Так правильно

      — Юнхо?       Юнхо оборачивается и замирает. За столом у окна — мужчина, будто бы немного старше него, смотрит огромными от удивления глазами и совсем не по-взрослому машет рукой. Юнхо несколько раз моргает, угадывая знакомые черты лица, а когда губы его помимо воли растягиваются в улыбке, мужчина встает, неловко выбирается из узкого прохода и направляется к нему.       — Сколько лет, сколько зим, — Минги хватает его руку и крепко жмет. — Ты как тут оказался?       — Я тут почти каждый день ужинаю, — Юнхо здоровается с проходящим мимо знакомым официантом и снова возвращает все внимание Минги. — А ты как здесь?       — По работе. Ну, в смысле в Сеуле по работе, а этот ресторан просто ближайший к отелю. Вот это я удачно зашел, — Минги хлопает его по спине — Юнхо кашляет, рука у Минги всегда была тяжелая, — и приглашает за свой стол.       Юнхо понимает, что должен радоваться этой встрече, они не виделись…       — Подумать только, больше десяти лет.       — Двенадцать, — уточняет Юнхо; скрипит стулом, пытаясь сесть удобно. Ехидный голосок в мозгу бормочет, что и хорошо, что не виделись. Юнхо встряхивает головой, отгоняя неприятные чувства.       — Да-а, — Минги, не отрывая от него взгляда, облокачивается на стол и опускает подбородок на кулаки. — Давай рассказывай, как ты, что ты, кто ты?       Юнхо благодарит официанта, что ставит перед ним чашку с кофе, кладет кубик сахара, неторопливо размешивает. Мелькает мысль, что даже повар этого ресторана, с которым они в глаза не виделись и общаются только посредством заказов и приготовленных блюд, знает о нем больше, чем Минги. Минги, с которым… которого он…       — Я работаю в KQ тренером по танцам, — начинает говорить Юнхо, чтобы собственным голосом заглушить голос в голове.       — KQ — это которые айдолами занимаются? — уточняет Минги и жестом подзывает официанта.       — Да, — Юнхо смотрит в чашку. Обычно он пьет кофе в конце ужина, но сейчас есть совсем не хочется. Когда официант подходит, чтобы принять заказ, Юнхо говорит ему, что сегодня ничего больше не будет.       — Да, — подхватывает Минги. — Лучше организуйте нам что-нибудь выпить. Хороший виски у вас есть?       — Я не пью, — Юнхо улыбается, чтобы его отказ не прозвучал невежливо.       — О чем ты, Юно? Мы столько лет не виделись, и ты со мной не выпьешь? Нам уже не двенадцать, — он подмигивает Юнхо и кивает официанту.       Двенадцать. В двенадцать лет они нашли у родителей Юнхо соджу и решили попробовать. Было сладко и горько. Юнхо не понравилось. Зато ему понравилось то, что было после. Минги выдул половину бутылки, глаза его разбежались в разные стороны, лицо покраснело, а чтобы не упасть, он схватился за книжную полку. Юнхо смеялся до боли в животе, и вмиг замолчал и икнул, когда Минги сказал, что у него самая красивая улыбка. Улыбка, в которую он влюбился. Минги тогда его в первый раз поцеловал. Юнхо был уверен, что все это так и останется лишь пьяной выходкой, но на следующий день Минги пришел, долго топтался на пороге комнаты и выдал что-то вроде «ну, я это… ну, вот то, что вчера было… в общем, это правда». В двенадцать лет Юнхо был счастлив и растерян. Но больше все-таки счастлив.       — Значит, тренируешь будущих айдолов, — голос Минги возвращает из воспоминаний. — Значит, это тебе надо сказать спасибо, что моя дочка хочет замуж за какого-то Чхве Сумина.       — У тебя есть дочь? — Юнхо кажется, что мир содрогнулся. С чего бы?       — Ну-у, — Минги качает головой из стороны в сторону. — Не то чтобы я хотел стать отцом. Я просто плачу алименты, вижусь с ней раз в неделю. Мы не были женаты, с ее матерью, это просто… ребенок по залету.       — Сколько ей? — Вопрос из вежливости. Юнхо совсем не хочет знать. Ему только интересно, сколько времени прошло с их расставания, когда Минги смог найти кого-то другого.       — Одиннадцать. Слушай…       Им приносят бутылку виски и два стакана. Минги наливает себе и Юнхо.       — Мы расстались не очень хорошо, и чувствовал я себя тогда тоже не очень. Гей-братство, — Минги усмехается собственной шутке, берет стакан с виски — рука у него дрожит, — и ставит обратно на стол, — гей-братство я не предал. Просто один раз… Очень метко. Спонтанно получилось. Не привык предохраняться.       — Слушай, ты не должен, — Юнхо прячет руки под стол, зажимает ладони между колен, — не должен передо мной оправдываться. Мы расстались давно, и то, что происходило с тобой после, меня не касается.       — Я знал, что тебя взяли в KQ, — Минги, наконец, справляется с дрожью и залпом выпивает виски. — Следил за твоими соцсетями. Не хотел обрубать все мосты, хотел, чтобы что-то осталось.       — Зачем? — Юнхо вытаскивает одну руку из-под стола, сутулясь, крутит стакан двумя пальцами.       — Наверное, я жалел, что мы расстались.       Юнхо поднимает голову. Ему не послышалось? Минги действительно так сказал? Но он же сам…       Минги грустно улыбается, читая эмоции на лице Юнхо.       — Знаю, дурак, — он вздыхает. — Но тогда мне казалось это правильным.       — А сейчас?       Минги пожимает плечами:       — Ты веришь в судьбу?       — Хочешь сказать, что мы встретились тут не случайно?        — А вдруг?       — И что это значит?       — Что у них очень хороший виски, — бормочет Минги себе под нос, катая алкоголь в стакане. Выпивает. — У тебя кто-то есть?        — Типа кошки или хомячков?       — Типа.       — Нет.       — У меня тоже.       Минги смотрит в глаза, и Юнхо хочет, чтобы он прекратил. Прекратил эти глупые вопросы, прекратил так смотреть. Прекратил пить.       — Это ничего не значит, — Юнхо трясет головой.       — Конечно, — Минги кивает ему как ребенку, уверенному, что солнце — это огромная лампа, которую включают и выключают гигантские роботы. — Я занимаюсь рекламой.       Юнхо в недоумении сдвигает брови. Ну да, они же встретились спустя столько лет, нужно рассказать, что за это время произошло.       — Дорос до менеджера отдела, а дальше никак. Точнее, не хочу. Не люблю это. Не мое.       — Почему не уволишься?       — А что я буду делать?       — Ты писал хорошие тексты. Я могу дать их нашему продюсеру…       — Юно, — Минги растягивает губы в добродушной улыбке, — ты исполнил свою мечту, и я искренне за тебя рад. Но эти песенки… Сегодня они есть, завтра нет.       — Завтра приедет бульдозер и снесет все столбы с рекламными щитами, — Юнхо стискивает зубы.       — Ты все тот же.       — Ты тоже.       — Прогуляемся? Здесь душно, — Минги оттягивает ворот рубашки, а Юнхо поднимает взгляд на кондиционер, под которым они сидят.       — Хорошо.       Минги оплачивает счет, и они выходят из ресторана. Ветер ласкает пылающие щеки, на улицах малолюдно. Уже поздно. Юнхо смотрит на горящие фонари.       — Где ты живешь?       — Через два квартала. Можно дойти пешком, — Юнхо переводит взгляд на Минги, что снова прикладывается к горлышку бутылки, а потом протягивает ему. Юнхо берет. Пьет. Может, так станет хоть немного легче. — Значит, — Юнхо пинает маленький камушек, когда они идут по тротуару, — ты так и остался реалистом.       — А ты мечтателем. — Минги пьет слишком часто, словно его мучит жажда. Или что-то другое.       — Может, поэтому у нас ничего и не получилось?       — Тоже так думаешь? — Минги останавливается.       Юнхо по инерции проходит еще несколько шагов и тормозит. Оборачивается.       — Я ведь никого так не любил, Юно, как тебя.       Минги оглядывается. Улочка почти пустая, редкие прохожие далеко, и потому он подходит, кладет ладонь Юнхо на шею и целует. Юнхо просовывает руку ему под пиджак, притягивает Минги к себе. Все жесты такие знакомые, такие правильные, доведенные до автоматизма. Действует тело, а не мозг.       — Я все эти десять лет ждал этого момента. — Минги кончиком носа ведет по его щеке. — Ждал, что встречу тебя где-нибудь, обниму, поцелую.       Юнхо отстраняется. Сердце колотится чуть быстрее обычного, но не от радостного предвкушения, а от злости.       — Поэтому уехал из Сеула?       Минги разворачивается и швыряет бутылку в кирпичную стену какого-то магазинчика.       — Эй, вы чего творите! — Голос откуда-то издалека. — Я сейчас полицию вызову, хулиганы!       Минги хватает его за руку, и они бегут. Юнхо не знает куда. Минги просто несется, громко топая по тротуару, а Юнхо просто старается не отставать. Они прячутся в какой-то подворотне. Минги прислоняет его к стене и закрывает собой. Прислушиваются. Никто их не преследует. Никто и не преследовал.       Юнхо поднимает глаза и видит табличку с адресом. Они оказались возле его дома, просто добежали другим путем.       Тяжелое дыхание греет кожу, пристальный взгляд прожигает. Одно не/верное движение — и Минги его снова поцелует, Юнхо в этом не сомневается. Но хочет ли сам?       Юнхо опускает голову.        Облизывает губы.       Коротко кивает.       Минги прижимается всем телом, громоздким и сильным, целует напористо и властно. У Юнхо спирает дыхание и давит в груди. Стена холодная и все еще мокрая от недавно прошедшего дождя, одежда пропитывается влагой, липнет к телу. Юнхо скребет ногтями по потным ладоням. С неба снова начинает накрапывать.       — Где мы? — Минги оглядывает переулок, не выпуская Юнхо из объятий.       — Возле моего дома. Нужно обойти, чтобы попасть в подъезд.       — Пригласишь в гости?       Юнхо хочет, чтобы Минги остался. Остался в его жизни еще на несколько минут, чтобы он смог убедиться, что Минги все такой же.       Свет в прихожей мигает, прежде чем разгореться в полную силу. Юнхо стаскивает ботинки, Минги ставит рядом свои.       — Уютно у тебя, — Минги излишне внимательно осматривает квартиру, — тут.       — Я нанимал дизайнера, — Юнхо идет на кухню, достает из холодильника бутылку воды. Пить не хочет, но нужно чем-то занять руки, поэтому он без особых усилий пытается открутить крышку.       Минги подходит и обнимает со спины — Юнхо делает вдох, медленно моргает, выдыхает, — кладет голову ему на плечо.       — Скажи, — Юнхо выплевывает слово сквозь зубы.        — Что?       — Что один мальчик-мечтатель заплатил другому мальчику-мечтателю, чтобы жить в кукольном доме, — Юнхо разворачивается. Отклоняется, потому что бедрами он прижат к столу, а между ним и Минги должно быть расстояние.       — Юно…       — Юнхо.       — Ты чего начинаешь? — Минги отходит на шаг, присаживается на угол столешницы.       — Я тебя не понимаю, Минги. Ты появляешься спустя столько лет, говоришь, что никого не любил, как меня, что ненавидишь свою работу. Так почему ты тогда ушел? Ушел от человека, который тебя любил, которого ты любил? От жизни, которая могла бы у нас быть?       — Могла бы.       — Она есть, Минги! — Юнхо бросает бутылку на стол, она скатывается и падает на пол. — Я занимаюсь танцами, занимаюсь тем, что мне нравится! Помогаю другим добиваться своей мечты! А что делаешь ты?       — Я работаю.       — В рекламе, Минги! Ты всегда ее переключал, когда реклама шла по телику. Ругался, когда выскакивало рекламное окно посреди экрана. А сейчас сам создаешь рекламные ролики и раздражающие баннеры, чтобы втюхивать людям то, что им на хрен не надо!       — Будешь учить меня, что делать? — Минги отрывается от столешницы и врезается в Юнхо. — Мы не виделись десять лет…       — Двенадцать.       — Двенадцать лет, и вот так ты общаешься!       — Я хочу, чтобы ты был счастлив, — выдает Юнхо севшим голосом.       — Я счастлив.       — С нелюбимой работой и ребенком по залету.       — У меня хорошая страховка, и в старости я…       — У тебя отвратительная жизнь! Ты бросил меня, и я надеялся, что ты хотя бы счастлив, что ты занимаешься тем, что тебе действительно нравится, а не превращаешься в серую массу со средним достатком!       — Думал обо мне?       — Да, блять!       — Все эти двенадцать лет?       — Да, Минги. Все эти двенадцать лет, я был уверен, что ты оставил меня, пожертвовал нашим общим будущим ради чего-то более значимого. Но ты все просрал. Просрал и нашу жизнь, и свою.       — А ты не думаешь, — Минги скрещивает на груди руки, — что это все, — он делает круг головой, — у тебя есть только благодаря тому, что мы расстались?       — О, ты принес себя в жертву? Хочешь сказать, что с тобой у нас бы ничего такого не было?       — Возможно.       — Возможно? — Юнхо хватает чашку и бьет ее о пол. — Возможно, блять? Мы могли быть счастливы, если бы ты не был трусом!       — Нельзя все ставить на зеро.       — А я поставил! Все поставил и всего добился!       — Я рад за тебя, — Минги говорит тихим голосом.       — Рад? — Юнхо смеется и зачесывает волосы со лба. — Я хотел, чтобы весь этот трудный путь мы прошли вместе!       — Почему?       — Потому что я люблю тебя.       Юнхо чувствует облегчение. Эта фраза зудела в нем двенадцать лет и жаждала быть озвученной. Он не сказал ее, когда они прощались. Понадеялся, что ему еще представится шанс ее произнести. И вот он, этот шанс.       Стол ударяется о стену, когда Минги хватает его под бедра и наваливается. Юнхо выгребает из-под спины мешающую посуду — слишком резко, и она соскальзывает с края, бьется о пол, осколки разлетаются в разные стороны. Минги не обращает внимания. Юнхо уговаривает себя, что заметать осколки сейчас — неуместно. Минги пытается справиться с пуговицами на его рубашке, слишком торопится, ругается. Юнхо снимает сам. Ёжится от холода, прижимается к разгоряченному от алкоголя и возбуждения телу.       Минги кусается. Оставляет засос на шее, спускается к груди, животу. С ремнем на брюках разбирается без проблем.       Юнхо обнажен и вывернут наизнанку. Минги перед ним на коленях, осыпает щиколотку поцелуями, сжимает свой член через ткань, шумно дышит сквозь зубы.       На кухне жарко и влажно. Кожа покрывается испариной и мурашками. Положив голову ему на колено, Минги смотрит на Юнхо как на божество. Божество, которое хочет трахнуть. Юнхо поднимает взгляд от возбуждения в его штанах к пьяным глазам.       Все слишком быстро.       — Дай мне пять минут в душе.       Минги кивает. Встает, пошатываясь, падает на стул, одним пальцем принимается крутить не упавшую со стола ложку.       Юнхо сильно жмурится, умывая лицо. Прислушивается, пытаясь уловить щелчок закрывающейся двери. Чистит зубы, моет голову, тянет время. Это же Минги. Его Минги.       Минги, первый признавшийся, что ему нравятся парни.       Минги, первый поцеловавший его.       Минги, первый… первый во всем, что Юнхо считает для себя важным. Так почему сейчас он считает, что Минги лучше уйти?       Потому что прошло двенадцать лет, три месяца и четыре дня.       Потому что у Минги есть дочь.       Потому что у Юнхо нет желания. Уже нет того самого легко вспыхивающего подросткового возбуждения.       Юнхо опирается одной рукой на раковину, закрывает глаза и облизывает губы. Другую руку просовывает между ног, чтобы член терся о предплечье, и вводит пальцы. Думает о Минги, о том самом Минги двенадцатилетней давности, что одним хитрым взглядом с прищуром мог заставить его сжимать бедра и нетерпеливо ерзать на стуле в ожидании, когда кончится пара. Юнхо стонет и ударяется подбородком в грудь.       Люди не меняются, а только взрослеют.       Юнхо повторяет это несколько раз, когда завязывает полотенце на талии и выходит из ванной.       Словно поставленный в режим ожидания, Минги все так же сидит в расстегнутой рубашке, крутит ложку и смотрит в стену. Юнхо кажется, что он может так просидеть до утра, а потом просто встанет и уйдет.       Люди не меняются, и Минги не изменился. Чувства Юнхо не изменились. Притупились из-за времени, но не угасли.       — Минги.       Минги поворачивает голову, смотрит, будто не узнает, поднимается, опершись на стол. Ложка звонко падает. Юнхо поджимает пальцы на ногах.       В шестнадцать лет они вместо урока заперлись в школьном туалете и целовались. Поцелуи и даже просто мысли о них заставляли что-то внутри Юнхо гореть. Как оказалось, у Минги было так же. Минги предложил попробовать. Юнхо согласился. Юнхо и подумать не мог, что дрочка — он даже стеснялся произносить это слово вслух — с кем-то окажется в разы приятней, чем дрочка на порно-ролики.       В тридцать шесть внутри Юнхо что-то тлеет, когда Минги, стянув с себя брюки и сорвав с него полотенце, медленно, будто лениво, ведет сухим кулаком по его члену и дышит на ухо. Угольки вспыхивают ярко-оранжевым, когда Минги стонет от его движений по собственному члену. Все это приятно просто потому, что секс — дело двоих, и на месте Минги…       — Ты все такой же красивый.       Минги целует его губы, и Юнхо вздрагивает, то ли от произнесенных слов, то ли от касания. Минги улыбается, приближается совсем чуть-чуть, трется своим членом о его, и в самом центре солнечного сплетения взрывается фейерверк.       — Ты всегда кончал первым, — Минги большим пальцем растирает по его головке выступившее семя.       Юнхо хочет, чтобы Минги его слизал. Встал на колени, взял в рот и заткнулся. Не хочет слышать больше ни слова, потому что все слова возвращают в прошлое, которое, как он думал, никогда не вернется.       — Кончи, Юно, — Минги толкается в его кулак и прижимается к груди, — и я слижу нашу сперму с твоего тела.       Юнхо смотрит широко распахнутыми глазами, ловит ртом воздух, сгибается, но Минги за шею припечатывает его обратно к стене. Улыбается, хвалит, как послушного ученика, — и теплая сперма оседает на коже.       Минги опускается на пол. Запрокинув голову, Юнхо держится за его волосы. Пялится в потолок. Лампочку скоро придется менять, а он не помнит, есть ли у него запасная.       В спальне Минги валит его на кровать и, едва Юнхо успевает встать на четвереньки, приставляет пальцы к анусу. Юнхо швыряет ему бутылочку с лубрикантом, просроченным, но должно сойти.       — Я скучал по тебе.       Минги тяжелый. Наваливается голой грудью ему на спину, шепчет на ухо, прикусывает хрящ. Юнхо хочет просто рухнуть на постель, потому что удерживать на себе вес другого тела становится невыносимо сложно.       — Я тоже.       Юнхо врет. Нет, не о том, что скучал: не проходило ни дня, чтобы он не вспоминал Минги. Юнхо врет о желании разделить свою постель с ним. Просто Минги выпил, и этот запах… Еще сегодня была сложная тренировка… Если бы они встретились в другой день, Юнхо уверен, ему бы не пришлось притворяться, ведь Минги делает все как надо, как Юнхо привык, как им обоим нрави…лось.       В каком-то из ящиков лежат презервативы. Юнхо не достает их, только чтобы избежать лишних споров. Минги начнет убеждать, что с ним все в порядке, что он проверяется, да и думать об этом надо было до минета. Юнхо ложится на спину и подавляет вздох. Сжимает в кулаках простынь, когда член медленно проходит внутрь. Действительно приятно, но — ничего больше. Минги толкается.       Внутри Юнхо пусто.       Нет, присутствует возбуждение, потому что действия Минги вызывают закономерную реакцию. Роятся мысли, только они совсем не относятся к сексу. Вязко липнет память.       Юнхо ловит взгляд Минги и тут же закрывает глаза, закусывает губу, стонет. Все кажется слишком наигранным и фальшивым, словно они решили снять это на камеру и залить в интернет. Возомнили себя порно-звездами. Возомнили, что у них еще остались чувства. Минги дышит громко и тяжело. Юнхо пытается прикинуть, сколько уже прошло времени. Дрочит, но разрядка никак не приходит. Минги тоже копошится что-то слишком долго и чересчур усердно. Юнхо думает уже оборвать все, когда внизу живота наконец тянет, бедра сами сжимаются, а член болезненно выплескивает струю спермы. Он слышит какое-то облегчение во вздохе Минги. Смотрит в стену и не поворачивает голову, чтобы не подтверждать свои догадки.       Минги вынимает член, и Юнхо надеется, что на этом все закончится — хотя по старой памяти можно, наверное, предложить ему помочь, — но Минги переворачивает его на живот, тянет к краю кровати и поднимает за бедра. Ладно. Пускай. Так хотя бы можно не изображать на лице, что ему нравится. Минги кончает внутрь, потому что Юнхо, отвлекшись на свои мысли — готовить завтрак на двоих или все же только на себя, — забывает его попросить этого не делать. Минги падает на кровать, притягивает Юнхо и целует. Его губы соленые от пота, а язык пропитан алкоголем.       Выйдя из душа, Минги ложится с краю. Предлагать кому-то из них спать на диване в гостиной выглядит неуместным, и, чтобы уже точно избежать случайных прикосновений, Юнхо придвигается к стене.       Они не виделись двенадцать лет, не удивительно, что их чувства ослабли. Но он же был рад встретить Минги. Был же? Или радости Минги хватило на двоих?       Юнхо просыпается, хотя скорее просто вырывается из дремы, когда Минги шепотом ругается. Юнхо приоткрывает один глаз и видит, как Минги, стоя к нему спиной, пытается натянуть брюки. Собирается уйти и не собирается прощаться. Так правильно. Обещания на пороге, что они еще созвонятся, спишутся, встретятся, никому из них не нужны. Минги останавливается возле тумбочки, на которой валяются ежедневник и ручка. Юнхо надеется, что у него хватит ума не оставлять прощальную записку, и Минги оправдывает надежду. Накидывает рубашку, не застегивает — боится задержаться дольше положенного, — перебрасывает через руку пиджак, в другую берет ботинки и выходит за дверь. Тихо ее закрывает.       Юнхо прислушивается. Шагов за дверью неслышно, потому что их никогда неслышно. Лифт от его квартиры далеко. Появляется желание выглянуть в окно, и Юнхо себе это позволяет. Оправдывает тем, что не хочет встретиться с Минги, когда будет бежать на работу.       Минги выходит на улицу спустя несколько минут. Аккуратно одетый, но со взлохмаченными ото сна волосами. Оглядывается, спрашивает что-то у проходящей мимо женщины, и она указывает ему в сторону автобусной остановки.        Юнхо возвращается на кровать и валится на спину. Поворачивает голову и чувствует запах Минги. Его парфюм. Слишком резкий и дешевый. Юнхо встает, снимает все постельное и кучей загружает в стиральную машину. Поднимает с пола упавшие приборы, заметает осколки разбитой посуды.       Звонит телефон. Это с работы.       — Да? Да, извини, я проспал. Скоро буду. — Слушает ответ, что его прикроют, если он приедет в течение часа. — Спасибо, хён, — и, прежде чем положить трубку, спохватывается. — Слушай, хён. А ты же… ты же ни с кем не встречаешься сейчас? — Улыбается. — Да, хочу пригласить тебя на свидание.