Count to four and go

      Йонджи в последний раз глянул на Крошку Санджи, свою плюшевую голубую собачку, — и зашвырнул её в корзину для мусора. Кто-то из братьев оторвал игрушке голову, и теперь Йонджи задавался вопросом, кого из них ему следовало в отместку выбросить за борт. Отец бы разозлился, но Йонджи было уже почти одиннадцать, его клонило к подростковому бунту и агрессии. В прочитанных им книгах это вроде бы называлось «мятежным переходным возрастом» — ну, или похожая тупая теория. Да какая разница, если это отлично работало как отмазка!       — Прощай, Крошка Санджи, — уронил он с угрюмой ухмылкой, затем повернулся к ящику возле своей кровати и вытащил оттуда новую игрушку. Деревянного солдатика номер три, пожалуй, будут звать Мини Санджи.       Йонджи положил солдатика на прикроватную тумбочку и выдвинулся из комнаты на поиски братьев. Стопроцентно забросит в море — неважно, кто попадётся первым, любого! Но вместо них он натолкнулся на Рэйджу.       Рэйджу была старшей — старшей сестрой, старшей во всём детском мире Йонджи, — оттого считалась самой умной и сильной. Он мог бы и её поколотить со злости, но, во-первых, это отчего-то казалось ему неправильным, а во-вторых, та сама с лёгкостью могла ему навалять. Очень не хотелось бы выпрямлять вмятины на лбу от её ударов.       — Ты Ичиджи или Ниджи не видела?       — Нет, — мимоходом ответила Рэйджу, не придав большого значения его вопросу. Вечно она такая: отрешённая, игнорирует Йонджи целыми днями, как будто он мебель… Он кивнул: нет так нет. И продолжил розыски братьев.       Следующим, кого он встретил, стал Ичиджи, но тот, как назло, общался с парой учёных, чему-то кивая время от времени. Йонджи постарался уклониться от их группы. Можно было задержаться и послушать, но Ичиджи выглядел необычайно оживлённым, разговорчивым. А Йонджи в такие редкие приступы братской «разговорчивости» предпочёл бы сам сигануть в море. С недавних пор тот начал всем рассказывать, что мама пыталась убить их в утробе — ведь они не вышли такими неудачниками, как Санджи. Йонджи поверил. Но никогда не зацикливался на этом, подобно Ичиджи, и не понимал, почему старший брат постоянно об этом твердил. Одного раза достаточно, хватит!       В конце концов, после четверти часа неустанных поисков, он обнаружил Ниджи — увы, в чересчур удалённом от моря месте.       — Хочешь поохотиться со мной на птиц? — спросил Ниджи с верхушки паркового дерева.       — За борт тебя столкнуть хочу!       — Мне как-то не до плавания.       — Да плевать до чего тебе там! Пошли к причалу!       — Не-а. Птиц ловить интереснее!              Йонджи от души засадил кулаком по стволу дерева — то с треском начало валиться вниз, заставив Ниджи спрыгнуть на землю. С веток порхнули птицы, штук семь, и старший брат в ярости зыркнул на младшего. Мгновение спустя они сцепились в драке; замелькали кулаки, бьющие совсем не по-детски: так, чтобы рассечь кожу, сломать кости, нанести раны и оставить увечья… Обоим понадобилось время, чтобы выпустить пар, прийти в себя. Но потом, когда подустали и ощутили растущий голод, хмуро разошлись — принять душ и привести себя в порядок к обеду.       — …Добавки!       Слуга уставился на опустевшие тарелки, прошёлся взглядом по лицам остальных, пару секунд выжидая похожего запроса, но, кажется, только Йонджи нуждался в добавке. А тот, после того как прикончил вторую поданную ему порцию, потребовал третью. Необычно — но не настолько, чтобы у кого-то это вызвало беспокойство. Однако на другой день всё повторилось.       Йонджи был голоден; он проснулся рано утром и приказал повару сварить ему полдесятка яиц, которые проглотил практически за один присест. Он не стал завтракать с братьями, и все посчитали, что он сыт — Йонджи и был сыт. Но уже к полудню прервал уроки фехтования для набега на стол с закусками. А позже, после полноценного обеда, валяясь на кровати в своей комнате, безотчётно впился зубами в Мини Санджи. Потому что внезапно испытал мучительную потребность что-нибудь пожевать, ощутить вкус чего-то иного, нежели собственной слюны.       Вечером третьего дня отец вернулся домой и вызвал к себе Йонджи.       — Мне доложили, что ты переедаешь, — Джадж произнёс это таким тоном, будто ждал объяснений.       — Я голоден.       Это простое оправдание прокатило лишь однажды. Йонджи едва ли мог притупить голод едой, даже когда съедал слишком много для своего детского тела. Поначалу его приёмы пищи пытались регулировать, но перестали — когда Йонджи не сумел удержать ручку на уроке математики, оттого что, по его словам, обессилел от голода.       Тогда ему разрешили есть в любое время, когда он пожелает (разумеется, с лёгкими ограничениями, чтобы избежать переедания). И Йонджи, как по волшебству, снова стал бодр и весел — чуть ли не на голове стоял! — выполнял на тренировках все нормативы и старался на уроках.       — …Эй, Ниджи, какой у тебя ответ получился в шестой задаче? — спросил Йонджи, когда учитель вышел ненадолго из классной комнаты, но глаза брата были закрыты, как если бы он спал. Более того — Ичиджи, сидящий впереди, за первой партой, тоже заметно клевал носом. Удачненько!       Йонджи быстренько стащил с парты Ниджи яркий ластик и запустил им в макушку Ичиджи. В любой другой день тот уловил бы, что траектория полёта вышла неправильная. Однако Ичиджи, не задумываясь, яростно швырнул ластик обратно — и, конечно же, в сторону Ниджи! Йонджи прыснул с них обоих.       После пятнадцати дней ставшего привычным голода Йонджи уже склонялся к мысли, что, в принципе, вполне может жить и так.       Он, как обычно, пришёл к столу самым первым. Но в этот раз только Рэйджу и отец присоединились вовремя. Ичиджи опоздал; тёмные круги под его глазами выдавали, что он не выспался. А вот Ниджи так и не показался.       — Ниджи! Ты где?! Отец выйдет из себя, если ты не явишься! — Йонджи высунулся в окно, но брата нигде не было видно. Отец был зол и запретил приступать к еде, пока не появится Ниджи. Спустя какое-то время Йонджи почувствовал, что начинает проигрывать свою вечную борьбу с голодом. Побежденный, он улизнул на кухню и стащил оттуда немного хлеба. Ну, как стащил… хлеб и так ему принадлежал, потому что он был принцем, так что технически это не считалось воровством. Но и не дозволялось.       В конце концов Ниджи нашли в парке без сознания. Вокруг него в изобилии валялись обёртки от шоколадок.       — Жутко захотелось спать, вот и всё, — объяснил Ниджи, но отец ему не поверил.       Той же ночью комната Ниджи стала тихой и пустой. Как и комната Санджи.       Йонджи покопался в коробке с игрушками, достал синий резиновый кораблик и крепко-крепко обнял его. Лёжа в кровати, он прижимал его к себе, опасаясь, что кто-нибудь зайдёт и опять сломает игрушку. Вместе с корабликом под одеяло нырнул и деревянный солдатик — Йонджи и его взял под защиту.       За пять дней до одиннадцатого дня рождения Йонджи проснулся от звука шагов за дверью своей комнаты. Он открыл глаза, поднялся, высунул нос в коридор, после чего последовал за мелкой подозрительной тенью, уходящей прочь из замка. Тихий шум разбудил и Рэйджу — сестра присоединилась к Йонджи, когда он в своём преследовании перемахнул через стену казармы, чтобы срезать путь к причалу.       Тенью, как обнаружилось, был Ичиджи, зачем-то уставившийся в ночное море. Он провёл так остаток ночи — ничего не делал, просто неотрывно смотрел вдаль — и, когда на рассвете им всем пришлось вернуться в свои комнаты, игнорировал любые расспросы Рэйджу. Йонджи, интереса ради, всё это время тоже пялился на море, стараясь больше сосредоточиться на тёмной линии горизонта, чем на поведении брата.       — А в чём было дело-то? — напоследок Рэйджу попыталась снова — наблюдение за морем незаметно увлекло и её саму.       — Что, если появится корабль?       — Джерма сильна, обычный корабль нам не угроза.       — Да, ты права…       С Ичиджи что-то было не так. Йонджи хоть и заметил это, но смолчал.       За два дня до их дня рождения Ичиджи внезапно перестал принимать пищу — медики обеспокоились не на шутку, но объяснений этому не было.       Йонджи переселили в лазарет последним. Заодно, как самого крепкого, сводили в лабораторию и там, раздев догола, тщательнейшим образом провели тесты его организма — в попытках найти причины неведомой хвори, охватившей по очереди всех близнецов.       — …У Ичиджи-сама наблюдаются явные признаки истощения.       — Как? — рявкнул Джадж на одного из докторов. — Как такое вообще возможно?!       Йонджи, одевавшийся в соседней комнатушке, слышал эти крики, но они были ему до лампочки. Его волновало другое. Он отправился в больничную палату Ниджи и по-простому, без привычных выкрутасов, открыл дверь.       Брат выглядел таким маленьким на огромной белой кровати.       — Ты тоже умрешь, как мама?       — Не исключено, — ответил Ниджи и чуть сдвинулся, высвобождая место, чтобы Йонджи присел рядом с ним. — Я всё время чувствую себя таким усталым… Знаешь, я столько стран мечтал завоевать, прежде чем умру. А умирать вот так — отстойно.       — Да уж… у нас, кстати, завтра день рождения.       — Отец нам всё равно ничего не подарит. Он же занят рейдовыми костюмами, а им очень далеко до готовности.       Йонджи кивнул и, закрыв глаза, позволил себе немного подремать на кровати Ниджи — как тогда, когда они были совсем маленькими. Но запах старшего брата изменился. Теперь он пах больницей — прямо как мама.       Свой одиннадцатый день рождения Йонджи провёл один, в палате лазарета. Бледный и нервный доктор сообщил ему, что Ниджи впал в кому, а Ичиджи находился в лихорадке и бредил.       Рэйджу явно не планировала навещать Йонджи. Хотя могла бы и навестить — она же была его сестрой. Кто знает, вдруг всё-таки соскучилась за время его отсутствия? Однажды она говорила, что скучала…       На всякий случай он потребовал принести ему нарядную одежду, тщательно причесался, заставил одного из работников лазарета украсить палату воздушными шарами и ленточками и принялся ждать перед дверью. Мимо проходили медики и учёные, поздравляли его, даже спели ему праздничную песню, но никто из семьи так и не появился. Йонджи следил, как стрелки часов дошли до полуночи, и, наконец, снова натянул на себя белую медицинскую пижаму. Больничная кровать казалась ему чересчур большой и пустой, поэтому он улёгся прямо на полу. Пол, правда, был в разы больше, но, в отличие от кровати, здесь эта пустота не раздражала — чего ещё ожидать от пола?       Проснулся Йонджи от того, как кто-то переложил его в постель. Отец всё же зашёл к нему — чтобы снять очередные показания и взять анализ крови.       — Скоро тебе станет лучше, — попытался утешить его Джадж, и Йонджи для приличия кивнул. Бессмысленные пустые заявления. Они навевали на Йонджи скуку.       Зато после этого короткого визита Йонджи разрешили прогулку по парку.       В одном из замковых окон он заметил Рэйджу. Йонджи помахал ей рукой, но она проигнорировала брата. Может быть, Рэйджу вовсе не смотрела в его сторону. Может быть, хотела притвориться, что Йонджи для неё — невидимка. Интересная всё-таки способность — невидимость… Она ему нравилась и, определённо, была его фаворитом — сразу после суперсилы. Иногда во время игры Йонджи притворялся, что действительно обладает такой способностью. Поэтому при общении с Рэйджу он не возражал, чтобы та считала его невидимым. Или исчезнувшим. Или мёртвым.       — …Можно мне взять в палату пару игрушек из своей комнаты?       — Простите, Йонджи-сама, причина вашей болезни нам до сих пор неизвестна. Пришлось уничтожить всё, что потенциально было способно переносить заразу.       — Вот как… Логично.       «Прощайте, Мини Санджи и Ниджи-кораблик, хорошо провели время…»       Он вернулся к себе и хмуро проглотил вкусный и сытный ужин. Ночью Йонджи ускользнул ненадолго, чтобы повидать Ниджи.       — Эй, если собираешься умереть — умри уже, — буркнул он через стеклянное окно в двери. Внутри палаты толклись медики, поэтому войти он не решился, а в голове скреблась противная мысль: «Тогда тебя вскроют — и наконец-то найдут причину!» Но брат так и не умер, вскрывать не пришлось.       А на следующий день Ниджи и вовсе очнулся.       В этот раз Йонджи опять наблюдал за ним через окошко, положив на стекло ладонь и позволяя лёгкой прохладе окутать кожу. Ниджи его не заметил.       Через сорок дней после начала голодных приступов Йонджи посетил лежавшего в горячке Ичиджи. Старший брат тоже страдал от голода, но при этом совсем не мог есть. Его часто преследовали галлюцинации. Он осунулся, ослабел, отощал, и его волосы — прежде пылающе-красного цвета — словно подёрнулись пеплом.       — Сегодня шёл дождь! — заявил ему Ичиджи с диким выражением в глазах.       — Нет, не было никакого дождя…       Но Ичиджи больше ничего не добавил, вместо этого принялся лихорадочно листать одну из своих книг, совершенно перестав обращать внимание на Йонджи. Ну и ладно, пусть. Уж лучше смотреть, как Ичиджи читает, чем возвращаться обратно в пустую палату…       Наконец, к пятидесятому дню загадочная напасть прошла столь же внезапно, как и началась.       Йонджи перестал испытывать голод, Ниджи переполняла энергия, а Ичиджи обрёл ясный ум. Будто и не было никакой болезни. Через неделю близнецы полностью оправились и окрепли, и скоро им разрешили вернуться в замок.       Отец поздравил их с выздоровлением, коротко сообщил о последних изменениях в рейдовых костюмах, после чего поспешил вернуться к работе — безо всяких улыбок и объятий. Он был всецело поглощён делом.       Рэйджу тоже вела себя так, словно ничего примечательного не произошло.       — А почему ты не навещала нас? — Йонджи пришло в голову спросить у неё об этом только месяц спустя.       — Я никогда и никого не навещаю в лазарете, — очень просто ответила она.       — Знаешь, Ниджи был в коме… Но он оказался таким тупым, что у него даже умереть не вышло!       — Ой, не тупее тебя. Вы же одинаковые, — напомнила ему Рэйджу. Назвала тупым прямо в лицо, но Йонджи не любил драться с Рэйджу, поэтому он пропустил это мимо ушей. К тому же сестра, по сути, была права — Йонджи был таким же, как Ниджи. Близнецы же.       — Слышала? Отец добавил новые модификации в наши костюмы. С ними мы будем суперкрутыми и суперсильными! — вместо этого похвастался Йонджи, и Рэйджу отчего-то засмеялась — пожалуй, в их детском мире всё снова было в порядке.