Плата за терпение

***

Му Цин тихо рыкает, сгибает руку в локте и тычется носом в ткань рукава. Чувствует, как тепло разливается по телу, особенно обжигая щеки, как начинает критически нехватать воздуха — все вокруг заполняет чужой парфюм и от этого становится душно. Его кроет, как мальчишку. Справедливости ради, он не виноват, что его тело так позорно реагирует на это. В конце концов это не он понахватал столько долгов, чтобы на протяжении недели безвылазно сидеть и подбирать хвосты, не обращая на своего партнера внимания. Это не он ложился так поздно, что порой смысла вообще не было, и вставал раньше обычного — Му Цин иногда вообще сомневался, что этот болван спал с ним в одной кровати этой ночью. И это не он выглядел так жалко, что Му Цин собственное недовольство и хотелки засовывал куда подальше в задницу и шел заваривать этому идиоту чай с ромашкой, потому что под конец Фэн-ублюдка-Синя начинало потряхивать. Одним словом — Му Цин делал все возможное, чтобы этот безответственный, не умеющий планировать время баклан, прочувствовал все прелести бессонных ночей и горящей жопы на полную и без его вмешательства. Проблема только в том, что Фэн Синь смог сегодня лечь на свое законное спальное место и отрубиться до самого утра, чтобы потом пулей сбежать к первой паре, а Му Цин еще пол ночи простоял под холодным душем. С утра и вовсе решил, что сегодня обойдутся как-нибудь без него, и, закрыв дверь, попытался уснуть. И вот пожалуйста: он злой как черт, потому что все бесит, а поспать он так и не смог. Еще, конечно, потому что чувствует себя брошенным один на один с этой проблемой, когда у него, казалось бы, есть партнер, но проблемы со своим эмоциональным фоном надо решать самостоятельно. Даже если это вызвано базовыми желаниями. Вот он и решает. Сам. А мог бы озадачить этим Фэн Синя, и очень навряд ли тот был бы против. Му Цин сильнее вжимается в матрас, шумно вдыхая воздух. Ему не стыдно признать, что чужие кофты он пиздит не от большой радости, а потому что запах Фэн Синя его заземляет, успокаивает, вставьте нужное слово, но сейчас почему-то не работает. Появляется это странное ощущение, что он совсем рядом, что Му Цин не зарылся в этот бесформенный мешок с головой, а просто обнял; что этот чертов неудобный капюшон, комком лежащий на макушке — чужая рука, так приятно вдавливающая его в подушку; что собственная рука, скользнувшая под одежду и щекотно приходящаяся от живота до груди — тоже не его. Он ведет бедрами, притираясь к долбанному матрасу сквозь мягкую ткань штанов. Блядство. Чтоб у тебя, Фэн Синь, нахрен член отсох. Громко недовольно шипит, дергая за завязки и буквально стряхивая с себя все вместе с бельем и все еще вжимаясь лицом в ткань толстовки. Дышит часто и глубоко, чувствуя, как внутри все натягивается и закручивается в спираль. Блядский Фэн Синь со своими блядскими долгами. Оглаживает ладонью сбоку, проходясь до самой груди, самыми кончиками пальцев касается соска и вздрагивает. Сверху жарко из-за лишней одежды, но раздеться сейчас полностью — потерять возбуждающую иллюзию в голове. Он слишком на грани, чтобы вот так отбирать это у себя. Сгибает ноги в коленях и поднимает бедра, вставая в эту постыдную позу. Сильнее сжимает пальцы, перекатывая горошину, и чуть оттягивает — хочется резко, быстро, так, чтобы глаза закатывались от удовольствия и грубости. Хочется, чтобы вместо собственных рук и удушающей духоты был Фэн Синь. Шумно дышит, пытаясь задрать кофту выше. Грудь и плечи становятся влажными от жары, и это только больше раздражает и толкает его к возбуждению. Кожу обдает прохладой, вызывая мурашки. Бесится, что вынужден делать все одной рукой, потому что второй прижимает плотный рукав к лицу и тянется к собственному возбуждению. Он болезненно тверд от такой мелочи, как чистая фантазия и едва уловимые касания. Это что-то не нормальное. Смыкает пальцы кольцом и проводит ладонью от основания до самой головки, выдаивая из себя скулящий звук — мало. Этого так мало, но именно с тем оттенком грубости, что крутится у него в голове. С трудом открывает глаза, отрываясь от сгиба локтя, куда он так удачно уткнулся, и тянется к стыку матраса и каркаса. Фэн Синь заимел себе отвратительную привычку закидывать смазку настолько далеко, что порой им приходилось чуть ли не под кровать лезть, чтобы достать. Криворукий потому что. Вот на кой так делать? Выдавливает себе на пальцы прохладное масло и возвращает все обратно, откидывая тюбик куда-то в складки одеяла. Его совершенно выбивает контраст духоты и родного запаха, которыми он себя окружил, и мокрыми, слишком холодными к чувствительному, прикосновениям снизу. Дышит часто, хрипло, пытаясь удержать руку статично, как это делал блядский Фэн Синь, издеваясь над ним и заставляя самостоятельно двигать бедрами, толкается в приятно сжимающую ладонь и стонет, прикусывая плотную ткань. Тянется дальше. Он к херам испачкает всю кофту — пофиг. Постирается. Синь не узнает, но это месть ему за тот игнор. И нет, Му Цин не будет со стыдом на лице вспоминать, что он творил при взгляде на эту вещь. Точно не будет Сдавленно стонет, когда касается рукавом члена, и пальцы наконец-то там, где нужнее. Шумно сглатывает в предвкушении и оглаживает колечко мышц. Дразнит сам себя, лишь слегка надавливая, цепляясь за край, но не заходя дальше. Переминается коленями по матрасу, устраиваясь удобнее и комкая простынь. Еще немного… — Так и будешь медлить? Му Цин подрывается, путается в собственных руках и одеяле и замирает, смотря ему в глаза. Сердце заполошно бьется в горле. Какого хрена он..? Кидает взгляд на электронные часы, стоящие тут же на тумбочке. Блядство — он весь день прокипел в своем раздражении и почему-то сделал это только сейчас. Неужели нельзя было раньше?! — Ну так? — Фэн-ублюдок-Синь опирается о косяк двери, скрещивая на груди руки. Смотрит темно, так же, как и во время их секса. Хмыкает, дергая уголком губ, образуя ту невозможную улыбку, от которой у Му Цина крыша едет. — Как долго ты блять… — Му Цин, — он вздрагивает от этой интонации и чувствует, как все по новой закручивается внизу живота, — продолжай. Тянется к вороту кофты, чтобы стянуть ее с себя и наконец перестать мучаться от этой жары, но послушно оставляет, стоит Фэн Синю попросить. Слишком послушно — он слишком долго ждет, чтобы делать иначе. Снова встает в эту пошлую унизительную позу, чувствуя, как зудит на языке что-то язвительное — защитное — и открывая себя для чужого взгляда. В этот раз проталкивает сразу. Смазывает мягкие стенки изнутри, давит, чтобы полностью проникнуть вовнутрь и замирает, привыкая к тянущему чувству внутри. Все еще глубоко вдыхает чужой парфюм, но теперь с полным осознанием того, что на него смотрят — от этого возбуждение только нарастает. — Ты так торопился. Не вернешься к ритму? — этот ублюдок… сколько он видел? Му Цин раздраженно шипит на него, двигает пальцем внутри себя, растягивая. Сколько? Он видел, как Му Цин толкался в свою же руку, или он стоял за его спиной с самого начала? — блять. Тогда это выглядит еще хуже. Пошлое представление для одного зрителя. Му Цин тихо ругается себе под нос, выходя и проталкивая второй палец. Мышцы неприятно тянет от скорой разминки, но его член трется о ткань рукава, заставляя тонко скулить. Даже это чересчур грубо, но приятно до черных мушек перед глазами. Ему жарко. Жарко в этом чертовом плотном мешке, жарко под взглядом Фэн Синя. Он буквально чувствует, как на него смотрят, как кожа на бедрах покрывается красными пятнами от его внимания. Может, даже хорошо, что его лица не видно. Он резко толкается до самых костяшек, выбивая болезненный стон, и разводит пальцы на манер ножниц. Сзади слышатся мягкие шаги, а после он чувствует касание к пояснице. Фэн Синь самыми кончиками пальцев пробегается по изгибу спины, надавливает, чтобы Му Цин совсем прижался грудью к кровати, делая позу еще откровеннее. — Аккуратнее, А-Цин, — накрывает его ладонь своей, не позволяя двигать так быстро, направляет своими движениями и заставляет эту ублюдскую ткань елозить по члену с каждым движением. — Как думаешь, тебе нужна моя помощь? Му Цин рыкает на него, шипит, чтобы он заткнулся к чертям и шел куда подальше со своими разговорами, но возбужденно дрожит, замечая, как у него крадут флакон с маслом. — Неужели справишься сам, м? — звучит так наигранно, издевающееся. Он просто дразнится. Знает, что раздражает, и веселится. — Блять, — Му Цин, временно освобожденный от чужих рук, грубо вгоняет пальцы и медленно тянет обратно, — помоги мне, — он очень надеется, что это звучит как приказ, а не скулящая жалкая просьба. Вытаскивает, оставляя себя пустым, и чувствует дрожь, пробегающую по ногам от этого — он уже привык к болезненной заполненности. — Разве я просил прекращать? — Му Цин чувствует, что задыхается. Он собирается… Блять. Цин хнычет и тянется обратно, раздвигает податливые стенки, вводит до невыносимого мягко. Слышится очередной щелчок крышки. Фэн Синь выдавливает себе на пальцы, греет, поглаживая его по вспотевшей спине и выправляет волосы из капюшона. — Попробуй сейчас со мной, — заставляет снова вытащить, скрепляет руки в замок и подставляет свои пальцы к его двум. Фэн Синь грубее, крупнее его: разница даже в чертовых ладонях — они просто-напросто шире. И Му Цин с приглушенным стоном дрожит, когда его заполняют так. Двигаются чересчур щадяще. Так медленно, что порой кажется, будто они вовсе замерли. Му Цин ноет, когда наконец чувствует, что вошли до основания. Фэн Синь целует куда-то в макушку и горячо выдыхает под ухом. Вынуждает держать внутри слишком долго, прежде чем начать двигаться — он не выдерживает и сам движет бедрами, слегка соскальзывая и вбирая пальцы обратно. Дрожит, когда они вдвоем задевают простату. Вместе это чувствуется иначе. Фэн Синь делает вместе с ним несколько коротких толчков, все еще одерживая ладонь, чтобы он не сорвался, а после вытаскивает, отпускает и говорит двигаться самому. Ублюдок. Му Цин вставляет, издавая разочарованные звук — двух теперь слишком мало, но потом Фэн Синь приставляет свои рядом с его и… ладно, он посмотрит, что этот гондон придумал. Синь движется вразрез ему медленно. Даже не нежно, а именно что медленно, черт возьми. Сбивает с ритма, проминая стенки и не подстраивается под него. Ударяет по комку нервов, когда Му Цин двигается назад, и совсем вытаскивает, стоит ему коснуться в том месте. Такие толчки, кажется, совсем добивают его. А потом Фэн Син представляет еще один к ободку мышц, и да — пальцы у Му Цина тоньше, но четыре… Блять. Он почти ноет, тоже замедляется, скользя с ним вместе, потому что это слишком много. Он полон. — Хорошо? — Фэн Синь соблазнительно шепчет над ним, вынуждая давиться стонами. Резко тянет обратно, заставляя сдавленно вскрикнуть, потому что его собственные все еще внутри. Цепляет колечко мышц самыми кончиками и оттягивает в сторону. — Блять, — Му Цин дрожит. Слишком. Просто слишком. Слышит довольный хмык и, кажется, над ним сжалились: Фэн Синь движется следом за его уже более плавным темпом, так правильно надавливает пальцами и оглаживает бок, что Му Цин сдается и тянется второй рукой к члену. Там все еще блядский рукав, но это не то. Фэн Синь перехватывает его за запястье, прижимает к кровати, нависая над ним. — Ты издеваешься?! — Му Цин чувствует, как у него подрагивает в груди от желания пнуть, чтоб прекратил все это. — Кончишь от пальцев, — Фэн Синь снова толкается не в ритм и звучит так, что нельзя не подчиниться. Он двигается как попало: то замирает внутри него, заставляя все делать самому, то буквально ударяет по комку нервов, когда Му Цин ожидает этого меньше всего. Но все это так приятно, что он распадается на мелкие осколки. Боже, блять, быстрее. Будь чуточку быстрее. Из него выскальзывают, когда предоргазменная дрожь уже проходит по телу, оставляя его одного с этим возбуждением. Му Цин все-таки пинает его, как может, и грубо движет пальцами, компенсируя отсутствие чужих. Ткань толстовки неприятно липнет к спине — он шипит и чувствует слезы от подступающего наслаждения, а после чувствует, как прикасаются к его члену, и срывается. Из горла вырывается его самый громкий стон, а сам он медленно опадает на кровать. Блять, он убьет его.