Count to four and go

      Ичиджи был вторым ребёнком в семье Винсмоук — и старшим сыном, разница между ним и Ниджи составляла тридцать минут. Все считали Ичиджи довольно неуступчивым и жёстким. Он любил лазить по деревьям, швырять камни как можно дальше и охотиться на животных и птиц — он ловил их для своих детских экспериментов.       Мама, от светлых волос которой вечно пахло лекарствами, частенько ругала его за это. Объясняла, что забираться слишком высоко — опасно, что его камни могут кого-то поранить, что следует оставить несчастных зверюшек в покое. Поначалу Ичиджи старался прислушиваться к её словам — это же была его мама, и он жаждал её похвалы и любви не менее сильно, чем отцовского одобрения. Но постепенно понял: что-то в ней как будто отторгало и принимало в штыки любые его поступки, его самого. И с тех пор Ичиджи сам старался соблюдать дистанцию между ними, держаться подальше от её мягких объятий.       Его младшие братья этого не замечали или же не обращали внимания. Ниджи спокойно давал себя обнимать, да и Йонджи — похихикивал над её попытками, увиливал, но всегда в какой-то момент сдавался.       А вот Санджи сам отвечал на эти объятия, охотно принимал их, хоть и смущался как девчонка.       При этом Ичиджи особо не брал в голову, что братья чем-то могут от него отличаться. Пока наконец не настал день, перевернувший всё в его детском восприятии.       Однажды он вскарабкался на самое высокое дерево в парке. Братья с энтузиазмом последовали за ним, и все четверо уселись на одной толстой ветке, болтая ногами в воздухе и пялясь на далёкую землю. Ичиджи вышло ужасно мало места, и он, безо всякой задней мысли, попросту столкнул своего ближайшего соседа вниз.       — А-а-а!!! — Санджи при падении в траву отчаянно закричал, и Ичиджи замер, удивлённый тем, что его брат способен издавать настолько пронзительные звуки.       Ниджи, тоже сбитый с толку криками Санджи, с любопытством тянул шею, пытаясь разглядеть, что происходит внизу. И Ичиджи поспешил и его сбросить с дерева — всего лишь убедиться, что тот сделает то же самое, что и Санджи.       — Ой! — ошарашенно пожаловался Ниджи, после того как припечатался лицом об землю. У него покраснел лоб, ну и нос чуточку расквасил — и всё. Ничего похожего на рёв Санджи или на то, как тот баюкал в слезах руку, в то время как с подбородка у него густо капала кровь, окрашивая траву в красный цвет.       Йонджи на всякий случай отодвинулся от Ичиджи подальше и продолжил наблюдать за происходящим с каким-то раздражением.       — Почему он никак не заткнётся? — буркнул Йонджи, прикрывая ладонью левое ухо.       Ичиджи не имел ни малейшего понятия. Солдаты отвели Санджи в лазарет, и, когда тот вернулся на следующий день, от него разило больницей — как и от мамы. На подбородке у Санджи краснел обработанный медиками порез, при виде которого лицо Ичиджи сделалось каменным.       Для него этот шрам стал первым наглядным доказательством того, что Санджи не такой, как они. Что Санджи бракованный. Слабый, как мама. Но маму следовало уважать, вдобавок она была взрослой, а вот Санджи был младше — и поэтому в общении с ним Ичиджи имел право не скрывать своего презрения.       …Они были четверняшками, всё ещё мелкими, так что на тот момент спокойно делили между собой одну просторную и широкую кровать. Никто из них против этого не возражал, хотя существовал вполне неиллюзорный шанс проснуться с чужой ногой во рту. Или нередко затевалась дикая постельная возня — потому что всем сразу понадобилась «именно вот эта подушка», а не остальные, точно такие же.       Когда Санджи вернулся, весь покрытый синяками и царапинами, Ичиджи в ту же ночь при первой возможности спихнул его с кровати.       Ниджи и Йонджи сначала не вмешивались и наблюдали, как Санджи вновь залез на кровать, и Ичиджи на этот раз толкнул его сильнее и жёстче. Потом это повторилось — и тогда они присоединились, громко хохоча над тщетными попытками Санджи забраться в постель.       — Хватит нюни распускать! Члены королевской семьи не плачут! — со злостью выкрикнул Ичиджи, когда Санджи устал и принялся хныкать. На этот выкрик Йонджи перестал смеяться и стиснул зубы, а Ниджи откатился от Ичиджи, вздёрнув левую, не прикрытую синими волосами бровь и отчего-то насупившись. Но старший брат даже не заметил этого — он был невероятно раздосадован поведением Санджи.       В конце концов тот получил от него разрешение лечь в кровать. Но уже следующей ночью всё повторилось, и Санджи снова не сумел отвоевать себе место в борьбе с Ичиджи. Три дня спустя Санджи попросту сдался и заснул на полу. И спал там один целую неделю, пока в последний день к нему не присоединился Йонджи.       — Ты тоже бракованный? — рявкнул ему наутро Ичиджи и, к возмущённому недоумению Йонджи, вцепился в его зелёную макушку и с силой врезал брату по лицу. Разозлённый Йонджи в ответ укусил его за руку, и между ними завязалась драка. Они так яростно колошматили друг друга, что шум в детской услышали воспитатели и отвели драчунов к отцу. Джадж с явным недовольством отругал их, и на другой день десерты достались только Ниджи и Санджи.       Но Йонджи с тех пор больше не присоединялся к Санджи на полу. Ичиджи усмехался: он постепенно добавил опустевшее место на кровати к своему и свободно раскидывался на нём, как если бы оно изначально ему принадлежало.       На девятый день кроватного изгнания Санджи заявил горничной, помогавшей им одеваться:       — Я не хочу с ними спать. Хочу собственную комнату!       Ичиджи резко дёрнул головой, едва это заслышал. И взглянул на других братьев: Ниджи ухмылялся и кивал, Йонджи, похоже, тоже порывался сообщить о желании иметь собственные покои. Глаза Ичиджи на миг стали такими жёсткими, что горничная, заметив это, чуть не охнула от страха.       На следующий день Ичиджи стал хозяином совершенно новой комнаты, принадлежавшей отныне лишь ему одному. Кровать оказалась не такой просторной, но мягкой, а единственным посторонним запахом на простынях отныне являлся слабый запах стирального порошка. Его спальня вышла самой большой, и он не преминул указать на это братьям. Рэйджу — и та от зависти недовольно скрестила на груди руки.       Когда вечером Ичиджи улёгся в свою кровать и закрыл глаза, то впервые не услышал ничего, кроме собственного дыхания да еле различимого треска каменной кладки. И проворочался почти четыре часа, безуспешно пытаясь заснуть. Чего-то не хватало.       В конце концов он решил проверить братьев.       — Йонджи, я же сказал, вали к себе, это моя комната… — едва приоткрылась дверь, сонно пробормотал Ниджи, даже не удосужившись повернуться к ночному гостю. Потом и вовсе громко засопел.       Заглянув в комнату Санджи, Ичиджи обнаружил, что тот дрыхнет без задних ног, ничуть не обеспокоенный сменой места проживания.       Последней на его пути стала комната Йонджи. Брат спал калачиком прямо на покрывале, прижимая к груди мягкую игрушку; под головой у него вместо подушки оказался плюшевый синий мишка, и ещё какая-то жёлтая игрушка лежала у него в ногах.       Ичиджи возвратился в свою спальню и уселся на кровать. Он неотрывно пялился на дверь, не понимая, откуда вообще взялось окутавшее его беспокойство.       Наутро он сразу же отправился в комнату Йонджи — там никого не было — и стащил с кровати первого попавшегося на глаза дурацкого плюшевого зверя.       — Это игрушка Йонджи, — раздался позади него тоненький голосок, и Ичиджи на автомате развернулся.       — И что с того? Это отстой… и ребячество. Мы уже большие. Ты видел хоть одного взрослого, кто спит с мягкими игрушками? — холодно ответил Ичиджи и уставился на Санджи, выжидая, когда тот отступит и признает его правоту. Но не дождался — как раз в этот момент Ниджи бесцеремонно оттолкнул Санджи со своего пути, чуть не впечатав в дверной косяк, и как ни в чём не бывало вошёл в комнату Йонджи.       — Эй! Я заметил классную птицу возле седьмого сектора, помогите поймать! — весело воскликнул Ниджи и прибавил: — Она издаёт смешные звуки!       — Мама не любит, когда мы обижаем животных и птиц, — старательно напомнил Санджи, и всё веселье Ниджи разом сдулось.       — Но её же здесь нет, не так ли? — сказал Ичиджи, его губы искривились в улыбке.       — Нет… Ты прав, её здесь нет! — Ниджи опять взбодрился и тут же помчался на улицу; остальные побежали за ним.              Санджи явно отставал от старших братьев, поэтому Ичиджи ловко поставил ему подножку и, догнав Ниджи, схватил его за руку и потащил за собой к седьмому сектору — лишь бы нытьё младшего брата их больше не задерживало. Санджи, такой же слабый, как их мать, остался далеко позади.       <…>       — …И чтобы никто не смел выталкивать друг друга из лодки! — отец напоминал им правила во время каждой рыбалки.       Для хорошо обученных солдат рыбная ловля (наряду с охотой) считалась полезным навыком. Близнецов стали учить этому чуть ли не с пелёнок. Иногда в море их сопровождал отец — это означало, что с ними будет и Рэйджу, и тогда Ичиджи приходилось прикладывать все усилия, чтобы её превзойти.       — Ух ты, какая здоровущая рыба, Йонджи!       Ичиджи слегка повернул подбородок и увидел, как Санджи улыбается Йонджи и огромному тунцу в руках брата — рыбина была почти с них размером, разве что на полголовы короче. Ичиджи снова пристально вперился в воду, выжидая малейшие признаки натяжения лески.       — Есть же более эффективные методы ловли рыбы, почему мы используем такие древние? — спросил у отца Ниджи, и Джаджу потребовалось несколько секунд, чтобы ответить.       — Человек, который не умеет поймать рыбу простейшими подручными средствами, в море бесполезен. Сам себе будет в тягость.       Ниджи посчитал ответ приемлемым и вернулся к своей удочке. Рэйджу к тому времени каким-то неведомым образом удалось поймать уже двух рыб, которые праздно перебирали плавниками в её розовом ведёрке. У Йонджи было целых три, а у Ниджи и Ичиджи — по нулям. Отец делил своё ведро с Санджи, и они на пару поймали три средних размера рыбки — пойдут на обед — и кучу мелких, которые можно было пустить на приманку.       — Рэйджу, включи огонь на плитке. Ниджи, начинай чистить рыбу, — наконец, поднявшись, скомандовал отец и отправился в маленькую каюту на корме за тарелками.       Едва он скрылся за дверью каюты, как Ичиджи заметил, что Йонджи (левая рука — на катушке удочки, правая вцепилась в рукоять) отчаянно борется, чтобы удержаться на ногах, — а секунду спустя нечто непреодолимой силы перебросило его за борт и утащило за собой. Вглядевшись в воду около лодки, Ичиджи ясно различил в глубине колоссальную тень Морского Короля, уходящего в сторону от них. Вероятно, существо, которое Йонджи пытался поймать и отказался отпустить в своей упёртости, теперь само стало рыбаком.       Ичиджи пожал плечами и продолжил ловить рыбу.       — Отец! ПАПА!!! — в тот же миг по лодке разнёсся пронзительный вопль Санджи, и король выскочил из каюты, его взгляд пробежался по всем детям, начиная с Санджи и заканчивая Рэйджу.       — Морской Король утащил Йонджи, — спокойно объяснила Рэйджу сквозь бурный плач Санджи. А Ниджи, который после падения брата пристально следил за очертаниями всё ещё видимого Морского Короля, тут же безо всяких просьб ткнул пальцем в нужном направлении.       Без лишних слов отец нырнул вслед за ним в море. Ичиджи уставился на свою неподвижную катушку и разочарованно вздохнул. Спустя две минуты ожидания в воде что-то промелькнуло, но это оказался всего-навсего отец с бешено кашляющим Йонджи, перекинутым через его плечо.       Без малейшей помощи со стороны Джадж взобрался в лодку. Выражение его лица было суровым, а поджатые губы привычно стянулись в узкую линию — при взгляде на короля всегда казалось, что ему совсем не даются улыбки.       Санджи подскочил к ним и крепко обнял Йонджи сзади. Тот уже выкашлял всю воду и теперь с каким-то потерянным видом глядел на отца.       — Он ускользнул… — протянул Йонджи, совершенно не тревожась о себе.       — Неважно. Морской Король такого размера всё равно бы не поместился в лодку. В следующий раз обрежь леску или отпусти удочку! — сказал Джадж. В его глазах плескалось странное выражение, а рот дёрнулся, как будто он хотел что-то добавить, но вместо этого просто похлопал со всех сторон по телу Йонджи в поисках травм и ушибов.       Ичиджи издал едва слышное рычание и опять повернулся к морю и недвижимой леске.       <…>       Когда близнецам исполнилось семь лет, режим их тренировок изменился.       — Вы — мои шедевры, продукт величайшей генной инженерии Джермы. Моя гордость и моя кровь — вы приведёте это королевство к победе! Единственное, что требуется от вас, чтобы преуспеть, — это тренироваться!       — Да, отец! — хором прокричали все, включая Рэйджу.       …Там, где другие дети переломали бы себе все кости — после прыжка с восьмиметровой высоты, — Ичиджи спокойно приземлялся на ноги и отскакивал, абсолютно невредимый.       Плавание тоже оказалось легкотнёй. Даже если это было больше испытанием на выносливость, чем на скорость, Ичиджи всегда старался финишировать первым — так же, как и на полосе препятствий.       Одной Рэйджу удавалось держаться с ним наравне. Ещё она была второй по успеваемости на уроках, сразу за Ниджи — тому без труда давалась наука, и он с жадностью проглатывал новые знания.       Йонджи, не самый быстрый и не слишком усидчивый на занятиях, при достаточной мотивации всё же показывал себя на высоте, вдобавок он лучше всех выполнял любое задание, связанное с техникой. Рэйджу с её острыми глазами хорошо подмечала детали и умела анализировать информацию. Санджи в этом был вторым, вдобавок он умудрялся верно определять различные виды грибов, растений или рыб, просто разок взглянув на них.       Размышляя об этом, Ичиджи с досадой прикусил изнутри щёку. Наконец он решил, что младшие братья уступали ему в главном: в силе и выдержке.       Было и другое. Ичиджи презрительно наблюдал, как увеличивалась с каждым днём пропасть между Санджи и остальными: к Санджи даже относились по-другому. Именно его солдаты вытянули из воды, беспокоясь за его жизнь, как если бы он был самым важным человеком в королевстве. Санджи был единственным, кто завалил испытание по прыжкам, но солдаты совали ему конфеты, чтобы тот восстановил силы после перенесённого испуга. Именно Санджи таскал в класс животных — а учителя мягко улыбались этим возмутительным выходкам. Ниджи и Йонджи постепенно тоже начали это замечать и сердиться.       А ещё мама любила Санджи больше всех.       Она умерла вскоре после того, как им исполнилось восемь лет, и вместе с её уходом в отце что-то изменилось. Рыбалки сошли на нет, незаметно исчезли все фотографии, а покидать территорию замка без причины запретили под угрозой сурового наказания.       — …Он кормит крыс, — как-то раз заявил Ниджи с явным отвращением на лице. — Он странный!       — Не могу поверить, что это наш брат, — прокомментировал Ичиджи, а затем развернулся к довольно скалящемуся Йонджи: — Давайте дождёмся, когда он опять это сделает, и накажем его.       Ичиджи не сумел бы точно определить, когда именно издёвки над Санджи стали для него основным развлечением. В его глазах Санджи будто сам был виноват в том, что таким вышел, виноват в слабости своего тела и духа. Конечно, как и всякий ребёнок Винсмоуков, тот пытался давать братьям отпор: толкал, царапался, кусался, — но безуспешно. На их модифицированных железных телах не оставалось ни единого следа его жалкого сопротивления.       А потом настал новый переломный день для Ичиджи.       Они втроём решили преподать Санджи очередной урок и уже успели набить ему пару шишек, как внезапно на другом конце коридора показался отец. На шаг позади него, королевской тенью, следовала Рэйджу.       — Вы снова обижаете Санджи? — мрачно осведомился Джадж, а Санджи дрожащим голосом стал умолять о помощи, его рука, такая же маленькая, как у Ичиджи, поднялась и протянулась к отцу.       — Зачем я должен тебе помогать? Ты — ошибка.       Рэйджу, стоявшая рядом с королём, хихикнула, прикрывая рот ладошкой, и трое близнецов почувствовали облегчение: наказывать их явно не собирались. Санджи в бессилии обмяк, потрясённый отцовскими словами.       А для Ичиджи теперь всё окончательно обрело смысл: Санджи, родившийся с ними в один и тот же день, созданный с помощью той же инженерной технологии, действительно оказался бракованным. Был другим просто-напросто потому, что вышел отцовской ошибкой, неудачей в ходе эксперимента, бесславным провалом.       Несколько недель спустя Санджи объявили мёртвым.       Ичиджи плевать на это хотелось. Так же, как хотелось плевать на смерть матери. Так же, как и на то, что она приняла яд, когда он, Ичиджи, находился в её утробе…       Ниджи почти повеселила эта новость, хотя, возможно, он просто терзался любопытством. А Йонджи воспринял её так же беспечно, как и любую другую.       Прошло полгода. Отец перестал быть слишком мрачным, даже воспрял духом — после того как его безупречные дети с честью прошли все тесты. Всё шло своим чередом, пока случайно им не довелось проведать о таинственном узнике, запертом в замковом подземелье.       — Солдаты доставляют в темницу еду с королевского стола, а ещё я видел, как туда несли кухонную утварь. Вдруг это Санджи? — подытожил Ниджи, и на его губах появилась ухмылка. — Давайте навестим его!       — Отец лично объявил всем, что он мёртв. Значит, будет не против, если это произойдёт на самом деле, — соглашаясь с братом, криво усмехнулся Ичиджи.       — Думаешь, его смерть и вправду сделает отца счастливым? — спросил Йонджи, удивлённый таким выводом: что отец будет счастлив, будет гордиться ими, если узнает, что Санджи превратился в труп… Во всяком случае, они озвучили это вслух, насмехаясь над Санджи, когда действительно обнаружили его в темнице — трясущимся от испуга в глупом железном горшке на голове.       Каждый из них, за исключением Санджи, умел ступать отчётливо и громко и при желании впечатывать шаги так, что под ними трескался каменный пол. Каждый по нескольку раз ломал руки медикам на осмотре, ненароком схватившись за них слишком сильно. Каждый обладал сверхспособностями, помогавшими превращать в труху тренировочные манекены.       Так что убить Санджи было бы легко. Невероятно легко. Но они этого так и не сделали. Не то что бы не смогли — не захотели.       Неделю спустя, после грандиозной переправы на транспортных улитках через Рэд Лайн в Ист-Блю, Санджи исчез, словно испарился. В замке его нигде не было, а отец снова впал в угрюмость. Это чем-то напоминало фальшивые похороны Санджи, только более мрачные. Ичиджи по-прежнему отказывался признавать, что его это заботит.       А вот Ниджи это явно заботило. С каких-то пор он стал одержим болезненной игрой «Как умер Санджи?», которую король пытался прекратить — раза четыре, прежде чем заметил, что эта игра обходится дешевле, чем прочие.       Порой Ичиджи плохо спалось ночью, тогда он заглядывал в комнаты своих братьев. Ниджи иногда был на месте, иногда тоже куда-то уходил. Йонджи обычно спал как убитый, но вместо трёх плюшевых игрушек теперь на его кровати лежала одна. Ичиджи время от времени избавлялся от них, штук пять уничтожил, пока в один прекрасный день Йонджи не поймал его с поличным. И безуспешно, но мстительно попытался оторвать старшему брату ухо.       …За сорок дней до их одиннадцатого дня рождения на близнецов неожиданно напал странный недуг. Постоянный, непрекращающийся голод, который они поначалу мастерски игнорировали и скрывали ото всех.       Первым, кто сдался, был Йонджи: перестал ограничивать себя и попросил добавки, а потом постоянно ел больше, чем необходимо. Когда доктор стал его расспрашивать, пытаясь найти причину изменившихся пищевых привычек, Йонджи открыто сознался, что вечно голоден.       За ним последовал Ниджи — тот всегда питал особую любовь к сладостям и теперь искал в них энергию, способную побороть вялость, охватившую его тело.       Ичиджи удалось маскировать свой голод дольше всех. До тех пор, пока картины моря не стали преследовать его повсюду — раньше это случалось по ночам, стоило ему закрыть глаза. На рассвете его лихорадило, он задыхался от неведомого разочарования: ещё один день прошёл, а ему так и не удалось заметить ни единого корабля в своих грёзах. Тогда вместо сна он стал ускользать ночью на причал, чтобы видеть море вживую, но это не помогло, лихорадка лишь усилилась.       Затем его и братьев перевели в лазарет. Им провели сканирование, ежедневно брали анализы крови, их тела осмотрели на предмет высыпаний или иных признаков болезни, чтобы хотя бы понять, откуда вообще та взялась, — но так ничего и не нашли.       — Они могли с этим родиться, — осмелился осторожно предположить глава учёных, опасаясь королевского гнева, но Джадж уже и сам склонялся к подобной мысли, поэтому просто устало кивнул.       Скоро Ичиджи передали, что отец работает над рейдовыми костюмами — куда более энергично, чем прежде. И его помощницей была Рэйджу, единственный оставшийся здоровым ребёнок. После этой новости Ичиджи стиснул зубы и ушёл в палату. Ему хотелось вернуться в свою комнату, но покидать лазарет было запрещено. Братьев он ни разу не навещал, хотя слышал, как медики переговариваются, обсуждая их состояние.       Ичиджи не оставляли галлюцинации. Через некоторое время он — как и Ниджи — сильно ослаб, его заставляли есть, иногда кормили насильно. Единственным, кому удалось не отощать и даже прибавить в весе, стал Йонджи — скорее всего, оттого что изначально потакал своей тяге к еде. У него хватило сил как-то раз зайти и проведать Ичиджи.       Где-то между пятой и шестой неделями его голод отступил и превратился в тупую боль, которая не поддавалась никакому лечению. Врачи так и не смогли найти источник загадочного истощения.       Но к шестидесятому дню все близнецы понемногу, волшебным образом, окрепли и встали на ноги.       Ичиджи дольше всех пробыл в постели — он находился в бреду, говорил сам с собой, убеждал себя в том, что ему нужно убить какого-то пирата. Дошло до того, что его пришлось привязать к кровати, потому что он набросился со спины на медика и собирался свернуть ему шею безо всякой причины.       Той ночью Ичиджи, связанному по рукам и ногам, снилось, что он лежит на койке на чужом корабле — тоже в лазарете, пусть и менее продвинутом, чем Джермовский. А на столе рядом с ним кто-то оставил маленькую хлебную горбушку. Его чуть не раздавило от ощущения нахлынувшей на него чистой всепоглощающей радости, когда он схватил её и надкусил — после стольких дней голода…       Понадобилось около недели, чтобы все близнецы окончательно пришли в норму, пока учёные только смущённо чесали в затылке и разводили руками от того, как всё обернулось. Впервые за долгое время в палатах появился король, довольный, что с его драгоценными идеальными сыновьями всё снова в порядке, хотя в его взгляде на них не было и следа улыбки.       После его ухода Ичиджи сглотнул и повернулся на кровати лицом к стене, притворяясь, что ему всё ещё нужен отдых.

***

      Когда тринадцать лет спустя Санджи вернулся, Ичиджи предполагал держаться с ним нейтрально, возможно, даже изобразить радость от того, что его младший брат жив и здоров. Годы разлуки капельку смягчили его отношение к потерянному брату-ошибке, старые обиды могли остаться в прошлом.       Но Санджи сам всё испортил.       — Принцы вроде вас, кто не умеет вести себя с женщинами, кто не знает, насколько ценна еда, — это мусор!..       При его словах в памяти Ичиджи мгновенно всплыли долгие недели истощения, горячка, болезненная ломота в суставах, то, как рот у него жадно переполнялся слюной, но желудок отвергал любую твёрдую пищу…       Санджи не сумел бы понять, что перенесли Ичиджи и остальные братья, даже если бы каким-то образом узнал о той напасти, от которой им троим пришлось беспричинно и мучительно страдать, — ведь он этого никогда не испытывал.       Так же, как и Ниджи с Йонджи так и не сумели понять, что сотворила их мать, какую ошибку допустил их отец — и чем каждый из них являлся в его глазах.       Санджи никогда не понимал и не поймёт чувств Ичиджи. Да и никто из них бы не понял!..       Ичиджи разом перехотелось быть нейтральным, перехотелось оставаться в стороне.       Пожалуй, пришла пора вновь напомнить Санджи о том, что в семье Винсмоук значила «иерархия».