house of memories

Обычное выкошенное поле, деревянный, даже уютный дом с садиком и полная идиллия. Всё кажется настолько идеальным, вылизанным, будто под линейку, что Га Ону хочется надавить себе пальцами на глаза, выжечь эту картинку, застывшую под веками статичной картинкой. — Га Он-а, как ты? — голос Ё Хана спокойный, но младший слишком хорошо стал распознавать каждую ноту и оттенок в его речи, чтобы чувствовать то, как мужчина переживает. — Как думаешь, он счастлив? — Ким игнорирует вопрос, считает его риторическим, ведь он никогда не был в порядке. Су Хён считала, что встреча с главным судьёй стала для её друга переломной, вот только сам Га Он понимал — он давно уже сломлен. Ё Хан отводит взгляд от молодого человека, переводя его на стоящий недалеко дом. Знает ли сам Кан, что такое счастье? Может ли он оценить степень чьего-то благополучия? Он давно смотрел на других людей через призму собственного восприятия, уверенный лишь в одном — он особое исключение из правил. Мужчина не сетовал на жестокость судьбы, не пытался жаловаться и обвинять мир в том, что он такой, какой есть, потому что он — не единственная жертва. Сотня людей проходит через свой собственный ад, разница лишь в конечном итоге. Кто-то примеряет маску смирения, кто-то — принятия, а сам Ё Хан же выбрал для себя гнев. Истинное прощение — лишь блеф, придуманный религией и сотнями сказаний, потому что никто никогда не прощает окончательно, оставляя дверь слегка приоткрытой. Ё Хан никогда не считал себя героем, даже если для многих его действия казались направленными во благо и справедливость, ведь единственное, что им двигало — это месть. Он не считал себя достойным уютного дома, счастливой семьи или полного доверия, но Га Он ворвался в его жизнь ураганом, снёс стены и просто был. Обыденные действия: готовка, игры с Элией, даже банальные вопросы "Как ты?" или пожелание доброго утра. Всё это было таким новым, вот только к хорошему люди привыкают слишком быстро. Вот и Ё Хан привык, что в доме теперь тепло, пахнет вкусной выпечкой, а вместо горького виски и снотворного перед сном теперь есть тёплый чай с бергамотом и мягкие объятия. Кан никогда не верил в счастье, но Ким Га Он умел рушить устои и переписывать правила красными чернилами. — Способен ли он на это? — снова риторический вопрос без ответа. Ё Хан просто смотрит на младшего, что не отрывает взгляд от света в горящих окнах. Его спина идеально прямая, вот только плечи кажутся настолько напряженными, будто тот хочет казаться выше и больше, чем есть на самом деле. Будто он всё ещё способен бороться со всем грузом, лёгшим на него сверху громоздкой бетонной плитой. — Ты знаешь, я помню тот день. Иногда мне мерещится запах папиных панкейков, что он готовил нам с мамой каждое утро. Наверное, моя любовь к готовке от него, — вымученная ухмылка искажает губы, — Это должен был быть обычный день. Тогда я подрался в школе и меня отправили пораньше домой, сказав, чтобы я в следующий раз пришёл с родителями. Я так боялся увидеть разочарование на их лицах, но увидел лишь мёртвые, бледные глаза и пену у рта от количества таблеток. Судья знал всю информацию о деле родителей Га Она, но те были вписаны в документы лишь сухими фактами: два тела, передозировка. Никого не интересует состояние потерпевшего, никого не волнует то, как подросток замер в дверном проёме, закрывая рот ладонью, чтобы не закричать. Никому не было дела. Ё Хан знает это, знает как работает судебная система, но представлять маленького, потерянного ребёнка, сжимающего запястья родителей, чтобы проверить пульс, становится почти больно. Почти невыносимо. — Я никому не сказал, но я просидел с их телами почти сутки. Будто моё тело мне не принадлежало и хотелось кричать, просить себя хотя бы пошевелиться. — взгляд падает на ладони, сжатые в кулаки, — Я знаю, что мама сильно любила отца и пошла за ним, но неужели она не любила меня так же сильно, чтобы взять с собой? Га Он смотрит на мужчину, что стоит рядом, и Ё Хана передёргивает. Он будто откатывается во времени, видя перед собой ребёнка в школьной форме и с побитыми костяшками, что утром ещё уплетал вкусный завтрак, от чего его подростковые пухлые щёки забавно надувались, а в обед уже остался один в тёмной комнате, наполненной запахом смерти и рвоты. Хочется соврать, сказать, что родители любили его так сильно, но боли и страха было слишком много, вот только он был в этой ситуации, когда мир рушится под твоими ногами, а единственной нитью, что связывает тебя с жизнью становится маленький ребёнок. Ребёнок, что кричит и плачет по ночам, а потом хватается за твои плечи, видя в тебе защиту. Для Элии мужчина был той самой защитой, даже если они сталкивались слишком редко в собственном доме, в то время, как Ким был один. Су Хён лишь сыпала нравоучениями, пытаясь выправить осанку и дурной нрав, пока мальчишка рассыпался на части каждую ночь. Хочется соврать, что это лишь воля судьбы и маленький сын был всем для семьи Ким, вот только врать Га Ону Ё Хан никогда не мог и даже не мог себе позволить. Мужчина мог утаить часть правды во благо, чтобы уберечь, но врать открыто, смотря в большие и тёплые глаза младшего — никогда. Дверь дома вдалеке, кажется, скрипит, и Ё Хан видит мужчину, что что-то напевает себе под нос, поправляя стулья на веранде. Похоже, предстоит обыденный семейный ужин, которого Га Он был лишён так долго. — Хочешь домой, оленёнок?— мужчина хочет схватить того за запястья, встряхнуть, лишь бы увидеть хоть что-то на лице младшего. Злость, обиду, растерянность, но только не безразличие, отдающее морозом на самых кончиках пальцев. Хочется силой увезти отсюда и спрятать под тёплое одеяло, но Ё Хан делает то, что и обычно — даёт выбор. — Нет. Земля под ногами кажется раскалёнными углями, а каждый шаг даётся тяжело, будто по колено увяз в торфе, но Га Он продолжает идти вперед, неотрывно смотря на состарившегося мужчину. Тот замечает непрошенных гостей не сразу, а потом лишь отшатывается назад, его глаза бегают от одного человека к другому, пока не расширяются в страхе, увидев направленный в свою сторону ствол пистолета. Ким купил его сам, долго оформлял документы и сделал всё официально, хотя бы в этом оставаясь правильным человеком. — Кто вы? Что вам нужно? Я сейчас вызову полицию! — голос До Ёна срывается почти на визг, пока Ким ухмыляется с двойственности ситуации. Мошенник, вызывающий полицию, кажется чем-то сюрреалистичным и нереальным, но только не в этой стране. Хочется закрыть уши и свернуться на земле в комок, чтобы не слышать этот голос и не видеть этот взгляд. Сколько таких, как Га Он, было в жизни этого человека? Сколько сломленных жизней, стоящих несколько тысяч вон, он отобрал? Скольких он даже не помнит? — Ты даже не помнишь. Ё Хан видит и слышит, как дрожат губы и голос младшего, как лицо бледнеет, а вена на шее начинает пульсировать от сильного напряжение. Он порывается вперед, хочет остановить, вырвать оружие из тонких пальцев, что должны снова держать лопаточку при готовке, деревяшки от дженги или его руку во сне, а не пистолет. Мужчина делает резкий шаг, но останавливается, натыкаясь на острый взгляд младшего. Трезвый, осознанный, без пелены гнева или хотя бы боли. — Дай мне задать ему вопрос. — щёлкает предохранитель, будто переключатель в голове и судья отступает назад, сжимая пальцы в кулаки. Всё естество кричит ему сиреной, просит остановить, уберечь и прикрыть своей спиной, даже если в неё вобьют сотни гвоздей, но он лишь сжимает зубы и кивает. Они отвлекаются, не сразу замечая мужчину, упавшего на колени, что цепляется за землю, воет во весь голос и напоминает нашкодившую собаку, что прижимает уши к голове и смотрит так честно и преданно. Только столько в этом фальши, ведь тогда, в день суда, Га Он видел это же — вымышленное раскаяние, что не стоило и ржавой монеты. Ким хочет сохранить хладнокровие, хочет быть на ровне с Ё Ханом, что всегда остаётся непреклонным, даже если чувствует, как ситуация меняется не в его пользу. Садясь перед До Ёном на корточки, он касается его виска дулом пистолета, слегка нажимает и ведёт до скулы и обратно. Он видит, как холодный пот покрывает побледневшую кожу. Та исчерчена сеточкой морщин, которых Ким никогда не увидит на лице своих родителей. Никогда не почувствует, как это, когда высохшие ладони буду держать его за руку, ведя к алтарю. — Скажи, ты счастлив? От резкого вопроса мужчина часто моргает, хочет уловить подвох, вот только Га Он не вкладывает его в свои слова. Он просто хочет услышать ответ, хочет понять, как жил человек, чьи руки увязли по локоть в плоти своих жертв. — Вы... Вы член семьи пострадавших? — голос переходит в визг, когда резкий удар рукоятки проходится по скуле, оставляя небольшую царапину и припухлость. — Я задал вопрос. Ё Хан смотрит на это, стоя рядом со своим мальчиком, впервые не зная, что делать или сказать. Он видит, как дрожат плечи младшего, хотя рука, удерживающая тяжелое оружие, даже не вздрагивает и мужчина ощущает страх. Страх, что слишком сильно надавил, решив показать истину, что пережал и сейчас Га Он буквально сходит с ума, запертый в собственном теле, как в клетке, а его чувства — это ледяная вода, что топит его с головой. — Ты живёшь так, как я не мог. Ужинаешь с семьёй, видишь, как они просто живут. А я не могу. Не могу сказать родителям, как ненавижу их, — Га Он подскакивает на месте, хватается пальцами за собственные волосы на висках и хочет вырвать их. Он не хотел показывать, как тонет, но всё равно сдаётся снова, — Ненавижу. Тебя, их, этот чёртов мир и себя тоже. Лишь одно движения и он падает на колени, больно ударяясь о щебень, потому что так — правильно. Даже держа в руках пистолет над головой стоящего перед ним на коленях убийцы он всё равно ощущает себя павшим от его руки. Чувствует, что ему снова, как тогда, будто переламывают хребет и рёбра, силой прижимая виском к полу подошвой ботинка. Показывая его место. Он не Ё Хан, что может собрать себя заново, склеить даже из пепла, единожды оказавшись униженным, но никогда — поверженным. Мужчина учил его, хоть и через боль и отчаяние, но Ким хоть и был отличником всю жизнь, мог только зубрить материал, а не вникать в его суть. Действовал на видимый результат, даже если внутри его черепа не оставалось ничего из вложенной информации. Тогда, в детстве, ему не обрезали крылья, а вырвали прямо с мясом и костями, оставляя доживать дни, тихо скуля. Он не был Кан Ё Ханом, поэтому снова оказался проигравшим. Хриплое дыхание перерастает в смех на грани истерики, когда дрожат губы, а кадык дёргается, стараясь сглотнуть сухой ком в горле. Всё его тело соткано из нитей ненависти и гнева, томящихся в нём многие годы и, если все говорят, что прощение — это благо, то что будет после него? Если весь он — лишь ненависть, то что останется, если он простит? Хватаясь за плечо мужчины и упираясь стволом снова прямо в лоб, Га Он хочет увидеть хоть что-то, зацепиться хотя бы за одну настоящую эмоцию, скользнувшую на постаревшем лице. Ё Хан, наблюдающий за всем, даже не смотрит на чернь, что когда-то была человеком, наблюдая лишь за Га Оном, что напоминает животное, застрявшее лапой в капкане: скалится, рычит и щёлкает клыками перед чужим испуганным лицом. Мужчине хочется попросить его кричать, биться в истерике, как ребёнку, рыдать во всё горло, пока не сорвутся связки, чтобы вырвать эти чувства из груди, спрятанные под рёбрами, но он лишь молчит и обещает себе, что придаст суду каждого, кто ранил этого мальчишку, оставляя на теле призрачные фантомные раны, что затягиваются лишь на время, но снова начинают кровить и гнить. — У меня никогда не было выбора, но тебе я его дам, — рот кривится от кислого привкуса во рту, а губы трескаются от сухости, но говорит Га Он ровно, игнорируя чувство тошноты, — Либо ты умрёшь быстро, даже не успеешь подумать об этом, либо я сейчас приведу твою семью, прострелю каждую конечность, а потом брошу их трупы к твоим ногам. И уйду. Это будто последняя надежда, брошенная, как кость голодному псу, что тут же разбивается в пыль, когда старик заливается слезами, трясёт руками, сложенными в молитвенном жесте и просит не убивать его. Последняя капля переполняет банку, и так наполненную ядом до краёв, даёт трещину и лопается оглушительно. Глаза Кима расширяются, наполняясь солёной влагой, что жжет из-за полопавшихся капилляров и он не хочет верить в то, что люди бывают такими. Он переводит помутневший взгляд на обеспокоенное лицо Ё Хана, понимая, что отдал бы жизнь за этого человека. — Увези меня отсюда. Это всё, на что хватает обессиленного парня. Он не помнит, как его доводят до машины и просят подождать, видя перед собой лишь залитое слезами лицо старика и страх, отразившийся впервые на его лице. Страх за себя. Га Он снова вспоминает лицо Ё Хана, его короткие улыбки и касания губ с утра; Элию, что сейчас, наверное, переживает и не ужинает без них и будет ворчать, когда они приедут домой, скрывая переживание в голосе. Он так увяз в этих людях, что не может вспомнить, как жил без них, даже не хочет представлять, а кто-то способен вот так просто отказаться от всего, спасая свою прогнившую шкуру. Горячие ладони обхватывают его лицо и, подняв взгляд, всё ещё мутный, он натыкается на Ё Хана, что гладит пальцами его виски и холодные щёки, стирая с них слёзы, смешанные с дорожной пылью. Такой родной, тёплый и снова переживающий за него. — Прости, что я разочаровал тебя. Мне так жаль и... — ладонь резко ложится на покусанные губы, от чего и без того большие глаза расширяются, пока Ё Хан выглядит и правда злым. Вот только злится он на людей, мир, и никогда — на Ким Га Она. — Замолчи. Даже если бы ты сейчас продырявил его голову, я бы отвёз тебя домой, а сам бы разбирался с трупом, но ты всё равно не разочаровал бы меня. Так что не смей ещё хоть раз говорить что-то подобное, Га Он-а. — под конец голос смягчается, а ладонь соскальзывает с губ Кима, укладываясь с боку на шею, поглаживая большим пальцев линию челюсти. В этом жесте всегда так много чувств, что Кима распирает от любви к этому мужчине, начинает сладко тянуть где-то в груди. Этот день — эмоциональная карусель, но сейчас Га Ону нравится больше. Он хватается за старшего, поддаётся вперед и почти больно впивается в приоткрытые от удивления губы. Парень ощущает себя оголённым нервом, тихо стонет просто от ответных движений губ и языка, что проникает в его рот и наконец позволяет себе закрыть глаза. Он двигается дёргано, цепляется за ворот кожаной куртки старшего, стараясь стянуть мешающую одежду с плеч, чтобы почувствовать крепкие плечи хотя бы через ткань тонкой футболки. В груди образовалась глубокая эмоциональная яма, что вскоре может снова наполнится тягучим ощущением тоски и отчаяния, но пока этого не произошло, пока есть шанс, Га Он доверху хочет заполнить её желанием и трепетом, который испытывает к своей семье. Улыбкой и забавным фырканьем Элии, что уплетает еду за обе щеки, мягкими поцелуями в макушку от Ё Хана. Только этими людьми. Ё Хан одним движением усаживает несопротивляющегося парня на капот машины, заставляя улечься на спину и забираясь руками под футболку, чтобы в итоге задрать её до самой груди. Они все пропахли гарью и пылью, но бледная кожа всё равно ощущается почти сладковатой, когда мужчина скользит по животу губами, кружит вокруг пупка кончиком языка, от чего тело под ним выгибается, а мышцы напрягаются и перекатываются под тонкой кожей. Губы оставляют красноватые метки, что завтра нальются сине-фиолетовыми оттенками, но он знает, как его мальчику нравится потом водить по ним кончиком пальцев, думая, что старший этого не видит. Тело уже трясёт от почти болезненного возбуждения и Ё Хану хочется, чтобы это была единственная дрожь, которая пробирала бы Га Она в этой жизни. Пальцы деревенеют, не слушаются, но всё равно развязывают шнурки на джоггерах младшего, приспуская их вместе с бельём, чтобы обхватить ртом член сразу же резко, без оттягивания момента. Сразу взять до самого горла, втягивая щеки и двигая головой быстрее, слыша судорожный вскрик. Ким часто стесняется, закусывая ребро ладони, пока старший вбивается в его тело резкими толчками, но сейчас позволяет себе запустить пальцы в волосы на затылке, царапать кожу головы слегка и вскрикивать почти на каждом движении. Бёдра сами по себе толкаются навстречу, пока Ё Хан не удерживает их на месте, сжимая то до боли, то слегка поглаживая и разводя их шире. Чувства сейчас кажутся острыми иголками, впивающимися в каждую конечность. Га Он всегда ярко реагировал на каждое прикосновение своего мужчины: дёргался, когда тот даже просто клал ладонь на его бедро, пока они сидели в зале суда, а сейчас влажный рот, язык, скользящий по венам на стволе и губы, обхватывающие чувствительную головку, ощущались почти болезненно, до коротких судорог в низу живота. Разрядка ощущается такой близкой, а происходит почти оглушительной. У парня трясутся ноги, а пальцы будто стараются впиться в капот машины, чтобы не причинить мужчине боли, что сейчас вытирает рот тыльной стороной ладони, придвигая младшего ближе и почти укладываясь на него сверху. Они посреди пустоши, лежат на дорогом автомобиле старшего, вгрызаются в губы друг друга остервенело до мазков слюны на подбородке, но им обоим так плевать на сгнивающий мир вокруг. Для Га Она важны лишь влажные губы Ё Хана, касающиеся его виска и Элия, ждущая их дома. — Хочешь, мы приедем домой, я наберу тебе ванну и заварю твою эту бурду, которую ты называешь чаем? — мужчина ухмыляется, скользя кончиком носа по открытой шее. — Хочу. Ещё хочу провести время вместе. Давай посмотрим вместе с Элией фильм? — Га Ону правда этого хочет. Хочет устроить этих двоих на большом ковре, опираясь спиной на грудь сидящего позади него Ё Хана, обнимающего крепко, пока сам Ким будет перебирать волосы на голове Элии, устроившейся на его коленях, заплетая длинные косы. Он хочет почувствовать себя дома. Ё Хан только упирается лбом в лоб младшего, соприкасаясь кончиками носов и прикрывая глаза, — Конечно, оленёнок, всё, что пожелаешь. Они проведут этот вечер так, как того хочет Ким, но Кан знает, что утром младший окунётся снова во все эмоции, с которыми столкнулся сегодня, с холодной головой посмотрит на случившееся и будет готов винить себя, замыкаясь, пока Ё Хан снова не подхватит его на полпути. Он, всегда не умеющий любить правильно, готов научиться, шаг за шагом, потому что Га Он этого заслуживает, даже если сам иногда в это не верит. Ким Га Он — потерянный ребёнок, что наконец-то нашёл свой дом, а Кан Ё Хан — отрицающий привязанность человек, что стал пристанищем для раненного мальчишки. Полные противоположности, вращающиеся каждый на своей орбите, но столкнувшиеся лбами в один момент. Их разделяют года, обстоятельства, другие люди, но объединяет каждый раз одно и то же решение — выбирать друг друга.