Сотни записок

Герсон, кряхтя от усилия, достал из печи противень с печеньем, поставил его на стол и стащил с рук варежки. Андайн, все это время пристально наблюдавшая за ним, подошла поближе к противню и встала на носочки, рассматривая практически дымящееся печенье. — Что это? – спросила девочка, забавно сморщив носик и нахмурившись. Герсон потрепал ее по рыжей макушке, предварительно отряхнув руки. — Это, барышня, наше праздничное блюдо, – объяснил он, слегка охладив магией противень и взяв с него одну фигурную сладость, – каждый год на Фестиваль Мира мы выпекаем вот таких людей, – указал он на печеньку, выполненную в форме человеческого силуэта, – и монстриков, – вторая печенька была практически идентична первое, ее отличали только небольшие рожки, как у королевской семьи. — И мы... их едим? – девочка наклонила голову набок, попыталась стащить печенье с противня, но тут же взвизгнула и отдернула руку, – Горячее! — Ну конечно, горячее, рыжая бестия! – Герсон выругался, схватив ребенка за руку и потащил в сторону раковины, – А ну брысь под холодную воду! Вечером, когда гулянья закончились и последние колядующие дети разошлись по домам, Герсон расставил на столе угощения и позвал Андайн, гонявшую бродячих кошек по помойкам, домой. Выгнал девочку с кухни, пригрозив полотенцем, и отправил мыть руки. Уже поздно вечером, всего за два часа до полуночи, маленькая семья села за стол. Герсон терпеливо объяснял значение и историю возникновения каждого блюда, благо, появление некоторых из них он мог заметить лично, например, фруктовый пирог в форме Солнца – как выражение надежды на возвращение на Поверхность или ритуальный цветочный чай, изобретённый лично королем Азгором Дриммуром. Неплохой, кстати, мужик, правда, связан с одной, гм, темной историей, которую он не может контролировать, но Андайн об этом знать совершенно не обязательно. В конце концов, хорошо, что девочка так восхищается стариком – вырастет отличным верным гражданином. Наконец, очередь дошла до печенья. Андайн с задумчивым видом повертела в руках имбирного человечка и отложила. — Не понимаю, – честно призналась она и надулась, как будто обиделась на что-то. — Че непонятно-то? – Герсон уже вовсю хрустел печеньем. Вышло довольно вкусно, и в этот раз он даже не поджёг кухню. — Почему мы едим их? Разве можно есть монстров и людей? – она скрестила руки на груди и осуждающе уставилась на Герсона, который как раз оживлённо жевал голову печенью-монстрику. Старик хмыкнул и отпил чаю, чтобы побыстрее прожевать и ответить. — Ну, смотри, – начал он, ещё не зная, как закончить, потому что вопрос действительно был резонный, – Во-первых, это не настоящие люди и монстры. Во-вторых, суть не в том, что мы их едим, а в том, что мы их печем. — Та-ак... – девочка нахмурилась. Она выглядела очень серьезной, похоже, увлеченно впитывая новую информацию, как губка. — Не хочу показаться людоедом или каннибалом, – старик подмигнул, – но в данном случае съесть – значит показать уважение. — Уважение? – Андайн выглядела удивленной. — Ты вроде как «признаешь» и людей, и монстров, если лопаешь что-то, похожее на них, – закончил Герсон, довольный своим объяснением. Взрослые, придумавшие этот обычай, наверное, никогда не имели детей и потому ни разу не сталкивались с такими вопросами. Андайн кивнула все с той же умильной серьёзностью, схватила печенье-человечка, подняла его на уровень своих глаз и тихо, доверительно прошептала: — Привет, я хочу съесть тебя.