Жертвы иллюзий

— Слушай, давай уйдём? Я куплю тебе три коктейля и сделаю вид, что ты не бросила меня в баре ради парня, идёт? — Санни с толикой скептицизма смотрит на бликующую в дремлющем сумеречном небе вывеску «Театр Луны», буква «Л» на которой потухла наполовину, из-за чего не с первой попытки удаётся понять исковерканное временем название. — Не идёт, — качает головой Эстер, давая понять, что тверда в своём решении, заполучить сегодня приглашение «на кофе». — Да ты посмотри, это же гадюшник, — взмахивает рукой Санни, указывая на подыхающую вывеску. Стены театра тоже свой век уже отжили — облицовка износилась, афиши просрочились лет десять назад, а ковровую красную дорожку не меняли словно несколько сезонов, что теперь она приобрела протухший вишнёвый оттенок. Ну какое представление здесь может быть? Правильно, либо собрание секты, либо притон наркоманов — познать на себе чудо выписки из реанимации после передозировки эфиром, который наверняка распылят через вентиляцию, Санни не очень хочет. Но Эстер весь день не затыкалась, как хочет утереть нос Шену — эта идиотка таки взяла от него трубку, гордо заявив, что теперь у неё новый парень, и Шену не стоит донимать её. Там ещё какие-то угрозы сыпались и полный отказ от его условия вернуть подаренный планшет, розу в колбе, которая — по мнению Шена — должна была цвести вечно, как их с Эстер любовь, и плюшевого медведя ростом с шестиклассника. Шесть недель они были вместе — это даже почти поэтично. Но Эстер разбила колбу с поганой розой, как только поняла, что Шен действительно не шутит, выложив через два дня после расставания в соцсети фотографии со своей новой пассией. И после грандиозных поисков, занявших четыре минуты, Эстер уже яростно пролистывала профиль новой возлюбленной Шена. Чёрт, похоже, не только Эстер Дэвис охотится за односерийными экземплярами — они с этой девкой просто одно лицо. — Внутри сделан ремонт, — убеждает её Эстер, прищурившись и вглядываясь через замыленное пыльное стекло вестибюля. — Откуда знаешь? — что-то подсказывает Санни, что внутри всё ещё плачевнее, чем снаружи. — Это готика, — Эстер толкает массивную стеклянную дверь, и та нехотя поддаётся, впуская девушек внутрь. — Это не готика, а помойка, пошли отсюда. Тусклый сероватый свет мерцает на ретро-антураже фойе Театра Луны, путаясь в бархатных шторах, когда-то наверняка лоснящихся и роскошных. Подметает пыльные полосы, расходящиеся прожилками по коридорам, и скачет по старой каменной лестнице, когда-то наверняка принимавшей почётных гостей. Сегодня она приветствует лишь Эстер и Санни. — Вы на представление? — по пустующему помещению разносится скрипящий голос бабки-билетёрши. Похоже, она присутствовала при закладке первого кирпича в фундамент театра — сама вот-вот развалится. А её форма больше похожа на бывалый костюм проводницы из секонда, но чистый. — Да, мы от Виктора, — прежде, чем Санни успевает дать заднюю и соврать, что они заглянули только из любопытства, Эстер выступает вперёд, протягивая женщине флаеры. Возрастной тремор играет со старухой злую шутку, и Санни согласна остаться на спектакль лишь из жалости к её преклонному возрасту. Неужели вместо того, чтобы сидеть дома в кресле-качалке и вязать пинетки для своих правнуков, она предпочитает находиться здесь? Может, это единственная радость в её жизни? — Прошу, проходите в зал, — старушечий голос царапает барабанные перепонки, и Санни еле сдерживается, чтобы не поморщиться. У Эстер больше энтузиазма, поэтому она лучезарно улыбается ей и тянет Санни за рукав кофты в указанную сторону. Видимо, по помпезной лестнице они не пойдут — есть вероятность, что второй этаж в аварийном состоянии. Эта мысль не покидает Санни, пока они пересекают холл, подходя к огромным резным дверям с сусальными окантовками, неестественно ярко поблёскивающими в этом готическом модерне. Здесь есть зрители — удивительно, ведь гранатовые зёрнышки кресел партера уже все заняты. В амфитеатре тоже места остались лишь по краям, и Санни уже собирается сесть на самое крайнее кресло, как голос старухи расстроенной скрипкой брякает за спиной: — Третий ряд, места двенадцать и тринадцать, — произносит она, и Санни вздрагивает, оборачиваясь. — Круто! — тут же загорается Эстер, спеша к нужным креслам. Флаеры ведь были без фиксированных мест, так почему тогда Эстер сейчас пробирается через всех этих людей, извиняясь и ойкая? Конечно же, Санни достаётся чёртова дюжина — как же дочь пастора может спокойно сидеть на тринадцатом месте? И едва они усаживаются на потёртые шершавые сиденья, как свет в зале гаснет, словно все дожидались только их. — Жители Сан-Франциско!.. — помпезный голос отлетает от стен концертного зала, будто старая лепнина, прыгая по пустым балконам бельэтажа. Фигуристая смуглая женщина материализуется на сцене вместе с лучом софита. Викторианское платье на ней почти трещит по швам, но, кажется, она специально потуже затянула корсет, чтобы подчеркнуть свои округлые бёдра и неприлично пышный бюст. И пока она распинается со своей вступительной увертюрой, Санни вздрагивает, чувствуя прикосновение к локтю: — Как думаешь, он будет выступать? — Эстер наклоняется к самому её уху, чтобы никто их не услышал. Артисты, похоже, работают без микрофона, но роскошную смуглянку и так прекрасно слышно, будто вместо голосовых связок у неё мощный мегафон. — Может, он уже дома спит, — шикает на неё Санни и с опаской косится на сцену, глядя, как занавес за женщиной резко падает вниз, оголяя пёстрые декорации. Эквилибристы показывают чудеса своих латексных тел, а воздушные гимнасты парят над сценой и залом, будто не боятся, что гнилой потолок может обвалиться прямо посреди их фееричного выступления. Огненные жезлы исчезают в жаропрочных глотках пожирателей огня, а пантомима рассказывает какую-то историю несчастной безмолвной любви. Женщина по правую сторону от Санни даже всхлипывает носом под конец этой душещипательной трагедии, когда под зрительские овации со сцены уносят бесчувственное тело мима, будто он и правда убил себя сейчас на глазах у всех этих людей. Странное представление: вроде и цирковое шоу, а вроде и со смысловой ниткой, тянущейся через каждый номер. Санни подмечает это уже во второй половине спектакля, когда герои безмолвной пантомимы вдруг поднимаются на тросах, замаскированные под воздушных гимнастов — интересное решение. Зрителей снова накрывает одеялом кромешной темноты, и с задних рядов раздаётся мышиное перешептывание посетителей. Но длится это лишь несколько мгновений, словно кто-то пытается вынудить их задохнуться от ожидания. Хлопок, второй, третий — по всему залу вспыхивают виноградные грозди спелых гирлянд, и сцена заливается фиолетовым светом, являя всем виновника этой эффектной выходки. — Это же Виктор, — Эстер нетерпеливо колотит Санни по руке, едва сохраняя самообладание, чтобы не вылететь со стула, будто она одна из шаровых молний, которые Виктор уже «запускает» в зал под восторженные вздохи. — Это же колдовство. — Ты совсем дура? — на полном серьёзе спрашивает Санни, поворачивая голову на подругу. — Это обычные фокусы, глаза разуй. Да, стоит признать, что всё, что показывает Виктор на сцене — выглядит вполне профессионально. Стоя в элегантном костюме-тройке, цилиндре, из которого он достаёт — вместо банального белого кролика — извивающегося как угорь хорька — и чёрной мантии, Виктор буквально приковывает взгляды публики к сцене. И пока все пытаются понять, как же он проделывает все эти выкрутасы, взмахивая палочкой и произнося непереводимое «магнум-опус», Санни всматривается в его непринуждённое лицо. Синие волосы прямым каскадом спадают на скулы Виктора, танцуя гавот с лиловыми бликами. Чёткие линии его профиля полосуют дымку на сцене вместе с каждым взмахом «волшебной» палочки, в реальность которой Санни естественно не верит. И когда Виктор обращается в зал с просьбой добровольца выйти на сцену, чтобы поучаствовать в фокусе с левитацией, Санни Мун единственная из присутствующих в зале женщин, кто не вскакивает с места, взмахивая рукой и желая стать частью его иллюзии. Может, именно это и стало её ошибкой, что переродится в бесконечную завтрашнюю ночь, о которой Санни будет вспоминать годами? Но разорвать зрительный контакт первой не позволяет гордость. Поэтому Санни продолжает отражать меткие стрелы ледяного взгляда Виктора, пока Эстер перелазит через её колени к проходу. Забавно — на его лице снова распускаются ландыши ровного ряда зубов, когда Виктор подаёт Эстер руку, помогая подняться на сцену, а затем и лечь на подготовленный стол. Очередные вздохи дребезжат в мареве сегодняшнего представления, а Санни закатывает глаза, когда Эстер — пролевитировав над сценой — встаёт на ноги и заверяет всех, что правда парила в воздухе. — Это ведь халтура, — шепчет Санни, как только подруга опускается обратно в кресло рядом с ней. — Ты чуть из трусов не выпрыгнула, когда он помогал тебе встать. — И я буквально готова это сделать прямо сегодня, — пожимает плечами Эстер, возвращая взгляд на сцену, где Виктор уже кланяется зрителям, прежде чем исчезнуть среди искр и дыма, будто растворяясь в воздухе.

. ݁₊ ⊹ . ݁ ⋆ ☾ ⋆ ݁ . ⊹ ₊ ݁.

— Зачем я тебе? — недовольно бубнит Санни, следуя за подругой в противоположную от выхода сторону. — Или мне нужно помочь снять с тебя трусы? Пока остальные зрители толпятся в фойе, Эстер тащит Санни за сцену, надеясь, что Виктор с первого же раза осуществит её греховные фантазии. Но, как и следует ожидать, она смелая только в делах любовных. А что касается несанкционированного проникновения в места, где посторонним быть не положено, Эстер мнётся, заталкивая свою дерзость на дно бельевой корзины своих грязных мыслишек. — Вот с этим помощь точно не понадобится, — губы вытягиваются в укоризненную ниточку, и Эстер демонстративно закатывает глаза, вертя головой из одного конца коридора в другой. — Куда, по-твоему? — Направо? — откуда Санни вообще знать, где может находиться гримёрка этого Виктора. — Тогда я пойду налево, а ты звони, если найдёшь его раньше, — два подбадривающих хлопка по плечу, и Эстер уже спешит в выбранную сторону. — Ты серьёзно? Предлагаешь разделиться? — но вопросы так и остаются без ответа. — Класс, — недовольно шипит себе под нос Санни, не спеша плетясь по коридору, полумесяцем загибающемуся куда-то в самое сердце лунного театра. С Эстер всегда так: она вбивает себе в голову очередную конченую идею, строит из себя немощную, а потом тащит за собой Санни. Единственное место, куда Эстер не смогла её утянуть — церковь отца. Но в остальных случаях Санни всегда следует за ней — не бросать же. Лампы настенных светильников мерцают, будто перешёптываясь на азбуке Морзе. Но Санни даже не пытается разгадать их шифр — единственное, что роднит её сейчас с моряками — полосатая кофта. В Сан-Франциско мягкий климат, но даты на календаре неумолимо холодят вечера, и есть вероятность, что Санни сегодня замёрзнет по пути домой. — Чарли вызвал электрика, к следующему шоу должны починить, — потрескивание лампочек резонирует с голосами в конце коридора, которые явно принадлежат не призракам оперы, а живым людям. — По-хорошему, надо съезжать, но аренда дорогая — не потянем, — второй голос слышится ещё отчётливее, и Санни в панике начинает метаться из стороны в сторону, не зная, что лучше сделать. Вроде, нет ничего такого, что она проникла за кулисы — можно ведь соврать, что жаждет получить автограф того же Виктора. А вроде, она, блин, проникла за кулисы — это закрытое место для простых обывателей, каким бы халтурным ни был гниющий театр. Лучше дать заднюю, но Санни не успеет удрать. И слава Господу Богу, что первая же дверь в паре метров позади с лёгким скрипом и пугающей простотой поддаётся с первой попытки. По ту сторону коридора раздаются шаги и диалог мужчины и женщины о доживающем свои последние дни магическом шоу. В груди клокочет миокард, а барабанные перепонки рвутся в клочья, когда посторонний голос дурманящей дымкой пробирается прямо под кожу: — Автографов не даю, — произносит он, и Санни опасливо оборачивается, напарываясь на острые пики уже знакомого взгляда — приходится отозвать свою хвалу Господу обратно. — Я дверью ошиблась, — тут же выпаливает Санни, выставляя руку вперёд, будто всё под контролем и она сейчас уйдёт. — Подружку искала? Гримёрка совершенно не выбивается из общего антуража Театра Луны: лепнина под потолком, отсыревший паркет и раритетная мебель. И посреди всех этих пережитков былой роскоши Виктор перебирает в пальцах «волшебную» палочку, вальяжно рассевшись в кресле. Цилиндр лежит на клетке с хорьком, а зверёк хрустит своим зарплатным лакомством. Чёрный пиджак с мантией безжизненно отвисают на спинке деревянного стула, а Виктор перекидывает ногу на ногу, без зазрения совести пялясь на Санни — давно не виделись? — Это подружка тебя искала, а я сделала вид, что мне не всё равно, — цокает она, поджимая губы. — Так что дождись её, — решает всё же добавить. — А то она мне покоя не даст болтавнёй о твоей «волшебной палочке», — надменный взгляд скользит по плечам Виктора, путается в синих волосах и фокусируется на реквизите в его руках — но Санни имела ввиду вовсе не эту палочку. — Ого, вот так сразу? — Виктор вскидывает брови, прекращая теребить в руке палочку. Лишь ловко прокручивает её между пальцев, прежде чем она растворяется в воздухе — показушник. — Но я не раздаю автографы — исключений не будет, — серебряные кольца поблёскивают на его изящных пальцах, когда Виктор скучающе подпирает кулаком подбородок. — Но подарки от поклонников принимаю, — лукаво тянет уголки губ вверх, а глаза Санни автономно закатываются — ну, они с Эстер точно друг друга стоят. — Вы там уже как-то с ней сами разберитесь, ладненько? — как можно токсичней произносит она, театрально растягивая губы в такой же имитации улыбки, как и вся магия этого засранца. Уже собирается выйти в коридор, как назойливая кошка мурлыкающего голоса Виктора проскальзывает по её спине: — И даже чаю не попьёшь? — С Эстер набухивайтесь, — фыркает Санни, желая поскорее убраться отсюда. Хоть бы Эстер получила желаемое — или пинок под зад — и уже угомонилась. Но зная её, Санни будет слышать нытьё об этом чёртовом парне до тех пор, пока Эстер не найдёт себе новую забаву — надо завтра же выбраться с ней в китайский район, пусть активнее ищет. За дверью раздаётся грохот тяжёлых ботинок, и Санни замирает, не решаясь покинуть гримёрку — подумают ещё, что она действительно тут «подарками» его одаривала — мерзость. — В шкаф, живо, — Виктор будто материализуется в воздухе, перехватывая запястье Санни. — Чего? — не понимает она, а в следующую секунду её уже тянут к шкафу с богемными платьями. — Сиди и не высовывайся, поняла? — Виктор буквально заталкивает её в атласные кишки гардероба, поспешно закрывая дверцы. — Ви, братишка, — незнакомый мужской голос раздаётся сразу же, как только Санни делает последний вдох. Пышные воланы тяжеленных юбок давят на грудную клетку, напоминая о детской навязчивой уверенности, что у Санни клаустрофобия. — Хосок, — приветствует гостя Виктор, и она слышит удаляющиеся шаги — наверное, пожимают друг другу руки. — Ты помнишь, что мертвецы жаждут внимания? — усмехается Хосок, осматривая помещение, и Санни чуть отстраняется от щели, боясь быть замеченной. Отсюда хорошо видно силуэты мужчин, но разглядеть лицо гостя проблематично. Он стоит спиной, но если обернётся, то может заметить, что не только у стен есть глаза и уши, а ещё и у платяных шкафов. — Мертвецы или твой кошелёк? — хмыкает Виктор, и Санни пока лишь слушает, боясь снова взглянуть на них. — Наш кошелёк, Ви, — по глухому звуку становится понятно, что кто-то похлопал другого по плечу. Каблуки остроносых ботинок стучат по изношенному паркету, а скрип кожаной обивки кресла, в которое плюхается кто-то из них, мерзотно скрипит на зубах, будто жареный сыр. — Ты всё подготовил? — Почти, — произносит Виктор, и Санни опять заглядывает в щель, видя, как теперь Хосок сидит вполоборота к ней, но лица всё ещё не разглядеть. — Я рассчитываю на тебя. Они рассчитывают, — Хосок делает акцент на слове «они», будто говорит о ком-то весьма значимом. И взмахивает указательным пальцем, будто действительно имеет в виду — мёртвых? — Я тебя когда-нибудь подводил? — устало вздыхает Виктор, закатывая глаза. Кажется, слова гостя его обижают. Санни становится как-то не по себе. Этот странный диалог и тот факт, что она сама сидит сейчас в гардеробе, вынуждают насторожиться. А точно ли Виктор простой фокусник? — Нет, но у нас ещё никогда не было такого плотного графика. Всё должно пройти как по маслу, ты же понимаешь? — Хосок тянется к цилиндру, лежащему на клетке и, деловито прокрутив его в руке, надевает на голову. — Это будет величайшая ночь в году, понимаешь? — А разве это не Хэллоуин? — Хэллоуин это банальщина, но вот завтра! — он опять делает акцент на последнем слове, будто их ждёт действительно что-то грандиозное. — Завтра мы превзойдём самих себя! — Или сядем в лужу, — Виктор сдувает его сладкие грёзы своей промозглой правдой. Эти двое — мутные парни. Санни надо бы бежать отсюда поскорее. Но пока Хосок не уйдёт, она лишь может молиться, чтобы стук её бешено колотящегося сердца не долетел до его ушей. Мало ли, кто он на самом деле? Не особо похож на простачка. Его ковбойские сапоги с металлическими набойками на пятках, синие джинсы, заправленные в высокое голенище, с выбитыми на нём кактусами и палящим солнцем Техаса, лиловый пиджак — Хосок со спины выглядит как те полоумные бездомные, напялившие на себя всё, что нашли на помойке. Или как жалкий бизнесмен. — Ну не в тюрьму же, — давится смешком Хосок, вставая с кресла и подходя к Виктору. — Не опаздывай, — приторность его невидимой со спины улыбки Санни чувствует даже прячась за фатиновыми сухожилиями гардероба, а Хосок напяливает на голову Виктора цилиндр, натягивая на самый лоб, что под синей чёлкой теперь совсем не видно глаз. — Вали уже, — фыркает Ви, срывая с головы шляпу и толкая Хосока к выходу. На этот гость больше ничего не отвечает. Молча выходит из гримёрной, и последнее, что Санни успевает увидеть — его притворную улыбку и хитрый взгляд. Он что, чокнутый? — Чего расселась? — двери шкафа резко открываются, и Санни вздрагивает от неожиданности, глядя на Виктора снизу вверх. — Ты что, моль? — А ты что, ещё и юморист? — язвит она, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от осыпавшегося с платьев пепла из блёсток и пайеток. — Может, объяснишь, что тут происходит? — требует она, снова возвращая на него внимание. Но Виктор уже увлечённо расправляет атласную ленту на своей «волшебной» шляпе, вскидывая лишь брови, будто у Санни нет права задавать подобные вопросы. — Что ты хочешь услышать? — устало интересуется он, прокручивая шляпу на пальце. Это выглядело бы весьма эффектно, если бы он демонстрировал ловкость своих рук на сцене, а не в гримёрной, где ещё несколькими минутами ранее Санни стала свидетельницей уж слишком подозрительного диалога. — Что ты собираешься делать? — этот вопрос не даёт ей покоя. Какие к чёрту мертвецы, какая ночь покруче Хэллоуина? Эти идиоты реально собираются богохульничать или речь шла о банальной вечеринке? — Воскрешать мёртвых, — непринуждённо отвечает он. — Ты что, реально волшебник? — ну и бредятина. — А ты реально можешь в это поверить? Он ловко взмахивает рукой, и цилиндр рассекает воздух с глухим свистом, цепляясь за вешалку для пальто у противоположной стены. На лице Ви появляется скользкая как слизняк улыбка, а у Санни внутри всё закипает от его самодовольства и хвастовства. Позёр, выпендрёжник и, похоже, нарцисс. И как её только угораздило вляпаться в эту авантюру? Пора валить отсюда, а Эстер сказать, что завтра они обойдут все ночные клубы в китайском квартале, пока она не найдёт себе кого-то ещё. На этом самодовольном придурке свет не сошёлся. И Санни хочет, чтобы эта встреча стала для них последней. — Да ты псих, — она мотает головой, бормоча себе под нос. Он точно ненормальный — Санни уверена в этом. Кто вообще будет в здравом уме красить волосы в синий и работать на третьем десятке в бродячем цирке? Или как они называют свой балаган — Театр Луны? Театр скукоты и пудрения мозгов, вот что это. Может, всем этим людям и понравилось выступление — Санни и сама оценила некоторые номера эквилибристов — но она уже не в том возрасте, чтобы верить в магию. И уж тем более в воскрешение мертвецов — какая дикость. — От психички слышу, — парирует он, скрещивая руки на груди. И Санни собирает в кулак все крупицы оставшегося спокойствия, с вызовом глядя ему прямо в глаза: — Больше не услышишь, я сваливаю. Чтобы она ещё раз поддержала Эстер с её бредовыми мыслями — да она лучше процитирует её отца и посоветует «покаяться». …впустую потраченный вечер. — Завтра в четыре двадцать четыре возле театра. Служебный вход. И не опаздывай, — раздаётся за спиной, и Санни замирает уже стоя в дверях. — Смешно, — бросает она через плечо, дёргая ручку двери на себя. Кажется, что уже нельзя услышать от Ви ещё большую глупость, чем некромантия, но Санни ошиблась. Он действительно тот ещё волшебник — великий и невероятный мудак. — Вот и посмеёмся вместе, — чуть усмехается Виктор, и Санни оборачивается на него, не скрывая удивления. — И оденься потеплее, завтра обещают заморозки. На его лице нет шутки или издёвки. Он едва заметно улыбается, но выглядит это так, будто Виктор пытается расположить её к себе. Неужели он и правда рассчитывает, что она на это купится? Он похоже не волшебник и не мудак — он полный идиот. Санни до него нет никакого дела — она достаточно доходчиво дала ему всё понять. Или Эстер уже не первая, кто клюёт на его магические штучки, пепельные глаза и пожжённые аммиаком волосы? Лицо у него и правда интересное, улыбка манящая, а взгляд загадочный. Но не настолько загадочный, чтобы Санни не могла его раскусить. Может, Эстер бы и повелась на всё это — она уже повелась — вот только Санни лишь одаривает его надменным взглядом, подмечая хорошо скроенный чёрный костюм. На сцене Виктор и правда смотрелся в нём неплохо. — С чего я должна сюда возвращаться? — она ломает бровь, не отпуская дверную ручку. — Думаешь, мне больше заняться нечем? Свидание это или «невинное» приглашение на кофе? Да что бы там ни было, они с Виктором больше не встретятся — точка. — Кажется, ты очень дорожишь своим временем, — в своей манере тянет он, а затем щёлкает пальцами — спасибо, что на этот раз хоть без латыни. — Как ты?.. — Санни рефлекторно хватается за своё левое запястье — только не это. Часы давно уже не ходят, но это подарок бабушки. Санни почти никогда их не снимает, а этот ублюдок украл единственную ценность в её жизни. Плевать на цену золота, из которого сделаны ремешок и циферблат — воспоминания бесценны. Он не может ограбить её — только не так. — Отдай! — она тут же подлетает к нему, пытаясь схватиться за поблёскивающий в свете торшеров ремешок, но Виктор вытягивает руку вверх, довольно усмехаясь. — Верни, это моё! Он слишком высокий — приходится привстать на цыпочки и упереться рукой в его плечо, чтобы хотя бы кончиками пальцев дотронуться до желанного трофея. Санни ещё ни разу не теряла часы — она снимает их только когда идёт в душ или когда они раз в два месяца решают с Эстер сходить в городской бассейн. В её крохотной жизни нет ничего более значимого, чем эти поломанные воспоминаниями часы. — Завтра, в четыре двадцать четыре. Не опаздывай, и получишь свои часики обратно, — не поддаваясь на её уговоры, произносит Ви, ловко пряча часы полностью в кулак. А через пару мгновений демонстрирует пустую раскрытую ладонь у них над головами. — И отойди от меня. Ногу сейчас отдавишь.