Мой маленький принц

Часть 1. Знакомство.

      Слегка неловкие, чересчур прерывистые движения колец по карнизу выдают в человеке неопытность на должности. Годами утро Хёнджина начинается с одного и того же звука, одних и тех же шагов, и, когда на месте Михаэля оказывается кто-то другой, день проходит странно и непривычно.       В свете окна омега видит только силуэт мужчины, черт лица не различает спросонья, но уже, словно маленький ребёнок, зацепившийся за что-то яркое, останавливается на его волосах медного цвета.       — Доброе утро, господин. Я ваш новый дворецкий, Минхо, — альфа подходит ближе к кровати, кланяется, и Джин еле успевает прикрыть перевязанную руку одеялом. — Чем могу быть полезен? Мне сказали, что вам нездоровится, — Минхо сопереживающе хмурится, потому что болезненную бледность юноши замечает.       — Рад знакомству, Минхо. Просто принеси завтрак в постель, больше ничего не нужно, спасибо, — выдавливает из себя улыбку Джин, чувствуя прилив тошноты.       — Уверены? Передо мной не нужно стесняться…       — Минхо, просто сделай, что говорю.       Хёнджин совсем не пытается нагрубить ему, ведь донести до незнающего человека факт того, что это не болезнь, а обычные симптомы от потери крови, сложно.       Тем не менее, мужчина слушается. Наверняка, ему заранее сказали делать всё, о чём просит господин, несмотря на рекомендации по уходу за больными. Он открывает окно, не даёт никаких лекарств, не измеряет температуру. Стоит рядом, вытянувшийся по струнке, с заведёнными за спину руками и смиренно ждёт следующего поручения, пока Хёнджин завтракает.       Укушенная рука скрыта под рукавом полупрозрачной сорочки, но на всякий случай он не вертит ею перед глазами дворецкого, а просто смотрит на него, почти любуется.       Идеальный профиль, острая скула, выпирающий кадык и полные таинственности карие глаза. Молодой. Ещё такой молодой. Как же будет жалко…       — Я что-то забыл? — хмурится Минхо, хлопая глазами. Кажется, печальный вздох парня он принял за недовольство. — Почему вы так смотрите на меня?       — Смотрю и всё. Вы же на меня смотрите.       — Простите…       — Всё в порядке. Мы же привыкаем друг к другу, вы для меня новый человек.       Трапеза продолжается, и с каждым кусочком брюнету становится лучше. Капля крема неприятно ощущается на уголке губ, и Джин тянется к салфетке. Только сейчас он замечает красующегося на столе белоснежного компаньона — салфетку, хитро свёрнутую в журавлика. Раздаётся удивлённый смешок.       — Он желает вам скорее поправляться.       — Это ты сделал?       — Решил поднять вам настроение, пока сервировал стол. Знакомство должно начинаться с хорошей ноты, — улыбается он.       — Ты сервировал его один?       — Да, все остальные сейчас заняты перестановкой в комнате вашего мужа.       — Какой перестановкой?       Спешно закончив завтрак, брюнет поднимается с кровати, но в глазах резко мутнеет, поэтому он просит Минхо помочь ему добраться до кабинета Кристофера. По коридору туда-сюда снуют люди, никому сейчас дела нет до них, потому что таскается некоторая мебель и стопки бумаг.       — Брат? Что происходит? — Хёнджин появляется в ночном одеянии в широком дверном проёме вместе с Минхо, держащим омегу под руку, и проходит внутрь, невзирая на суматоху вокруг.       Кристофер оживляется при виде него, как всегда. Муж проснулся, и теперь ему не терпится узнать, как прошло знакомство с новым дворецким.       — Доброе утро, Хёнджин. Отец передал мне своё дело насовсем, поэтому я решил переставить кабинет под себя. Я не говорил, потому что это не особо тебя касается. Тебе нездоровится? Минхо, на будущее, господину Хёнджину очень помогает пища с кленовым сиропом… — Мысли Кристофера оживлённо перепрыгивают с темы на тему. Привыкнув раздавать команды с самого утра, он кажется заводной юлой по сравнению с сонным недомогающим Хёнджином, ещё не до конца соображавшим, что происходит.       — Насовсем?       Кристофер кивает, параллельно организовывая рабочий стол: выдвигает ящики, проверяет, те ли бумаги перенесли.       — У него много других дел за пределами этой страны, так что всем теперь руковожу я. Погода хорошая сегодня, тебе полезно прогуляться. Покажи Минхо сады, введи в курс дела, — он деловито улыбается обоим и проносится мимо, идя к шкафу, не забыв поцеловать Хёнджина в висок. Тот только на совет кивает и выходит из комнаты, всё ещё опираясь на дворецкого.       Словно пожилая пара на прогулке, они снова идут по тому же длинному коридору. Хёнджин выглядит опустошённым и скучающим, а вот Минхо не может удержаться от любопытного вопроса.       — Я могу поинтересоваться? — как бы случайно возникает он.       — Можешь. Что ты хочешь узнать? — Хёнджин на него даже не смотрит.       — Почему вы называете своего супруга братом? Или мне что-то неправильно доложили…       Минхо нервно сглатывает, когда господин останавливается и поворачивает в его сторону голову. В тусклом коридоре его заспанное болезненное (пусть и красивое) лицо выглядит слишком пугающе. Джин предстаёт перед ним призраком, готовым наброситься в этот самый момент.       Ухмылка мелькает на лице омеги вместе с интересной мыслью в голове: это лишь первый день, новый дворецкий вполне вероятно на испытательном сроке, и Хёнджин имеет полное право устроить ему настоящий испытательный срок. Он подходит к мужчине всё ближе, заставляя того пятиться, пока последний спиной не упирается в стену. Вокруг совсем никого, и эхо от хрипловатого голоса, усаживается глубоко в голове рыжеволосого.       — Разве мой муж не брат мне? Никого, кроме него, у меня больше нет, — Джин почти шепчет. Он говорит это с такой преданностью и любовью, что уже верит сам себе. — Он мой отец, мой брат… друг… любовник.       Напоследок он смеётся, как умалишённый, будучи уверенным в том, что начал создавать для дворецкого нужное мнение о себе.

Часть 2. Забава.

      Как и подобает вампиру, стоящему во главе не последней компании в стране, Кристоферу приходится уехать на некоторое время к одному из партнёров, по совместительству члену другого клана, и Хёнджин остаётся в доме один. Прислуга подчиняется главному по дому, Санёну, личному слуге альфы, которого тот почти не напрягает личными поручениями, а лишь просит следить за домом, поэтому на плечи Минхо ложится лишь один груз ответственности — Хёнджин. Омега со дня отъезда мужа вспоминает всё, чем докучал прислуге в доме, но всё внимание решает уделить новенькому. Только цель теперь благая — уберечь этого человека, сделать так, чтобы он ни на километр не подходил к поместью.       В комнате с роялем Джин сидит один. Он сбежал ото всех лишь ненадолго, чтобы остаться со своими мыслями наедине. Настроенный инструмент издаёт приятное звучание от ударов молоточков. Ноты собираются во что-то абстрактное, но похожее на знакомые мотивы.       — Я потерял вас, господин, — расторопно начинает Минхо, остановившись в дверном проёме. Джин играть тут же прекращает, сидит к нему спиной, но не поворачивается.       — Умеешь играть? — не собираясь как-то отчитывать дворецкого, начинает он, проходясь невесомо по клавишам изящными пальцами. Минхо это видит и глаз оторвать не может.       — Нет. А вы? — говорит он, словно по облаку ступает.       — Мой дорогой супруг говорит, что у меня выдающиеся таланты в музицировании, — вновь заигрывающе улыбается Джин, всё же повернувшись к альфе. — Хочешь, покажу?       Минхо, особо не колеблясь, отвечает: «Разумеется». Но жалеет об этом быстро.       Он даже не знал, что можно играть настолько плохо. Ноты не сочетаются друг с другом, ритм идёт невпопад, живёт своей жизнью, как будто музыкант, придумавший мелодию, психически болен. Минхо, по правде говоря, не хотел заочно ставить диагноз господину, но сейчас уверен в том, что Бан ему соврал, почти на сто процентов. Мизерный шанс того, что Джин просто издевается, присутствует, но зачем ему это нужно?       Омега почти бьёт по клавишам, калеча подушечки пальцев, но улыбку держит. Подходит развязка его «гениальной» импровизации, и юноша разворачивается на стульчике, поднимается и уделяет отдельное внимание поклону.       Минхо корчит некое подобие восторга и пытается выдавить из себя аплодисменты, которые ударяются о высокие голые стены комнаты.

*

      Веселье заканчиваться и не думает, и уже на следующий день Хёнджин, противореча отстранённому вчерашнему поведению, вертится вокруг него, словно дитя, обнимает, даёт попробовать свою еду с ложки, а потом расстилает на газоне плед и устраивает пикник для них двоих.       И приносит с собой игральные карты.       — Вы и в азартных играх спец, господин? — Минхо не знает, почему до сих пор подпитывает его эго такими комплиментами.       — О, да, — скалится Джин, тасуя колоду, — в том году я выиграл Сумрака в карты.       Сумрак — один из любимцев Хёнджина, Фризская лошадь, выведенная в провинции Нидерландов. Они глубокого чёрного окраса, у них пушистая грива и удлинённая шерсть возле копыт. Он прекрасный и покладистый. Минхо как-то наблюдал за господином, катающимся на нём — сочетание идеальное. Так и не скажешь, что молодой человек с приветом.       Говорят же, что людям с отклонениями помогает общение с животными.       — Хорошо. Сыграем просто, на интерес? — интересуется Хо, присаживаясь к нему с его позволения.       — Нет. На твою жизнь. Или ты думаешь, что предыдущий дворецкий на твоём месте умер от инфаркта? — Хёнджин любопытно склонил голову набок.

*

      Одно из небольших, но красивых озёр поместья цепляет к себе именно в летнее время, когда вода на мелководье прогревается прямо до дна. Когда Хёнджин был маленький, они с Кристофером плескались в воде целый день, до рубинового заката и синих губ.       Омега вдыхает наполненный пыльцой горячий воздух и довольно потягивается. Вода отражает солнечный свет и слепит его, но взгляда он не отводит, приятно щурится. Он одет в белую хлопковую рубашку ниже колен, мешающие волосы собраны лентой в маленький пучок, чтобы их не мочить лишний раз. Минхо, уже изрядно повидавший все «выпады» господина, не готовится к чему-то особенному: вода должна его расслабить и успокоить, поднять и без того колеблющееся настроение, но беда в том, что Хёнджин и тут может что-нибудь учудить, а он не сможет ему помочь, потому что…       — Минхо, что такое? — невинно хлопает глазками брюнет, стоя в воде по щиколотку. Они впервые вместе на озере, и к омеге начинают подкрадываться кое-какие сомнения.       Минхо так трусливо и напряжённо смотрит на воду.       — Господин, простите, но… вы умеете плавать? — на всякий случай спрашивает он, но тут же понимает, что Хёнджин может с лёгкостью соврать.       — Конечно, а… неужели… кто-то наврал при приёме на работу! — Джин хватается за живот и звонко смеётся. Лицо Минхо выглядит до жути комично — такой серьёзный и взрослый дворецкий, но до смерти боящийся воды. — Ты не умеешь плавать? Ну ладно, тогда я не буду лезть глубоко, только для начала.       Омега улыбается ему, словно маленький ребёнок, собирающийся снова напортачить, и весьма уверенно расстёгивает сорочку пуговица за пуговицей, наблюдая за тем, как у дворецкого округляются глаза. Минхо резко отворачивается, как только понимает, что перед ним пытаются оголиться.       — Минхо, разве ты должен следить за мной, пока я купаюсь?       — Господин, но… но вы голый!       — И что? Все в этом доме уже привыкли, это нормально. Я же человек, имею право сменить одежду либо просто снять её, — объясняет Хёнджин, комкая и бросая сорочку на берег, и приказывает альфе посмотреть на него.       Дворецкому ничего не остаётся, кроме как подчиниться воле господина. Судорожно сжимая в руках чистое полотенце, он старается смотреть омеге только в глаза, но, когда тот отворачивается от него, чтобы зайти в воду, взгляд всё равно на долю секунды падает ниже, к ягодицам, и он делает глубокий вдох, надеясь, что краска не залила предательски лицо и уши.

*

      — Что ты опять творишь? Стоило уехать совсем на чуть-чуть, и мне с порога же докладывают о том, что ты пристаёшь к новому дворецкому!       Кристофер скорее к высшим силам обращается, чем ругает мужа, невозмутимо стоящего в дверном проёме.       — Я не приставал, просто хотел искупаться, это не запрещено, — омега обиженно скрещивает руки на груди и закатывает глаза. Само собой, садовник их видел и доложил главе семьи.       — Даже если так. Я украдкой подслушал остальных, — продолжает альфа, вставая со стола. — Ты пытаешься вытравить его отсюда.       — Он узнает о вещах куда пострашнее, почему бы его сейчас не подготовить? — парирует Джин, но сердце бьётся в груди беспорядочно, потому что Кристофер встаёт из-за стола и неспеша шагает к нему. Как бы омега уверенно не держался перед ним, своего мужа он таким знает, а потому хочет попятиться в сторону коридора, но Кристофер оказывается быстрее — дверь запирается изнутри, как будто скоро здесь должно состояться совещание, а не казнь.       — Признаюсь, в этом есть логика, — ухмыляется альфа, становясь к нему вплотную. — Мой принц, столько лет прошло, — вдруг он меняет тему, сводя строгость на нет и становясь более задумчивым.       Джина неожиданно нежно целуют в губы, удерживая ласково за подбородок, целуют долго, глубоко, унося сознание куда-то далеко, и в какой-то момент он забывает, зачем его сюда позвали. Неужели Кристофер не собирался его ругать, а лишь нашёл повод провести с ним время? Брюнет пытается передохнуть, отстраняется и шумно выдыхает, но лишь на секунду, потому что альфа напирает снова, притягивая к себе за талию. Джин быстро заводится, принимая чужой язык, бесцеремонно исследующий рот, и не сразу понимает, как они доходят до диванчика. Кристофер отстраняется и фразу заканчивает:       — Столько прошло… Думал, я на тебя управы не нашёл?       Удивлённый стон Джина обрывается, когда он плюхается спиной на кожаное сидение. Ещё секунда, и он оказывается лежащим животом на коленях Бана, который придавливает рукой поясницу, собираясь стянуть брюки с юноши. Хёнджин краснеет от злости и возмущается, дёргает конечностями в попытках встать, но вампир прилагает часть своей силы, чтобы его усмирить — широкая ладонь ложится на затылок и буквально придавливает жертву к дивану. Свободной же рукой Кристофер оголяет его пятую точку и не медлит с тем, чтобы ударить. Несильно, просто ради того, чтобы проучить. Омега мгновенно затихает, округляя глаза, и замирает у него на коленях, не веря во всю абсурдность ситуации. Чтобы брат, собственный муж лупил его, как маленького непослушного ребёнка!       — Что ты… делаешь? — выдавливает из себя Джин, не зная, что ещё сказать. Действительно, что же?       — Всего лишь преподаю маленький урок. Моя задача как мужа наставить тебя на истинный путь.       Кристофер понимает прекрасно, что своим наказанием калечит не тело Джина, а его самолюбие и чувство вседозволенности. Поэтому в открытую насмехается, напоминая о важности семейных отношений между супругами, подкрепляя свои слова несильными ударами то по одной, то по другой половинке. И Джина это начинает не на шутку заводить.       Румянец на ушах и щеках скрывать долго не получается, а стоны из протеста плавно перетекают в удовольствие.       — Я же забочусь, любимый. Я не хочу выставлять тебя в дурном свете, а потому к нам никто не зайдёт, — приговаривает альфа, ещё раз нажимая на поясницу, чтобы Хёнджин прогнулся и лежал смирно. Он чувствует сильный поток феромона с его стороны и усмехается. — Какой же ты всё-таки плохой, похотливый омега…       Джин неровно дышит, стараясь не пускать слюни на диван, цепляется вытянутыми вперёд руками за обивку, оставляя на ней следы-полумесяцы от ногтей, и постоянно останавливает себя перед тем, чтобы сдаться и выпятить задницу. Кристофер уже давно почувствовал его стояк, но частички приличия всё ещё витали вокруг него, напоминая о том, что ему нельзя показывать слабость перед мужем.       Да, Джин всё ещё держится — многолетний недотрах он зовёт не хронической болезнью, а всего лишь слабостью. Пальцы Кристофера от поясницы ведут к копчику и продолжают свой путь до ложбинки между ягодиц, где располагается дырочка. Набухший, голодный, сочащийся смазкой сфинктер сжимается, подушечки пальцев невесомо мажут и исчезают, оставляя после себя лишь фантом. Брюнет открывает рот в немом стоне и мелко дрожит, мысли в голове повторяются и громко скандируют: «Войди, войди, войди!». Хотя бы пальцами, этого будет достаточно.       Но нет. Может быть, Кристофер и наступает на те же грабли, позволяя Джину играть грязно, но в этот раз он намеревается идти до конца, ведь Джин хотел, чтобы братик его наказал. Возбуждение омеги почти кружит голову, но вампир держится стойко, подливает масла в огонь, массирует бедную дырочку, жаждущую большего, но внутрь не проникает.       — Пожалуйста… — шепчет омега, краснея ещё больше, пряча лицо в обивке дивана, пока Кристофер не берёт его за подбородок, рассматривая с интересом его лицо. Заплаканные искрящиеся глаза, пылающие щёки, мокрые покусанные губы. «Не жди, поцелуй, войди».       — Что ты сказал? Я не услышал.       — Пожалуйста, трахни меня! — изо всех сил бросает Джин, отвернув лицо, утопающее в стыде. В последний раз, когда омега так играл с ним в открытую, всё проходило по его правилам, но почему-то сейчас именно Хёнджин находился в роли жертвы.       Вампир больше ничего не говорит. Он оглаживает воспалённые ягодицы, захватывая бёдра, и больше его не трогает. Юноша остаётся один в комнате лежать на диване с поднятыми обратно штанами и паршивым ярлыком проигравшего с позором.

Часть 3. С самого начала.

      — Так это было… обычное баловство?       Минхо озадаченно смотрит куда-то в сторону, пока омега вертит одуванчик в руках, пачкая пальцы в липком зеленоватом соке. Хёнджин поникает головой и ещё раз извиняется, кивая.       — Хм, интересно, — продолжает задумчиво альфа, — вы бы начали этот разговор, господин, если бы ваш муж не вмешался?       Хёнджин вдруг как будто воды в рот набирает. Щёки алеют со стыда, стоит ему вспомнить вчерашний день. Брюнет хлопает глазами, не зная, что спросить, что сказать в первую очередь.       — Разве неправда? — неподдельно удивляется дворецкий. — Он сказал, что провел с вами воспитательную беседу.       Хёнджин успокаивает бурю внутри себя молниеносно. Да, это была всего лишь беседа…       — Ах, да… Всё верно. Простите, я не знаю, что на меня нашло, — бормочет он и собирается поклониться, но Минхо останавливает его, положив руку на плечо, отчего омега неожиданно для себя вздрагивает — прислуга никогда не прикасалась к нему таким образом. Да и он ни разу не кланялся перед ней.       — Это лишнее, господин! Это вы должны меня простить за мою грубость и бестактность. Я впервые на этой должности и не всегда могу себя сдержать. Я всё ещё работаю над тоном и манерами…       Неловкость кружит между ними, словно стая ворон, и тогда Джин решает прервать бессмысленное бормотание дворецкого, извиняющегося за его извинения. Он прижимается к мужчине всем телом, будто падает, заключая в объятья, и утыкается носом в его плечо. Чёрные птицы кружить перестают и разлетаются в разные стороны, дует тёплый ветер, разгоняя тучи, выпуская на них лучи солнца. Минхо цепляется за него инстинктивно, не ожидав такого выпада со стороны господина. Впервые от парня исходит искренность, впервые альфа не смотрит на него сквозь мысли о том, что у Хёнджина диагноз.       — Давай просто начнём всё с чистого листа, — выдыхает омега в ткань строгого пиджака, пока его снова не берут за плечи, безмолвно прося отстраниться.       Минхо ничего не говорит, лишь улыбается, как это делает каждое утро, и подставляет свой локоть.       И вот они как ни в чём не бывало шагают вдоль аллеи, усаженной вишней, и болтают обо всём и ни о чём. Минхо рассказывает чуть больше о себе, Хёнджин же в свою очередь неохотно, но делится откровением — своими воспоминаниями о предыдущем дворецком, говорит, как они ему дороги, и что стало причиной всех его капризов. Омега не мог принять тот факт, что Михаэля не вернуть, а потому Минхо становился для него врагом номер один.       — Я ни в коем случае не хочу отнять у него его место, господин, — торопится признаться альфа. — Он остался в вашем сердце, верно? Он вас воспитал, а я всего лишь новый работник, новый помощник, вот и всё. Так что не надо рано утром устраивать мне ловушки с вёдрами ледяной воды…       Хёнджин смеётся и прижимается к нему сильнее, чувствуя, как дворецкому непривычны такие прикосновения. Обиды остаются позади, Джин убеждает его в том, что всё в порядке, однако не знает теперь, как быть. Они возвращаются в тот первый день, когда омега жалел бедного ни о чём не подозревающего человека.       — Вы не устали? Может, присядем?       Из раздумий его снова вытаскивает Минхо, кивающий в сторону скамьи в самом конце аллеи, до куда они дошли. Джин пересиливает себя перед тем, чтобы болезненно улыбнуться и протяжно заныть, выпуская внутренний голос со своим: «Не надо, мне всё ещё больно после той воспитательной беседы», — но находит в себе силы преподнести эту фразу как нужно.       — Пожалуй, откажусь.

*

      Минхо хорошо выполняет свою работу. Своим добрым бархатистым голосом он будит его по утрам, сопровождает от завтрака и до самого ужина, иногда помогает заплетать волосы, подбирает одежду на день по погоде. Он почти никогда не болеет, а если болеет, то Джин не боится сидеть в его комнате и пить с ним полезный травяной чай. В такие дни Минхо одевается свободно и удобно — хлопковая рубашка почти просвечивает крепкое тело. Да что уж тут говорить — Хёнджин ощущает его крепкие плечи каждый раз, когда берёт его за локоть. Иногда (очень часто) омега специально притворяется недомогающим, чтобы в буквальном смысле положиться на него.       Когда Минхо облачается в летнюю, более лёгкую одежду в виде обычного строгого костюма, его широкие бёдра разглаживают стрелки на брюках, когда он сидит.       Хёнджин старается не привязаться к нему. Он украдкой наблюдает за ним, как за новой диковинной зверушкой, старается подмечать детали, привычки, манеру речи. Минхо почти весь день проводит на ногах и часто устаёт. Среди дня он уходит на какое-то время, покидая поле зрения господина, чтобы посидеть в тихом месте и расслабиться. Хёнджин следит за тем, как он отдыхает от него. Подмечает: дворецкий — человек приятный, но нелюдимый, скорей всего относится к нему как к своей работе, за которую глава поместья хорошо платит. Минхо закрывает глаза и запрокидывает голову, глубоко вздыхая. Джин видит его кадык и бесшумно сглатывает. Хочется присесть к нему на колени и обнять. Потому что лавочка холодная. Потому что Хёнджин не хочет к нему привязываться.       Омега шепчет в ванной его имя. Шея взмокла не от воды, а от пота. Мокрые волосы зачёсаны рукой назад, пара тонких слипшихся прядей спадают на лицо, кончиками щекочут скулы. Минхо молодой и привлекательный, он его личный дворецкий, а у Хёнджина никогда не было секса.       Он знает, как это происходит. Альфа подходит со спины и начинает расцеловывать шею, разминает плечи и нежными прикосновениями двигается не ниже и не выше — глубже. Не поверхностно. От затылка к шее, от шеи к ушку, к губам. Его сильные руки уверенно ласкают, используют по назначению, но при этом берегут, как самое ценное, самое дорогое, что может сломаться по щелчку. Живот сводит сладкой истомой, тянет так, что рука сама неохотно тянется потрогать, собирается коснуться. Дырочка впускает в себя его длинные пальцы до самых костяшек, пока омежий член обхватывает ладонь, ведёт вверх и вниз.       — Минхо, — снова выдыхает он в пустую душную комнату, наполненную ароматами цветов, которые должны отлично маскировать его феромон. Он витает в воздухе с большой концентрацией, и будет очень неловко, если другие люди неподалёку почувствуют его.       А если Минхо придёт и застанет его таким? Вспышка возбуждения настигает неожиданно, стоит ему только подумать об этом. Сглотнув слюну, он ускоряется — пальцы проталкивает ещё глубже, насколько может, а другой рукой сильнее сжимает член. Он по пояс в воде, плеск и тяжёлое дыхание сдают его с потрохами, но это становится неважно, когда точка наслаждения так близка. Оргазм заставляет его пискнуть пару раз, а всё из-за эйфории, которая вбрасывается в пах пульсациями, вмиг делая голову налитой свинцом. Ни один приём ванны не поможет ему отмыться от всех этих грязных мыслей, что засели у него где-то там, глубоко.       Хёнджин к Минхо старается не привязываться. Но хочет.

Часть 4. Счастье.

      Прогресс на месте не стоит, и супруги Бан застают появление такого вида деятельности, как фотография. Хёнджин давно слышал об этом, но тогда технология была слишком неудобной и не была такой распространённой, как сейчас. Живопись до сих пор остаётся на первом месте среди богатеев, однако некоторые из них с недавних пор стали с доверием посматривать в сторону диковины.       Именно поэтому Кристофер решает не отставать от всех и приглашает в поместье фотографа.       — У вас столько разных комнат, я чуть не заблудился! И каждая по-своему привлекает, хочется устроить фотосессию в каждой, даже в ванной! Жаль, что у нас времени мало… — Джисон, словно белка в колесе, шныряет по поместью впереди Санёна, который ему всё здесь показывает, и складывается ощущение, что этому посетителю экскурсовод только мешает. — У вас великолепный вкус, господин Бан! Так красиво, превосходно, эта архитектура, внутреннее убранство…       — Джисон, мы пришли сюда людей фотографировать, а не стены.       Ким Сынмин, его муж, неспеша шагает рядом с Кристофером и Хёнджином и заранее извиняется за поведение своего омеги.       — Простите ему его любопытство. Он подмечает много деталей и ничего не упускает. Обожает наше дело, за это я и взял его в ассистенты.       Сынмин и Джисон — весьма странная супружеская пара на первый взгляд. Хёнджин не понимал, как эти двое вообще уживаются в одном доме. Как Инь и Ян, как нерасторопный кот и резвый мышонок. Они различны характерами, и неясно, как встретились. Возможно, это был брак по расчёту, который развился в нечто большее.       Сынмин смотрит на него со стороны и, будучи человеком довольно сдержанным, при этом почти не скрывает улыбки. Он говорит ему приготовить фотоаппарат, а сам внимательно рассматривает место в зале, на фоне которого он будет снимать.       — Господин Хёнджин, присаживайтесь, — Сынмин указывает на приготовленный стул, исписанный резьбой по дереву, и Джин растерянно хлопает глазами, переглядываясь с Кристофером.       — Я не буду участвовать в съёмке, — спешно поясняет Бан, всё ещё стоя возле камеры, а затем как бы невзначай обращается к Сынмину. — Мне более привычно позировать художникам. Это только для любимого мужа и его некоторой прислуги.       Джин снова встречается с ним взглядом и доводит до себя его мысль — Кристофер скорей всего не отразится на фотографии. С зеркалами вампир не дружит, так что и современная дагеротипия не сможет вывести его изображение на фотобумагу. Омега садится на стул и поправляет воротник блузы, Джисон ему помогает.       — Сидите неподвижно несколько минут. Мы скажем, когда закончим.       Хёнджин уже позировал для художников. Чтобы не сидеть перед ним несколько часов, а то и дней, они делали перерывы, и результат его не всегда радовал. Как будто его что-то в то время радовало…       К ним заходит Минхо. Он становится поодаль ото всех, и Хёнджин не удерживается перед тем, чтобы не посмотреть в его сторону. Сынмин, стоящий за аппаратом, напоминает вернуться в исходное положение и советует даже глазами не двигать, и Джин слушается. Разбушевавшиеся мысли машут перед ним чёрным флагом, к горлу подкатывает паника и паранойя. Кристофер может что-то знать, он всегда всё знает. Что-то знать может и сам Минхо, пусть шанс того, что его видели и слышали в ванной, ничтожно мал.       Наверное, это позор — фантазировать о другом альфе будучи замужем. С другой стороны, он и о муже фантазировать не прекращал.       Он позволял себе мечтать, надеялся. Ему бы хотелось, чтобы Кристофер кусал не так больно, чтобы просил прощение за каждый такой вечер, коих было достаточно на его памяти. Чтобы замаливал грехи перед истязанием поцелуями и лаской, но ведь он просто приходит и берёт, словно должное, а Хёнджин и слова против сказать не может. Возникать начнёт, попросится снова на волю, а его не пустят. Пустой разговор, не приводящий ни к чему.       Поэтому Хёнджин отпускает себе грех в самоудовлетворении, давно объявив себя мучеником.       — Отлично, готово, — говорит Сынмин и ждёт дальнейших указаний от Кристофера, который в эту же секунду просит Минхо подойти к Хёнджину.       — Думаю, Минхо тоже нужно запечатлеть, — улыбается он и следом специально встречается взглядом с Джином, который выныривает из своих мыслей. — Он уже почти часть нашей семьи, верно, милый?       Хёнджин чувствует себя актёром на сцене. Вокруг него реквизит, напротив — Дьявол, инсценировавший этот акт. Он издевается над ним совершенно незаметно, выворачивает беспомощную душу наизнанку и улыбается при этом, словно всё хорошо. Всё хорошо.       Всё хорошо.       «Не надо. Пожалей его, прошу тебя».       — Да, это так, — скромно ухмыляется омега, глядя на Минхо, который обходит его и становится позади. Улыбается в ответ.       «Какая искренность! Какие чувства! Неподдельные! Браво!»       И зрители аплодируют.

*

      Вымотанный морально и физически, Хёнджин поздно вечером облачается в ночнушку и почти падает на расправленную постель. Его покой неожиданно тревожат.       — Насыщенный выдался день. Через пару недель Сынмин привезёт фотографии. Мы разговорились, я думаю, в будущем их можно пригласить ещё раз… — обыденным тоном сообщает Кристофер, закрывая дверь его спальни. Он поправляет манжеты у своей пижамы и медленно шагает к Джину, который к этому моменту уже садится на кровати.       Омега не понимает, что он здесь делает. Кормились им совсем недавно, никаких глупостей он сегодня не вытворял, иных причин брюнет найти не может.       — Что тебе нужно? — сон и усталость как рукой снимает. Вместо них приходят нехорошее волнение и страх. Страх увидеть или услышать что-то непоправимое.       Кристофер усмехается.       — Это вроде мой дом. Хожу там, где хочу и когда хочу, — пожимает он плечами и притягивает Джина к себе, беря за запястье. Омега этот жест романтичным не считает — с отвращением смотрит на то, как супруг задирает длинный рукав ночнушки и жадно затягивается насыщенным запахом от запястья до локтя. — Успокойся, у тебя сердце колотится. Зачем лишний раз вампира провоцировать?       — А зачем лишний раз приходить ко мне и изводиться на слюну? — Хёнджин уже смирился с высказываниями альфы по поводу инстинктов, поэтому почти не язвит, а всего лишь предлагает уберечь их обоих от конфуза.       — Ты прав, но я это делаю постоянно. Отец говорил, что голод можно обуздать, но у меня есть ощущение, что тобой невозможно насытиться, — страстно шепчет комплимент альфа и целует его, толкается языком, не даёт отстраниться, удерживая бережно за щёки. Джин не может ничего предпринять, кроме как отдаться в его руки, ведь бегать от того, с кем живёшь столько лет, — бессмысленно. И закрываться тоже бессмысленно, потому что организм с разумом давно поссорились.       Хёнджин стонет и разрывает череду этих ласк, смущённо дыша и вспоминая, что хотел сказать.       — Где ваши манеры, господин Бан? Разве альфа не должен вести себя так развратно? Помойте рот с мылом, ей Богу…       — Наверное, ты забыл, что Ему я больше не подчиняюсь, — Кристофер спускается ниже к шее и почти засасывает кожу, целует каждый уголочек, издевается сам над собой, ведь укусить не может. Джин играет с ним в праведника, но тем самым только распаляет и скорей всего делает это нарочно.       Альфа легонько толкает его, и тот падает спиной на постель. Кристофер походит на гепарда, загнавшего уже раненую антилопу в угол. Ему не нужно столько пищи, сколько веселья, острых ощущений. Джин кусает губы и не знает куда себя деть. Что он делает? Зачем это делает? Почему издевается?       Нет, стоп, стоп, стоп! Уж лучше пусть приходит и равнодушно кусает, чем устраивает такие сцены.       Кристофер как будто читает его мысли и перестаёт. Ложится рядом, приобнимает за талию и утыкается носом в хрупкое плечо. Быстро разгоревшееся пламя так же быстро потухает, оставляя после себя горячий пепел и едкий запах дыма, вызывающий привыкание.       — Помнишь, мы лежали с тобой так на кровати… Тебе было десять, я тебя чем-то обидел, — задумчиво глядит он в потолок, методично поглаживая большим пальцем его живот через ткань. — Ты расплакался, и я тут же пожалел о том, что довёл до слёз. Обнимал тебя потом долго…       — Пока я не принял извинения.       Хёнджин помнит. В его пресной жизни то детство словно капля мёда, которая падает на язык и приятной горечью отдаёт в горле. Эти краски, запахи, воздух. Чувства и мурашки по коже от прикосновений. Приятные воспоминания, в которых парень всё ещё может раствориться, пока не забыл.       Хёнджин всегда его прощал. Но Кристофер почему-то не напоминает ему об этом. Знает, какой ответ его ждёт.       «Всегда прощал, но не сейчас».       — Я пришёл, потому что… — он вдруг замялся, подбирая слова. — Сынмин и Джисон такие счастливые вместе. Понимаю, что далеко не все пары такие и это, скорее, исключение, но я всё равно завидую, — он спускается ниже, кладя голову ему на грудь. — Конечно, нам такое никогда не светит, но… просто знай — если ты умрёшь, я умру вместе с тобой.       Такие откровения Хёнджин от него уже слышал, но подобным тоном — искренним, слишком тёплым и таким похожим на того Кристофера — никогда. Как будто из могилы выходит тот самый ребёнок, который не давал ему грустить, всегда делился и развлекал. Всегда был на его стороне, потому что он его старший брат.       Вот только мёртвые не оживают. А если и оживают, то превращаются в монстров. Омега обнимает своего монстра в ответ, зарывается пальцами в густые кудри и теребит их, заботливо отпуская фразу, которая давно рвётся наружу:       — Я убью тебя раньше, чем умру сам.       Кристофер ничего не отвечает. Сон снова нависает над Джином, и тот быстро проваливается в дрёму, пока муж ложится рядом и обнимает его крепче, целуя в висок.

Часть 5. Чанбин.

      Помимо того, как альфа ездит по разным странам и городам, он также приглашает в гости своих партнёров, одним из которых является наследник клана Со — Со Чанбин. Альфа появляется в поместье чаще всех и больше всех раздражает Джина, который уже не раз говорит мужу о том, что тот странно на него смотрит.       Чанбин не просто смотрит. Он как будто бы выискивает момент, чтобы напасть на омегу и съесть, присвоить себе. Пока что он этого не делал, но Джин чует, что день этот близок.       — Странно, что Кристофер доверяет меня тебе. Чем ты его приворожил, позволь поинтересоваться? — щурится язвительно Джин. Сумрак топчется вперёд-назад — ему не терпится отправиться на прогулку.       Они как раз отправляются покататься на лошадях. Пока Кристофер всё ещё занят в своём кабинете, омеге было поручено «развлечь» гостя.       — И это у меня спрашивает такой прекрасный омега, как ты? — усмехается Со. — Ты его первый охмурил, признайся, — он подмигивает парню и едет первым.       — Тебе известна наша история, так к чему такой вопрос? — закатывает глаза Джин, но едет следом. Прогулка обещает быть интересной, а главное — полной старых вскрытых ран и приторных комплиментов.       — Чтобы ты от него ко мне убежал, а как иначе?       — Не дождёшься. Уж лучше он.       Чанбин смеётся, и Джин, как бы то ни было, пытается скрыть случайно вылезшую наружу улыбку. Именно энергичность и разгульность Чанбина раньше постоянно вызывали у омеги страх, ведь на деле альфа и мизинцем его не коснётся без его разрешения. Прожив с Кристофером много лет в качестве супруга, он не знает другой манеры поведения, кроме контроля, спокойствия и самообладания, и противоположный характер Чанбина отдаёт в парне ощущение дикости и оттого переживания по поводу своей безопасности. Он кажется ему чересчур нереальным, слишком громким, что можно оглохнуть, и слишком светлым, что можно ослепнуть. Он не стесняется восторгаться погоде, любимому русому жеребцу по кличке Урман, травит разные интересные истории и порядком выматывает Джина. В хорошем смысле.       Вечером омега будет ныть всему и вся о том, чтобы Кристофер его больше к ним не звал, но в итоге всё равно поймёт, что за весь день нахватался разнообразных эмоций больше, чем за год.       На полях сплошной раздор и свобода, счастливые лошади мчатся наперегонки, играя скорее с ветром, чем друг с другом. Наездникам кое-как удаётся их обуздать. Изрядно вымотанные, они останавливаются у одинокого старого дерева, чтобы вместе с лошадьми отдохнуть в тени густой листвы.       — Я читал много литературы про вампиров. Вернее, всё, что смог найти и перевести, — откровенно начинает Хёнджин, привязывая Сумрака к ветке. С каждым словом поводья от волнения неконтролируемо сжимаются. — Ты что-нибудь слышал об оборотнях? Их преподносят в книгах, как ваших главных врагов.       Чанбин удивлённо хлопает глазами и усмехается.       — Ищешь способ избавиться от нас?       — Все способы мне и так известны. Мне просто интересно, существуют ли другие твари. Вы же не можете быть одни.       — А если можем? Не нужно вестись на всё, что видела необразованная деревенщина. Это сказки, не более того, — улыбается Чанбин, а Джин не успевает сказать что-то против, потому что Сумрак пугается прошмыгнувшей в норку полёвки и резко встаёт на дыбы, заржав, тем самым напугав всех, включая Урмана. Джин падает на траву, и Чанбин подлетает к нему, интересуясь, всё ли в порядке.       Джин осматривает себя и садится на колени, отряхивается, сообщая, что всё хорошо, но тут же замечает кровь на бежевых брюках. Ткань не разорвана, а это означает лишь одно — ссадина кровоточит на ладони. Правой руке пришлось несладко.       — Дай посмотрю, — требовательно возникает Бин и тут же берёт его за руку, хотя Джин своего согласия на это не давал, однако последний мало возникает по этому поводу, потому что альфа рассматривает рану очень вдумчиво и внимательно. Как будто сильно беспокоится.       В том-то и дело, что как будто. Чего и следовало ожидать — непредсказуемость Со достигает апогея именно в этот момент. Оба вспоминают, что альфа является вампиром, но Джин убрать руку не успевает, и Чанбин кончиком языка проходится по ране, довольно смакуя капли на языке. Хёнджин руку прячет и с ужасом наблюдает, как у него обнажаются клыки. К счастью, всего на несколько секунд.       — С ума сошёл?!       — Прости, не удержался, — игриво смеётся альфа, всё ещё чмокая, пытаясь вернуть то мимолётное послевкусие.       Чистая кровь.       — …Ох, Дьявол… Мне бы такую выдержку, как у Криса. Столько лет… — в блаженстве закатывает глаза он. — И ты ведь ни разу налево не ходил. Как так? — он спрашивает скорее из жалости и больше не язвит.       Хёнджин на это лишь бурчит в сторону:       — Поверь, я пытался.       И Чанбин смеётся снова, но уже совсем невесело. Настрой снова сменяется на более задумчивый и даже сопереживающий. Альфа вздыхает куда-то в сторону:       — Обычаи семьи Бан всегда казались мне чересчур странными и даже дикими.       Клан Со хоть и одобряет браки по расчёту, жениха Чанбину подыскивают среди таких же вампиров, как он. Людей обращают по их согласию, но правила каждого клана на то и правила — они у каждого свои, и осуждать семьи друг друга считается оскорблением. Ему остаётся лишь посочувствовать омеге, который этого сочувствия почти не замечает, потому что Бин не привык оказывать кому-то поддержку.       Джин ничего не отвечает. Слышится быстрый топот копыт — к ним подъезжает на лошади Минхо, докладывает о том, что ужин подан, но после замечает слегка потрёпанного, всё ещё сидевшего на траве Хёнджина и тут же соскакивает на землю.       — Господин, что случилось?       — Просто ссадина, ничего такого, — успокаивает дворецкого парень, которому помогает подняться Чанбин. Минхо одним быстрым движением вытаскивает белоснежный платок из наружного кармана и наскоро перевязывает ладонь, бормоча о том, что по приезде рану нужно промыть.       — Я вас подвезу, — говорит Хо, отвязывая Сумрака и собираясь вести его рядом. — При такой ране вы не сможете держать поводья.       Хёнджин мог бы сказать, что всё это пустяки, однако такой разговор бы ни к чему не привёл — о нём бы всё равно позаботились, потому что это работа Минхо. Брюнет усаживается в седло позади него, и все трое едут до дома.       Правая рука омеги сжимает платок, уже слегка пропитавшийся кровью, а левая — бумажку, которую Чанбин незаметно передал ему, пока поднимал на ноги. Держась за Минхо, он разворачивает её и читает про себя послание:

«это может показаться сумасшествием, но тебя спасёт только верность семье Бан»

*

      Что имеет в виду Чанбин, Джин отчаянно хочет узнать, но остаться наедине с ним никак не получается. Застеленный красивой скатертью стол полнится разными блюдами, которые одному омеге не съесть, потому что вампиры такую еду не переваривают от слова совсем. По бокалам разливается настоящее вино, но течёт только по горлу Хёнджина, Кристофер с Чанбином только к губам его подносят.       И снова эта сцена, столько актёров, и лишь для одного. Минхо равнодушно стоит у выхода и почти не вникает в разговоры хозяина дома с гостем, но на просьбы и поручения откликается.       — Как прогулка?       — Мне очень понравилось! Мы с Хёнджином так здорово провели время. Я заметил, у тебя на территории пусто…       — Да, я как раз собираюсь нанять дизайнера. Хочется зелени побольше, деревьев в западной части, и…       — У меня тост.       Прочистив горло, кротко и весьма учтиво произносит Хёнджин. Его вежливый голосок так разнится с его обычным, что у Кристофера пробегают мурашки по коже: он опять что-то задумал. Омега болтает красное вино и улыбается, кокетливо переглядываясь с одного мужчины на другого. Наступает пауза, ему позволяют говорить.       — Красноречиями бросаться не буду, скажу лишь одно — за твой приезд, Чанбин, — брюнет поднимает бокал и добавляет. — Наши двери для тебя всегда открыты.       — Это малыш ко мне оттаял, вы поглядите! — Чанбин хихикает и чокается с ним, продолжая энергично глагольствовать. Кристофер улыбается и кивает на все его слова, но украдкой замечает Джина, который, не сводя с него глаз, осушает полный бокал залпом.       Краем уха омега слышит, как Санён зовёт Минхо помочь в другом крыле дома проконтролировать работу горничных, и дворецкий удаляется с их поля зрения.       — Солнце, не налегай на алкоголь. Мы все прекрасно знаем, чем это может закончиться, — не выходя из образа, вставляет Бан, отливая в тару немного вина, чтобы сделать вид, что он пьёт. С едой на тарелке он делает то же самое.       — Долго этот цирк будет продолжаться? Я уже едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Когда он всё узнает? — выливает накопившееся брюнет и, игнорируя замечание мужа, не дожидается слуги, который наполнит бокал. Берёт бутылку и наполняет почти до краёв.       Давно он не пил так много. А это нетрезвое блаженство, лишённое тяжёлых мыслей так и тянет обратно, в эту пучину…       — О, теперь ты так ждёшь этого дня? Не волнуйся, с первых же минут всё поймёшь. У нас гость, Джин, поэтому с такими разговорами лучше повременить, — на этом альфа ставит точку в разговоре и добивает молчаливым жестом, отведённым слуге позади Джина, который забирает у него бутылку и ставит на другой конец стола.       Потом возвращается Минхо, и всё возвращается к тому, с чего они начинали. Хёнджин молчит за столом весь вечер и просит обратить на себя внимание только по одному поводу — отпустить его завтра в город. Кристофер без колебаний соглашается, но с условием, если Минхо составит ему компанию, ведь так ему будет спокойнее.

Часть 6. Признание.

      Целью поездки Хёнджина становится городская библиотека, самая старая из всех и самая большая. Кучи открытых стеллажей, которые не протирают от пыли неделями, стоят лабиринтом, ужасающим своим видом и количеством информации. Омега блуждает по нему с надеждой потеряться специально, чтобы оторваться от пристального внимания дворецкого.       Хёнджин думает, что люди, обращавшиеся под полной луной, так же реальны, как и вампиры, но для этого нужна подходящая литература.       — Господин, вы так и не сказали, что ищете… Господин? Что это? — Минхо возникает перед ним неожиданно, и Джин не успевает закрыть и убрать книгу обратно на полку. Перед альфой красуется рдеющее лицо Джина и обложка… обычного любовного романа. — Вы расхаживали передо мной голым, а сейчас стесняетесь вот этого? Вы такой противоречивый, — ухмыляется он. — Неужели вашу муж запрещает читать это?       Второпях меняя книгу о мистических тварях на любовный роман, он совсем не заметил, что взял — сплошной сборник порнографии с подробными иллюстрациями! Как такое вообще может стоять на полках?!       — Взял случайно. И почему я должен тут отчитываться перед тобой? — рассуждает вслух омега, откладывая книгу подальше, словно она горячая, как раскалённая кочерга.       — Знаете, как говорят, — Минхо задумчиво глядит в сторону, оперевшись на стеллаж, — замужние омеги притягивают к себе всё самое пошлое и непристойное, когда мужья к ним по ночам не ходят.       Хёнджин мог бы прямо сейчас его отчитать за такие слова и возразить, оспорить. Почему дворецкий вообще так ведёт себя с ним? Почему так много себе позволяет? Статус Джина вполне даёт ему право залепить ему пощёчину, но отчего-то вместо гнева наружу вытекают страх, волнение и паранойя.       Минхо начинает о чём-то догадываться.       Язык присыхает к нёбу, а горло как будто ядом парализует, и брюнет ничего не может выговорить. Он дышит-то с трудом.       — В чём вы провинились перед ним, господин? Вы такой красивый, притягательный. Он знает о вашей измене?       Теперь и ноги прирастают к полу, воздуха становится всё меньше. Минхо меняется в лице. Словно Демон, посланный самим Дьяволом, он непринуждённо улыбается и хищным змеиным взглядом околдовывает жертву вмиг. Джин вжимается в стеллаж, а альфа уже стоит напротив него, подходит почти вплотную. Он не касается омеги, но тот и так прекрасно понимает, что уйти ему не удастся.       Хёнджин знает, о чём говорит Минхо, в чём обвиняет.       — …Вы думаете о другом мужчине. Играетесь с ним, обнажаетесь, шепчете его имя в ванной, пока мастурбируете. Ужасно непристойно, не находите?       Кровь снова приливает к ушам и щекам, когда он вспоминает те грязные моменты. Минхо прав, он ведь омега из высшего общества, его не так воспитывали. Но о каком воспитании может идти речь, когда тело не может себя контролировать рядом с альфой? Минхо опирается ладонью о стеллаж, преграждая ему путь к отступление, и как бы любуется тем, что натворил своими словами. Переходит на более нежный тон.       — …Но я же ваш дворецкий. Моя работа делать всё, что скажет господин. Если господин попросит…       Альфа шепчет, и шёпот этот проникает прямо в душу Джина. Мутным взглядом, покрытым пеленой желания, он замечает, как Минхо берёт его за запястье и прикладывает вспотевшую ручонку к своей груди. Ведёт ниже, не встречает какого-либо сопротивления или протеста, словно кукловод, дёргающий за ниточки. Останавливается у паха, и только тогда Джин приходит в себя, одёргивая руку, но взгляда с видимого бугорка не сводит.       Раздаётся ещё один шёпот, ближе, громче, прямо в самое ухо, и он уже отзывается в каждой частичке тела и, в особенности, сердца:       — Я в вашем полном распоряжении. Не нужно стесняться.       Такого Хёнджин уже не выдерживает. Вытирая с глаз непрошеные слёзы, в панике он судорожно шепчет: «Не надо, нельзя. Он убьёт тебя», — и выбегает прочь из библиотеки.

*

      В самом же поместье отныне они избегают друг друга и делают вид, будто ничего не произошло, но спустя всего пару суток за невозможностью жить так дальше, они всё-таки говорят о случившемся.       Просторная зона для гольфа обдаётся ветром, едва видимым из-за короткой зелёной травы, которая еле колыхается, погода стоит прекрасная, самое время выйти подышать свежим воздухом и поупражняться с клюшкой. Хёнджин выбирает короткую дистанцию и становится в стойку, прицеливаясь, рассчитывая силу удара, а главное, точность. С точностью у него всегда проблемы.       Удар сопровождается характерным коротким звуком, и шар катится по траве, но в лунку не попадает, едет мимо. Брюнет уже психануть готовится, но всплеск эмоций неожиданно прерывает голос позади.       — Вы не учитываете ветер.       — Что прости?       — Ветер, — повторяет Минхо чуть громче и подходит к омеге. — Многие забывают о ветре или оправдывают им свой проигрыш, — он шагает к шару и поднимает его с земли, чтобы господин не утруждался за ним идти. — Но действительно хорошие игроки в гольф учитывают всё: от мягкости травы до силы ветра. И его направления. Дайте покажу.       Не дожидаясь согласия Джина (на самом деле, ему было достаточно того, что ему в ответ смирно промолчали), Минхо устанавливает шар на гольф-ти, но клюшку не забирает. Он высматривает ближайшее дерево или куст в округе и смотрит, в какую сторону они покачиваются.       — Наш ветер — юго-западный, значит, мяч поведёт туда, — Минхо становится позади него и обхватывает рукоять клюшки вместе с ним, показывая, куда лучше бить. — И бейте ровно, иначе он будет крутиться.       Погружённый в игру, Хёнджин сосредоточенно бьёт и приятно удивляется результату. Прямое попадание. Победного выдохнув, он только сейчас замечает, насколько они близко друг к другу, однако волнение скрывает.       — Ты не говорил, что умеешь играть, — замечает Джин, оперевшись на клюшку и всё ещё не сводя глаз с лунки, в которой прячется шар.       — По правде говоря, лучше бы мне уметь плавать. Этот навык обладает большей пользой.       Хёнджин скромно смеётся, жмурясь, а Минхо идёт подбирать шар. Снова воцаряется тишина, их разделяет лишь пара метров. Дворецкий продолжает молча работать на него, выполнять поручения. Он достаёт шар, но медлит перед тем, чтобы вернуть его омеге. Как будто что-то нависает над ним. Скорей всего, чувство вины.       — Вы не подходили к мужу и не просили меня уволить? — Минхо скорее не спрашивает, а утверждает. Столько времени прошло. Да что уж там — почему он по земле ещё ходит, почему альфа Хёнджина ещё не избил его до смерти за такое?       — А ты не пошёл сам, — пожимает плечами Джин. — Мог бы соврать, придумать любую отговорку, чтобы уйти, но остался.       — Я ждал вас.       — Позволил мне решать твою судьбу?       — Я же сказал тогда правду. Я в вашей власти.       Хёнджин застывает на мгновение, вспоминая случай в библиотеке. На эмоциях он мало что запомнил, но чувствовал явно — от Минхо исходило что-то, что он не мог передать словами. Сердце колотится, когда он смотрит на белый шар в руке Минхо, безмолвно предлагающем продолжить игру, но оставить всё как есть и молчать о произошедшем омега никак не может.       Он его не боится, но сам факт того, что Минхо предложил ему всего себя, не даёт ему покоя.       — Так почему я всё ещё здесь?       — Потому что мы нравимся друг другу?       Простой и такой логичный вывод вылетает из уст юноши. Сказанное отчасти является шуткой, процентов на восемьдесят. Хёнджин идёт ва-банк, потому что дальнейшие действия предугадать не может и не хочет. Он просто хочет забрать у него шар, но не успевает коснуться — Минхо роняет его на траву, а руку его бережно перехватывает и целует костяшки пальцев. Усмехаясь, произносит:       — Самое необычное в моей жизни признание.       — А их было много?       — Это первое.       — Поверю на слово.       Они симпатизируют друг другу, это ни для кого из них не новость, особенно, если учитывать раскрепощённое поведение Джина в отношении Минхо, его тела и внешности. А Минхо? А Минхо, наверное, просто мазохист, раз не боится гнева Кристофера.       Наверное, его всё же стоит бояться, хотя бы ради приличия. У хозяина дома уши и глаза повсюду. Что уж говорить о том, что окно в его кабинете аккурат выходит на это маленькое поле для гольфа.       

Часть 7. Санён.

      — Перестань… — слабо сопротивляется Хо, пытаясь вылезти из постели, но за полы строгого костюма хватают и тянут обратно. — Санён мне голову оторвёт за неряшливый вид, тем более с утра пораньше.       — Он слишком помешан на чистоте, такова его натура, — отмахивается недавно проснувшийся, но уже порядком бодрый Хёнджин. — Его мало кто воспринимает всерьёз, даже Кристофер.       — Но мне же всё равно попадёт, — констатирует факт альфа, сдавшись и согласившись полежать с ним в постели ещё немного.       — Ну, ты так и скажи: причина уважительная: кувыркался в постели со своим господином.       Минхо закатывает глаза и что-то бормочет, а Джин даже не слушает его. Омега издевательски смеётся, обнимая его за шею, чтобы якобы задобрить, но оба знают прекрасно — дворецкому всё равно сегодня не жить. Если, конечно, Минхо не приведёт себя в порядок в течение десяти минут, потому что совсем скоро подадут завтрак.       Да, они безбожно кувыркались на постели омеги всё утро, с самого момента, как Хо раздвинул шторы. Хёнджин прижал его к себе, прицепился мёртвой хваткой и никуда не отпускал. Говорил, что соскучился за всю эту ночь, пока его не было. Пусть даже он спал это время.       Солнце поднимается над горизонтом, лучи почти достигают постели, в которой, словно два маленьких пушистых котёнка, нежатся двое. Увы, любовникам доступны только поцелуи, но нет… даже поцелуи. Омега больше не видит в своём дворецком лишь низменное желание совокупиться. Голод внезапно покинул тело и душу тогда, когда в его сердце вторгся ещё один альфа. Учтивый и вежливый, спокойный, но сильный. Честный и светлый, с которым можно улететь далеко-далеко, от этого вампирского гнезда. Мысленно, конечно же.       — Мне кажется, ты слишком сильно мной пахнешь, — озвучивает свои опасения альфа, играясь с прядями на макушке брюнета.       — Я пахну тобой давно, и это нормально, — успокаивает его Джин. — Ты — тот альфа, с которым я чаще всего провожу время. Даже ты мной пахнешь. Никто не станет задавать вопросы.       — «Я пахну тобой давно»… Звучит… романтично, — рассуждая вслух, альфа переходит на шёпот и после этих слов кусает Хёнджина за раковину уха, на что тот шумно выдыхает. Паршивец Минхо.       — Хотя, знаешь, кто будет задавать вопросы?       — Кто?       — Дотошный Санён.       Они смеются и продолжают лежать в обнимку, пока часы не пробивают десять утра.       Хёнджин расцветает. Расцветает с каждым восходом солнца, с каждым таким завтраком, за которым переглядывается со своим дворецким, храня секрет на двоих. Он снова хочет просыпаться, а засыпать, наоборот, не хочет — без его улыбки и пожеланий спокойной ночи. Дни становятся ярче, полноценнее, воздух пропитывается его запахом и запахом весны — началом чего-то нового, чего-то хорошего.       Хёнджин возвращает себе дни, которые, как он думал, потерял навсегда. Дворецкий заставляет его сердце приятно трепетать, а губы — расплываться в улыбке. Глаза светятся, он видит это в отражении напротив зеркала, в которое только недавно начал смотреться. Жизнь в этом доме приобретает нотки смысла и настоящей жизни, которой ему так не хватало.       А ведь он думал, что не заслуживает всего этого.       Пусть омега и хранит этот страшный секрет от мужа, за измену он себя не винит, хотя знает, что творит. С Минхо он не спит, но верность его отныне закопана глубоко и надолго. Это ничуть не тревожит, даже наоборот — добавляет перчинки в и без того вкусное блюдо. Они с Минхо выходят гулять куда-то далеко, прячутся, но вероятность того, что какой-нибудь садовник их заметит, всё ещё остаётся велика. От такого сносит крышу.       Разумеется, это замечает вечно молчаливая и не отсвечивающая прислуга. Это замечает и Кристофер.       Хёнджин не глупый, измену так быстро не вскрывает, играть роль послушного и заботливого супруга продолжает, поэтому навещает Бана периодически, как сегодняшним поздним вечером. Шагая по тёмному пустующему коридору совершенно один, он замечает свет, виднеющийся из приоткрытой двери в кабинет альфы. Он слышит шелест бумаги и понимает, что Кристофер ещё там.       Он знает, что вампиры мало спят и почти не устают, но порой он забывает, что Кристофер им является. Не считая жажды крови, острых клыков и нечеловеческой силы, Джин признаётся (но только самому себе, никому больше) — его брат это всё ещё его брат, только взрослый и нагруженный семейным делом, ведомым поколениями. Он скуп на эмоции, потому что работает, иногда раздражителен, потому что работа ответственная, а всё бросить он не может.       Дверь слегка скрипит, раздаётся слабый стук пару раз. Альфа поднимает взгляд и видит Джина в дверном проёме.       — Я составлю компанию? — Хёнджин облокачивается головой на стену и сам практически засыпает, но уснуть всё-таки не может. Иначе Кристофер останется тут один.       — Конечно. Я почти закончил, — признаётся Бан, наспех подписывая документ. Его малость удивляет то, что омега вообще к нему заходит.       С другой стороны, прошло уже три месяца. Голод вампира даёт о себе знать, да и Хёнджин уже сам чувствует, что пора. Омеге не нравится эта процедура, боль и недомогание после, но бегать от всего этого слишком глупо и бессмысленно.       — Ты гуляешь тут один? Где Минхо?       — Я отпустил его на вечер. У всех нас должно быть свободное время на личные дела, — Джин проходит в комнату и встаёт возле массивной деревянной столешницы, усыпанной разными бумагами, в которых он ничего не смыслит.       — Мне кажется, что вы не отлипаете друг от друга, — хмыкает Кристофер, устремляя всё внимание на своего омегу. На улице, как и в доме, становится прохладно, брюнет облачён в чёрную рубашку из бархата и классические брюки простого кроя. В который раз он удивляется тому, почему днями сидит, запертый в этих четырёх стенах, хотя давно мог бы ходить за ним по пятам и бесконечно, действительно бесконечно, рассматривать живое произведение искусства.       Но он так же мог бы посадить мужа на полку и любоваться им в кабинете, но себя прекрасно знает — надоевшие за годы картины он выбрасывает, какими бы прекрасными они ни были. Относится ли это к Джину?       — Тебе кажется, — длинные пальчики заворожённо ведут по естественному узору на столешнице. Конечно же Кристофер ревнует, он это чувствует, но всего знать не может. Если бы знал о том, что Кристофер в курсе его гуляний, он бы здесь не стоял, а сразу же упал бы на колени и молил о пощаде.       Но вампир никуда не торопится. Джин ему таким нравится. Нравится до ломоты в костях и желания прижать к стенке, окружить своим запахом и никуда не пускать. Живая конкуренция за лакомый кусочек порождает былую страсть, добавляет в их отношения смысл и исключает скуку.       — Наверное, ты прав, — подыгрывает ему альфа, складывая документы в идеально ровные стопки и раскладывая их по местам. — Новый дворецкий относительно неплох. Вижу, вы ладите. Он всё-таки устраивает моего дорогого мужа?       Кристофер вопросительно изгибает бровь и медленно отодвигается от стола. Хёнджин устремляет взгляд на его раздвинутые колени и широкие бёдра и намёк понимает.       — Устраивает, — отвечает омега, присаживаясь к нему и давая рукам повиснуть на его шее. Он совершенно не знает, что на него нашло, но азарт, сидевший где-то внутри него, недавно вырвался наружу и теперь заставляет кровь кипеть в жилах. Чертовски опасно, но так горячо. Лучше любого наркотика.       Альфа смотрит на Хёнджина, а тот даже не краснеет, однако градус между ними повышается.       — Отлично. Главное, чтобы ты больше не заигрывался с ним, вёл себя пристойно, как господин из приличной семьи, — словно учитель, он повторяет одно и то же с периодичностью в несколько месяцев, каждый раз напоминая, но в этот раз добавляя ещё кое-что: — Хорошие супруги верны друг другу. Ты верен мне?       От его голоса у Джина спирает дыхание. Он прекрасно понимает вопрос, слышит его, но молчит, выпадая из реальности. Переживает бурю внутри себя, перебирает варианты, где мог оступиться, и в каком-то уже хоронит себя заживо.       — Как это относится к новому дворецкому? — омега подлавливает его на резкой смене темы, но Кристофер обладает большей властью и авторитетом.       — Сложно на такой простой вопрос ответить?       Сердце снова норовит выпрыгнуть из груди. Кристофер сжимает одной рукой его талию крепче, когда брюнет начинает елозить на его коленях, но выясняется, что он не собирается сбегать — он просто хочет устроиться поудобнее.       — Нет. Нет, не сложно.       — Тогда ответь.       Наполненная спокойствием, фраза одновременно режет по душе и сжимает горло, перекрывая воздух. Нет никаких «малыш» и «любимый», есть только желание докопаться до правды, вывернув жертву наизнанку, оголив её. Сможет ли он выпытать у Джина признание?       Тем временем омега заходит с тыла — адреналин поднимает его желание до предела и заставляет потянуться к супругу за поцелуем. Он впивается в его губы и впервые жадничает, сам хочет большего. Такое не на шутку заводит и Кристофера, и на мгновение тот объявляет паузу в допросе, чтобы усадить младшего на стол, предварительно вслепую скинув все бумаги на пол. Они возобновляют поцелуи ещё и ещё, и Хёнджин клянётся — только с ним он может целоваться так развязно и уверенно. С Минхо они аккуратничают, чтобы всё не вылилось в нечто большее и не оставило видимых следов. С мужем же всё по-другому.       Но отказываться от обоих альф Джин всё равно не готов.       — Я бы сделал так, если бы не был тебе верен? — задаёт встречный вопрос он, и Кристофер удовлетворительно усмехается. Конечно.       — Кто ж тебя знает, малыш…       — Ты знаешь.       Альфа больше не пытает, знает уже, что своего не добьётся. Он продолжает терзать пухлые зацелованные губы и вдыхать его чистый аромат, наполнивший комнату, забивший её до отказа, что даже дышать становится тяжелее. Старший раздвигает его колени и резко двигает его таз к себе, отчего брюнет от неожиданности стонет и сразу же краснеет. Он всегда был тихим и скромным в такие интимные моменты, считал стоны чем-то слишком пошлым и чересчур развратным.       — Ты такой притягательный сегодня.       — Ты просто голодный.       — Приглашаешь меня поужинать? — брюнета откровенно трясёт, когда альфа с губ спускается к шее и оставляет явные красноватые следы, грубо и жадно засасывая кожу. Чтобы все видели. — И… — добавляет. — Я всегда голодный.       Пальцы быстро расправляются с пуговицами на красивой дорогой рубашке. Он расстёгивает её до середины, чтобы нетерпеливо спустить с плеча. Вампирский слух, будь ты трижды проклят, — сердце качает его кровь ещё быстрее, толстая венка пульсирует, видимая под тонкой бледной кожей, и он всё это слышит, сходит с ума.       Если ты умрёшь, я умру вместе с тобой. Тут же, следом.       — Ты прекрасен. Что-то в тебе изменилось, и я пока не понимаю, что.       Джин не просто покорен, он, к своему ужасу, хочет его. Игра перерастает в нужду, тянущее чувство в животе кажется невыносимым. Омега неровно дышит, опираясь руками на столешницу. У него кружится голова от количества потребляемого кислорода, а тут ещё и рука Кристофера, беспардонно ложащаяся на пах. В брюках и так становится тесно, но альфа его страдания увеличивает, издевательски улыбаясь, — получает от этого удовольствие. Удовольствие от такого Хёнджина.       Парень концентрируется на ощущениях в паху, немощно цепляется за его запястье, пытаясь оттолкнуть, но всё без толку. Разум противоречит сам себе: то он дёргается и сводит ноги, то сопротивляется вяло только чтобы раззадорить. И пока он мечется в своих мыслях, Кристофер кусает, но боль впервые его не волнует настолько, чтобы выть. Удовольствие смешивается с ней, рождая гармонию, и брюнет ахает, не сдерживая слёз. Это слишком странно, всего лишь неприятно, но так по-своему… прекрасно. Омега до боли сжимает его плечо и видит в глазах искры, входит в необъятный транс из коктейля ощущений.       — Она как будто стала живее, с ума сойти… — приговаривает альфа, расторопно слизывая струйки крови, вытекающие из свежей раны. — Это так вкусно…       Снова укус и вспышка удовольствия, отдающая в сердце, качающее кровь, что проникает в каждый сосудик. Проникает в Кристофера. Ко всему прочему добавляется страх того, что он не остановится, и брюнет уже подсознательно готовится к смерти. Самой сладкой, потому что так хорошо. Потому что больше не больно.       В себя он приходит на кожаном диванчике. Он пробыл в отключке всего несколько минут, его обморок был простой психосоматикой. Когда вампир говорит, что не может остановиться, паника затмевает собой абсолютно всё. С эмоциями играть нужно осторожно. Пальцы ощупывают стерильный бинт, слух и зрение постепенно возвращаются.       Кристофер ходит где-то рядом. Видя его в сознании, он облегчённо выдыхает и целует его, что-то говорит. Хёнджин пока не понимает, фокусируясь на лице напротив. Потом появляется Санён, и его слова омега уже в состоянии обработать.       — Я позабочусь о вас, господин. Сможете идти сами? — интересуется альфа, параллельно осматривая его шею, не убирая бинт. Он несильно пропитался кровью, поэтому беспокоиться не о чем.       Джин хмурится, кряхтит и смотрит на пол, затем на Санёна. Мотает головой. Он, конечно, может попробовать, но это, скорей всего, плохо закончится, потому что даже сейчас его шатает, как пьяного.       До спальни на руках его несёт Кристофер, остальным займётся дворецкий. Альфа просит прощения за то, что переборщил, довёл до такого. Уставший Джин, не способный сейчас на что-либо, лишь молчит и прижимается к его груди, пока от мужа не отрывают. Вампир уходит, а Санён остаётся готовить омегу ко сну.       — Минхо? — первое, что вырывается у Хёнджина, когда мысли приходят в относительный порядок. Поздно ночью они не встретили никого, пока шли до спальни.       — Я отправил его спать. Вы задержались с мужем в кабинете, поэтому за вами пригляжу я, — докладывает дворецкий свою легенду, расстёгивая пуговицы рубашки. Он смачивает полотенце в тёплой воде и вытирает остатки засохшей крови. Рубашку придётся постирать.       — Хорошо.       Санён Джину никогда не симпатизировал, однако ему нравятся в нём две вещи — они с Кристофером идеально подходят друг другу, и вторая — его холодность и рассудительность. Он может сделать всё, что попросит глава семьи или его супруг, без насмешки или презрения, без смущения, без жалости или сопереживания. Идеальная тень, идеальный инструмент. Без голоса, вопросов, работающий, как часы.       Слуга ставит на тумбочку стакан воды, готовит ему ночнушку, пока Джин самостоятельно расстёгивает брюки. Почему-то сейчас они кажутся такими неудобными, некомфортными, мокрыми…       Санён замечает замеревшего юношу, уставившегося на свою распахнутую ширинку. Ткань нижнего белья и брюк насквозь пропиталась семенем, судя по липким остаткам между трусами и его членом. Омега пристыженно сглатывает, но альфа даже бровью не ведёт.       — Сделай так, чтобы Минхо меня пару дней не видел, — Джин в глаза ему смотреть не хочет, но приказ отдаёт твёрдым голосом.       — Да, господин. Отвести вас в ванную?       — Да, пожалуй.

Часть 8. Надежда.

      Хёнджин изучающе разглядывает подживающий укус, сидя перед зеркалом. Затем с гримасой отвращения перематывает шею стерильным бинтом, а следом — расписным платком спокойных серо-зелёных оттенков. На случай, если зайдёт Минхо.       Случай этот поворачивается — он и не был уверен в том, что Минхо не навестит его на следующий же день.       — Санён сказал, что у тебя мигрень и что ты не хочешь никого видеть. Я ему не поверил, — глядя с укором на брюнета, альфа складывает руки на груди. Он видит, что Джин не в постели, пусть и выглядит не очень, но в лихорадке не бьётся. Минхо мог бы спокойно о нём позаботиться, за отказом стоит другая причина.       — Она была сегодня утром, — врёт Хёнджин, потирая затылок. — Я просто простыл, и настроение такое… Это просто омежье, ничего такого…       Он пытается оправдаться своей физиологией, но во взгляде Минхо разглядеть сопереживание не получается. Альфа присаживается на кровать, не разрывая зрительного контакта, а у брюнета зарождается нехорошее чувство. Наверное, вины?       — Ты снова делаешь это.       Джин незаметно вжимается в спинку стула и разглядывает черты лица напротив, избегая глаз.       — Делаю что?       — Ходишь к нему, — отвечает альфа таким тоном, как будто ревнует, и Джин на момент безмолвно возмущается. Они супруги, конечно он к нему ходит! Но Минхо продолжает, медленно подбираясь к самой сути. — Позволяешь брать себя и питаться твоей жизнью. Ты уверен, что он считает тебя чем-то большим, нежели мешком с кровью?       Неловкая ухмылка спадает с лица, заменяясь непониманием, а затем — страхом. Ком в горле не даёт Джину нормально дышать. Он прижимает ладонь к шее в месте укуса. Тот, словно его застают врасплох, начинает пульсировать болью. Минхо следит за тем, как юноша проверяет наличие посторонних в коридоре и запирает дверь. Наверное, он ждал, что будет разговор, будут вопросы, будет паника и ужас, когда он сам запустит этот механизм.       — Откуда… — Хёнджин старается не заикаться, фокусируясь на ручке двери, не может её отпустить. Руки не слушаются.       — Ты очень плохо врёшь. Вы все плохо врёте. Нетрудно было догадаться по твоим шрамам, неотдалённо похожим на «поцелуи» твоего любимого-ненавистного мужа, который не фотографируется, потому что в объективе камеры не отражается. А раз в пару месяцев ты «болеешь»… — Хо не перестаёт говорить, сыпать доказательствами, которые отдают в ушах звоном, превращаясь в сплошной шум. — Только я не знаю одного: сколько тебе лет.       Омега всё ещё стоит в дверях, как вкопанный. Наружу рвутся слёзы вперемешку со смехом. Он не знает, что думать, что предпринимать. Хочется упасть на пол, свернуться калачиком и позволить эмоциям взять верх, вылиться из сосуда.       — После восемнадцати я перестал отмечать дни рождения, — как-то просто усмехается Джин. Слеза катится по щеке, вырываясь из хрупкого тела.       — Как давно это было?       — Точной цифры я не знаю, но уверен, что ты тогда ещё не родился.       Любопытство Хо спадает и меняется на лёгкий, еле различимый шок.

*

      — Пока он не знает, что ты в курсе, тебе лучше уходить, — придя в себя, твердит Джин, нервно ходя то к окну, то к двери.              Омега вообще не понимает, что Минхо делает у него в спальне, хотя тот должен быть уже далеко от поместья, не имея с ним ничего общего. Альфа как будто нарочно с каменным лицом идёт в самый очаг возгорания и с неким удовольствием подносит кончик папиросы к пламени.              Либо он просто слишком глуп, чтобы понимать всю суть западни, в которой находится.              — Но это вызовет только больше подозрений, и тебе попадёт.              «Тебе бы сейчас не обо мне думать!» — кричит внутри себя омега, кусая ногти. Он останавливается, смотря на него и хочет накричать. Ногти впиваются в ладони почти до крови.              — Не вызовет, — продолжает Джин. — Придумай любую отмазку. Хоть что-нибудь, иначе они всё расскажут сами, и тогда тебе не выбраться отсюда.              — Если я уйду, что будет с тобой? Появится другой. Ты и его будешь так уговаривать?              — Я сам с этим справлюсь, уже не маленький. Скажу… Кристоферу, что дворецкий мне больше не нужен…              Почему он вообще перед ним оправдывается? Не проще ли просто его прогнать? Нет, Минхо стал для него не просто помощником в обычных делах. Он был для него опорой все эти счастливые месяцы, спасал от всего, что угнетало долгие годы. Но, как говорится, счастье любит заканчиваться.              — Ты себя слышишь? — Хо берёт его за руку и смотрит в глаза, массируя пальцы, подсознательно успокаивая их обоих. — Этого не произойдёт, и ты это знаешь. Замкнутый круг, Джин. Может, я и смогу спастись, но какой в этом толк, если ты всё равно останешься с ним?              — Он… он…              — Всё, что у тебя есть? Сейчас это так? Ответь не мне, а самому себе, Хёнджин. И сделай, наконец, выбор.              Хёнджин смотрит неотрывно в его чёрные глаза и чувствует, как внутри зарождается тепло надежды, которое ему дарит мужчина. Впервые за всю его жизнь.              Уже этим вечером Санён подключает остальную прислугу и прочёсывает все этажи дома, пока часть его людей выходит на улицу к лабиринту, аллеям, полям и садам. Он уже знает, что они не найдут ничего, а потому ближе к полуночи стучится в кабинет к Кристоферу и присущим ему пресным тоном сообщает:              — Господин, ваш муж и его дворецкий… Их нет.

Часть 9.

      Хёнджин проходит в небольшую гостиную и, хоть та раза в полтора меньше его спальни, чувствует себя маленьким мальчиком в огромном дворце. Непривычно бывать в чужом доме, а ему придётся здесь не просто гостить — Минхо впускает его к себе, чтобы спрятать от прошлого.       — Кто-нибудь об этом месте ещё знает? — почёсывая локти, нервно оглядывается Джин по сторонам, особенно боясь заглянуть в окна. Ещё больший страх для него — если в дверь постучат.       — Только мы с тобой, — уверенно отвечает Минхо притягивая его к себе и крепко обнимая, как бы защищая от всего навалившегося.       — Мне всё ещё кажется, что это сплошной сон, — брюнет измученно закрывает глаза. То ли переживания тянут его к постели, то ли поздний час. Может, и то и другое.       — Хороший или плохой? — Минхо, видимо, чувствует, что омега не очень-то рад всему этому. Сбежав от кормящегося им монстра, он сбежал и от единственной семьи, в которой вырос, и как бы ни была сильна ненависть к Кристоферу, она всегда будет биться о скалы твёрдых воспоминаний о счастливом детстве, где когда-то жила любовь.       — Пока не знаю, не могу сказать точно.       — Но назад…       — Дороги нет, знаю.       — Мы переживём это, вместе. Я буду всегда рядом. Обещаю, — на выдохе произносит альфа и целует его, дабы успокоить.       Он всегда так с ним делает. Хёнджин может ходить весь день расстроенный, тихий, без надежды найти что-нибудь, что его развеселит, а потом на горизонте появляется знакомый слуга, и хандра улетучивается в миг.       Минхо дарит ему новые хорошие воспоминания. Старые, затёртые до дыр, просмотренные, прослушанные несколько тысяч раз, они откладываются подальше, в сундучок с замком, куда никому не добраться. Джин глотает его энергию, его всего, пьёт залпом, всё ещё боясь потерять источник своей жизни. Сначала потихоньку, маленькими глоточками…       Языки неловко сплетаются, и у брюнета краснеют от смущения щёки. Он поздно замечает, как они увлекаются, пытаясь «успокоить» друг друга.       Ещё позже до него доходит то, что больше не нужно скрываться, терпеть. Сдерживаться…       Хёнджин отстраняется от него лишь затем, чтобы убедиться в том, что и Минхо это понял, а затем происходит то, о чём он и не мечтал уже давно — альфа берёт его.       Берёт так, как будто всю жизнь его знал, знал, как он хочет, знал, как ему нужно прямо сейчас. Не разрывая нового грубого и местами неаккуратного поцелуя, в который он затягивает обратно омегу, Минхо на время ослепляет его бдительность, чтобы быстрыми отточенными за все эти месяцы движениями расстегнуть пуговицы на белой рубашке и избавиться от неё. Он раздевает Хёнджина и раздевается сам, медленно подталкивая его в сторону кровати. Ноги парня подкашиваются и не выдерживают как раз в тот момент, когда нужно упасть на поскрипывающий, но мягкий матрас. Платок, обёрнутый вокруг шеи, он не трогает, обращается бережно, хотя брюнет давно не обращает внимание на пульсирующую рану. Она только подогревает желание, оповещает о том, насколько сильно кипит его кровь.       Любовник избавляет его от брюк, стягивая одним движением, и медлит перед тем, чтобы снять нижнее бельё.       — Не боишься?       — Ты уже видел меня голым, к чему же такой вопрос? — усмехается в ответ омега, параллельно рассматривая его крепкий торс.       — А я не про это. Не боишься, что будет дальше?       — Я не знаю, что будет дальше.       И от этого только интереснее. Конечно, он понимает, что подразумевает под собой секс, но секс — всего лишь сырой (но главный!) ингредиент, который нужно правильно приготовить, подать к столу и есть с нужной скоростью и необходимыми столовыми приборами. Но почему-то он уверен, что Минхо — отличный повар.       Омегу натурально бросает в жар от вида абсолютно голого возбуждённого дворецкого, и весь его настрой уверенного нижнего сходит на нет.       — М-может, на сегодня мне будет достаточно твоих пальцев? — осторожно тянет Джин, сводя колени, бросая короткие взгляды на его член. Больше, чем у него.       Слюна предательски течёт, и Минхо заднюю давать пока не собирается.       — Вы такой переменчивый в настроении, господин, — тяжёлым голосом бормочет альфа, чем заставляет Джина буквально таять на постели. Хёнджин признаётся себе, что не может сдерживаться, когда Минхо к нему обращается официально. — Вас не учили держать слово? И потом… внутри омежьего тела, там… — уточняет, подползая ближе, — всё более податливое, чем вы думаете.       Омега судорожно выдыхает ему в лицо и следит за тем, как мужчина расцеловывает его грудь, медленно двигаясь вниз. С той же скоростью его ноги раздвигаются шире, как по волшебству, а твёрдый орган дёргается, пытаясь привлечь к себе внимание. Даже в своих мыслях Хёнджин такое не озвучивал, боясь божьей кары. Оно и видно — грешные слова, словно материальные, касаются его и гладят, ласкают, вынуждая открываться всё больше и больше. Они доводят юношу до мокрых глаз, которые смотрят в потолок, а видят в нём некое высшее существо, которое и даровало ему всё это. Он не знает, Господь ли смиловался над ним, позволив вкусить запретного плода, или же Дьявол только что вырвал его из лап строгого Отца. Он знает лишь одно — чувства эти настолько мимолётны, что можно моргнуть и пропустить всё самое важное.       Тело, словно сотканное не из сосудов, а золотых нитей, содрогается от каждого движения Минхо пальцами, хорошо скользящими внутри омеги из-за обилия смазки. Джин даже не ощущает, как они раскрывают мягкое пространство, а потому уже не боится. Почти. Альфа продолжает быть настойчивым — снова не давая тому времени трусить, он притягивает его к себе и нависает, специально сосредотачивая всё его внимание на себе, а не на том, что внизу.       — Выдохни, — шепчет Хо, уже ощущая головкой его вход. Брюнет пытается делать, как он говорит, но на половине пути задерживает дыхание, потому что чувствует давление и пытается расслабиться.       — Это… это… — омега растерянно смотрит на то, что происходит у него между ног и мало что понимает. Из-за возбуждения он не чувствует никакой боли, лишь странную непривычную наполненность.       — Просто успокойся и дыши. Всё хорошо, — альфа по лицу его видит, что тот не против продолжить, хотя находится в смятении, и это нормально.       Он выходит почти до конца и входит снова, совершая повторяющиеся движения, и Джин начинает входить во вкус. Трение заставляет его выгибаться, расслабляясь под ним окончательно. Минхо стонет от того, что брюнет шире раздвигает ноги, и целует его, покусывая уже бедную нижнюю губу докрасна.       Хёнджин хочет заниматься этим бесконечно. Энергия тратится, вытекает изо всех сторон и улетучивается, однако остаётся ещё, чтобы держаться в сознании. Жалкие крупицы, не позволяющие устало развалиться на постели. Он цепляется за них, собирает воедино, боится, что всё закончится слишком быстро и внезапно.       Что-то подходит, приближается. Такое знакомое чувство, он знает, что оно до жути приятное, оттого ждёт с нетерпением. Впервые это чувство подпускает к нему не он сам, а альфа. Он его контролирует: ускорится, значит эйфория наступит быстрее, объявив конец. Но Минхо действует противоположно. Джин стонет разочарованно, собирается снова переступить порог своей гордости и попросить о продолжении, но не успевает, потому что мужчина переворачивает его на живот и, поцеловав за ушком, входит до конца. Омега прогибается в пояснице и почти кричит, более не осознавая, кто он и где. Кусает край подушки, закатывая глаза, и ловит настоящий животный кайф, хотя не представлял, что такое вообще возможно. Люди — не животные, а существа, созданные Богом, подобные его образу. Среди них есть отвергнутые — демоны. Минхо из лап такого демона его вырвал.       Альфа рычит, сильнее сжимая его ягодицы, и кончает первый, задерживаюсь в нём, чтобы повязать. Хёнджин плохо соображает, что происходит, но против не выступает. Минхо ложится на бок, обнимает его и обхватывает рукой его член, проводит несколько раз, и брюнет кончает со слезами на глазах. Мощный оргазм прошибает до кончиков пальцев и отдаёт длительной пульсацией, которая не прекращается, пока набухший узел находится в нём. Омега лишь сладко поскуливает, стараясь не двигаться лишний раз, отдавая своё тело ритуалу, заложенному природой. Любимый альфа рядом, он дарит тепло, свет и заботу, защитит его от любой угрозы, пока он такой маленький и беспомощный…       Он так и засыпает, не дождавшись, когда узел спадёт и Минхо отнесёт его искупать.

*

      За любую пакость нужно платить, именно поэтому на следующее утро Джин проклинает вчерашнюю ночь, ибо кара небесная всё же существует.       — Я не пойму, ты меня вчера любил или убивал… — болезненно стонет омега, пытаясь подняться на локтях, но шумно плюхается на подушки. Тело ломит, как будто по нему проехалась повозка и не один раз. Минхо лежит рядом и посмеивается, тоже осторожно — мышцы пресса болят от напряжения.       — Признайся, было здорово.       — Невероятно, — шепчет Хёнджин, закрывая глаза и утопая с улыбкой в ленивом поцелуе. — Ты такой… Почему у тебя нет омеги?       — История долгая и не очень приятная для меня, так что я воздержусь от ответа, — осторожно уворачивается Хо, и Джин решает не поднимать более эту тему. Откуда ему знать: может, его любовь когда-то сразила болезнь? Или несчастный случай. Минхо молод достаточно, чтобы только недавно оправиться после потери. — Сварить тебе кофе?       — А ты меня научишь?       Минхо удивлённо приподнимает брови, и только потом до него доходит, что они отныне не господин и дворецкий, а двое беглецов, которые ищут счастье друг в друге. Хёнджину придётся научиться хоть немного вести быт, чего он ни капли не против.       Так Минхо берётся за размалывание зёрен (тут нужна сильная рука), пока Хёнджин смиренно наблюдает за ним, поддерживая беседу.       — Так, твои родители тебе вовсе не родители… — рассуждает вслух Хо, пока омега отвечает совершенно равнодушно, ибо пережил все эти эмоции давным-давно.       — Нет. Я так и не узнал, где они меня взяли. Отец сказал, что происхождение моей семьи неважно. Фамилия — вот, о чём он печётся. До сих пор не представляю, как бы я согласился с Кристофером переспать… Этот день бы настал…       Джин морщится на секунду, вспоминая те горькие моменты слабости перед ним, когда терпеть просто не было сил, но мысли его прерывает Минхо с просьбой пересыпать порошок в кувшинчик и накрыть крышкой. Далее важно следить, чтобы кофе не сбежал, когда вода начнёт кипеть.       — Но тут возник я, — продолжает за него рассказ альфа, — и ты нарушил все возможные клятвы.       — Эти клятвы перекрывали мне кислород.       Минхо заводится быстро. Брюнета усаживают на стол одним движением и трогают везде, забираясь под небрежно накинутую одежду, расцеловывая каждый голый участок кожи. Хёнджин смотрит за тем, как вспенивается кофе и течёт по стенкам кувшина, но Хо это, по-видимому, уже не заботит: альфа ныряет под подол рубашки, а дальше брюнет ничего не может видеть. Всё перекрывают собой ощущения влажности и тепла в паху, нужные картинки всплывают сами собой, и он краснеет, требуя перестать.

*

      Санён раздирает ногти в кровь, ходя по кабинету. Проходит достаточное количество времени, прежде чем он набирается смелости вслух заявить о своих опасениях.       — Господин, как вы можете быть уверены… Как вы остаётесь таким уравновешенным… — он подбирает слова, не до конца формируя мысли, в то время как Кристофер читает газету, присланную сегодня утром, и даже бровью не ведёт.       — Санён, я ему доверяю, — чётко произносит он, ставя точку на этой теме. — Он вернётся. Прояви терпение.       На этом вампир расправляет газету и снова погружается в чтение. Слуга только и может, что догадываться о его истинном состоянии.

Часть 10. Тошнота.

Две недели спустя

      У хижины в глухом лесу невероятно спокойно. Если бы в детстве Хёнджину сказали, что ему придётся жить в месте, совершенно далёком от цивилизации, без слуг, удобной постели и разнообразного меню в любое время суток, он бы закатил истерику. Тем не менее, уют окружает этот богом забытый дом и дарит то самое ощущение безопасности.       О, нет, не забытый. Омега видит здесь райский сад, куда его принёс на руках ангел-хранитель. Ему даже кажется, будто он слышит его шёпот: «Ты столького натерпелся, пора на покой, Хёнджин».       — Не знал, что ты любишь цветы.       Клумбы возле крыльца сплошь усеяны яркими бутонами, расцветающими на восходе солнца. Таинственные ирисы, симпатичные герберы, гордые лилии, чувствительная мимоза.       — Это мак, да?       Альфа кивает и подходит к нему, присаживается рядом. Брюнет тщательно ощупывает красные лепестки с белой серединкой и словно в транс уходит, рассматривая цветок.       — Он означает мечтательность. Простота его заключается в лёгкости, но, если углубиться в его природу, он затянет в далёкие грёзы, словно течение, — альфа шепчет ему прямо в ухо, вызывая щекотку, отчего брюнет улыбается, продолжая смотреть.       Джин находится среди цветов дольше обычного. Они манят его своей красотой, а ветер рассеивает пыльцу по воздуху, из-за чего ему становится плохо.       — Так много запахов, — Хёнджин хмурится, стараясь не дышать, встаёт и пятится назад. Ладони ложатся на живот и горло, и он бежит к дереву неподалёку.       Кашель, затем рвота, голова, ходящая ходуном. Волосы убирают с лица, поддерживают за талию и плечи, просят дышать свежим воздухом. Минхо находится очень близко к нему и только сейчас без помех может сконцентрироваться на его собственном феромоне.       — Так много запахов… — задумчиво бормочет он, делая глубокий вдох у затылка и подмечая: организм Хёнджина меняется.       И феромон альфы тут не причём.       — Тебе стало лучше? — спрашивает Минхо, возвращая себя в реальность. Омега опирается на дерево и спустя паузу кивает.       Альфа поворачивает его к себе, задерживается на бледном вспотевшем лице. Смотрит долго, оценивает его состояние, вздыхает запах омеги ещё раз и молча просит обратить на себя внимание. Подбирает слова.       — Хёнджин, по-моему, ты… ты ждёшь ребёнка, — осторожно начинает он, следя за его реакцией. Омега озадаченно смотрит на него, а затем на свой живот.

*

      Дыхание чуть учащается, когда в голове Джина медленно всплывают некоторые факты и сопоставляются между собой. Поднимается температура тела, которое воротит от всего плохого, чувствительность к запахам, свой собственный, который тоже меняется, хотя он этого не замечает. Минхо видит больше него и почему-то сообщает эту новость осторожно, как будто она не подтверждена или он боится шокировать его. Да, у него это получается.       — У нас будет… малыш? — шепчет едва Джин, опуская ладони на живот, сидя в кресле у них дома и позволяя слезам счастья потихоньку застилать глаза. Минхо начинает улыбаться вместе с ним, припадает к его коленям и целует их, после чего добирается до губ. В душе Хёнджина поселяется надежда на хорошее будущее: для них с Минхо и настоящего чуда, зарождающегося у него внутри. — Я даже… не знаю, что сказать…       — Ты рад?       — Разумеется, но ты уверен в этом?       — Более чем. Или ты за все эти годы так и не узнал, откуда берутся дети?       Джин усмехается и закатывает глаза на издевательства Хо, который к этому времени идёт заваривать чай. Альфа вскользь говорит о том, что отвар должен помочь справиться с тошнотой.       — Учитывая, сколько лет я прожил под одной крышей с Кристофером, у меня складывается ощущение, что мы торопимся. Или я что-то делаю не так…       — Путь, который выбирает сердце, всегда разный. Он может петлять и запутывать, а может быть ровным, как рельсы. Ты долгое время был под его опекой, трудно было довериться мне, но ты сделал это, — Минхо подаёт ему чай, имеющий аромат, отдалённо что-то напоминающий, но Джин не заостряет на этом внимание и делает глоток.       — И я больше не жалею об этом.       — И правильно. Мы с тобой справимся со всем этим. Заведём семью, освоимся тут, никто нас не найдёт.       Успокаивающие слова вместе с чаем действуют на него, словно снотворное, медленно утягивая в мир грёз. Ему точно будет сниться хороший сон.       — А если он не остановится?       — Уедем, найдём другое место. Я обещаю, что защищу тебя, защищу вас. Тебе нужно отдохнуть, хорошо поспи, тошнота пройдёт…       Хёнджин улыбается ему и сладко зевает, отдавая себя альфе, который бормочет много и долго, убаюкивая его, пока он окончательно не расслабится в кресле, устроившись поудобнее. Минхо гладит его по голове, зачёсывая тёмные пряди назад, открывая лицо и любуется спящим омегой, удостоверяется в том, что тот не проснётся. Маковый отвар погружает его сразу же в глубокие сновидения, из-за чего он не просыпается даже от того, что его берут на руки.       — Я простил вам ваше баловство, господин, — спокойно начинает Хо, зная, что его не услышат. — Простите и мне моё тоже.       Альфа до кровати его не доносит. Ему чудится, как юноша, слепо ему доверившийся, обнимает его за шею, закрывает глаза и готовится к сюрпризу, а потом кричит, падая в пропасть, куда его бросает Хо.       И красная густая жидкость медленно засасывает бедное тело на самое дно.

*

      — Мин…хо? — первое, что бормочет Джин, разлепляя веки. Его будит непонятно откуда взявшееся чувство тревоги и беспокойства, а муть в глазах мешает разглядеть, что происходит вокруг него.       — Малыш, как ты себя чувствуешь?       Голос, эхом доносящийся до него, сначала залетает прямо в сердце, рождая давно забытые воспоминания о родном и вечном, а только потом в голову, наоборот, отрезвляя. Так делает только один человек, только его голос способен вызвать одновременно счастье и панику.       Это не Минхо, точно не он.       Кристофер с упоением наблюдает за его пробуждением и даже бровью не ведёт, когда омега, окончательно придя в себя, пятится к изголовью кровати, быстро осматривая комнату, не видя в ней больше никого, кроме Санёна, ещё пары слуг и самого мужа.       — Г-где Минхо? Что ты с ним сделал?! — кажется, ему не важна собственная судьба, на первом месте сейчас стояла жизнь альфы, и Кристофера это даже слегка обидело. Альфа хочет успокоить Джина, кладя ладонь на его щиколотку, но тот одёргивает её, как от огня, прижимает к себе. Всхлипывает, трясётся.       — Он жив, не переживай, — бросает Бан вскользь, как будто эти слова никому не нужны. — Он сделал всё, что нужно.       — Я… я не… поним…       — Что тут понимать? Я чувствую, как в тебе зарождается новая жизнь, которую он поселил… Разве не здорово?       Тошнота вновь подкатывает к горлу. Хёнджин хочет проснуться от этого кошмара как можно скорее, пока он не уничтожил его, потому что всё кажется ему до ужаса реальным. Кристофер принял бы его ребёнка от Минхо? Это же абсурд!       — Э-это… Я… нет… — он не знает, что сказать, путается в мыслях и словах, дышит так, что голова кружится, пока альфа не подбирается на кровати ближе и пытается успокоить.       — Всё ещё не веришь в то, что я нашёл вас? Это Минхо тебя сюда привёз. Вампиры бесплодны, поэтому дети появляются на свет у омеги клана и биологически у альфы, который вампиром не является. Если повезёт, ты подаришь нам омегу и альфу. Неужели ты думал, что я заставлю тебя сделать это? Джин, ты сам сделал выбор.       Нет, нет, нет, это не может быть его выбор. Минхо, все они — обманным путём завели его туда, откуда он пытался сбежать, отныне затянув ошейник туже и укоротив цепь. Что же ему теперь остаётся?       Потеряв последние крупицы самообладания и логики, он подрывается с кровати и, минуя Кристофера, бежит к двери и отворяет её. Прислуга собирается ему помешать, но Бан отдаёт чёткий приказ не делать этого.       — Не трогайте его. Я дам ему время принять это. Далеко всё равно не уйдёт.       Куда-нибудь, как можно дальше, ото всех. Уже смеркается. Тёмный коридор пуст, как и его мозг, который больше вариантов предложить не может, сдаётся. Слёзы катятся по щекам и мешают видеть. Он останавливается на минуту переждать приступ, чтобы потом продолжить. На улицу, на свежий воздух.       К алому закату, раскрывшему свои объятья ему навстречу, словно крылья феникса. Та жизнь, которую ему обещал Минхо, в один миг вспыхивает и остаётся лишь воспоминанием о том, что могло бы быть. Иллюзии утешают душу и заставляют разреветься от несправедливости.       К чему ему бояться? План Кристофера выполнен, он не собирается его наказывать. Ему грозит лишь одно — повторить судьбу папы, который прошёл через подобное. Неудивительно, что в живых его больше нет. Хёнджин бы сейчас тоже не прочь улететь к небу, подальше от всех них. И забрать ещё одну жизнь впридачу…       Нога поскальзывается на чём-то, и он падает на траву, разбивая запястья и коленки. Оборачивается и замечает шар для гольфа, а неподалёку — лунку, где они с Минхо признались в любви. Хо оказался куда более искусным игроком, когда-нибудь он пожмёт ему руку. Тошнота достигает своего пика, и его рвёт чем-то зеленоватым на землю, похожим на тот самый чай. На кисло-горько привкусе хочется концентрироваться, чтобы не впасть в новую истерику, хотя до боли хочется. Оглохнуть, ослепнуть, зарыться под землю и не чувствовать ничего.       Кто-то подходит к нему, и омега лишь стонет от бессилия вместо того, чтобы что-то сказать, крикнуть или воззвать к совести. Человек присаживается перед ним на корточки, и Джин поднимает голову, смотрит равнодушно, почти не осознаёт, кто перед ним. Минхо.       Альфа смотрит так же, как в их первый день, когда он «заболел». Холодно, но сопереживающе. Не его судьбе, а всего лишь телу.       Потому что занавес закрылся. Актёры превратились в тех, кеми они являются.       — Господин, вам лучше вернуться обратно в постель.       И его тошнит снова.       Вас когда-нибудь предавали? Дважды.