Исчадие ада

      — Итак, Вы утверждаете, что госпожа Пак Чон Хи в силу возраста или душевного состояния, скорее всего, была не в своем уме, перепутав Вас с кем-то. И Вы понятия не имеете, с кем.       Чон У уже час сидел напротив главного следователя, приехавшего из Сеула в их захолустную местность. Как его оповестили, старушка из дома напротив видела, как тот покидал дом после 12 часов ночи накануне нашумевшего убийства. Чон У отвергал данные показания, ведь принимал таблетки, прописанные психотерапевтом после случая в общежитии, которые вызывают сильную сонливость. Он не утруждался в объяснении данного «случая», ведь прекрасно понимал, что главная роль в решении забрать Чон У на допрос, были не показания полуслепой престарелой женщины, а слухи, что ходили о нем. Слухи о том, что он убийца-психопат.       — Все верно, офицер.       — Понимаете, господин, мы здесь находимся совсем недавно, но уже достаточно наслышаны…       — Я не знал, что полиция теперь доверяет слухам больше, чем фактам.       Молодой мужчина в строгой униформе нахмурился, а Чон У усмехнулся:       — Здесь Вам не большой город, офицер. Тут каждый про каждого все знает, но больше чем правды, здесь лжи.       Офицер немного замялся, но быстро ретировался в статный вид, заверив молодого человека, что проверит полученную информацию о препаратах и позже проведет сбор анализов для ее подтверждения. Чон У собирался уже выходить из душного помещения, в котором явно не хватало кислорода, как его остановили очередным вопросом:       — Вы знали, что госпожа Пак Чон Хи видела ссору жертвы с Вашей матерью?       Парень мысленно улыбнулся. Он не знал, что нападение взрослого здорового мужика на беззащитную маленькую женщину называется ссорой, но удивленно вскинул брови на полученную информацию:       — Я даже не знал о том, что она была, офицер. Видимо, потому что находился внутри дома, однако заметил угнетенный вид матушки накануне той трагедии. Но я честно подумал, что это из-за работы, ведь работа с людьми, сами понимаете, — самая тяжелая, утомительная и неблагодарная вещь на свете. И мне не кажется, что это была ссора. Понимаете, моя мама самый неконфликтный человек, и Вы можете узнать об этом у каждого.       — Обязательно. Вы можете быть свободны, но просим пока не совершать каких-либо поездок.       — Я никуда от Вас не денусь, офицер.       Возвращаясь домой, Чон У успел поймать на себе сотни подозрительных взглядов, что начинало надоедать. Возникало непреодолимое желание разлить бензин с самой горы вниз до берега и зажечь пламя Прометея. Но что-то вечно его останавливало и тянуло назад к человечности. Мама встретила старшего сына в слезах, но искренне радуясь, что того отпустили.       — Кажется, старушка Чон Хи опять страдает расстройством сна. Все хорошо, мамуль.       — Я так переживала, что так и не смогла прилечь после того, как они забрали тебя. Ох, сынок, что это творится? Давно такого не было и вот…       — Я не знал, что у тебя была ссора с ним.       Женщина удивленно вскинула брови на Чон У в точности, как тот в полицейском участке десятью минутами раннее. «Актерское мастерство», видимо, порой передается по наследству. Сын внимательно следил за эмоциями матери.       — Ах, ты про это, — она бегала глазами по комнате, словно пытаясь зацепиться за предмет для отвлечения зрительного контакта. — Не было никакой ссоры, глупости какие. Это им Чон Хи наплела? Мы просто разговаривали… о его младшем сыне. Он не знал, куда тому следует поступать, но я сразу же сказала о твоем университете, и все-таки ты знаешь, какая я бываю после работы. Я так устала, что разговор был не долгим…       Мать Чон У быстро смогла перевести диалог в нужное для себя русло, заговорив о работе, «дражайших» покупателях и по совместительству их соседях. Старший сын сразу понял, что мама не хочет более возвращаться к этому разговору. Было видно, как много свалилось на эту бедную женщину: в свои 45 она выглядела на десять лет старше, морщин на лице, как и усталости в глазах, становилось только больше.       В молодости, как помнил Чон У по старым фотографиям, его мать была первой красавицей в забытой Богом глуши, где ей явно было не место. Она была также невероятно умной, образованной, доброй и доверчивой. Потеряв рано родителей и оставшись на попечении своего дяди-тирана, женщина так же рано вышла замуж в надежде, что избежит назревавшего ада. Она была умной, но наивной, поскольку новоиспеченный муж бросил ее сразу же после рождения «особенного» ребенка. Оставшись одна, упахиваясь на трех работах, она старалась обеспечить своим детям если не лучшую, то достойную жизнь.       Благодаря этой женщине, Чон У с самого детства уважал и других, несмотря на поведение и отсутствие воспитания у некоторых. Он всегда помогал своим одноклассницам и учительницам в школе, старушкам и беременным в магазинах и автобусах, одногруппницам в университете, даже если это шло во вред самому парню. Он уважал женщин, такого было его воспитание, но в этот день в нем что-то переменилось, а потому во время ужина, он очень пристально наблюдал за окном дома напротив, думая о справедливости и честности в этом мире.       Когда свет во всем доме и на улице погас, Чон У в своем темном обличии с холодной сталью, спрятанной в одном широком кармане брюк, и прозрачным пакетом в другом стоял у двери в раздумьях. Ему осталось преодолеть небольшое расстояние от своей двери и совершить дело на благо семьи. Он знал, что старушка не врет, она и правда могла его видеть, но чем это поможет ей? Она была не таким плохим человеком, как тот старик, которого по справедливости осудил Чон У, но ей просто не стоило вставать той ночью и заглядывать в жизнь других. Опять же, что это ей даст?       Писатель решил, что ее история жизни в любом случае скоро подойдет к концу, а потому не имеет значения, как и когда, но всем будет легче, если сегодня ночью. Он в этом уверен. Единственное сомнение — в орудии убийства. Жестоко карать ножом или снисходительно задушить полиэтиленовым пакетом. От раздумий его отвлек шум из комнаты матери с его младшим братом, и Чон У спешно скрылся за дверью, входя в свежую темную ночь.       Открыв ключом дверь дома пожилой Чон Хи, незваный гость вошел внутрь. Писатель для чего-то запоминал такие скромные детали, как фотографии внуков на полке в прихожей, зеленый бонсай, стоящий на столе в гостиной возле кресла, в котором залегла тень, и ковер, расстеленный по всей лестнице. Впрочем, старушка может случайно споткнуться и упасть с этой небезопасной конструкции. Можно подумать, что Чон У жесток, ведь утверждал, что уважал женщин с самого детства, однако, это не совсем так.       Ранее днем после разговора с матерью, парень по личной инициативе попросил ту испечь ее самый вкусный сливовый пирог. Переодевшись в свежую одежду, он сразу же пересек улицу и постучался в знакомую с детства дверь. Ту открыли не сразу, наверное, надеясь, что непрошенный сосед уйдет, не дождавшись ответа. Но Чон У был настойчив, несмотря на любопытные глаза соседей. Дверь приоткрылась, показался длинный нос низкой женщины, которая сама напоминала засохшую сливу. С широкой приветливой улыбкой парень протянул такую же широкую тарелку, заманчиво накрытой белоснежным накрахмаленным полотенцем. Входная дверь отворилась еще шире, показались маленькие острые глазенки, осматривающие не гостя, а соседей вокруг него. Убедившись, что все внимательно за ними наблюдают, старушка наконец открыла дверь целиком, вырвала пирог из рук молодого парня, стянула с него полотенце и со всей силой, что царила в этом хрупком старом тельце, запустила угощение тому прямо в лицо. Дверь моментально захлопнулась с треском. Чон У стоял потупившись, вдруг заметив, как у самого порога ее дома что-то блеснуло. Удача сама попалась в его руки. Это был знак свыше, и он его принял.       Прогуливаясь по первому этажу домишки, Чон У заглянул в открытую кухню. Откуда-то внутри парня возникло желание оставить вырванный глаз старушки прямо на столе, чтобы та с небес наблюдала за жизнью, которая будет протекать в ее доме. Он двигался бесшумно, еле ступая на скрипучие половицы пола, становясь еле заметным для обывателя. Но кто-то оказался более незаметным. Тень, легшая на кресло в гостиной, зашевелилась. Чон У инстинктивно выхватил нож и бросился вперед, но увидев, кто появился в свете фонаря, светившего прямо в окно, отступил.       — Я понимаю, тебе быстрее хочется перейти к следующему этапу, но отступая от своих принципов, ты становишься на тонкий лед, — прошептал Мун Джо. — Будь осторожнее, ты можешь упасть.       — Что ты здесь делаешь?       — Я, как твой учитель, спешу тебя направить на верный путь.       На этаже выше послышался скрип. Мужчины замолкли, прислушиваясь. Вновь наступила тишина, но они решили отойти подальше от лестничного пролета.       — Я знаю, что ты хочешь сделать, — Мун Джо пытался поймать избегающий его взгляд. — Но это против правил. Она — единственный свидетель, о котором знает полиция, и устранив ее, ты станешь открытой мишенью.       Руки Чон У начали трястись, хватаясь за голову и с остервенением трепля короткие волосы. Вся уверенность куда-то пропала.       — Лапуля, — ласково прошептал дантист, — позволь тебе помочь.       Писатель отрицательно покачал головой.       — Разве ты хочешь так скоропостижно завершить свое правосудие, не успев его начать?       Тот невольно повел плечами и поднял глаза, полные слез, на высокого мужчину.       — Идем, пока не произошло необратимое, — он протянул свою руку в белоснежной медицинской перчатке ему навстречу.       Сидя на излюбленной крыше старой постройки, маньяк и его ученик распивали по баночке пива. В основном, говорил Мун Джо про то, что парню, возможно, следует помириться с бабулей, «подлизаться», помочь с чем-нибудь, чтобы кто-то еще был на его стороне, в то время, как Чон У предпочитал молча слушать, углубившись в свои мысли.       — Ты ведь сам мне говорил, — наконец начал писатель. — «Ненавидь тех, кого хочешь ненавидеть, проклинай тех, кто этого заслуживает, и наконец убивай тех, кого хочешь убить». Ты отрекаешься от своих же принципов?       — Ты искренне ее хочешь убить? Покарать как того отморозка, который насиловал, убивал, поддерживал распространение наркотиков и проституцию? Ты действительно ставишь их на один ряд?       — Она не обязана быть насильником, чтобы сломать чью-то жизнь.       — Ты говоришь про свою сейчас? — мужчина пристально следил за эмоциями парня.       Неожиданно раздался резкий скрип просевшей железной двери, закрывавшая проход с лестницы на крышу. Появился какой-то силуэт, идущий целенаправленно к краю крыши. Невысокий человек нетвердой походкой дошел до железного ограждения и опорожнил свой желудок. Видимо, он долго держал содержимое в себе, потому что после этого он поднял руки вверх, прокричал что-то невнятное и показал кому-то внизу средний палец. Когда он наконец обернулся, то заметил две фигуры, скрытые в тени и, заулыбавшись, спешно двинулся к ним. Силуэт, оказавшийся молодым парнем, не успел и рта раскрыть, как его глаза в ужасе округлились, а губы скривились в немом крике. Двое поняли сразу. Он узнал их.       Парень, моментально протрезвев, резко метнулся к двери, ведущей к спасительному выходу. Мужчины не сговариваясь выпустили из рук металлические банки и ринулись за свидетелем. Почти дотянувшись до ручки железной двери, пальцы парня прошлись по ней, слегка коснувшись, как его сразу же утащили назад. Мун Джо схватил его за плечи сзади, а Чон У спереди прижал ноги к полу, чтобы тот не смог сбежать. Парень брыкался, ревел, пытался выбраться из крепкой хватки двух мучителей. Когда Чон У посмотрел на его лицо, то ужаснулся и чуть ли не ослабил давку.       — Ты только глянь… — писатель поднял глаза. — Ему и 18 нет.       — Он узнал тебя, и ты предлагаешь его отпустить? — Мун Джо укоризненно взглянул на него.       — Я… — замешкался новичок. — Я не смогу.       Мун Джо прошептал кроткое «понятно» и положил обе руки на шею жертвы. Когда тому освободили рот, он набрал в легкие воздуха, чтобы закричать о помощи, но дантист вовремя перекрыл кислород и начал душить. Глаза, полные страха, смотрели прямо в душу Чон У, пока тот сидел перед ним не в силах отвести взгляда. Это было совсем не то чувство, что испытывал Чон У, убивая того бандита.       Бедный парень предпринимал попытки освободиться от сдавливающего фактора, но безуспешно. Постепенно его лицо становилось как будто больше и багровее особенно на фоне его кучерявых огненно-рыжих волос. Рыжих прямо как у Сок-юна, соседа Чон У из общежития, где он вел с ним недолгую дружбу. Недолгую, потому что его убили. Совсем юный. Чон У не может так.       — Я так не могу, — проговорил он мысли вслух.       — Отпустишь, — дантист выговаривал каждое слово на выдохе, всю свою силу тратя на удушение невинной жертвы, — и я тебя убью.       Чон У застыл в ужасе и закрыл глаза, молясь, чтобы все поскорее закончилось. Под руками он чувствовал судороги и какую-то влагу. Наконец открыв глаза, Чон У понял, что у парня произошло непроизвольное мочеиспускание. Подняв глаза, он увидел, как багровая окраска кожи сменилась синюшней. Парень делал свои последние вдохи. Наступила тишина. Тело под руками больше не двигалось. Под ним лежал труп ребенка.       Чон У, резко поднявшись, убежал в другую сторону, потому что его рвало. Рвало так сильно и долго, что горло начало саднить и гореть, но это не сравнится с агонией внутри него. Он вдруг понял, что ему предстоит пройти все круги ада, чтобы его душа и души его родных хотя бы через век наконец упокоились. Сегодня он снова позволил Дьяволу забрать невинную душу.