним и принести извинения. — Они ничего с тобой не сделали? — Аманда заботливо прикладывает тыльную сторону ладони к его лбу, будто Хосок словил грипп, а не спускался в преисподнюю — или где обитают беспокойные души? — Нет, они там меня уже знают, — усмехается он, подмигивая Санни, будто пытаясь приободрить. И правда, что это с ней? Неужели она сейчас действительно поверила в спектакль, который эти засранцы тут устроили? Она ведь была с ними, когда парни вытаскивали коробки с оборудованием из фургона. Наблюдала, как прячут провода под тёмной скатертью на столе, и видела, как Виктор укладывал кабели под ковёр, расставляя какие-то прозрачные пластины по периметру комнаты, которые в темноте совсем не видно. Так чего её сейчас всю трясёт, что она не может прийти в норму, даже когда Хосок закрывает за клиентами двери, поворачиваясь на Санни и победно вскидывая кулак. — Ну, ты превзошёл сам себя, — верхний свет в комнате загорается, и из-за угла выходит Виктор, размеренно аплодируя. — Я даже жалею, что мы не записываем сеансы на видео — я бы пересмотрел. — Ты тоже хорош, — хлопает его по плечу Хосок, когда Виктор подходит ближе. — Только залажал в одном месте, но в целом — всё супер. — Да она с такой надеждой спрашивала, что я подумал, вдруг хочет услышать, что у мужа всё норм, — обыденно пожимает плечами Виктор, поправляя складки на футболке, заправленной в джинсы. — Ну ты и пень, — усмехается Хосок, уже подходя к столу со спиритической доской и поднимая скатерть, чтобы разобрать конструкцию. — Да подумаешь, — отмахивается Ви. — Все поверили, и это главное, — он явно доволен проделанной аферой и не считает, что как-то облажался. До него доходит лишь тогда, когда он случайно встречается взглядами с Санни, которая стоит в паре метров от него, скрипя зубами от гнева. — Ты чего? — ломает одну бровь он, когда Санни подходит вплотную, вздёргивая подбородок. — Какого чёрта это было? — от собственной немощности она толкает его в грудь, но Виктор лишь смотрит на неё сверху вниз, даже не пошатнувшись. — Какого чёрта ты ответил всем, кроме меня? — она снова толкает его раскрытыми ладонями, не в силах держать ситуацию под контролем. У них в планах было запудрить мозги тем, кто заплатил деньги — хотел быть обманутым. Но Санни не хотела — и не платила. А этот чёртов ублюдок вынудил её возложить на алтарь потусторонних сил венок своих надежд, а потом сам же и распотрошил его. Все присутствующие получили то, за чем пришли и за что заплатили. А Санни как будто ещё и осталась должной — разве это честно? Разве честно вводить её в заблуждение, клясться в искренности, а потом ухмыляться, когда она от бессилия толкает Виктора в грудь, будто пытаясь достучаться до его очествершего сердца? Приём! Тут есть кто живой? Потому что начинает казаться, будто до души Виктора Кима можно докричаться лишь одним способом — вскрыв его грудную клетку. Спиритическая доска лишь для общения с мёртвыми, а с живыми иногда лучше вообще не разговаривать. — Успокойся, — на полтона ниже произносит Виктор, продолжая смотреть на Санни, и она замирает с руками на его вздымающейся от дыхания груди, чувствуя, как под чёрной футболкой и горячей кожей всё же пульсирует жизнь. — Что на тебя нашло? — Почему ты не ответил на мой вопрос? — хрипит Санни, слыша, как где-то сзади Хосок копошится под столом, собирая реквизит. — Почему ты всем ответил, кроме меня? — Ты хотела быть обманутой? — Нет. — Тогда ты должна быть благодарна, что я не стал отвечать, — Виктор спокоен — как же это бесит. Он очень близко, и в ярком освещении Санни может разглядеть окантовку серых линз у него в глазах. В нём хоть что-то есть настоящее? — Но ты ответил им всем, так почему не мне? — пальцы непроизвольно сжимают хлопковую ткань его футболки, и Санни будто запускает в Виктора когти, желая услышать ответ хотя бы сейчас. Неужели ему было так сложно ей подыграть? Это ведь проще простого — повозюкать пальцем по планшету, через который он управлял из соседней комнаты указателем на доске, и Санни была бы счастлива. Да, чёрт возьми, она была бы счастлива, если бы Виктор подыграл её воображению в тот момент, воскрешая надежду. Этот урод заставил её захотеть поверить в чудо — проклятый иллюзионист. А теперь она стоит тут, держится за него, как за спасательную соломинку, и чувствует, что вот-вот рухнет обратно в омут собственной печали. В тот день никого не было рядом. Бабушка Сохи умирала в одиночестве. Она даже не могла позвать кого-то на помощь, потому что её голосовые связки давно уже перестали функционировать. Врачи предположили, что её парализовало из-за инсульта, который в итоге и стал причиной смерти — она не могла пошевелиться, чтобы набрать смс. Ей уже было за восемьдесят — почтенный возраст. Способов умереть была масса, но судьба как будто специально приготовила для неё самый болезненный. …а может, не для неё одной? Кто-то сказал Санни на похоронах, что смерть происходит не с умершими, а с теми, кто остаётся жить дальше — в этом есть смысл. Но Санни снова и снова продолжает прокручивать у себя в голове тот злополучный день: она могла выйти из дома раньше; могла не возвращаться, чтобы оставить дома куртку, потому что оказалось слишком тепло, а таскать её с собой было лень; могла не ждать двадцать минут свой малиновый чай, который очень хотела, но как назло в кофейне было очень много людей. Могла много всего сделать, чтобы успеть раньше, но не сделала. А теперь живёт будто во сне, от которого не в силах проснуться. И вроде в её жизни всё прекрасно — семья, учёба, дружба с Эстер и периодические свидания, на которые она ходит, только пока всё безуспешно. Но если усреднить график взлётов и падений её повседневности, то он будет плавно стремиться вверх — ей не о чем грустить. Возможно, именно это и удручает — как можно жить спокойно, если можно было всё изменить? Да, Санни бы вряд ли смогла исцелить кого-то, а скорая так же могла не приехать вовремя. Но бабушка Сохи хотя бы не умирала бы в одиночестве — это больше всего терзает. — Я обещал подарить тебе веру в чудо. Но я не говорил, что смогу его исполнить, — Виктор косится на чужие пальцы, крепко сжимающие его футболку, и добавляет: — Никто не может знать — больно умирать или нет. А те, кто умерли — не делятся опытом, — он снова смотрит Санни в глаза. — Прости, что не стал тебе врать. Пауза затягивается — Санни обдумывает услышанное. — Ты садист, Виктор Ким, — шипит она, наконец отпуская ткань футболки и отталкивая Ви от себя. — Садист и козёл. — А ты упрямая язва, — вздыхает он, безэмоционально глядя, как Санни закатывает глаза. — Но я же не жалуюсь. — Ещё бы жаловался, — цокает она, отворачиваясь и начиная помогать Хосоку с уборкой. — Санни? — Чего ещё? — бурчит она, не оборачиваясь на Виктора и скручивая провода в аккуратный клубок. — Ты ведь захотела поверить, да?